Мечта 

Командир корабля Иван Кирьянов посмотрел на меня таким взглядом, что мне стало по-настоящему страшно, а ну как ахнет пудовым кулаком прямым в челюсть. Тут только дай слабину, он пойдет на тебя лавиной. Но разве я в чем-то виноват?

На мое счастье сибиряки умеют владеть собой.

Желваки заворочались за его щеками, как два встревоженных медведя в берлогах, и мне показалось, что Кирьянов сейчас и сам зарычит, но нет.

Он просто буднично спросил:

— Арсен, кто отец ребенка?

Можно подумать, мы на тихой мирной матушке Земле, а не несемся Бог знает где в абсолютно безвоздушном пространстве, выполняя задания Союзного Директората. И это я должен был следить за нравственностью членов экипажа! Тем более мы и так все добровольно согласились на временную стерилизацию и обязались в дополнение ко всему не вступать в интимные связи. Потому что!

Потому что как в условиях космического полета родить ребенка?

Потому что кто примет роды? Ладно, допустим индус Рамачари, наш корабельный врач, сможет это сделать. Допустим, боливийка Мануэла благополучно разродится. А что, если надо будет кесарить? А что, если возникнут осложнения? А что, если у нее не будет молока?

Ведь никто не обеспечил экипаж детским питанием, потому что никогда в космических полетах не рождались люди! Никогда!

Конечно, исследования были, но дальше крыс, у которых появлялись неполноценные детеныши, дело не пошло. Радиация, понимаете ли. А экспериментировать на людях запрещено законом. Не для этого отправляют экспедиции на край Солнечной системы.

А ведь все начиналось лично для меня, с какой стороны не посмотри, гладко. В двадцать три года стать штурманом межгалактического корабля – это вам не хухры-мухры.

Центр космических полетов находился под Лондоном. Я два года готовился к этому. Ради этого переехал из любимых родных краев в туманную европейскую столицу, прошел жесткое тестирование, а потом обучение. Вкалывал, как мой дед в начале двадцать первого века, в своей «учебке». Но начальство обо мне как будто забыло, и я уже пришел к выводу, что налицо дискриминация по национальному признаку. Но вдруг, три месяца назад я получил известие, что меня не просто приглашают в экспедицию. Для меня открываются ворота на корабль, который отправляется на край Солнечной системы для разведки местности в рамках программы по осуществлению первого гиперпрыжка. Конечной целью выбрали место, близкое к границе нашей системы, там, по расчетам, возможно отыскать гиперпереход, так сказать, туннель в иные пространства. Вот к нему-то мы и должны подступиться, произвести, так сказать, рекогносцировку. Сам же гиперпрыжок человечеству предстояло сделать еще совсем не скоро...

Помню день старта. Сделали основательную, перед полетом, зарядку, затем не спеша поели простую земную пищу. Последние медицинские проверки – а вдруг подхватили какой-нибудь насморк не вовремя. Лучше бы Мануэлу тщательно проверили! Затем погрузка в орбитальный лифт. А наверху нас поджидал корабль, где все необходимое давно загружено.

Тут вам не запуск зондов в межзвездное пространство. Хотя те и летят, сигналя о пустоте вокруг, и впереди их еще ожидают бесчисленные миллионы километров пути, но для полета к другим системам такие технологии не подходят.

Гиперпрыжки – проход через свернутое пространство, работа со временем. Когда запускали те самые зонды, быстро выяснилось, что ныряния в свернутое пространство порой приводят к сложным казусам. От некоторых из них в космосе остаются своеобразные «чернобыльские зоны». Много сломанных роботов, смертей в различных экспериментах и неразрешимых программных проблем. И зонды оттуда не возвращались. Короче, не скоро люди сами совершат нечто подобное.

В экипаже — двенадцать человек. Капитан — мощный сибиряк Иван Кирьянов. Ему доводилось летать в длительные экспедиции, и вел он себя соответственно.

Я общался с ним по стратегии «новобранец-сержант».

Дед говорит, пусть вы и летаете на космических кораблях, а психология в вас все та же, со времен Гагарина особо не поменялась. Так что, если живым вернуться хочешь, задави в себе личное «я», учись у китаянок. Я ему перед полетом разложил фотки всех участников, и он мне поразительно точно выдал расклад их характеров и менталитетов.

Ма и Хо отличаются пунктуальностью и дисциплиной. Одна – пилот-разведчица, вторая – ученая. Хо попала в экипаж, потому что заболела Сабрина, биолог из Хорватии. Жаль, я сдружился с ней. Впрочем, в неожиданной замене имелись и плюсы. Хо так радовалась своему чудесному попаданию в экипаж, что бралась выполнять за других самую грязную работу, если таковая появлялась на борту: сборка мелкого мусора, ловля улетевших капелек кленового сиропа, борьба с вездесущей плесенью и прочие тому подобные вещи. Естественно, китаянки большей частью общались сами с собой, переговариваясь на мандариновом диалекте.

Англичанка Джейн. Здесь все понятно. Раз центр межпланетных полетов в Лондоне, то по любому должна быть британка. Впрочем, проблем она не доставляла. Выращивала свои растения, да изучала их поведение в космосе. Все, как обычно, рутина из рутин. Короче говоря, из женщин проблемной, как и предполагал дед, оказалась боливийка Мануэла. Ну о ней разговор особый.

Голландец Роберт Гудмар, приятнейший человек. Всегда доброжелательный, да и по-русски чешет не хуже нас с Иваном. Раньше, до космоса, трудился инженером в компании Шелл, буровиком на одной из последних нефтяных скважин. Работал в Сибири, оттого и язык знает. Затем уже сменил профиль на космический. Кстати, ему оказалось не трудно. Многие наши инженеры настолько свыклись со старыми технологиями, что никак не могли освоить новые принципы. Зашоренность не давала проникнуть появившимся знаниям. Известно ведь несколько громких случаев, когда физики с мировым именем кончали с собой, не сумев примириться с новейшей теорией устройства старой вселенной. Как тут не сойти с катушек, когда с Эйнштейном сделали то же самое, что тот сделал в свое время с Ньютоном, и это за какие-то десять-пятнадцать лет?! Была НТР, а это оказалась какая-то гипер НТР!

А Роберт быстро освоился, как будто ожидал на продуваемых всеми ветрами буровых своего часа. Технологии технологиями, но и новые приборы порой ломаются. Гудмар любую поломку находит мгновенно, даже не прибегая к помощи роботов. Дед говорит, что голландцы всегда были на ты с техникой, не зря Петр Первый у них разным ремеслам учился.

Вот с кем я успел перекинуться взглядами до старта... Потом началось подключение к общей инфраструктуре корабля. У меня – место в центре управления рядом с капитаном. Одна за другой загораются панели: Роберт, Хо, Ма, индус Рамачари, англичанка Джейн, австралиец Питер Бэйтли, полячка Кристина, американец Стив Сандлер, Мануэла, из-за которой весь сыр-бор и произошел, иранка Феруза, ну и командир Иван. Наконец, корабль стартовал, и мы полетели!

И пока спокойненько передвигались в знакомой нам всем Солнечной системе. Как показали предыдущие эксперименты, наличие крупных гравитационных объектов могли запросто аннигилировать корабль при приближении к границе, где возможен гиперпереход. Вот там нужно было быть максимально осторожными.

Сильное ускорение планировалось лишь в первый день старта, из-за чего мы практически не покидали мест. А затем начался спокойный, если так можно выразиться, полет. Впрочем, скучать не приходилось. В мою задачу входило постоянное отслеживание курса, соотнесение данных и корректировка. Можно, конечно, довериться компьютеру, но во время полета нередко возникают нестандартные ситуации. Так, на четвертый день полета нас догнал гравитационный импульс от Солнца – последствие солнечного шторма. На Земле эти вещи почти незаметны, а вот в открытом космосе импульс странным образом влиял на работу двигателей. Технически, по общим данным, их режим оставался прежним, но в реальности наблюдались расхождения. Если все это оставлять автоматике, то впоследствии менялся или курс, или скорость корабля.

— А почему это не влияет на метеориты? — спросила меня Ма. Пилоту-разведчику в общем-то простительно не знать теоретических тонкостей, и я был снисходителен.

— Потому что те и так во власти гравитационного потока. Они же не прут по своему желанию на разные планеты. А хочешь воли — умей двигать ножками, — пошутил я, попутно намекая на физические упражнения, которые Ма так не любила делать на корабле.

Гимнастика, пробежки на дорожке, занятия на разнообразных тренажерах входят в «режим самоподдержки». Проектировщики «Мечты» поначалу считали не слишком эргономичным выделять особое помещение, но физиологи настояли. В конце концов, там вместе со спортивными снарядами расположили и гравитроны со сканерами да радарами. Ох уж эти мне эргономисты!

Шесть месяцев полета протекали вполне буднично. Мы уже были на подступах к месту наших исследований. И ничего, как говорится, не предвещало...

Я направлялся к индусу Гопалу Рамачари, как вдруг «Мечту» изрядно тряхнуло. Ни потока метеоритов, ни иных препятствий по курсу не наблюдалось. Однако времени на расследование пока не было. Я быстро вернулся в кабину. Только совместные усилия, капитана и мои, помогли нам не сбиться и не перекрутиться, что само собой представляло огромную опасность. А сигнал помехи я вычислил сразу – он шел как раз от гравитрона. И после регулировки я отправился в помещение самоподдержки. Быстрое скольжение через невесомость связующих коридоров с их металлическим отсветом дежурных ламп, и вот я на месте.

Гравиинженер, он же физик-исследователь, Стив Сандлер практически не вылезал из данного помещения. Когда вокруг собирался народ, он отрабатывал различные упражнения, от физических до психических. Оставаясь же один, он начинал экспериментировать с локальными гравитационными копиями корабля, рассматривая, как это отражается на радарах.

Сейчас американец выглядел смущенным.

— Стив, что вы творите? Сколько раз можно вас предупреждать? — вежливо поинтересовался я.

Сандлер тоже отвечал по-русски. Английский хоть и международный язык, да и наушники-переводчики у каждого есть, некоторые даже сразу вживляли его себе под кожу для упрощения дела, но капитан есть капитан. Из уважения к нему каждый изучал русский, и у Стива, кстати, обучение шло хуже, чем у всех. Менталитет империалиста!

— Эти гребаные модуляции, я опять перепутывал чередование гармоник. Что Иван, сильно злой на меня?

— Не то слово, Стив. Вы зачем отключились? Командир желает сказать вам пару ласковых.

— Точнее совсем не ласковых? Я б на его месте вышвырнул меня в капсуле для мусора, — самокритично отозвался физик.

— Срочно отправляйтесь к нему и извинитесь. Повинную башку меч не сечет.

Стив пошевелил губами, видно повторяя за мной свежую идиому, затем медленно и скорбно двинулся к капитанской рубке.

Я проследил, чтобы тот не отклонялся от курса и вздохнул.

— Эти американцы, те еще жуки, — словно вторя моим мыслям раздался мелодичный нежный голос.

— Большой Шайтан? — насмешливо отозвался я, впрочем, вовсе не собираясь завязывать с Ферузой разговоры на политическую тему. Видать, долго еще иранцы не смогут забыть свои терки с бывшим Мировым Жандармом.

— Он что-то явно затевает, штурман, — заметила Феруза. — а в ваших руках судьба одиннадцати человек, и надо относиться к безопасности серьезно.

Я отмахнулся.

— Занимайтесь своими делами и позвольте решать подобные вопросы руководству.

Девушка обиженно взмахнула длинными ресницами и ретировалась. Вообще-то, я не люблю грубить людям, и, в особенности, красавицам. Какой-то комплекс неполноценности сразу возникает, не знаю почему.

Пусть Иван разбирается сам с американцем, а я отправился к индусу. Гопал Рамачари сидел в своем кубрике на узеньком коврике с изображением лотоса, воздвигнув ногу на ногу. Он медитировал с открытыми глазами. Увидев меня, Гопал улыбнулся и прервал духовное упражнение.

— Опять Сандлер с гравитацией эксперименты ставил? — спросил он вместо приветствия.

— Так точно, Гопал, сейчас ему Иван всыплет по первое число.

Рамачари обнажил белоснежные зубы.

— Ну да, ну да, демократия демократией, а дисциплина дисциплиной.

— Слушай, Гопал, я давно хотел тебя спросить, не было ли в вашей Махабхарате легенд о Гиперпрыжках?

Индус оживился.

— Арсен, ты знаешь, я тоже интересовался, но не нашел. Есть мифы о божествах, пророчества о Кали-юге, но вот чтобы земляне куда-то гиперпрыгнули – нет. А почему ты спрашиваешь?

— Знаешь, Гопал, наступила эпоха, когда люди вырываются за пределы Солнечной системы, надо как-то подготовить сознание к необычным вещам.

— А сколько раз, Арсен, я советовал тебе начать медитации и упражнения йогой? Поэтому тревожен ты и места не находишь. Успокой свое тело, и душа твоя тоже успокоится, куда денется.

А душу успокоить было ох как надо. Одно только осознание того, что мы летим в металлической коробке, а вокруг космическая жуть, пустота, одни звезды блестят, в случае чего никто не придет на помощь, только и жди удара залетного метеорита... Нет, тут без крепкой психики не обойтись...

Даже краткие беседы с индусом действовали на меня умиротворяюще. Не зря он наш корабельный врач. Тут он мягко улыбнулся, а потом поднялся на ноги. Лицо его стало серьезным, глаза словно буравили меня насквозь. Я невольно отступил на шаг, вспомнив, что Рамачари по второй специальности генный инженер и ответственен за все будущие эксперименты с возможной жизнью, буде та попадется на нашем пути.

— Я думаю, это даже хорошо, что Стив проводит много времени в самоподдержке, — сказал Гопал. — А вот тебе надо меньше по коридорам летать. Так кровь и забудет, куда и как ей литься. С невесомостью шутки плохи.

Я нахмурился. Может и правда слишком часто проводил время вне комнат – у нас на корабле невесомость оставили в коридорах, а в каютах мы вновь обретали вес. Тут еще вспомнил полет моего одногруппника по центру подготовки. Его отправили в пояс астероидов с группой исследовательских дроидов-зондов. Он провел там больше месяца, увлекся цифровыми замерами, летая между сборщиками данных, и почти не проводил времени в корабле. В результате, по возращению на Землю, кровь у него в жилах текла чуть ли не в обратную сторону со всеми вытекающими последствиями – застои, тромбы. Еле спасли. Но то был рутинный полет, можно сказать, слетал в спальный район мегаполиса. А тут — неведомое. Что ж, Гопал, как всегда, прав, осторожнее надо быть.

Я вернулся в наш многофункциональный спортзал проведать американца. После выволочки Ивана тот стал сдержанней и даже угостил меня колой, как он сказал, настоящей, техасской колой, достав откуда-то из загашника. Я удивился, слишком много он себе позволяет. Но кола в самом деле оказалась вкусной. Мы пили ее из изогнутых космических чашек цвета морской волны.

Стив пошутил, что, если вдруг кончится вода, мы дойдем и до питья мочи. Я улыбнулся, дескать, оцениваю шутку. Вся вода на борту и так находилась в режиме постоянного самоочищающегося цикла.

— Работа космонавта требует жертв, — сказал я.

— Послушайте, Арсен, я вижу, что вы не доверяете мне, и совершенно напрасно. Я тут эксперименты провожу. Если они дадут результат, я смогу обнаружить следы возможного пребывания других исследователей.

— Каких еще других исследователей? Мы же первые, кто с Земли летим туда.

— С Земли-то мы точно первые, — улыбнулся американец. — А вот других, высокоразвитых, нам поискать и предстоит!

Я почувствовал в его словах нарочитую путаницу и загадки, которые отгадать мне предстояло уже очень скоро.

— Нам бы простых найти, —в разговор вмешался Питер Бэйтли, рослый австралиец, со шрамом на лбу, оставшемся от занятий регби. На корабле он отслеживал функциональность роботов, а сейчас энергично бежал на «лыжах». Затем повращал головой, хрустя позвонками, и выдохнул с мрачной улыбкой:

— Такие тоже ведь вроде бы и наследили, и живут себе безоблачно, а для всяких сканеров не больше чем грибами остаются.

— Да я же не об этом... — Сандлер попытался объяснить суть своих исканий, а, что касается меня, я так и не понял, что грубый австралиец пытался донести. Оставив англосаксов решать вопросы определения следов разума, отошел к другой стороне отдела самоподдержки, к велотренажерам.

Я наматывал на тренажере миля за милей, чтобы не дать застояться крови. Следовал завету деда. Тот часто повторял мне: с загустевшей кровью надо обращаться, как с бюрократией. Ее надо разгонять. Рядом со мной пыхтела и Мануэла в какой-то странной безразмерной кофте. Я не разговаривал с нею, поскольку все мои мысли были заняты прибором, а в ушах торчали наушники – связь с ним. И тут Мануэла вдруг замерла. А затем медленно сползла на пол. Глаза ее закрылись. Я сначала даже не понял, что произошло, смотрел на все это искоса, по-прежнему размышляя о возможном применении гравитационных сканеров. И лишь потом понял, что Мануэла больше не шевелится и даже не дышит. Я отбросил наушники, подбежал к ней. Следом подбежали и Стив с Питером. Индивидуальная карта здоровья боливийки стала красной. Я быстро подключился к ней и запустил режим экстренной помощи. Стив растерянно замер, а вот Питер, молодец, тут же вызвал Гопала Рамачари.

— Что с ней стряслось?!

К счастью, прибежавший Гопал сумел остановить начавшиеся в организме Мануэле реакции, введя ее в анабиоз. Появился и Кирьянов, потребовавший объяснений. Вот тут мы и узнали о неожиданной беременности чересчур пылкой девушки.

А это был для нас всех просто крах. Ведь почему интимные отношения полностью исключены на борту корабля? Потому что никто не знает, как младенец будет чувствовать себя в условиях космического полета. А подобно профессору Павлову ставить эксперименты на живых малышах, закон строго запрещает. Конечно, есть моделирование, симуляция, но никто из ученых не даст голову на отсечение, что все пройдет нормально...

Я стоял перед командиром в его каюте и чувствовал себя, как на допросе с пристрастием.

— Ну так кто отец ребенка? — повторил вопрос Кирьянов.

Он снова поиграл желваками.

Ясно, что командир этим вопросом хотел снять с себя ответственность. Разве не он отвечает за членов экипажа? Я понял, что за его агрессией и бравадой скрывались растерянность и беспокойство. Я бы на его месте тоже задумался. Мы в открытом космосе, и решение принимать только нам самим.

Вычислить отца ребенка – минутное дело. Снял показания с сетчатки глаз всех мужчин, включая, естественно, и командира для устранения подозрений. Дал запрос – контакт номер восемь и вуаля, вот они документальные доказательства прелюбодеяния. А даже проще, снять показания с самой Мануэлы, только этого командир не будет делать, не захочет женских слез и приступов эмоций. Только много ли это даст? Что делать с преступником? Выкинуть его в мусорном контейнере, как советовал Стив? Не это заботило Кирьянова.

Я отлично понимал капитана. Тот даже не хотел вызывать Мануэлу, так она была ему противна. Наш рутинный, казалось бы, полет разворачивался к нам огромной космической задницей. Что же теперь делать? Мануэла, как сообщил Рамачари, на шестом месяце. Надо отдать ей должное, скрывала она состояние отлично. Устроили, понимаешь, из полета романтическое путешествие!

Но кто же знал, кто же знал... Мы обязаны, просто обязаны выпутаться из этой ситуации, иначе...

Конечно, для Рамачари это было бы крайне интересно. Еще бы! Принимать роды в космосе впервые в истории. Человеческое тщеславие бескрайне, как и сама Вселенная, кто бы спорил... Наверняка он знал о беременности Мануэлы, но тщательно это скрывал, даже от лучшего друга. Кому, как не корабельному врачу, знать о состоянии членов экипажа? Но об этом тоже потом...

Здесь не нужны ни топология, ни булевская математика, ни кольца Римана. Простейшая арифметика. Сюда мы пилили шесть месяцев, а, значит, столько же надо и назад.

Командир словно подслушал мои мысли.

— Ты понимаешь, Арсен, шесть месяцев! За это время Мануэле наступит срок рожать, законы естества еще никто не отменял. И что ты предлагаешь мне делать? А ну-ка зови сюда Рамачару!

Индус был хладнокровен, как и положено опытному йогу. Не дожидаясь вопроса, он вкрадчиво произнес:

— Господин капитан, не стоит переживать, я приму роды у Мануэлы. В моем саквояже для этого есть все необходимое.

Кирьянов аж поперхнулся от такой наглости.

— Как ты это себе представляешь?

Не успел тот развернуть ход своих мыслей, как в каюту влетел Стив Сандлер.

— Господа, не буду скрывать, что являюсь отцом ребенка Мануэлы.

По правде сказать, мне происходящее начинало напоминать латиноамериканский сериал, так популярный в свое время у наших дедов.

— Ну и? — ожесточился Кирьянов.

— Ведь мы то с Мануэлой думали, что стерилизация работает стопроцентно! Но космос сыграл с нами злую шутку.

— А на пункт пятый Правил полета вы, конечно, наплевали? И что же теперь предлагаете? — неожиданно перешел на вы капитан.

— Признаюсь, Иван, что мои эксперименты с гравитацией были как раз и вызваны такой необходимостью. Рожать на корабле — подвергать и Мануэлу, и ребенка неоправданному риску. Вы это хорошо понимаете.

Рамачари пытался что-то возразить, но Кирьянов угрожающе вскинул руку.

— Что же тогда?

— Назад мы вернуться не успеем.

— Логично, с арифметикой первого класса, вы, как я вижу, знакомы.

Стив вздохнул.

— Решать вам, капитан. Либо оставить все, как есть и полагаться на случай, либо...

Я похолодел.

Неужели Стив предложит осуществить невероятное? Гиперпрыжок? Но ведь мы абсолютно к нему не готовы. Нас ждет неизвестность, а, может быть, и смерть...

— Посмотрите кругом, капитан, — продолжал Стив, — вокруг нас абсолютная пустота. В любую сторону шесть месяцев — сплошная пустота.

Кирьянов нахмурился. Он тоже понял, к чему клонит американец.

— Вы предлагаете гиперпрыжок?

— Подумайте сами, здесь у нас ноль шансов, а при гиперпрыжке — возможно все, может быть, мы наткнемся на дружелюбные нам формы жизни.

Капитан засмеялся.

— Ты мне начинаешь нравиться, американец! Тот еще софист. Запудришь голову не хуже Сократа. А что скажет по этому поводу Арсен? Возможен ли гиперпрыжок? Вроде не к этому мы все это время готовились, а? Нам нужно было лишь снять гребаные показания, замерить гравитацию, термодинамические параметры и назад, на Родину, до следующих приказаний Совета, разве не так?

Тут уже я не выдержал.

— Товарищ командир, вот именно, что в этом и заключается вся прелесть здешнего района. Это не Можайское шоссе с прямыми линиями да поворотами. Тут гиперпрыжок возможен!

Рамачари выкрикнул:

— Это просто безумие! Это невероятное безумие. Вы все сошли с ума! Я требую голосования экипажа!

— Что ж, имеете право, — ответил капитан и повернулся ко мне. — Арсен, собирай собрание.

Я собирал собрание, я же и готовил заключительный протокол. Голоса распределились следующим образом.

За гиперпрыжок:

1. Стив. Полностью признал свою вину и сказал, что готов ее искупить, однако в теперешних условиях выбор простой: либо позволить погибнуть женщине с ребенком, либо погибнуть всем. Но, может быть, вовсе не погибнуть. Мы вполне можем совершить прыжок. Тут капитан прервал его.

2. Мануэла. Ничего не сказала, просто расплакалась.

3. Арсен. Надо рискнуть.

4. Питер Бэйтли. Заявил Стиву, что тот пошел на поводу своих страстей. Космос есть космос. В космосе даже стерилизация работает плохо, поэтому и приняли правило о целибате, и разве, дорогой мой, тебя не устраивают наши космические куклы, которые... Тут он завернул такое, что покраснел даже Кирьянов...

5. Роберт. Подчеркнул, что лучше использовать один шанс из тысячи, чем обрекать заранее на смерть мать и ее ребенка.

6. Ма. Мы что, будем равнодушно смотреть, как умирает Мануэла?

Против:

1. Рамачари. Заверил, что, хотя по специальности и не акушер-гинеколог, и при таком узком тазу Мануэлы не исключена вероятность кесарева сечения, но в Бангалоре он бывал и не в таких переделках.

2. Джейн. По ее скромному мнению, даже если мы переживем гиперпрыжок, то условия в потустороннем мире могут неблагоприятно сказаться на развитии ее растений, никто не знает, какая там радиация и прочие факторы.

3. Хо. Потребовала довериться врачу и позволить ему принять роды. Как можно рисковать жизнью одиннадцати человек?! Какова вероятность того, что мы переживем прыжок? А если переживем, кто даст гарантию, что там мы найдем пригодную для жизни планету? Пусть, в конце концов, великолепный врач Рамачари покажет, на что способен.

4. Кристина. Безрезультатно допытывалась у Мануэлы, почему та не сообщила о беременности сразу, пока было время, думала, что само собой рассосется, так, что ли? Стиву пеняла на его сексуальную невоздержанность. Для кого составлялись Правила полета? Почему он не сидел тише воды, ниже травы и не медитировал себе спокойно в каюте подобно Рамачари?

5. Феруза. Тут все понятно, если Стив голосует за, то она, конечно же, против.

Воздержался:

Кирьянов.

На информационной панели, что располагалась по всему периметру корабля, вспыхнула надпись: «Штурман – в рубку! Всем занять места. Готовимся к гиперпрыжку!».

Кирьянов выглядел сосредоточенным и в то же время спокойным. Одним словом, сибиряк. Есть у них в характере такая особенность. Много слов не тратят, силы экономят, от морозов это у них, похоже. Так дед мой объяснял. Климат сильно влияет на людей.

— Ну что, Арсен, готов к первому в жизни человечества гиперпрыжку? — с усмешкой поинтересовался капитан.

А кто дал гарантию, что мы сейчас вынырнем в Южном Кресте, а не окажемся в какой-нибудь черной дыре? За бортом – космический холод, куда до него сибирскому, на миллионы километров – никого кругом, а мы тут прыгать собираемся, как северный олень перед важенкой во время гона.

Понятно, ничего командиру не сказал. Это – минутная слабость. На учебке тоже так говорили. Все когда-то в первый раз. Думаете, Гагарин не боялся? Еще как боялся, а взял и полетел. Там – мощь советской науки, а здесь – Союзного Директората. По крайней мере, в это хотелось верить.

— Отставить колебания! Занять свое место!

Я невольно залюбовался точеным профилем Ивана. Вот настоящий герой. Такие и должны стоять у штурвала...

Командир окинул взглядом мониторы. Все члены экипажа включили ответную связь и смотрели с маленьких синих экранов. Испуганные лица Ма и Хо, отстраненное – Джейн, отрешенное – Гопала. Только Стив улыбался и что-то надиктовывал себе. Надеется по возращению выложить в Космограм видеоотчет и поделиться ощущениями.

Но не сейчас.

— Начинаю обратный отсчет перед Гиперпрыжком. Десять... Девять...Восемь...

Мой лоб пробила холодная испарина. Вся короткая жизнь промелькнула перед глазами. Что я здесь делаю, мама?

— Семь... Шесть... Пять...

Даже Стив перестал диктовать, Гопал закрыл глаза. Феруза читала молитву, ритмически раскачиваясь...

— Четыре... Три...

Манэула широко открыла красивый рот. Наверняка, кричит от страха. Да, она такая, чувственная, эмоциональная, открытая... Не скрывает своих ощущений... Чтоб тебя... Да и Стива туда же...

— Два... Один... Ноль...

Я еще заметил, как Кристина перекрестилась в мониторе, как Гопал подмигнул мне, как Бэйтли скривил губы в улыбке, и вдруг всё пропало.

Сказать, что я ничего не почувствовал, было бы ложью. Однако сначала я действительно не мог понять, а есть ли у меня вообще какие-нибудь ощущения. А потом возник вопрос – может, и тела уже нет? Невольно я зашевелил пальцами на руках, на ногах, и это было подобно глотку свежего воздуха, я что-то и правда ощутил! Значит, я еще есть! Тут я вспомнил о штурманских обязанностях, взглянул на мониторы перед собой. И снова всплыла мысль – а ведь я смотрю!

Передо мной мелькали цифры, графики. Корабль продолжал двигаться... Странно, я не мог понять, сколько это продолжается. С одной стороны, вроде бы прошло не больше нескольких секунд, с другой... Я встряхнул головой – может, мы здесь уже вечность?

Сосредоточившись, я вгляделся в математический хаос перед собой, и цифры начали складываться в нечто знакомое. Пространство, время, координаты. Вот тут я забеспокоился. Кое-что настораживающее было в цифрах. Шло искажение за искажением, а центральный компьютер корабля воспринимал их как должное. Однако в чем смещение и как его исправить? Решение надо принимать мгновенно, быстрее, чем скорость света. Стремительные подсчеты в уме, поиск знакомых данных, способных послужить опорными точками. Я все это считал, а сомнения так и закрадывались в мой разум – надо перепроверить, пересчитать.... И мне хотелось послушаться. Но потом в памяти словно всплыло – я штурман, это первый гиперпрыжок земной цивилизации. Пересчитывать будут другие, а я буду решать! И я ввел исправленные данные. Капитан использовал мои цифры, настройки двигателей поменялись, корабль словно взревел. Затем был удар, встряска. А потом началась тишина...

... Гопал сказал мне, что я проспал дольше всех. Почти двенадцать часов. Впрочем, остальные поднялись не намного раньше.

«Мечта» висела в космической пустоте, а впереди сияла звезда, и это было не Солнце. Первый удачный бросок через гиперпространство в истории человечества.

У нас получилось, и сейчас мы приходили в себя, заодно проверяя, нет ли на корабле повреждений. А Рамачари, опять обретший спокойствие, проверял нас. Судя по всему, нам также предстояло восстановление собственных настроек. Но самое главное, что беспокоило всех —Мануэла и ее ребенок.

А еще нам предстояло отыскать поблизости планету, где ей можно будет родить. Но это уже совсем другая история...