Покидая Эльпиду

«Улитка» медленно взбирается по склону. Скребёт тяжёлым, начинённым железом брюхом по жёсткой траве. Добравшись до верхушки холма на миг замирает — Захар делает панорамные снимки местности — и лениво тащится вниз, прямиком в зелёное море папоротников. Или, вернее, чего-то до безобразия на них похожего.

То тут, то там величаво всплескивает изумрудная волна. Длинный черенок на миг выгибается, демонстрируя буроватую от мелких семян изнанку листьев, и вновь уходит в растительную гладь.

Эрих морщится — ему не хочется нырять в эти неведомые глубины, не хочется знать, кто задевает мимоходом папоротниковые листья, заставляя волноваться растительное море. Он по привычке косится на экран борткома и снова морщится, вспомнив, что простенькая «Улитка» не оснащена биолокатором. Косится на Захара и ловит его насмешливый взгляд.

— Далековато объезжать, — мягко замечает Захар.

Эрих кивает. Хотя знает, что это неправда. Не так уж далеко. Просто Захару как раз охота глянуть, что там внизу, собрать образцы семян, взять пробы грунта.

«Улитка» медленно тащится вниз, плавно входит в зелёную глубь и на последних метрах неуклюже соскальзывает по рыхлому грунту. На дне — полумрак. Много зелени и мало неба. И стебли. Бессчётные мясистые стволы высотой в два человеческих роста. «Улитка» вяло лавирует между ними. Эриху кажется, что слишком вяло. Но Захар нетерпеливо командует:

— Сбавь-ка ход.

И тут же, не дожидаясь, оттесняет Эриха от командной панели.

«Улитка» останавливается, выбрасывает ложноножку-манипулятор и ловко снимает с ближайшего стебля груженый семенами лист.

Эрих, откинувшись в кресле, с лёгким ехидством наблюдает, как Захар заполняет образцами контейнеры. Такими темпами свободные ёмкости закончатся раньше, чем они доберутся в намеченный пункт. Интересно, что станет делать Захар? Пожертвует частью уже отобранного материала?

Ящера они замечают не сразу. Только когда становится уже поздно. Когда плоская треугольная морда выныривает перед самым куполом вездехода и смыкает на манипуляторе челюсти.

Эрих глушит двигатель. «Улитка» легко отбрасывает укушенную ложноножку, как ящерица — хвостик, и застывает, затаивается под огромным папоротниковым листом. Плоские зубные пластины ящера с минуту давят манипулятор. Затем существо запрокидывает голову, сглатывает. Оно сидит почти вплотную к вездеходу, длинный тонкий хвост заворачивается, обвивая гусеницы. Острая угловатая голова немного возвышается над куполом, и ящер слегка наклоняет её, поводит жёлтым глазом. Словно заглядывая внутрь купола. Эриху становится не по себе, хотя он прекрасно знает, что ящер не может их видеть — прозрачный изнутри, снаружи купол остаётся непроницаемым, серовато-зелёным, как и вся «Улитка».

Время идёт, ящер терпеливо сидит на месте. Неподвижный вездеход интересует его не больше чем мёртвый несъедобный камень. Но вдруг, вдруг добыча лишь затаилась и ждёт удобного момента, чтобы удрать?

Захар недовольно цыкает зубом: ему неохота играть в игру кто кого пересидит. И Эрих, не дожидаясь подсказки, выпускает беспилотник. Ящер мгновенно оживает, вертит головой, ловя новый объект то правым, то левым глазом.

Эрих направляет беспилотник сквозь папоротниковые заросли. Ящер поспешно устремляется за ним. Гибкое змееподобное тело извивается, задевая боками стебли, широкие лапы загребают сыпучую землю. Эриха удивляет, как точно окрас шкуры повторяет цвет папоротниковых листьев.

Когда ящер скрывается из виду, Захар осторожно трогает «Улитку». Эрих целиком сосредоточен на беспилотнике — теперь его можно вести только по камерам.

Наконец Эриху кажется, что ящер ушёл достаточно далеко и можно завершать отвлекающий манёвр. Он начинает выводить летуна повыше над папоротниками, туда, где ящер уже не сможет его достать, но в этот момент в камере мелькает что-то странное. Эриху на долю секунды чудится лицо. Худое, какое-то бугристое, почти человеческое. Если бы не странный буро-зелёный цвет кожи. Эрих удивлённо моргает, его рука на приборной панели медлит, и изображение с камеры беспилотника гаснет — ящер настигает замешкавшуюся добычу. Захар разочарованно хмыкает. Эрих конфузится — за неделю работы на Эльпиде они уже потеряли несколько беспилотников.

— Там было... Я видел что-то странное в листьях. Лицо, как будто человеческое, — оправдывается Эрих. Захар недоверчиво качает головой.

Выбравшись из папоротников, они останавливают «Улитку» и пересматривают запись с камеры погибшего беспилотника. Но ничего странного не обнаруживают. Только листья. Игра света и тени. Но Эрих почему-то всё равно уверен, что ему не померещилось. Он решает пересмотреть запись ещё раз. Тайком. Потом, когда они вернутся на корабль.

День тянется невозможно долго. Приключения закончились на инциденте с папоротниковым ящером, и Эрих уже не знает, радоваться ли наступившему спокойствию. Небо Эльпиды таращит на «Улитку» пару любопытных глаз — огромный красный и маленький густо-оранжевый. Мойра-Альфа и Мойра-Бета. Αльфа уже в зените. Эриху жарко. Жарко вопреки исправному климат-контролю вездехода. И ещё муторно. В душе ворочается, елозит червячок сомнения. Он никак не может выкинуть из головы буро-зелёное лицо. Не хочет верить в простой обман зрения.

«Улитка» тянется по сыпкой, крошащейся земле, следуя заданному маршруту, и время медленно плетётся у неё в хвосте, неохотно ложится двумя ребристыми следами гусениц. Захар упоённо сортирует отобранные образцы. Эрих таращится на однообразные пейзажи Эльпиды.

Медленно подкрадывается, обволакивает дрёма. Эрих помимо воли начинает клевать носом. Дрёма накатывает и отступает, как тягучая морская волна. Сознание покачивается на ней, то погружаясь в пучину, то выныривая на поверхность. Короткие бессвязные сны, мысли и воспоминания мешаются с видами Эльпиды, наслаиваются друг на друга, и незаметно для себя Эрих почти перестаёт их различать.

 

Вот скалистый берег водоёма. Безмятежное зеркало воды — почти правильный овал. Словно глаз гигантского каменного существа, утопившего голову в земле, чтоб из её глубин поглядеться в небо. Весь лик создания усеян некрупными буро-серыми камешками. Шершавыми, ноздреватыми. Из-за них всё лицо кажется таким же шершавым и ноздреватым, изъетым болезнью. Но черты его прочесть невозможно вовсе не поэтому. Эрих щурится, вглядываясь в странное лицо. Что-то с ним не так. Почему черты так зыбки? Почему так ловко ускользает выражение? Эрих жадно ищет ответ и вскоре находит — камни движутся. Степенно и неторопливо. Прокладывают на лике новые черты, изглаживают или добавляют морщины. И только водянистый глаз, глубокий и неусыпный, всегда неизменен. Эрих с любопытством заглядывает в его серебристо-ртутную бездну и тут же в ужасе отшатывается. Бездна живая. В глубине её теплится сознание. Вот только не разобрать — угасающее или едва зародившееся.

 

Вот восемь ящериц, каждая в своём белом пластиковом узилище. Захар отловил их в первый же день после посадки на Эльпиде. Их всего два вида. Три — тёмно-зелёные, сплошь покрытые ороговевшими чешуйками, с острым костяным гребнем на спине. Мифические драконы в миниатюре. Эрих помнит, они никак не желали быть пойманными и ловко прятались в зарослях низко стелящегося хвойного кустарника. Остальные пять больше похожи на камень с лапками — кряжистые, серо-бурые, ноздреватые... Лениво-неповоротливые. Захар без труда собрал их на скалистом берегу озера. Спустя пару местных суток — два раза по тридцать шесть с хвостиком земных часов — семерых ящериц стало почти не отличить друг от друга. Оплыли гребни, сгладились наросты, выцвела до белизны пластика чешуя... И только восьмая узница, в контейнере которой насмерть уставший Эрих забыл заменить потухшую лампу, антрацитово отблёскивает гладкими боками. Правда, и она теперь быстро седеет прямо под парой холодных светодиодов и удивлённых взглядов.

 

Вот крохотный коттеджный посёлок — полчаса пешком из конца в конец. Робко лепится боком к серой ленте реки. Наперерез обманчиво неспешному потоку снуёт от берега к берегу старенький паром. На нём ещё молодыми катались родители Эриха. С тех пор паром, конечно, много раз подновляли, но так и не решились убрать — оставили на потеху проезжим туристам. Да и местным тоже — единственное развлечение в таком захолустье. Ветер треплет волосы Марики, белые и нежные, как хлопковый пух. Марика смеётся, пытается собрать их заколкой. Не справляется, роняет в серую волну, облизывающую борт, — и пластмассовая, нелепо яркая бабочка тонет быстро и беззвучно. Марика снова смеётся и запрокидывает голову, и кричит, перебивая шум двигателя:

— Я люблю это место! Белое и серое, и скучное! Очень люблю!

— И я! — отзывается Эрих одними губами и улыбается.

Марика улыбается в ответ, и сияет наперекор всей серости вокруг. А потом её улыбка вдруг меркнет.

— Ты улетаешь к своим далёким чудесам, — кричит она с укором. — У нас тут чудес уже давно не осталось...

— Это неправда! Ты — самое чудесное чудо, — шепчет Эрих. Но речной ветер срывает с его губ слова и швыряет в воду.

— Ты улетаешь! — повторяет Марика. В глазах её тоже вода, такая же неспокойная, как в реке.

— Я вернусь, — обещает Эрих.

Но кроме ветра его никто не слышит.

 

Вот пышная зелень хвойного леса. Могучие стволы уходят ввысь на десятки метров, тонут основанием в густом подлеске. В этом растительном буйстве легко спрятаться, укрыться. Видеть, но оставаться невидимым. Эрих чувствует на себе взгляды — любопытные, изучающие, иногда враждебные. Они не отпускают свою цель ни на минуту. Не знают усталости, не требуют сна. Это ужасно изматывает, нервирует Эриха. Непрестанное навязчивое внимание. Нет — слежка. За каждым шагом, каждым вдохом. Каждым ударом сердца...

 

Эрих получает тычок локтем в бок и резко выныривает из забытья.

— Вот мы и добрались, — бодро сообщает Захар. Он ничуть не выглядит утомлённым длительным переездом, заскучавшим или сонным. И уж конечно ему не мерещились странные видения, лица и взгляды из глубин первозданных чащоб. Захар собран и методичен. Лишён тайных страхов и беспочвенных опасений. Эрих немного завидует Захару.

Сквозь купол «Улитки» видна широкая, поросшая хвощом балка, в глубине которой возвышается удивительное растение. Мощный стебель вздымается над землёй метра на три, рассыпаясь на верхушке множеством толстых лоз. Лозы вьются по земле, оплетают всю балку, выплёскиваются за её край. Щерятся жёсткими игольчатыми листьями. Влажно поблёскивают живительным соком, проступающим сквозь твёрдую, но эластичную, похожую на шкуру ящерицы оболочку. В динамики «Улитки» забивается вязкий многоголосый гул — десятки, сотни насекомых, невиданных, громадных, снуют над манким угощением. Мелькают крылья, хитиновые тела со свистом рассекают воздух, нежные хоботки вытягиваются, силясь на лету снять с черенка сладкую каплю. Игольчатые листья мелко подрагивают, волнуются под этими едва уловимыми прикосновениями словно живые.

На макушке стебля, откуда выходят все отростки, происходит копошение. Из купола не разглядеть — слишком плотен рой насекомых в воздухе.

«Улитка» лениво вползает в балку прямо вдоль одной из самых толстых лоз.

— Давай ещё медленнее, — командует Захар, проверяя количество свободных контейнеров.

Эрих послушно сбавляет ход. «Улитка» выбрасывает сразу несколько ложноножек, оснащённых сетями, и начинается научнополезная охота на жуков. Эрих быстро втягивается, ощущая даже некоторый азарт — охват сети в развороте невелик, поэтому важно хорошенько прицелиться, чтобы не промахнуться или, упаси святая энтомология, не повредить ценный экземпляр.

Поглощённые охотой, Захар и Эрих не сразу замечают, что «Улитка» не движется.

Эрих сверяется с борткомом — двигатель работает, гусеницы продолжают мерно перемалывать грунт вхолостую.

— Может слишком сыпучий участок, — предполагает Захар. — Смотри, сейчас ещё в яму просядем.

— Я проверю, — говорит Эрих.

Он торопливо глушит мотор, защёлкивает гермошлем и выбирается из «Улитки». Пружинисто приземляется на податливую землю. Она мягкая — подошвы ботинок проседают на пару сантиметров — вовсе не так сильно, чтобы заставить вездеход буксовать.

Одна из гусениц «Улитки» задевает краем мелкие листки лозы, и они топорщатся, словно осязательные усики насекомого, деловито ощупывают гусеницу, ловко избегая соединений. Эрих заворожённо разглядывает странную лозу, медленно пробирается вдоль неё за вездеход. Там лоза неожиданно заканчивается — тугим узлом колец на буксировочном крюке.

Эрих пытается осмыслить увиденное. Как же они могли зацепиться? Да ещё так основательно?

— Ну что там? — спрашивает прямо в ухо чуть искажённый электроникой голос Захара.

— Тут... мешает лоза, — отвечает с запинкой Эрих. — Я сейчас её уберу.

Он тянется к унипаку за спиной, но вытащить нож не успевает — лоза приходит в движение. Она вдруг взбухает, словно напрягшаяся мышца, а затем легко, без видимого усилия начинает сворачиваться, сдавливая вездеход.

«Улитка» сперва заваливается на нос, затем переворачивается вверх дном — широкие гусеницы беспомощно задраны в небо. Бронированные бока скрипят, по противоударному стеклу бежит сетка мелких трещин.

Первый виток заканчивается, помятая «Улитка», передавленная лозой, как толстым жгутом, вновь приземляется на гусеницы.

— Захар! — зовёт Эрих.

Он бежит к входному люку. В эфире — только неясные шорохи и тяжёлое дыхание.

— Захар, ответь! — кричит Эрих, и в голосе его пробиваются нотки паники.

Люк не поддаётся — он деформирован и намертво застрял в пазах.

— Не могу... выбраться, — наконец отзывается Захар. Тяжело, с отдышкой. — Заклинило.

— Возвращайся в кабину, я попытаюсь разбить купол, — кричит Эрих.

Он порывисто оглядывается, ища что-нибудь, что сошло бы для удара, и едва успевает увернуться от огромного, отдалённо напоминающего стрекозу существа. Движение лозы приводит всех насекомых в страшное возбуждение — воздух звенит и гудит. И рябит от крыльев и тяжёлых хитиновых тел. В этом умножившемся хаосе взгляд Эриха натыкается на неожиданный просвет — над самой макушкой ствола растения, которую прежде было не разглядеть в жучиной толчее. Там копошатся мелкие усики-лозы, уминая, утрамбовывая полупереваренные, влажно блестящие растительным соком останки неведомого ящера. Над краем безразмерного рта нависает плоскозубая челюсть, всё ещё покрытая остатками мяса, и выгибается изящной белой дугой позвоночник.

Эрих вскрикивает и невольно отшатывается, наступая на лозу поменьше, незаметную в хвоще. Она реагирует мгновенно — листья-усики волнуются, конец лозы закручивается, обвивая ботинок. Эрих дёргает ногой, и лоза отпускает — она тонка и не имеет достаточно силы, чтобы его удержать.

«Улитка» тем временем заходит на второй виток. На какой-то миг скрежет сдавливаемого металла перекрывает даже жужжание насекомых. Но купол всё не поддаётся. Дотрагиваясь до него, Эрих чувствует мерные удары — Захар что есть силы колотит по стеклу изнутри.

Эриху наконец попадается в хвоще что-то достаточно твёрдое — то ли камень, то ли обломок кости. Он со всей мочи бьёт своей находкой по куполу. В стороны брызгами разлетается стеклянная крошка.

До ствола с прожорливой пастью вовсе не так далеко — ещё пара-тройка витков. Кольца лозы на «Улитке» разбухают сильнее, алчно сжимают, плющат добычу, словно силач — консервную банку. Эфир заполняют хрипы Захара.

Наконец Эрих чувствует, как при очередном ударе его орудие ныряет вниз — стекло поддаётся. В отверстие мгновенно выныривает рука Захара, хватается за крошащийся край. Эрих пытается помочь расширить дыру, но в этот момент купол «Улитки» снова уходит вверх. Скорее, чем прежде — монстр чует близкую поживу.

Череп неведомого ящера, торчащий из прожорливой глотки, ехидно скалится: скоро «Улитка» займёт его место. Если бы только можно было как-то остановить или замедлить лозу...

Ножом не перерубить — слишком толстая. И тут Эриха осеняет — станнер!

Рука ныряет в унипак и нащупывает искомое. Эрих дожидается, пока повреждённый купол вновь достигнет нижней точки, и выпускает заряд в лозу. Она конвульсивно дёргается, иголочки-листья встают дыбом, а затем безвольно обвисают. Кольца, обвившие «Улитку», обмякают и расползаются.

Эрих бросается к пробоине в стекле, чтобы помочь Захару выбраться, но в этот момент оживают все лозы и усики растения. Их, затаившихся в траве, оказывается слишком много. Они оплетают ноги Эриха, кислородный баллон и унипак за спиной, тянут вниз. Подбираются к дыре в куполе, в которую с трудом пытается протиснуться Захар. Эрих крутится, топчется на месте, отбиваясь от цепких пут. Одно из усиков оплетает станнер, и Эрих чуть не выпускает оружие из руки. Нужен ещё разряд — в ствол, иначе не справиться. Эрих прикидывает расстояние — метров пять. Длины проводов не хватает, заряд уходит в землю: электроды не долетают до ствола на каких-то полметра. Но слабый электрический укус через почву только сильнее раззадоривает монстра. Эрих едва успевает вернуть электроды, как ужаленное током место гневно взрывают зелёные отростки. Со всех краёв балки к стволу растения спешат, скатываясь тугими спиралями, толстые лозы-щупальца. Эрих не хочет думать, что будет, когда все они устремятся к нему, к искорёженной «Улитке», застрявшему в стеклянной ловушке Захару. Как долго они будут оставаться живыми, осознавать, чувствовать, когда желудочный сок растения-монстра разъест скафандры и доберётся до тела?..

Эрих трясёт головой, отгоняя страшные мысли.

Рывок, усилие — болезненное, на пределе человеческих возможностей. Часть липучих усиков рвётся, часть — соскальзывает с гладкой ткани скафандра. Нужно сделать всего несколько шагов, сократить расстояние до ствола.

Следующий заряд всё-таки достигает цели. Электроды пробивают эластичную шкуру, впиваются в растительную плоть. Ствол сотрясает спазматическая волна — чудовищный рот давится останками прежней трапезы и, наконец, срыгивает полуобглоданного ящера на землю перед Эрихом. Уголки гигантского рта безвольно обвисают, обнажая влажную, сочащуюся утробу. Лозы-щупальца судорожно свёртываются и развёртываются, и обмякают, слабо подрагивая игловидными листьями.

Убрать станнер в унипак Эрих не решается: неизвестно, сколько продлится действие заряда. Поспешно помогает Захару выбраться из купола.

Захар совсем плох. Ему больно дышать, больно стоять и тем более идти. Но нужно как можно скорее покинуть балку. Эрих примеривается, подставляет Захару плечо, и они кое-как взбираются по пологому склону к зелёной чаще местных гигантов. Захар движется ужасно медленно, даже несмотря на то, что идти в принципе легко — гравитация Эльпиды меньше земной.

Эрих старается не думать о том, что позади. О монстре, который, возможно, уже пробуждается. О раздавленном вездеходе. Но и о том, что впереди, думать не хочется тоже. Эрих позволяет себе обернуться, только когда они оказываются под кронами высоких саговников, вне досягаемости лоз. Растительный монстр пришёл в себя и теперь, распялив жадный рот на всю ширь, торопливо заглатывает груду металлолома, в которой почти невозможно узнать их «Улитку». Эрих искренне желает ему подавиться.

Захар осторожно опускается на землю, прислоняется спиной к саговнику.

— Кажется... рёбра сломаны, — говорит он. Бледное лицо за слоем потрещавшего стекла гермошлема покрыто испариной и кажется совсем чужим, незнакомым. Захар дышит коротко и часто, и заметно, что даже это даётся ему с трудом. — Меня хорошо придавило... в лазе к люку... не успел... вовремя убраться.

Эрих опускается рядом с Захаром и изучает повреждения его скафандра. Правая перчатка пробита мелкими осколками купола, сквозь порезы проступает кровь. Совсем немного, к счастью. Ещё несколько разрезов на груди, животе и боках. Эрих извлекает из унипака баллончики с биоблокатором и герметиком. Несколько секунд медлит. Чтобы обработать раны, нужно снять перчатку. А это большой риск при контакте с ещё толком не изученной средой.

— Снимай, — выдыхает Захар, замечая колебания Эриха. — Если я мог... что-то подцепить... то уже подцепил... хуже не будет.

И сам отстёгивает перчатку.

Порезы кажутся неглубокими. Эрих осторожно заливает их биоблокатором. Тот сперва пенится, вытесняет из ранок грязь и осколки, затем берётся едва заметной эластичной плёнкой. Эрих тщательно изучает другие места порезов, но крови больше нигде не обнаруживает.

Перчатка возвращается на место, прорехи в скафандре запаиваются герметиком.

В инъекционном модуле Захара, вмонтированном в левый рукав, использованы только ампулы с антибиотиком и противовирусным.

— Ты не ввёл анальгетик? — удивлённо спрашивает Эрих.

Захар прикрывает глаза, качает головой.

— Я... пока потерплю... потом может быть... хуже.

Стандартный унипак не рассчитан на аптечку, её заменяет инъекционный модуль. Ампул он вмещает немного — по одной из самого необходимого. Настоящая аптечка с более полным запасом медикаментов осталась в «Улитке» и теперь переваривается в чреве растения.

— Вводи сейчас, — настаивает Эрих. — И стимулятор тоже. Я отдам тебе свой запас.

Захар молчит. Прерывисто дышит.

Над краями балки скользят алые закатные лучи Альфы. Шарят меж шершавых стволов саговников, словно чуткие руки слепца. Находят, осторожно ощупывают двух чужаков. Жалких, потерянных, беспомощных без своего неуклюжего механического зверя, в чреве которого им удавалось до сих пор прятаться.

— Спасибо, — неожиданно говорит Захар. Глаза его по-прежнему закрыты. — Спасибо... что помог... что не бросил в «Улитке»... но я не знаю... смогу ли вернуться на корабль... слишком долгий переход... мои шансы... приблизительно равны... останусь ли я здесь... или буду замедлять тебя в пути... лучше ты иди сам... потом вернёшься подобрать меня... если...

Захар замолкает. Лицо его напряжено, то ли от боли, то ли от тяжёлых мыслей.

Эрих колеблется всего мгновение, а потом говорит очень твёрдо:

— Мы идём вместе. Сколько бы времени и усилий это не заняло.

Лицо Захара сразу расслабляется. Он хмурит брови, пытаясь скрыть от Эриха явно проступившее облегчение.

Эфир заполняет тихий свист активированного инъекционного модуля, и ампулы с анальгетиком и стимулятором стремительно пустеют. Эрих заменят все использованные полными из собственного модуля. Тщательно проверяет функционал своего и Захарова скафандров: системы подачи пищевой и воздушной смеси, удаления биологических отходов. Всё в норме, только у Захара немного сбоит терморегуляция, но поправить это сейчас всё равно невозможно. Так или иначе, до корабля должны дотянуть. Вот только кислорода, конечно, не хватит даже на четверть всей дороги.

Атмосфера Эльпиды более-менее пригодна для человека. Пусть порядком разрежена, кислорода содержит меньше, чем земная, а различных примесей — больше. Все же ей можно дышать. На этот случай в унипаках есть маски с фильтрами. Вот только опыт этот едва ли окажется приятным.

Эрих пристально смотрит на Захара, вглядывается в его измученное лицо. Тот сидит ещё какое-то время неподвижно, дожидаясь пока отступит боль, и только тогда, наконец, открывает глаза.

***

Идти хоть сколько-нибудь быстро не получается. Захару очень плохо: действие лекарств быстро сходит на нет, и он едва волочит ноги, вцепившись в подставленное Эрихом плечо, почти повиснув на нём. Часто просит остановиться и сделать передышку.

Эрих становится и терпеливо ждёт, хотя внутри него всё дрожит от нетерпения, желания двигаться дальше. Зудит меж лопаток след чужого взгляда. Эриху снова мерещится чьё-то присутствие, любопытные глаза, укрытые за пушистыми веерами листьев.

Пальцы левой руки до онемения сжимают станнер. Эрих боится убрать его, выпустить хоть на секунду и остаться совершенно беззащитным перед лицом неведомой опасности.

Сквозь неясный страх и смутное предчувствие беды пробиваются другие, более простые и понятные, но от этого не менее безрадостные мысли. Эрих клянёт чёртову «Улитку». Захара, настоявшего, использовать её вместо флаера. Да, «Улитка» лучше приспособлена для сбора образцов, особенно подвижных насекомых, а флаер не везде можно посадить, и пришлось бы искать подходящую прогалину рядом с балкой, а потом на себе тащить оборудование. Зато они не провели бы в дороге мучительные восемь часов, и ничего этого могло не случиться вовсе. С другой стороны, в разреженной атмосфере флаером сложней управлять, выше риски.

Эрих кривится и клянёт Эльпиду, так обманчиво похожую на Землю триасового периода. Наполненную гигантами — растительными, насекомыми, пресмыкающимися. Такие простые, знакомые по земной истории формы жизни. Где-то, в сущности, в начале своей эволюции. Может быть, именно эта схожесть и играет с Эрихом злую шутку. Заставляет чувствовать себя не пионером-первопроходцем, но путешественником во времени. Нежеланным визитёром, вуайеристом из далёкого будущего, прибывшего посмотреть... нет, тайно подглядеть девственную изнанку его насущного мира. Одряхлевшего, обременённого прогрессом, изуродованного миллионами лет человеческой эволюции. Они с Захаром расслабились, перестали ждать подвоха от незнакомой на самом деле планеты. Такие ошибки часто стоят жизни.

Эриху не вовремя вспоминается научная экспедиция корабля «Первопроходец-12». Куда более крупного, чем их скромная двухместная посудина с прицепным отсеком лаборатории. Экспедиция изучала экзопланеты в этой же части спирального рукава галактики Грифиды, где-то, возможно, по соседству с сестричками-Мойрами. Изучала длительно и весьма успешно, однако неожиданно была объявлена без вести пропавшей, а вскоре — погибшей. Может быть, они допустили ту же роковую оплошность, и, посетив тихую планетку близ одинокой звезды, вдруг столкнулись с тем, чего не ожидали встретить.

В саговниковом лесу неумолимо темнеет. Небо, едва различимое в прорехах пышных крон, щедро подсвечено закатным заревом нехорошего оттенка свежей крови. Словно кто-то вспорол небесное брюхо здоровенными когтями, и теперь оно истекает алым соком, теряя по капле жизнь.

Значит, Бета уже уходит за горизонт. Вот-вот станет совсем темно. Впереди долгая ночь, и нужно найти какое-то убежище.

Захар почти не может сам идти. И дело не в боли в сломанных рёбрах. Его бьёт озноб. Даже через слои прочной ткани скафандров Эрих чувствует волны крупной дрожи, слышит в эфире, как зубы Захара выстукивают лихорадочную дробь. Иногда он на короткое время теряет сознание, обмякает у Эриха на плече, и тот, сцепив зубы от натуги, тащит его, сколько может сам. Останавливаться нельзя — вокруг почти полная темнота. Жутковатая неизведанная ночь первобытной планеты. Кто знает, какие сюрпризы могут быть в ней припрятаны?

Эрих восстанавливает в памяти маршрут «Улитки», проложенный по им же составленной карте. Прикидывает время и скорость их движения. С тех пор, как они покинули балку и до заката Беты прошло, наверное, часа четыре или чуть больше. А одолели они всего ничего — от силы километров пять. Если забрать правее, то ещё через час можно выйти к небольшому скальному разлому — саговники подступают к нему почти вплотную. И уже там переждать ночь.

***

Скалы выглядят не самым надёжным убежищем, но всё же лучшим, чем дикие заросли или открытое пространство. Наверное, есть в этом заслуга какого-то древнего инстинкта, почти отмершего, атрофировавшегося у современных людей за ненадобностью — поиск укрытия, защиты не где-нибудь, а у скал, в пещере.

Пещеры Эрих не находит, только более-менее укромную нишу, образованную парой здоровенных валунов. Осторожно устраивает в ней Захара, проверяет его инъекционный модуль — все ампулы использованы. Однако толку от лекарств, похоже, оказалось мало.

— Захар! — зовёт тихонько Эрих. — Захар, ты меня слышишь?

В эфире слышны слабые стоны, переходящие в едва различимое бормотание:

— Контейнеры пусты... Ты видишь ящериц? Они внутри, но их там нет... нет...

Эрих тяжело вздыхает, приваливается к валуну.

До восхода Альфы что-то около восемнадцати часов. Слишком долгая ночь, и у Захара, кажется, немного шансов её пережить.

Эрих морщится — у него ноет всё тело, всё до единой крошечной косточки. Пальцы свело на станнере. Эрих перекладывает его из руки в руку, кривится, разминая усталые мышцы.

Спать нельзя — мало ли что может набрести в темноте на их ненадёжное пристанище. Но голова такая тяжёлая и веки сами собой опускаются.

Не видеть, не вглядываться в очертания камней, которым утомлённое сознание начинает пририсовывать несуществующие детали. Когда воображение поневоле оживляет недвижимые фигуры, удлиняя и без того высокие стволы деревьев, добавляя им листьев, щупалец и лоз...

Эрих сдаётся и закрывает глаза. И сразу видит реку. Широкую — берега едва различимы, сливаются с горизонтом. Паром мерно покачивается на серых волнах. На нём, кроме Эриха, никого нет. И только ветер приносит откуда-то издалека слабый голос Марики:

— Эрих, не улетай! Не бросай меня здесь...

Судорожно озираясь, Эрих мечется по палубе, но никого не находит. Только призрак голоса следует за ним и шепчет в спину:

— Не бросай меня... Не бросай...

— Марика! — кричит Эрих что есть силы.

Кто-то тихо стонет в самое ухо, прерывисто выдыхает.

— ... я их не вижу... но они там... есть...

Эрих вздрагивает и рывком просыпается. Вокруг по-прежнему темно и вроде бы спокойно. Захар лежит на своём месте, и динамик транслирует в эфир его бессвязный бред. Над Захаром нависает небольшой камень, по размеру и форме похожий на присевшего на корточки тощего человека. Эрих морщит лоб, пытается вспомнить, был ли камень тут раньше, когда тот внезапно оживает, поворачивает к Эриху гладкую голову. В слабых лучах подсветки скафандра взблёскивают янтарём два глаза на бугристом, лишённом явных черт, лице. Эрих мгновенно узнаёт его — именно это лицо мелькнуло в камере беспилотника, пока «Улитка» удирала от ящера в зарослях папоротника.

Поражённый, пригвождённый открытием, Эрих наблюдает, как существо медленно выпрямляется, разворачивается к нему. Оно оказывается человекообразным, прямоходящим, с первичными половыми признаками. Самец. Цвет кожи — невнятный, плохо различимый в темноте. Какой-то серо-бурый, под стать окружающим скалам.

Существо в свою очередь изучает Эриха, склонив голову к правому плечу. Словно что-то обдумывает. А затем вдруг делает резкий бросок, переходит в нападение. Эрих дёргается от неожиданности, почти автоматически выставляет вперёд руку со станнером. Указательный палец вдавливает спусковой крючок. Электроды улетают в темноту, мимо цели — она слишком подвижна, слишком хорошо сливается с ночью. Второй раз активировать станнер Эрих не успевает — существо ловко выбивает его из руки и тут же вцепляется в гермошлем, тянет изо всех сил, скребёт по стеклу когтистыми пальцами. Эрих кричит от испуга, молотит жёсткое тело гуманоида кулаками.

Гермошлем, к счастью, не поддаётся. Эрих кое-как отбрасывает существо, шарит по земле в поисках станнера, но его нигде нет. Гуманоид набрасывается снова, но на этот раз не трогает шлем — рвёт, полосует когтями скафандр. Ткань жалобно трещит, не выдерживает яростного напора. Эрих кричит, катается по земле, пытаясь сбросить с себя цепкую тварь, но это оказывается не так просто.

Внезапно Эрих врезается во что-то довольно мягкое, податливое. Захар! Он лежит неподвижный, безвольный, как манекен. В его скафандр тоже встроен унипак, а в унипаке есть станнер. Это придаёт Эриху сил. Один отчаянный рывок — существо отлетает, ударяется о камень. Эрих с усилием приподнимает, переворачивает Захара на бок, и вскрывает его унипак. Существо уже поднялось, но теперь не нападает, медлит. Вновь склоняет голову набок, оглядывая Эриха. Лицо его приобретает едва уловимое выражение удовлетворения. Или Эриху это только кажется. Не важно. У него снова есть станнер. Послушный команде Эриха, он выплёвывает электроды, но существо плавным движением перетекает в сторону и растворяется в ночи.

Эрих чертыхается вслух и только тут замечает, что эфир непривычно тих — ни бессвязного бреда, ни прерывистого дыхания Захара в нём больше нет. Тишина. Глубокая, оглушающая. Посмертная.

Ну вот и всё, думает Эрих и закрывает глаза. Левый бок и грудь отзываются слабой болью. Кажется, когти гуманоида всё же пропороли скафандр насквозь. Нужно, наверно, собраться, залить раны биоблокатором, а прорванную ткань герметиком. Нужно крепиться, храбриться, не спать, держаться до утра. Но стимулятора нет. Нет ни антибиотика, ни противовирусного. Хотя Захара не спасли и они.

Эрих закрывает глаза и вновь оказывается на пароме. И позволяет волнам реки нести себя в мутную серую даль.

***

Когда Эрих просыпается, вокруг ещё почти совсем темно. Только звёзды едва заметно поблёкли, подёрнутые предутренней дымкой.

Совсем рядом Эриху чудится какое-то движение, и знакомый голос спрашивает в самое ухо:

— Ты как?

От неожиданности Эрих резко вскакивает, но тут же жалеет об этом — голова кружится, мир покачивается и приплясывает, и совершенно невозможно держать равновесие в такой круговерти. Не падает Эрих исключительно потому, что его поддерживают чьи-то руки.

Эрих оглядывается и видит Захара. Вполне живого и даже бодрого. Без шлема. Нижняя половина лица прикрыта маской с фильтром. Верхняя, непривычно голая, выглядит странно: кожа кажется рыхлой и серой, как ржаная мука.

— Что произошло? Тебе... лучше? — спрашивает Эрих. Удивление его быстро сменяется радостью и облегчением. — Ты был совсем плох ночью. Я думал, ты...

Эрих сконфуженно замолкает.

Захар пожимает плечами.

— Может лучше, а может просто заражение перешло на новую стадию. Довольно странные иногда бывают ощущения.

Говорит он спокойно, ровно, без прерывистой мелкой одышки, будто сломанные рёбра больше его не беспокоят.

— Какие именно? — растерянно спрашивает Эрих.

— Это довольно сложно объяснить, — уклончиво отвечает Захар.

— А что с твоим баллоном? — Эрих вопросительно смотрит на дыхательный фильтр.

— С моим — ничего. А у твоего полетел редуктор. Пришлось поменяться. Хорошо, я очнулся раньше, чем у тебя вышел кислород. Впрочем... его тебе всё равно на долго не хватит.

Об этом Эриху думать не хочется. Хотя Захар ведь уже с фильтром, и это вроде не доставляет ему видимых неудобств.

— Как тебе местный воздух?

— Нормально, — помедлив, отвечает Захар. — На самом деле, я не ощущаю ни гипоксии, ни каких-то иных эффектов.

Это кажется очень странным. Кислорода в атмосфере процентов шестнадцать. Маловато для комфортного дыхания.

Эрих оглядывает свой скафандр, и обнаруживает, что он уже залатан герметиком. Насколько это в принципе возможно.

— Ну, теперь ты рассказывай, что там ночью стряслось, — говорит Захар. — Я-то видел много чего, но едва ли хоть десятая часть из этого происходила на самом деле.

Попытка Захара шутить придаёт Эриху сил и немного уверенности, что, возможно, всё не так уж плохо. Он припоминает и, насколько возможно, подробно пересказывает ночные события.

Захар слушает молча, а когда Эрих заканчивает рассказ, ещё долго оглядывает в задумчивости окрестные скалы.

— Так где же твой станнер? — неожиданно спрашивает он, и Эрих спохватывается, осматривается в поисках пропажи.

Небо медленно теряет черноту и космическую глубину, вылинивает сперва до сизого, затем до грязно-серого.

Эрих с Захаром обыскивают всё их небольшое убежище, но станнера нет. В голову Эриха начинает закрадываться странная мысль, что ночной гость мог прихватить опасную игрушку с собой. Понимал ли он, что это такое и как действует? Однако, когда Эрих уже почти уверивается, что станнер унёс гуманоид, тот всё же находится — в узкой расселине, уходящей под один из валунов. Достать его оттуда оказывается невозможно.

— Ну что же, хорошо, что у нас есть ещё один, — говорит Захар, протягивая руку за своим станнером, и Эрих крайне неохотно отдаёт его. — Как ты себя чувствуешь? Сможешь идти?

Эриху странно слышать этот вопрос от Захара, но всё-таки он прислушивается к себе. Голова по-прежнему кружится, и ещё немного тошнит. Ранки на груди и на боку противно саднят, стянутые биоблокатором. Но на этом вроде бы всё.

— Нормально. Идём.

Они выбираются из скалистой местности и вновь ныряют в саговники.

Захар шагает бодро, размашисто, не обнаруживая ни малейшего дискомфорта от дыхания через фильтр или остатков дурного самочувствия. Эриху, напротив, понемногу становится хуже. Изнутри медленно поднимается жар, затапливает всё тело, делает его тяжёлым и неповоротливым. Каждый шаг по рыхлой почве даётся всё с большим трудом. Это ужасно раздражает и злит Эриха. Ему не хочется расклеиваться, зависеть от Захара, как тот недавно зависел от него. Но ещё больше раздражает то, что Захар молчит. Никак не комментирует пересказ Эриха о ночном происшествии.

Небо совсем светлеет, делается голубовато-белым, подсвечивается рассветным кармином Альфы. Выглядит это не так зловеще, как давешний закат Беты, но всё равно Эрих про себя тихо радуется, что их Солнце — жёлтый карлик, чьё явление и уход с небосвода не выглядят так одиозно.

— Послушай, — не выдерживает, наконец, Эрих, — ты, наверно, мне не веришь? Думаешь, человекообразное существо мне приснилось или привиделось?

Захар останавливается, медленно оборачивается к Эриху, и тот вздрагивает. Кожа не скрытого маской лица потемнела, словно взялась мгновенным загаром, покрылась сеточкой тонких морщинок.

— Я ничего такого не говорил, но... Тебе не кажется, что развитое гуманоидное создание на Эльпиде — это... удивительно? Местная эволюция ещё не успела добраться до таких форм. Вся основная фауна Эльпиды — ящеры. Преимущественно травоядные, либо питающиеся насекомыми.

— А что же наш растительный монстр?

Захар на мгновение задумывается, поправляет фильтр. Потемневшая кожа на его лице берётся мелкими складками над краями фильтра.

— Хитрая штука. Но это может быть даже не растение. Все местные ящеры имеют исключительную способность к мимикрии. Возможно, какой-то вид просто инстинктивно имитировал растение, приманивая насекомых. Ну и ящеров поменьше. Это облегчает охоту. А потом просто понемногу эволюционировал в этом направлении.

Эриху вспоминаются игольчатые листики-вибриссы и кожистый ствол с прожорливым ртом.

— Подумай сам — откуда тут мог взяться гуманоид? — настаивает Захар.

— Ты же говоришь — способность к мимикрии. Что если какой-то вид просто копирует... нас, например? — пожимает плечами Эрих. Ему становится тяжело думать. Жар заполняет голову жидким огнём. С ним очень тяжело бороться.

— Ну, — хмыкает Захар, — собственно, для этого уже нужна порядочная соображалка. На Эльпиде она могла взяться только откуда-то извне.

— Подожди, — Эрих трясёт головой. В мыслях его царит белый шум и туман. — Ты хочешь сказать, что на Эльпиду попало... прилетело какое-то другое разумное существо. С другой планеты? С...

Эрих запинается. Эта мысль очень тяжёлая, её никак не поднять.

— С Земли, — доканчивает за него Захар. — Может быть.

Некоторое время они идут молча. Эриху плохо. Каждый короткий вдох и так даётся с трудом, а вскоре ещё заканчивается кислород в баллоне.

Эрих неуклюже достаёт из унипака маску, задерживает дыхание и отщёлкивает шлем. Делает первый пробный вдох через фильтр.

Без шлема непривычно — в уши лезут посторонние звуки. Эрих сразу устаёт от них — у него и так адски болит голова.

— Захар, — зовёт Эрих. И спрашивает, скорее, чтобы отвлечься от своего болезненного состояния, чем из любопытства. — Как думаешь, почему эта штука на нас набросилась? И если уж набросилась, почему не убила? Тебя, кажется, вообще не тронула.

— Может, у неё была другая цель, — отзывается Захар, чуть повернув голову.

Эриху теперь виден его висок и часть лба. Уже даже не коричневые, а какие-то лиловато-сизые, оплывшие. Эрих трёт глаза. Может это всё ему только мерещится? Вдруг это галлюцинация измученного заразой мозга?

Но ведь всё кажется таким реальным.

Эрих отчётливо видит станнер, зажатый в руке Захара. Его это немного беспокоит. Зачем Захар забрал себе их единственное оружие? Только потому, что станнер из его унипака? Или, может, есть другие причины? Эриха накрывает странное предчувствие, ощущение, что он вот-вот, вот сейчас что-то поймёт. Что-то важное. Сделает какое-то фундаментальное открытие, которое сразу объяснит всё — и про Захара, и про Эльпиду, и про то странное человекообразное существо. Нужно только немного напрячься.

Он жмурится, что есть силы трёт виски. Идти почти нет сил: тяжёлые ботинки загребают землю, вязнут в ней. Вот если бы на минутку прилечь, передохнуть. Но нельзя! Нет, нужно двигаться к кораблю, лететь домой. К Марике.

Серые волны реки плещутся о сознание Эриха. Вода совсем близко. Там, на ней — паром. А на пароме Марика. Ветер доносит её звонкий мелодичный смех. Волосы Марики растрёпаны, она тычет пальцем вниз, в воду. Смотри, там заколка! Я уронила заколку! И снова смеётся. Так заразительно. Эрих смеётся в ответ и машет рукой.

Сквозь Марику, и паром, и реку проступает лицо Захара. Захара ли? Одутловатая сизая плоть нависает над дыхательной маской. Расплывшихся черт не узнать. И тут Эриха осеняет: гуманоид! Захар кажется поразительно похожим на то человекообразное существо. Что, если это оно и есть? Что если настоящий Захар умер, а хитрая тварь сымитировала его внешность, украла ночью скафандр, и теперь идёт с Эрихом на корабль?

Захар что-то говорит, и голос его, приглушённый фильтром, кажется совсем чужим. Эрих через силу заставляет себя вслушаться.

— Послушай, Эрих, — говорит лже-Захар, — мы не можем вернуться на корабль. Нам придётся остаться здесь, на Эльпиде.

Эрих кивает.

— Да, только ты должен остаться, — уточняет он. — А я вернусь домой, к Марике. Но тебе со мной нельзя. Ты не Захар.

Лже-Захар молчит, хмурит брови.

— Эрих, ты не в себе. Это всё бред, реакция на вирус. Понимаешь, местный вирус. Я думаю, это и есть причина мимикрической способности. Быстрая адаптивность — так тут выживают виды, а вирус выживает с ними. Мы не можем притащить эту штуку на Землю, и дать там размножиться. Понимаешь? Это не ты хочешь домой. Это действие вируса. Он резонирует твои желания. Ты просто не поддавайся, потом станет легче.

Эрих трясёт головой. Он плохо понимает, что говорит лже-Захар. Что значит, нельзя домой? Эрих внезапно чувствует прилив злости. Он вернётся на корабль и полетит к Марике! Даже если для этого придётся...

Тело, уставшее, горячее, словно налитое жидкой лавой, реагирует быстрее мысли. Бросок вперёд. Неожиданный, резкий. Горящие пальцы выдирают станнер из Захаровой руки, тянут спусковой крючок. Эрих целится прямо в лицо, в омерзительную опухшую лиловую рожу и ещё успевает заметить испуг и удивление во вполне человеческих карих глазах. Но думать об этом не надо, не надо...

Захар конвульсивно дёргается, и тяжело оседает наземь. Эрих садится тоже. Ему пора идти, но вот прямо сейчас не хватает сил. Он только чуть-чуть полежит и...

***

Альфа в самом зените. Световые потоки — тёплые красные, ультрафиолетовые — водопадом изливаются на землю. Это безумно красиво.

Эрих открывает глаза и некоторое время спокойно лежит, наслаждаясь удивительным зрелищем. Почему он не видел этого раньше? Просто не замечал? Или не так смотрел?

Рядом с Эрихом кто-то есть. Об этом говорит лёгкая щекотка, слабое, но несомненно верное ощущение где-то на периферии чувств. Должно быть, Захар. Эрих поднимается, оглядывается — так и есть.

Захар сидит на земле и терпеливо смотрит на Эриха. Маски с фильтром на его лице нет. Как нет и лиловатой отёчности. Бледная кожа кажется бугристой и сплошь изрыта мелкими морщинками. По правде сказать, черты Захара среди этих морщинок угадываются с трудом, но Эриха это не смущает. Равно как и то, что на голове Захара совсем не осталось волос, фигура кажется слишком тощей и угловатой, а скафандр — плоским, условным. Словно нарисованным. Зато Захар улыбается. А значит, вовсе не сердится на Эриха за его выходку со станнером. И больше не пытается отговорить идти на корабль. Эриху этого достаточно. Ещё он думает, что это очень правильно, что на Захаре нет фильтра. Он неудобный и только мешает дышать.

Так что Эрих без колебаний скидывает свою маску. Затем отстёгивает перчатки и осторожно выбирается из скафандра. Он слишком тяжёлый и неповоротливый. И нелепый. А Эрих чувствует себя лёгким-лёгким. И очень бодрым.

Подумав, Эрих скидывает и ботинки. Теперь на нём только лёгкий нижний комбинезон. Он не мешает. Пока.

Эрих кивает Захару и отправляется в путь. На этот раз ему не нужно вспоминать карту, он и так точно знает, где находится корабль — крохотная точка, чужеродное возмущение на совершенном лике Эльпиды.

Они движутся быстро, не зная усталости. Покидают, наконец, надоевшие саговниковые заросли. Пересекают топкую долину. Огибают папоротниковые дебри. Альфа и Бета, прекрасные сестрички-Мойры, неустанно следуют за двумя торопливыми путниками, пока первая из сестёр не достигает, наконец, горизонта.

Эрих и Захар выходят к озеру. Эрих хорошо помнит его — овальный глаз в обрамлении скал. Всезнающий и безразличный. Эриху очень хочется заглянуть в его тайны, познать неведомую глубину. Он подходит к самой кромке воды и сразу же замечает под поверхностью яркий блик. Пластмассовая заколка-бабочка. Яркая, безвкусная. Такая хорошо знакомая и родная. Эрих опускается на колени, жадно тянется, почти достаёт, но бабочка вдруг взмахивает крыльями, уходит глубже. Эрих упрямо тянется, соскальзывает в воду, уходит с головой. Бабочка совсем рядом, её легко ухватить. Эрих выбрасывает руку, и бабочка тает. Пальцы хватают что-то другое. Скользкое, эластичное. Эрих выныривает, отплёвываясь, рассматривает находку. Лоскут ткани, грубо выдранный из служебного комбинезона, в углу сохранилась нашивка: «Первопроходец-12. Медблок».

Надпись Эриха озадачивает. Что-то она должна значить.

Ну конечно — пропавший корабль! Нужно спешить. На Землю. Сообщить о находке. Спешить к Марике. На Землю. Срочно.

На прощание Эрих ещё раз с благодарностью заглядывает в водянистый глаз Эльпиды. В нём вновь неторопливо порхает пластмассовая бабочка, легко прокладывая путь сквозь холодную темноту.

Теперь пора.

Ощущения подсказывают Эриху, что маленький двухместный «Пионер-24» уже близко. Одиноко ждёт своих хозяев.

***

Двигатели мерно работают. Все системы в порядке. Захар сидит рядом в своём кресле. Улыбка намертво приклеена к его безгубому рту.

Эрих медлит. Ему хочется домой и одновременно не хочется покидать Эльпиду. Она кажется всё боле и более прекрасной в обостряющихся новых чувствах Эриха. Он ощущает себя паучком в накрывшей планету паутине, где каждое переплетение — живое существо, а тонкие ниточки, расходящиеся от него — волны, сигналы, послания. Их легко перехватить, считать. Или, если нужно — разминуться.

Во всём этом великолепном, хаотичном порядке Эрих вдруг различает чей-то смутно знакомый поспешный сигнал. Захар, совсем рядом с кораблём.

Эрих удивлённо оглядывается. Но Захар же вот он — в кресле рядом. Подтаявший, словно свечной огарок. Расплывчатый. Подрастерявший краски в ярком свете диодных ламп.

Наверно, это неправильно.

Эрих задумывается. И решает, что на самом деле неважно, настоящий рядом с ним сидит Захар или нет.

Важно только одно — он прямо сейчас летит домой.

Эрих улыбается и поднимает корабль.