Пикник под чужими звёздами

Несмотря на холмистую местность, ровер шёл плавно. Гусеницы уверенно цеплялись за каменистый грунт, то втаскивая машину на очередную возвышенность, то удерживая её от скольжения на спусках. Уже час, как мы въехали в сердце холмистой саванны Терра Нова, и до заката оставалось всего ничего.

Я ускорил ход ровера и посмотрел на сына. Тот, упёршись лбом в стекло, смотрел в окно, и совсем забыл о наполовину съеденном шоколадном батончике в руке. Он был полностью поглощён видом проплывающих мимо синих кустарников и кактусовых деревьев за холмами. Бирюзовое небо только-только начинало зеленеть, как всегда за час до заката.

— О чём думаешь? — спросил я.

— А? Что? — он повернулся ко мне, хмурясь.

— О чём думаешь, спрашиваю?

— А, да так. Просто сколько едем, а ни одного люминафа не видно.

— Ну, — протянул я, вновь поворачиваясь к дороге, — они ведь только вылезают из каньонов. Солнце ещё высоко.

— Не так уж и высоко, — уверенно возразил сын, снова отвернувшись к горизонту за окном, — они уже должны были появиться.

— Так-то оно так, но мы ведь последний крупный каньон проехали минут тридцать назад. Думаю, скоро вылезут, дай им время.

— А долго нам ещё ехать? — спросил сын раздражённо и откусил от батончика.

— Уже почти на месте. Видишь тот высокий холм впереди? Самый большой. Нам туда. Но какую-то часть дороги, правда, придётся пройти пешком.

— Пешком? Зачем?!

— Не хочу, чтобы ровер портил нам вид, — сказал я терпеливо. — Оставим его на середине холма, а дальше дойдём сами. Там не далеко.

— Хорошо, что мы взяли тележку.

Он снова отвернулся к окну.

Дальше мы ехали молча. Пока ровер покачивался на волнах холмов, я думал о том, что никогда не привыкну к этим изумрудным закатам, кольцам в небе и синей растительности. Да и огромные люминафы, которые расхаживали по ночной саванне и светились, как рыбы из океанских глубин, вызвали во мне чувство нереальности происходящего.

Хотя сыну вот они нравились. Даже очень.

Наверное, для него они были такими же привычными, как для меня — жирафы.

Наверное, он и согласился поехать только из-за возможности их увидеть.

Мы добрались до нужного холма и стали подниматься. Электродвигатели загудели, напрягаясь и поддерживая постоянную скорость. Я направил ровер к небольшому кактусовому дереву, которое росло на полпути к вершине.

— Приехали. Дальше пешком, — сказал я, когда мы оказались рядом с ним, и отключил двигатели.

— Наконец-то, — выдохнул сын, скомкал обёртку батончика и сунул её в карман.

Двери с шипением откатились в стороны, и в кабину тут же хлынул горячий солёный воздух саванны. Он пах морем, хотя вокруг на многие мили раскинулась иссушённая почва. Уже семнадцать лет я на этой планете, и всё ещё к этому не привык.

Мы выкатили самоходную тележку и принялись складывать на неё необходимые вещи: дрова, складные кресла, самодельную решётку для барбекю и контейнер с мясом.

Трудно сказать, когда ко мне впервые пришла мысль устроить настоящий пикник с костром и жареным мясом. Но с навязчивыми идеями всегда так, они как простуда — неизвестно где подхватываешь, а потом уже приходится иметь дело с последствиями.

Мне даже не пришлось особо ничего продумывать — идеи приходили сами, как будто всё уже давно было решено, и я просто вспоминал об этом.

Очищая фильтры испарителей, я размышлял о том, что кактусовые деревья хорошо горят, если их просушить. Возвращаясь с разведки, я неосознанно разглядывал холмистый горизонт саванны, выискивая возвышенность с красивым видом. Разогревая в микроволновке ужин, я вспоминал о мясе, которое мы жарили с отцом в лесу. А потом, однажды, пришло осознание, что уже продумано всё, что нужно. Оставалось только взять снаряжение, собрать кактусовые ветки, и можно было прыгать в ровер.

Что мы и сделали пару часов назад.

— Ещё что-то нужно, па? — спросил меня сын, вытирая ладони о комбинезон и хмуро поглядывая по сторонам.

Я осмотрел загруженную тележку, и покачал головой:

— Нет. Вроде всё. Принимай управление тележкой и не отставай.

Я весело подмигнул ему, и пошёл по склону вверх. Мы поднимались под тихое жужжание мотора, иногда хватаясь за ростки синей травы, которая местами пробивалась из каменистой почвы.

На половине пути я замедлил шаг и остановился перевести дух. Сын тут же нагнал меня.

— Нам туда, па? — даже не запыхавшись, спросил он, указывая вперёд.

— Да, — тяжело выдохнул я, и остановился. Всё-таки этот нагретый солёный воздух был слишком тяжёл для меня.

— Ну, я пока пойду туда и разгружу тележку. Можно?

— Да, конечно, — сказал я с отдышкой, — может, оттуда и люминафов своих разглядишь.

— Тогда встретимся наверху, па, — сказал он, и легко зашагал дальше по склону.

Мне не нравилось, как сын воспринимал всю эту затею, ведь я старался для него. Настоящий поход, как на Земле. Я думал, он с энтузиазмом воспримет такую идею, но он лишь удивленно посмотрел на меня, и спросил, зачем это делать.

— Это земная традиция, тебе понравится, — сказал тогда я.

— Но мы же не на Земле, — протянул он, — может, лучше поедем к каньонам, посмотрим на люминафов?

— В саванне они тоже есть. Знаешь, я покажу тебе, как разводить костёр, и жарить на нём стейки.

Сын в ответ неопределённо пожал плечами, и на этом разговор закончился. Но я был уверен, что когда мы окажемся на месте, и он сам всё увидит, то изменит своё отношение.

Мне захотелось немного отдохнуть, и я присел на землю, оглядывая окрестности. Пусть до вершины было ещё идти и идти, отсюда уже открывался прекрасный вид. Длинные тени холмов в изумрудном свете тянулись и наслаивались друг на друга, напоминая небрежные мазки невидимого художника. Зелёное небо, рассечённое ровной линией планетарных колец, морем раскинулось над землёй и угасало с каждой минутой.

 

Наручные часы тонко запищали, предупреждая о том, что до жёлтого заката остался всего час. Придётся поторопиться.

Я поднялся, отряхнулся и пошёл дальше. Шаг за шагом ноги несли меня к вершине, но я старался следить за дыханием и не сбиваться с ритма. «В подъёме на гору, как и в любом деле, главное — взять ритм, и держать его», — так всегда говорил мне отец, когда мы ходили в лес.

Преодолев остаток пути, я, наконец, оказался на вершине. Мои лёгкие горели, как после пятимильного забега, но оно того стоило — это оказался действительно самый высокий холм в обозримой части саванны. Отсюда даже Большая горная цепь выглядела лишь неровной линией, теряющейся в дрожащем воздухе, а ведь она начиналась за многие мили отсюда, на самом краю этой холмистой земли, и опоясывала почти всю планету.

Сын тоже просто стоял и всматривался в неровный горизонт. Он уже разложил кресла, и стащил к ним мешок с сушёными ветками кактусовых деревьев. Рядом он положил решётку для барбекю, а сам контейнер с мясом поставил в длинной тени тележки.

— Ну что, не появились ещё? — спросил я, переводя дыхание после подъёма.

— Не-а, — с досадой в голосе ответил он.

Я окинул взглядом лагерь, отмечая про себя, что, пусть сын никогда в походах не был, но, тем не менее, всё сделал правильно.

— Ого! Отличная работа! — похвалил я его. — А теперь помоги мне найти несколько больших камней. Нужно огородить костёр.

Вдвоём мы быстро отыскали несколько булыжников, и сложили из них круг. Затем, присев возле него на корточки, я начал ломать и отдельно складывать небольшие колючие веточки.

Затем я достал из кармана немного сушёной синей травы и сложил её в центр круга, попутно объясняя:

— Трава сгорит быстро, но от неё успеют загореться веточки поменьше. Затем мы осторожно будем подкладывать ветки потолще, и в самом конце забросим вон те поленья.

— Зачем вообще такие сложности? Почему бы просто не сжигать субстрат? — он посмотрел на меня и нахмурился. Наверное, он считал, что так выглядит взрослее.

— Потому что костёр это часть похода, — сказал я терпеливо, — и субстрат горит не так, как дрова.

— Но это же удобнее!

— Ты сам всё увидишь, погоди.

На ворох травы я уложил шалашом тонкие веточки и поджёг спутанный клубок голубого трута. Яркие языки пламени тут же принялись облизывать местную древесину.

— Вот, хорошо. Теперь подложи вон те, — я указал ему на кучку более толстых веток.

Сын посмотрел на меня с недоверием, но осторожно взял веточку, и подсунул её в разгорающийся огонь. До боли знакомый запах костра щекотал ноздри, и быстрее любого двигателя нёс меня обратно на Землю, в тот лес, где я сидел с отцом у костра и слушал его истории.

— Вот так, — возвращая себя в реальность, сказал я, — теперь можно подкладывать и все остальные, но так, чтобы костёр не развалился. Следи за огнём, и смотри, чтобы он не потух. А я пока займусь мясом.

— Ладно. Но мы как какие-то дикари, про которых нам рассказывал мистер Мур на истории, — ответил сын.

— В этом и суть единения с природой. Это отказ от технологий и использование подручных средств для выживания.

— Лучше бы мы поехали к каньонам. Вот там единение, а не вот эти первобытные штучки.

— Когда дойдёт до стейков, ты поймёшь всю прелесть, — сказал я, встал и пошёл к тележке.

Подойдя к контейнеру, я ещё раз освежил в памяти отцовский рецепт барбекю и принялся за работу. Я давно не делал ничего подобного, но мои руки словно ждали этого момента и всё делали сами собой. Они обмазывали стейки пряным маринадом и выкладывали их в ряд на поднос, пока я думал, как же чудно это всё.

Кто бы мог подумать, что, преодолев почти тысячу световых лет, человечество сможет вырастить свой скот из крошечных замороженных эмбрионов и даже сделать барбекю на чужой планете! Я ощутил, что сейчас происходит что-то особенное. Не просто поход отца с сыном, а настоящий сакральный акт освоения новой территории. Жаль только, что сын не разделял моего энтузиазма.

Когда стейки были подготовлены, солнце уже коснулось горизонта и развеяло по небу золотую вуаль. Я взял поднос с мясом и вернулся к костру.

— Вот, подержи, пока я поставлю решётку, — я протянул ему наш будущий ужин. Он с недоверием посмотрел на выложенные в ряд стейки и принял поднос.

Я взял решётку и принялся устанавливать её над огнём. Строго говоря, это не была специальная решётка-гриль, просто однажды, перебирая конденсационную камеру, я заметил, что ламинарный рассеиватель уж очень на неё похож. В тот же день я приварил к нему четыре тонких ножки и положил в багажник ровера.

Пока я возился у костра, жёлтое солнце уже закатилось за ломаную линию горизонта. Люминафы действительно пока ещё не появились, хотя молодняк обычно приходил на закате. Но я был этому рад — их светящиеся спины нарушили бы всю земную атмосферу, ради которой я так сейчас старался.

— Их всё ещё нет, — сказал сын, словно прочитав мои мысли.

— Может, они сегодня пошли в другую сторону?

— Может. Но я надеялся их увидеть. Они и так редко подходят к поселению.

— Если сегодня они не появятся, то я свожу тебя к сети каньонов, и там мы точно их встретим, — сдался я. Мне не хотелось, чтобы он печалился в такой вечер.

— Обещаешь? — в уголках его губ заиграла улыбка.

— Слово колониста, — серьёзно ответил я. — А теперь давай сюда мясо и можешь садиться в кресло. Дрова пока подбрасывать не нужно.

Сын передал мне поднос, и я осторожно выложил на решётку ломтики говядины. Они тут же зашипели, распространяя вокруг дразнящий запах и заставляя желудок урчать в предвкушении. Дрова, сжираемые ярким пламенем, тихо потрескивали, и я на мгновение вновь ощутил себя далеко-далеко.

Запах жареного мяса, треск костра и угасающий горизонт — всё это вновь вернуло меня домой, на родную планету, где нет синих дней и зелёных закатов.

 

Я повернул голову так, чтобы не видеть застывших над головой планетарных колец, и прищурил глаза. Сквозь полусомкнутые веки казалось, что я провожал закат не на Терре Нова, а в Земной саванне. Запах жареного мяса только усиливал этот самообман.

Я сидел так, слушал потрескивание дров, и наблюдал, как угасает небо.

Все мои чувства говорили о том, что я на Земле. Что я дома.

— Па, что ты делаешь? — спросил сын. Он развалился в кресле и смотрел на меня с приподнятой бровью.

— Ничего, — ответил я, и принялся переворачивать мясо. — Просто, если так смотреть, то это очень напоминает Землю.

— О! Расскажи что-нибудь про Землю! — в его голосе звучал интерес, но у меня по спине прошёл холодок.

Я взглянул на сына, и в сгустившихся сумерках его мальчишеское лицо вдруг показалось мне лицом незнакомца. Мной завладело странное чувство отчуждённости.

— Про Землю? — переспросил я, и услышал свой голос будто со стороны.

— Да. Про твой дом. Мы же поэтому здесь, земные традиции и всё такое. Ты часто ходил в поход?

Что-то внутри начинало дрожать от его слов. И вдруг я понял, в чём дело — он спрашивал, как чужак.

Как пришелец из старых фантастических фильмов.

Я вдруг почувствовал себя дома, на Земле, а рядом с собой я увидел пришельца с лицом моего сына, который хотел узнать побольше о моей, такой странной для него, планетке.

«Странно, он всегда так говорил, или я стал это замечать из-за всего этого похода?» — подумал я, и отвернулся к костру.

— Ну, да,— начал я, переворачивая последний кусочек говядины и пытаясь взять себя в руки. — Ещё давно, с отцом. Мы уходили в лес на выходные.

Я поймал себя на мысли, что впервые за тринадцать лет ощущаю себя неловко. Я часто рассказывал ему о доме, но только сегодня осознал, что дом для него не там, а здесь.

— И что? Вы тоже вот так сидели в лесу, жарили еду на костре? Разве это не то же самое, что смотреть вместе фильм?

— Нет, не то же самое. Здесь мы наедине с природой, вдали от всего. Это способ провести время разнообразнее и полезнее, ведь здесь, кроме нас, никого нет, и можно отдохнуть от всего.

— Не понимаю, зачем уходить от поселения и тащиться в такую даль, чтобы просто поесть и посмотреть на огонь.

— Потому что в такие моменты мы можем побыть с собой и привести мысли в порядок. Неужели ты не чувствуешь природу вокруг?

— Мне больше нравится смотреть на люминафов, — пожал плечами сын.

Я вдруг ощутил себя старым индейцем, который пытается объяснить европейцу смысл своих суеверий. Мне казалось, что всё пойдёт само, что стоит нам оказаться на природе, и он поймёт всё без слов. Но, похоже, я ошибался.

— Лучше подай мне тарелки. Мясо уже почти готово, — мой желудок заурчал, — ещё пару минут и можно снимать.

Эту пару минут мы провели в молчании.

В темноте костёр выглядел совсем по-земному. Даже кольца на небе потускнели.

В груди шевельнулась старая тоска по дому, голубому небу, и влажному запаху леса. Когда я ложился в криокапсулу, то и подумать не мог, что больше всего буду скучать не столько по видам Земли, сколько по её запахам.

Говорят, что запахи очень сильно связаны с воспоминаниями. Стоит лишь давно забытому аромату коснуться ноздрей, как человек уже мысленно несётся сквозь пространство и время к внезапно воскресшим уголкам памяти. Но никто не говорит, что, если оказаться на чужой планете, где всё пахнет иначе, то разум начинает задыхаться от нехватки знакомых ощущений, словно вместе с запахом у него отбирают и воспоминания.

С ужасом я осознал, что за долгие семнадцать лет я уже успел забыть запах костра и жаренного на нём мяса, и только сегодня открыл их для себя заново.

А вместе с ними — и новый слой тоски по дому.

Когда мясо было готово, я переложил его на подготовленные пластиковые тарелки, затем палкой поддел решётку и отложил её в сторону от огня. Подкинув в костёр два самых толстых полена, я протянул тарелку сыну:

— Вот, прошу. Почти настоящее земное барбекю. Как тебе?

— Выглядит аппетитно, — заинтересованно сказал он. — А как это есть?

Я передал ему вилку:

— Вот этим, конечно. Мы здесь не аристократия, так что просто накалывай и ешь.

И мы, двое землян, принялись уплетать стейки под светом звёзд.

Ночь над саванной обступила наш очаг, и в отсвете горящих дров я ощущал себя дома. Поленья тихо потрескивали в огне, а звёздное небо раскинулось над нами бриллиантовой пылью. Всё было почти так же, как тогда с отцом. История сделала свой круг и замкнулась в этой бесконечной точке.

— Вкусно? — спросил я, разжёвывая кусочек пряного мяса.

— Да, неплохо. Привкус странный.

— Это от костра. В нём и есть вся прелесть. Теперь понимаешь, зачем это всё?

Сын пожал плечами и вдруг замер, уставившись куда-то в ночную даль.

— Па, смотри! Вон они, — сын ткнул вилкой в темноту, указывая мне за спину.

Я обернулся и тоже увидел, как вдалеке, плавно покачиваясь, скользили островки мерцающих спин с переливающимися огнями. А затем до нас донеслись протяжные голоса люминафов — одновременно высокие и низкие.

Сын отложил тарелку с недоеденным стейком и побежал к тележке.

— Эй, ты куда?! — крикнул я вслед.

— Бинокль возьму. Хочу посмотреть на них.

— А как же я? И вот это всё? — я указал вилкой на костёр.

— Ну, я же недалеко, па. Немного спущусь с холма, — он вернулся в круг света и потряс биноклем в воздухе.

Я посмотрел на недоеденный стейк, одиноко лежащий в тарелке на кресле, а затем вновь перевёл взгляд на сына. Он смотрел на меня, умоляя и сомневаясь одновременно. Было видно, что ему не интересны мои земные причуды с кострами и мясом. Зато его интересовали люминафы.

— Только недалеко, — сказал я, наконец, — и включи трекер. Не хватало искать тебя ночью в саванне.

Сын просиял, кивнул и умчался в темноту. Холодное чувство отчуждённости вновь коснулось меня, поднимая волоски на руках и заставляя хмуриться. Мне хотелось, чтобы он проникся частичкой жизни на Земле, перенял в себя то, что было мне так дорого, но пора было признать — то был не его мир. Его мир тут, среди синих деревьев, зелёных закатов и светящихся двухголосых гигантов, гуляющих под линиями небесных колец.

Пусть такие, как я, и начали новую жизнь среди звёзд, мы всё равно никогда не обретём здесь настоящий дом. Слишком многое связывает нас с Землёй, и до конца жизни мы будем искать с ней сходства в этих чужих ландшафтах. Наш дом остался позади, и сейчас наше предназначение в том, чтобы помочь освоиться здесь нашим детям.

Повинуясь этому новому чувству, я тоже отложил тарелку и встал. Дрова почти догорели, и я быстро переложил остатки пищи в контейнер, поставив его на тележку. Затем сложил кресла и закрепил их рядом. Дрова так и остались лежать на земле.

Когда я закончил, костёр уже догорел, и остался лишь жар, идущий от красных углей. Пару мгновений я разглядывал мерцающие осколки огня, а затем ботинками стал сгребать на него песок. Кромешная темнота тут же обступила меня, и иллюзия земного пикника исчезла вместе с последним угольком.

С помощью фонарика и трекера я отыскал сына на склоне. Не отрываясь от бинокля, он следил за стадом мерцающих в ночи великанов, которые неторопливо пересекали саванну. Я присел рядом и тоже стал вглядываться в ночь, понимая, что всё-таки никогда не привыкну к этим светящимся существам, гуляющим в темноте.

— Поехали, подберёмся поближе, — сказал я тихо.

Сын оторвался от бинокля и повернулся ко мне. В свете фонаря его лицо казалось бледным и угловатым. Подростковая хмурость не оставляла его весь вечер, но сейчас он выглядел счастливым.

— А как же поход? — спросил он недоверчиво.

— Стейки можно есть и в ровере, — сказал я и потрепал его по голове.

— Спасибо, па, — сказал он, смущённо улыбаясь.

И мы пошли обратно.