Человек у руля
Газон зарос одуванчиками. Они были желтые. Низкорослые — два цуня, не больше. Или два вершка, можно и так. Ножи газонокосилки проходили верхом, оставляя их нетронутыми. Та же история повторялась с розовым клевером и голубыми — были еще там какие-то голубые цветы, Фридрих не знал, как они называются — может, ромашки?
За городом те же одуванчики вырастают высокими вместе со своими цветками. А здесь даже не пытаются. Ну и правильно. Впрочем, Фридрих давно не бывал за городом.
Он опустил ножи ниже — и косилка пошла, оставляя за собой ровную зеленую полосу. Пройдя несколько шагов, оглянулся. Грубая заплатка на цветочном ковре — нет, так будет не фэншуй. Надо тогда и прочие цветочки подровнять под зелень. Хотя кто говорит, что надо? Фатеркомм вроде не возражает — Фридрих опустил взгляд к браслету на левой руке. Монитор на запястье равнодушно светился зеленым. Дело, однако, нужно делать добросовестно, которое делаешь. Не для зеленого глаза, а чтобы самому приносило удовлетворение.
Фридрих довел косилку до границы участка, повернул, сделал еще проход, безжалостно уничтожая желтое и голубое, еще раз повернул. У другого края газона трудился Никанор. Был крут, ножи его косилки то и дело врезались в землю, разбрасывая черные брызги.
— Низко берешь, — крикнул ему Фридрих.
— Что? — переспросил Никанор и, приглушив мотор, повернул лицо к Фридриху.
— Низко косишь, говорю, — сказал Фридрих, останавливаясь.
— Два сантиметра от земли, как по инструкции, — Никанор подошел ближе.
— По инструкции там два цуня.
— С чего это?
— Китайское сейчас в тренде.
— В тренде, — согласился Никанор. — И цунь, пожалуй, логически более сообразная единица, чем сантиметр. Цунь сам короткий и слово «цунь» тоже короткое — короткое слово обозначает короткий отрезок. А сантиметр наоборот: сам он в три раза короче цуня, а слово «сантиметр» в три раза длиннее — то есть, длинное слово обозначает короткий отрезок. Неувязочка. Так?
— Так, — кивнул Фридрих и хотел добавить, что логика здесь вроде бы ни при чем, но тут в заушнике прогудел сигнал тона Ре, конец рабочего дня. Фридрих отпустил косилку на базу. То же и Никанор.
Два механизма послушно покатились в указанном направлении, а Фридрих с Никанором пошли перекусить, а может, и отобедать. Фатеркомм Фридриха посоветовал подвальчик за углом, фатеркомм Никанора не возражал. В подвальчике давали пиццу и пиво. Было четыре номера пиццы, три номера пива.
— На прошлой неделе было пять, — сказал человек в зеленой куртке, изучая короткое меню.
— Опрощаемся, — сказал другой, в куртке желтого цвета.
Фридрих взял пиццу номер 2, она была с помидорами.
Никанор выбрал третий номер.
Сели за стол, поверхность которого имитировала неплотно пригнанные друг к другу доски, возможно — дубовые.
А рисунок стен имитировал листы фанеры, прибитые гвоздями.
На стене висел оконный монитор, дававший картину с внешней видеокамеры. Видна была улица и газон на противоположной ее стороне. Там росли желтые одуванчики в два цуня.
У той же стены за длинным столом несколько человек пили пиво. Их было шесть. Они там, кажется, давно сидели.
— Тоже газон, — сказал Фридрих, глядя в окно-монитор.
— Ага, — кивнул Никанор.
— С цветочками, — сказал Фридрих.
— С цветочками, — согласился Никанор.
— С цветочками веселее.
— А мне пофиг, — сказал Никанор и, отправив в рот кусок пиццы, добавил: — Моей косилке тоже пофиг.
От длинного стола отделился человек. Подошел к стойке и вернулся обратно с пивом — по три кружки в каждой руке.
— Как думаешь, принципы опрощения не пострадают, если я возьму еще пиццу? — спросил Фридрих.
— Возьми номер 4, она без начинки, — сказал Никанор.
Договорились взять одну на двоих — номер 1. И еще пива.
В окне-мониторе появился человек с косилкой.
Шестеро за длинным столом запели. Слова были английские.
Fifteen men on a dead man's chest.
Yo ho ho and a bottle of rum.
Drink and the devil had done for the rest.
Yo ho ho and a bottle of rum 1.
Пели, отбивая ритм ударами ладоней и кружек, и вдруг замолчали так же внезапно, как начали.
Человек с косилкой шел, оставляя за собой ровную зеленую полосу. На дальнем плане появился еще один.
— Иногда кажется, что работа, которую мы делаем, не имеет смысла, — произнес Фридрих, — но она необходима, иначе толпы бездельников, мающихся своим бездельем, начнут бить стекла в витринах, переворачивать машины, поджигать...
— Мы ведь с тобой не такие, — возразил Никанор.
— Порядок должен быть один для всех, или это уже не будет порядок, — сказал Фридрих.
— Иногда хочется чего-то более осмысленного, — сказал Никанор.
Косцы за окном завершили дела и удалились с поля зрения.
Один человек у длинного стола пришлепнул к стенке кусок недоеденной пиццы, типа приклеил. Другой плеснул туда же остатки пива из своей кружки. Третий, приподнявшись, метнул комок зеленой ляпы, который сполз по стене, трясясь и хихикая.
Все засмеялись. Потом — Йо-хо-хо — ударили по столу кружками.
Наверное, итальянцы, подумал Фридрих.
«Не пялься», — сказал фатеркомм.
Фридрих отвернулся. В затылок ему кто-то закричал петухом, кто-то гусем.
— А ведь у каждого из них есть свой заушник, — сказал Никанор. Сказанное «заушник» прозвучало словно «душа» или «совесть».
— Стало быть, им позволено, — Фридрих вздохнул, беря в руку последний кусок пиццы. Ему захотелось приклеить этот кусок к стенке. — Скажи, — спросил он, аккуратно возвращая кусок на блюдо, — с тобой бывает, что тебе хочется странного?
— Не бывает, — сказал Никанор.
Они поднялись из-за стола, и в этот момент Фридрих услышал в заушнике сигнал тона Ля.
— Твой сводник подключился, поздравляю, — сказал Никанор и, похлопав Фридриха по плечу, удалился.
Фридрих посмотрел. Браслет фатеркомма тускло мигал синим, постепенно разгораясь. Фридрих, однако, не заметил нигде ответного маячкового блеска. Пригляделся к женщинам. У них с недавнего времени пошла мода носить длинные рукава, скрывавшие то, что Фридрих хотел увидеть. Женщин было немного. Одна из них улыбнулась и подняла руку, открывая запястье с молчащим браслетом. Блондинка в зеленом платье. Фридрих изобразил лицом легкую степень разочарования. Женщина перевела взгляд в сторону. Фридрих обернулся в показанном направлении — к длинному столу, за которым не шесть человек сидели, как прежде, а семь. Браслет седьмого мигал синхронно с фатеркоммом Фридриха.
Фридрих подошел и, пододвинув свободный стул, сел рядом.
— Григорий, — сказал седьмой.
У него было бледное лицо восточного типа с короткой окладистой бородой.
Фридрих назвал себя и, не зная, о чем говорить, сидел молча, глядя в окно-монитор. Там на свежескошенной траве свежерасположилась компания — двое мужчин в черном и женщина. Издалека было плохо видно, но Фридриху показалось, что женщина голая.
А на Григории была обтягивающая куртка с рядом маленьких близко посаженных пуговиц.
— Будешь? — спросил Григорий и, не встретив возражения, пододвинул Фридриху стакан. Налил коньяку из бутылки.
— Мне плесни тоже, — сказал человек, сидевший рядом. Человека звали Тимофей. Как и у Григория, у него была борода, но другой формы. Впрочем, все, сидевшие за длинным столом, были тем или иным образом бородаты, и в большинстве носили обтягивающую одежду с маленькими, близко посаженными пуговицами.
— Литерный, — с уважением сказал Тимофей о коньяке и, пригубив, вернулся к своему пиву.
Фридрих тоже отпил из стакана. Пить не хотел, но, наверное, было надо. Посмотрел в окно — двое мужчин и женщина, всё так. И картина казалась знакомой.
— Завтрак на траве, — заметил Григорий, — дополненная реальность.
Кто-то принес еще пива. Фридриху тоже пододвинули кружку.
— Вливайся, — сказал Тимофей.
Фатеркомм выдал тон До в заушнике — знак согласия.
Картинка в окне изменилась. Не газон свежестриженный, а вид из какого-то космоса — на небесное тело, которое не было ни Землей, ни Луной. Желто-зеленый диск в пол-экрана, изъязвленный оспинами и вулканическими прыщами.
— Что это? — спросил Фридрих.
— Ио — спутник Юпитера, — сказал Тимофей. — Живая камера на орбит-станции. Восемьсот миллионов километров отсюда.
— Не ожидал увидеть в окошке такую картинку.
— Я там был, — сказал Тимофей.
— Уважаю, — Фридрих поднял стакан.
— Да ну, — Тимофей поднял свой, — техника сама справляется, она умная. А человек там — постольку поскольку.
— По минимуму, — уточнил Григорий. — Но обязателен.
— Мы все там были, — сказал Тимофей. — Ты тоже можешь. Это не трудней, чем толкать косилку.
— Люблю работать на свежем воздухе, — сказал Фридрих.
— Клаустрофобии ведь у тебя нет? Или агорафобии?
— Никаких фобий, — сказал Фридрих.
— Тогда в чем проблема? — В руках Григория появилась зеленая папка, из которой он достал лист плотной бумаги с мелконапечатанным текстом.
— Проблем вроде нет. — Фридрих посмотрел в окошко.
Там у края планетного диска поднималось желтоватое облачко, как дым из трубы. Вихрилось по спирали. Набрав высоту, тянуло хвост в сторону, опять же, как дым.
— Вулкан? — спросил Фридрих.
— Нет, рукотворное дело.
— А зачем оно?
— Как мы, однако, не любопытны, — вздохнул Григорий.
— Я же спросил «зачем?», — возразил Фридрих.
— Можно спросить «зачем» в смысле «кому это нужно», а можно спросить в смысле «для каких грандиозных задач?».
— Для задач, естественно, для грандиозных.
— Ну, ну, — протянул Григорий.
— Там, под этим фонтаном, лежит лист кейворита, типа заслонка, — вмешался до сих пор никак не проявлявший себя человек с рыжими бакенбардами.
— Это еще вопрос, что там лежит, — пробормотал Тимофей.
— Лист кейворита, — сказал Григорий. — Кейворит — это материал, не пропускающий гравитационное поле. И то, что оказывается над ним — тот песочек, который накидывают, — всплывает вверх, освобожденный от сил тяготения родной планеты и притянутый силами внешними.
— Кейворит — это выдумка британских ученых. Нет никакого кейворита, а есть движущее лямбда-поле.
— Вы же там были оба, так о чем спор? — не понял Фридрих.
— О том самом. Ты тоже не знаешь, на чем твоя траворезка работает.
— На лямбда-поле, я думаю.
— А может на электричестве?
— Может, и на электричестве, — согласился Фридрих, — я внутрь не заглядывал.
— Кейворит не может существовать в природе, — сказал Тимофей. — Это противоречило бы закону сохранения энергии. Представь вертикально установленное колесо с грузиками. Подложим под него с одной стороны — с правой — лист кейворита. Тогда правые грузики потеряют в весе, а левые останутся тяжелыми. Колесо закрутится как вечный двигатель.
— Значит, должны появиться какие-то дополнительные силы, тормозящие его движение, — сказал Григорий, — например, сила отталкивания, препятствующая перемещению грузиков в зону действия кейворита.
— И тогда накидывать сбоку песочек не получится, — заметил человек с бакенбардами. — Его придется проталкивать, преодолевая ту самую силу. И затратить, кстати, на это проталкивание количество энергии, потребное для поднятия песочка на ту самую высоту, на которую он в итоге поднимется.
В заушнике Фридриха мяукнул сигнал тона Ля. Браслет фатеркомма мигнул синим. Обернувшись Фридрих увидел синхронный сигнал на запястье блондинки в зеленом.
— Труба зовет, — сказал он.
— Разумеется, — кивнул Григорий, — только оставь автограф.
Фридрих подписал вынутый из зеленой папки лист в месте, отмеченном галочкой, после чего Григорий убрал подписанный обратно в зеленую папку.
— Свой экземпляр получишь по мейлу.
— Йо-хо-хо! — завопил кто-то, и грянули дружно, отбивая ритм ударами ладоней и кружек.
Yo ho ho and a bottle of rum.
Yo ho ho and a bottle of rum.
Корабль ждал на околоземной орбите и был большой — тарелка десяти километров в диаметре. Но девяносто процентов объема занимал груз, а может, и девяносто девять.
Об этом сообщил Никанор, выступавший в роли капитана, а потому — загруженный капитанской информацией. Капитан полагался по штату. И один человек, то есть Фридрих, полагался в команду — рекомендуемый минимум. Оба были одеты в оранжевые комбинезоны с липучками и молниями в разных местах. Ниже локтя угадывался зафиксированный у вены шприцлет.
В ожидании старта зашли в буфет. Фридрих взял пиццу — номер 2, с помидорами. А вместо пива предлагался брусничный морс. Или, по выбору, — клюквеный. Брусничный был голубого цвета, клюквенный — зеленого.
В оконном мониторе были видны Луна и звезды.
— Сколько времени лететь до Юпитера? — спросил Фридрих.
— Несколько месяцев, может быть год, — сказал Никанор. — Но мы погрузимся в сон, и время пройдет быстро.
— Времени как бы жалко, все-таки это время жизни, — сказал Фридрих и, о чем-то вдруг вспомнив, спросил: — А на чем работает наш двигатель?
— На электричестве, — бодро ответил Никанор и, поскольку приблизился момент старта, начал считать секунды:
— Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Ноль!
Пол под ногами Фридриха качнулся и тут же вернулся к спокойствию.
Луна в оконном мониторе начала медленно перемещаться от одного края к другому.
— Теперь вроде бы пора на покой, — сказал Никанор.
«Займи место в капсуле», — произнес голос фатеркомма в заушнике.
Капсула предназначалась для человека, поэтому была похожа на гроб, отчасти стеклянный. Фридрих расположился в гробу, почувствовал легкий укол около локтя в месте фиксации шприцлета. От места укола начало распространяться онемение. Фридрих закрыл глаза, почти сразу открыл и понял, что прошло несколько месяцев, может быть, год. Легкий укол и от шприцлета начало распространяться тепло. Фридрих пошевелился, потянулся телом.
«Подъем», — произнес фатеркомм, и крышка гроба откинулась.
Хотелось пить, есть и еще кое-что. Фридрих прошел в туалетную комнату. Никанор уже был там. Закончив дела, вместе пошли в буфет. Взяли по стакану брусничного морса голубого цвета. А вместо пиццы — диетический гель.
В окне-мониторе был виден Юпитер — большой, полосатый.
— Через два часа можно будет съесть что-нибудь более существенное, — сказал Никанор и добавил, глядя в окно: — Это Юпитер.
— А это его спутник Ио, — сказал Фридрих, поскольку в окне появилась знакомая картинка с орбит-станции. И облачко рукотворное было на месте.
— Мне говорили, там затеваются какие-то грандиозные дела, — сказал Фридрих.
— Да, что-то такое припоминаю. Это из области терраформирования — я правильно произнес это слово?
— В первый раз его слышу.
— Ну и ладно. В меня загрузили кучу капитанской информации, сразу не разобраться. — Никанор замолчал и через какое-то время (секунд пять или десять), продолжил:
— У Юпитера есть четыре спутника: Ио, Европа, Ганимед и Каллисто. На самом деле их много больше — где-то семьдесят-восемьдесят, но достойны уважения только эти четыре. Все они больше нашей Луны в диаметре. Хотя Европа вроде бы меньше. Зато Ганимед будет даже больше Марса. Пардон, — тут же поправился Никанор, — больше Меркурия, я хотел сказать. Все четыре, в общем, приличные — почти приличные — планеты, хотя и без атмосферы. И вот, возникла идея: объединить четыре небесных тела в одно. Окружить атмосферой, подогреть — и будет готовая планета для заселения.
— Так просто?
— Человек в планах своих иногда двигает планеты как фишки по доске, — сказал Никанор. — И даже за пределами доски. И эти мечты человечества становятся источником целеполагания для Глобального интеллекта. Знаешь, есть сказочка про чудесный горшочек, которому сказали варить кашу, и он варил — даже когда все пресытились. И вот, человек сказал слово, и Глобальный начал варить кашу. И благополучно варит ее. Построены корабли, орбит-станции, базы на планетах. С буфетами, душем, бассейнами, тренажерными залами, сила тяготения приближена к нормальной, всё такое. Тоже мечта человечества. Только человек не больно рвется в эту мечту переселяться. Мы сейчас, может быть, единственная пара людей в околосолнечном пространстве.
— Это такая капитанская информация? — спросил Фридрих.
— В той куче, которую в меня загрузили, есть что-то избыточное, — признался Никанор.
— Нереальная все же история.
— Один философ предложил идею: разрезать земной шар по экватору и вложить южное полушарие в северное, как половинки яичной скорлупы. Половина человечества погибнет, зато вторая вкусит радость эксперимента 2. — Вот это я назову нереальной историей. А что касается спутников Юпитера, то там решили начать, а нужные технологии подоспеют по ходу дела.
— Кто был этот философ? — полюбопытствовал Фридрих.
— Конфуций, — сказал Никанор.
В окне-мониторе по-прежнему был Юпитер — большой, полосатый. Фридрих глядел туда, как глядят в окно поезда, подъезжающего к своей станции.
До Юпитера было шестнадцать миллионов километров.
На Юпитере было Большое красное пятно, и Малое красное пятно, и разные другие пятна, и вихри, и полярные сияния, и ветры со скоростью больше сотни метров в секунду, и молнии тысячекилометровой длины. Фридрих знал это — наверное, ему, пока спал, загрузили какую-то часть капитанской информации.
А про Марс и Меркурий не знал ничего. Так и сказал:
— Не вижу большой разницы между Марсом и Меркурием.
— Ну и хрен с ними, — отозвался Никанор.
Юпитер был клевый — Фридрих глядел на него долго. Думал на тему: что если бы у Земли вместо Луны спутником был бы Юпитер? Хотя в силу разницы размеров спутником в этой паре стала бы Земля. И крутилась бы быстро вокруг Юпитера. Один оборот за сорок с чем-то часов — примерно так, если взять за пример Ио, которая расположена от Юпитера приблизительно на том же расстоянии, как Луна от Земли.
От мощного юпитерианского тяготения приливы на Земле превосходили бы по высоте волны теперешние цунами, а извержения вулканов и землетрясения случались бы регулярно при каждом обращении планеты вокруг оси. Хотя нет, Земля была бы повернута к Юпитеру постоянно одной стороной — так же, как та самая Ио. Для жителей этой стороны Юпитер сиял бы роскошно на ночном небе, Фридрих прикинул — раз в тысячу ярче Луны. То есть ночь отменялась, по сути. Зато в середине дня наступало бы регулярное солнечное затмение, время реальной темноты — на час с лишним, как минимум.
Размышления Фридриха прервал Никанор, который выходил прогуляться, посмотреть корабельные коридоры. Он обнаружил там тренажерный зал, сауну, бильярд, а бассейна не обнаружил. Зато нашел казино с блэкджеком и призами. В казино он выиграл кусок желтой ляпы. Эту ляпу он тут же достал из кармана и бросил в стенку, по которой она сползла, трясясь и хихикая. Был еще зал виртуальной реальности и зрелищ — закрытый, поскольку подобные занятия с некоторого времени не поощрялись.
Близилось разрешенное время обеда и вот — приблизилось. Об этом намекнул сигнал тона Фа в заушнике. Фридрих взял пиццу номер 2, которая оказалась без помидоров, и брусничный морс голубого цвета. А Никанор — клюквенный.
— Непонятно, почему пицца без помидоров, — сказал Фридрих.
— Значит, какая есть, — сказал Никанор.
— Хотел бы я поиграть в здешний бильярд, — сказал Фридрих, доедая последний кусок пиццы.
— Подожди, — сказал Никанор. — Тут, кажется, дело образовалось.
Устремив взгляд на полосатый диск Юпитера в окошке, он приступил к обратному счету:
— Шесть. Семь. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Ноль!
Выкрикнув последнее слово, ударил по столу ладонью.
— Йо-хо-хо! — вскричал Фридрих и тоже ударил ладонью.
— Аnd a bottle of rum, a bottle of rum, — рявкнул Никанор.
— Между прочим, ты перепутал цифры, — заметил Фридрих.
— Ерунда, — сказал Никанор.
Фридрих отошел к окошку раздачи, чтобы взять еще пиццы. Получив отказ, вернулся с двумя порциями голубого диетического геля.
— А теперь объясни, что это было, — произнес, усаживаясь.
— Еще одно грандиозное дело: снабдить нашу любимую Ио приличной атмосферой, откачав какую-то часть атмосферы Юпитера. И для этого к Юпитеру с ближней орбиты отправлено заборное устройство.
— А?
— Деталей не знаю, — признался Никодим. — Чтобы дать команду на старт, у руля должен быть человек. А мы здесь ближайшие к месту событий люди. — Никодим предупредил возможный вопрос.
Фридрих представил: атмосфера Юпитера — это, в основном, водород. Хилое тяготение маленькой Ио не в силах долго удерживать молекулы этого легкого газа. Однако водород должен вступить в реакцию с серой, содержащейся в вулканических выбросах, — серы там сколько угодно. В результате получим планету, покрытую густой атмосферой из сероводорода — тяжелый газ, имеет шанс удержаться. Другое дело, сколько миллионов тонн водорода нужно перекачать — или, может быть, сколько миллиардов тонн — или миллион миллиардов тонн? Трудно разобраться в масштабах этих больших чисел. А что в итоге? Будет ли атмосфера из ядовитого зловонного газа лучше, чем полное отсутствие атмосферы?
— Возможно, это имеет смысл как эксперимент, — сказал Никанор.
Фридрих никогда не играл на бильярде и хотел научиться.
А Никанор играл и умел.
Какое-то время он катал с Фридрихом шары, а потом сказал, что играть нужно на интерес, а по-другому он не согласен.
Фридрих пошел в казино и выиграл там кусок синей ляпы.
А у Никанора уже была желтая ляпа.
Они разделили каждую ляпу на сто условных долей и стали играть.
Фридрих проигрывал. Когда он проиграл около половины своей ляпы, сигнал тона Фа известил, что настало время ужина. На ужин были сырники со сметаной, диетический гель желтого цвета и чай с коржиком. Без вариантов.
Фридрих ел и смотрел на диск Юпитера в окне-мониторе. За прошедшее время он, кажется, не увеличился в размерах. Косвенным образом это говорило о том, что до финиша еще не так близко.
Доедая сырники, Никанор сообщил, что заборное устройство вошло в верхние слои юпитерианской атмосферы.
— Надеюсь, ты у руля? — спросил Фридрих.
— Как всегда, — сказал Никанор.
— Хотелось бы посмотреть, как оно там происходит, — Фридрих глянул в окно-монитор, но картинка там оставалась прежней. Наверное, на заборном устройстве не было видеокамеры.
— Мне как-то тревожно, — сказал Фридрих через некоторое время. — Мощные силы приводятся в движение, непредставимые в своих масштабах, а главное — непонятные.
— Ну, мы в любом случае далеко от театра действий, — успокоительно произнес Никанор.
— Непредставимые, — повторил Фридрих.
И почти сразу в заушнике раздался сигнал тона Соль — сигнал тревоги.
Изображение в окне резко сменилось. Юпитер во весь экран. Слои облаков, ураганные вихри, среди них закрученная вверх смерчеобразная воронка, вспышки молний вокруг и — из центра всего этого тянущийся вверх бледно-фиолетовый — не луч, а истончившийся до игольных размеров язык пламени.
«Джет, струйный плазменный выброс», — произнес фатеркомм в заушнике.
Новая картинка, — скорее схема. Юпитер с тонко прочерченным контуром орбиты, Марс (не путать с Меркурием), Земля. От Юпитера тянулась сдвоенная фиолетовая линия, очерчивающая границы плазменной струи. Противоположный ее конец упирался в Землю.
На экране появилось изображение корабля — в тесной близости от линии плазменного выброса. И стало понятно. Фатеркомм молчал, но стало понятно: предлагалось двинуть корабль поперек струи — время еще было — стать щитом, закрывающим Землю от удара. Оставалось только отдать команду к маневру.
— Ты у руля? — спросил Фридрих.
— У руля, — пробормотал Никанор. — Но какого черта! — вскричал он. — Какого черта! Это тут плазма, тут энергия, а там всё рассеется, за восемьсот миллионов километров отсюда! Растечется в пространстве, растает. И вообще это бред, — сказал он уже спокойнее. — Попасть в цель за восемьсот миллионов километров — это нереально, если специально не целиться, а никто ведь не целится — так? Так, я спрашиваю, — он угрожающе надвинулся на Фридриха.
— Так, разумеется, — сказал Фридрих, отступая.
«Время заканчивается», — произнес фатеркомм.
— Беру командование на себя, — громко сказал Фридрих, удивляясь неизвестно откуда пришедшим словам, и, увернувшись от пытавшегося закрыть ему рот Никанора, приступил к счету: — Три. Четыре. Два. Один. Ноль!
Немного сбился вначале, но это не имело значения.
— Идиот, — сказал Никанор.
И началось.
В заушнике прозвучал сигнал тревоги, повторенный внешними динамиками. Замигали красные лампочки. На полу зажглись показывающие путь стрелки — опять же красные.
— Теперь уж не суетись, — сказал Никанор и пошел по стрелкам. Он снова был капитан. Фридрих пошел следом, хотя хотелось бежать.
По стрелкам пришли. «Займи место в капсуле», — произнес фатеркомм в заушнике.
О том, что капсула похожа на гроб, Фридрих старался не думать.
Время шло. Не слишком много прошло — и случилось.
Хлопок, удар — и мир завертелся вокруг Фридриха. В нем было Солнце, звезды, Юпитер и корабль, светящийся белым калением в месте плазменного удара.
Капсула стабилизировалась в пространстве. Теперь Юпитер был прямо перед глазами, Солнце — за спиной, а корабль — то, что от него оставалось, стремительно уносился в сторону.
Шприцлет шевельнулся у сгиба локтя. Фридрих осторожно вдохнул, медленно выдохнул и — засмеялся.
Не четыре номера пиццы было в доступе, а три. Опрощение, блин. Григорий, впрочем, утверждал, что это последствия большого блэкаута, когда юпитерский плазменный выброс — в разы ослабленный — достиг-таки Земли. Впрочем, прошла информация, что виноват был случившийся в то же самое время выброс на Солнце — один из тех, что случаются раз в двести лет. И вот — случился.
— Ха-ха! — рассмеялся человек с бакенбардами, запомнившийся Фридриху по прошлому разу.— Ха-ха-ха! А какова вероятность того, что два таких события произойдут одновременно? И какова вероятность того, что случайный выброс со стороны Юпитера угодит прямо в Землю как в яблочко?
— Мой капитан тоже говорил о вероятностях, — сказал Фридрих.
— Напрашивается вывод, что внутри Юпитера сидит некий интеллект, разум, который таким образом ответил на непрошеное вмешательство в его внутренние слои, — сказал человек с бакенбардами,
— Или же это игры Глобального интеллекта, — сказал человек, сидящий рядом с Григорием, на том месте, где в прошлый раз сидел отсутствующий теперь Тимофей.
— Пути Глобального неисповедимы, — заметил кто-то — пятый или шестой за длинным столом, если считать от Григория.
— Мой капитан тоже говорил о вероятностях, — сказал Фридрих. — Не знаю, спасся ли он. На том катере, который забрал меня, его не было.
— Капитан покидает корабль последним, — сказал человек с бакенбардами.
— В одно время это было главной его обязанностью, — заметил Григорий.
— Главной и единственной, — сказал пятый-шестой. — Надо выпить за капитана.
Все подняли кружки.
Fifteen men on a dead man's chest, — кто-то затянул тонким голосом, и за ним подхватили:
Drink and the devil had done for the rest.
Yo ho ho and a bottle of rum.
Фридрих пел вместе со всеми, бил по столу ладонью и не спотыкался в словах.
За окном-монитором светила луна. Слоистые облака, сквозь которые она светила, делали ее похожей на Юпитер с расстояния шестнадцати миллионов километров.
Кончили петь так же быстро, как начали. Двое поднялись из-за стола. Их звали Иван и Павел. Шлепнули на стену куски пиццы. А Фридрих, приподнявшись, метнул свою синюю ляпу. Кто-то плеснул пивом.
— Хочется туда, — сказал Фридрих, глядя на Луну, похожую на Юпитер, и тут же поправился: — Не то чтобы реально хочется, а как-то так.
И замолчал.
Синяя ляпа сползала по стенке, трясясь и хихикая.
— Если не пиццу на стенку, — сказал Григорий, — то, глядишь, стали бы бить стекла в витринах, поджигать машины, всё такое.
— Но мы ведь не такие, — возразил пятый-шестой.
Фридрих допил свое пиво и оглянулся, хотя браслет не мигал и фатеркомм в заушнике не подавал голоса. За дальним столом увидел знакомую блондинку в зеленом платье. Только теперь она была в голубом. А может, это была вовсе и не она. Лучше, если не она, подумал Фридрих, а то многовато получается невероятностей.
Не дожидаясь сигнала от фатеркомма, он встал, подошел к блондинке. Сел на свободный стул — пододвинул и сел.
Ляпа все еще сползала по стенке.
— Эту синюю ляпу я привез с самого Юпитера, — сказал Фридрих.