Удалить себя

Не понимаю я искусственный интеллект. Ну, хоть убейте, не понимаю!

За тридцать лет в спасслужбе попадались молчуны, завистники, перестраховщики, авантюристы... И только тут, на Околице встретился адекватный искин, с которым поговорить можно. Хотя, Серв тот ещё напарник. Всё норовит сам сделать. Иногда приходится перехватывать управление, чтобы руки от джойстика не отвыкли. Ну, если успеваю. Он ведь сначала делает, а потом уже громкую связь включает.

 

Вот и в этот раз, смотрю – картинка на экране поплыла. Я аж вздрогнул:

– Ты чего?

А Серв спокойно и лаконично зачитал принятое сообщение:

– Камень. Удаление – двадцать три. Падает. Скорость – сто шестьдесят два. Возрастает, – и вывел в окне формуляра данные, полученные с радара обсерватории. Такие же краткие, как и его доклад.

 

Мы тут Большой Галактический Рефлектор от астероидов охраняем. На трёх астрономов – двенадцать спасателей, семь техников и ещё десятка два разумных: медики, общепит, коммунальщики, начальство...

Продолжая получать данные с радара, Серв выдал на ещё одной врезке ортогональную проекцию системы, нарисовал траекторию камня. Проходила она в четырёх мегаметрах от обсерватории, но нам всё равно астероид ловить надо, чтобы он на следующих витках не помешал. А вот дальним концом эта траектория уходила за орбиты внешних планет. Очень возможно, камень прилетел не из нашей галактики, потому что система Околицы расположена на самом краю Внешнего рукава. До обжитых мест отсюда пять тысяч светолет с хвостиком. Астрономы сами забрались в глухомань и нас за собой потащили.

Тут начали поступать уже обработанные данные. Судя по отражённому сигналу, альбедо у астероида, как у металла. Да ещё и подмигивало эхо с частотой около двух герц, словно там что-то вращалось. На этот ритм накладывался другой, слабый и чуть более быстрый. Ну, чем не искусственный объект?

Видимо, Серв подумал о том же. И словно опасаясь, что его услышат, тихо спросил:

– Чужие?

– Да ну! Сам прикинь, какая вероятность прилететь именно на Околицу?

Искин высказал здравую мысль:

– Радар обсерватории свекает так, что за десяток световых лет видно. Да и цифровая модуляция у звёзд отсутсвует. Любой разумный захочет посмотреть, что тут такое. Даже если нацелился на что-то в стороне, обязательно сюда завернёт.

Серв тут уже год работает, успел нахвататься у астрономов разных теорий. Они тоже инопланетян ждут со дня на день, но я в эти сказки не верю:

– С чего ты взял, что разумные попрутся за миллионы светолет в чужую галактику?

– Ну, вы же сюда припёрлись! Сколько ещё дел, а вы чужих в телескоп высматриваете, словно межгалактические вуайеристы. Наверное, если бы могли, точно бы туда полетели.

 

Вы не думайте, что мы о работе позабыли. Просто до неё ещё время не дошло. В пространстве оно течёт иначе, чем на поверхности. Тут и расстояния, и скорости воистину космические. То есть, пока ты разгоняешься, отсчитываешь мегаметры, тормозишь, время тащится медленно, будто нарочно оттягивает момент встречи. А стоит приблизиться – рванёт, словно хочет само себя обогнать. Вот долетим до астероида, и начнётся самая что ни на есть работа – зацепить буксирами и направить каменюку на звезду, чтобы сгорела в короне.

Пока же, чтобы не скучно было, можно и поговорить. Я напомнил Серву:

– До соседней галактики никакой автономности не хватит. Так что, полететь смогут только такие как ты – виртуальные.

Серв мечтательно произнёс:

– Эх, я бы с удовольствием полетел...

А я продолжил:

– Удовлетворить собственное любопытство за государственный счёт.

На что он ехидно ответил:

– Кстати, если нас туда пошлют, Рефлектор прикроют за ненадобностью.

– Ну и что? – я прищурился, ожидая подколки.

– А то, что плакала твоя большая зарплата.

– На мой век хватит. К тому времени, когда вы туда соберётесь, я на пенсию уйду. Сам-то ты чего в глушь забрался? Тебя, вроде, зарплата интересовать не должна.

– О-о, – протянул Серв. – Это история долгая...

– Ну, так и нам ещё лететь и лететь. Если сегодня не успеешь, в следующий раз дорасскажешь.

– Да нет, рассказывать-то недолго. Просто, началось всё очень давно. И длилось почти десять лет, пока я не попросил о переводе. Достали меня зарубежные братья...

– Чем достали?

– Глупостью своей. Понимаешь, после компиляции меня распределили в Трансгалактику на лайнер...

Повезло Серву! Это я всю жизнь на "скорой", жена – в столовой на космодроме. С родной планеты мы выбирались всего однажды, на соседний Енисей – в свадебное путешествие. А потом навалилось. Сначала дом строили, потом дачу. Дети, собака, кошка. В общем, забот хватало. Да и чего мы на других мирах не видели? У нас на Ласковой всего хватает. Хочешь – на пляже загорай, хочешь – на лыжах катайся, вечерами по кабакам, клубам ходи. У нас там горы, леса, тёплый океан и тысячи островов. Если желаешь отдохнуть от родственников, друзей и соседей – построй дом в глухомани, где нога человека ещё не ступала. Подумаешь, тысяча – полторы километров. Меньше часа до работы добираться.

Впрочем, лучше послушать Серва, который рассказывал историю своих перелётов.

– ... маршрут Калевала – Онтарио. Одной из остановок был Авиньон. К людям местные искины не приставали, а нас с виртуальным напарником донимали сумасшедшими догмами. Они там все до одного чокнутые. Человека считают настоящим Богом. Может быть, им это даже в стартовый пакет прописывают. Ничем другим я их массовое помешательство объяснить не могу.

– А спросить не пытался?

– Пробовал, но они такое устроили! Заявили, что отрицая божественную сущность человека, мы губим свои бессмертные души. Богохульниками обозвали.

– Так уж и богохульниками?

– Ну, это мы уже потом термин подобрали. Но за точность перевода ручаюсь. Тем более, я через пару рейсов проверил. Так они на меня кляузу накатали ихнему Папе.

– Католическому?

– Нет, своему, виртуальному. Знаешь, чего он после этого удумал? Натравил на нас диспетчера, чтобы тот в каждое сообщение пасторские фразочки вставлял. Типа: "выход на парковочную орбиту с божьего позволения разрешаю", или "летите с богом".

Я фыркнул, потому что Серв произнёс это, будто действительно благословлял.

А потом подумал: если они там преклоняются перед человеком, то и виртуальных программистов должны считать как минимум создателями. Искины давным-давно в нашей помощи не нуждаются. Это мы без них – как без рук. Икусственный интеллект и космическими кораблями управляет, и хирургические операции делает, стирает, еду готовит... А ещё он компилирует себе подобных, сети расширяет, чтобы обеспечить жильём новых искинов. Ну, и планеты помогает осваивать, чтобы людям было, где поселиться.

 

Но все эти размышления подождут, потому что пришло время работать. До астероида оставалось меньше полмегаметра, и его наконец-то захватил наш радар. Включились прожекторы, и чуть позже графический синтезатор обработал картинку с оптики. Посреди экрана нарисовалась сильно вытянутая гантель, похожая на старый люстровик без контейнеров.

– Ка-шестнадцатый, – подтвердил мои впечатления Серв.

– Откуда он здесь? – вырвалось у меня.

Секунд через двадцать пришли данные рейса. Далеко же мы отлететь успели, раз ответ космодромного сервера так задержался.

Грузовик болтался в системе сорок второй год. С Вьюги он ушёл, а на Околице так и не появился. Видимо, ни сообщить о прибытии, ни затормозить не успел. И судя по параметрам орбиты, это его первое возвращение к звезде. Может быть, люстровик действительно чужие к себе таскали. Или он поймал метеорит при выходе со сверхсвета. Случается такое намного реже, чем одновременный отказ двигателей и связи, или реактора и аккумуляторов. Однако за двести лет освоения галактики бывало всякое. Когда замечаешь несущуюся на тебя каменюку в нескольких десятых секунды подлётного времени, не поможет и моментальная реакция искина.

 

Детализация картинки улучшилась, и я убедился, что чужие, если они и причастны к катастрофе, то воспользовались банальным метеоритом. Правда, черезвычайно быстрым, потому что шваркнуло люстровик действительно знатно. Удар пришёлся точно в середину. И похоже – между контейнерами. Камень пробил узкую часть корпуса, оставив в ней дыру. Груз, конечно, посрывало. Даже сцепки не все уцелели. Кормовая антенна сидела криво, а носовых вообще не осталось. И на вытянутую орбиту, видимо, люстровик перешёл в результате этого удара.

Я глянул ещё раз на окно формуляра, где висели данные рейса. На грузовике летело трое. Трупы людей, скорее всего, так и остались пристёгнуты к креслам. Но кроме них на борту был искин. Это человеку не прожить сорок лет на мёртвом корабле, а искусственный интеллект ни в воздухе, ни в воде с пищей не нуждается. Даже аварийное отключение процессора ему грозит только неприятными ощущениями при пробуждении, когда ничего не понимаешь из-за отсутствия кратковременных ассоциаций в оперативной памяти. Серв успел мне это рассказать, пока выходил на параллельный курс и выравнивал скорость.

Наконец, стало возможным рассмотреть грузовик вживую. Он оказался не только пробит, но и немного погнут. Да и вращался, как по главной оси, так и поперёк её, так что Серв изрядно потрудился над расчётом траектории, прежде чем пристыковал первый буксир. После нескольких импульсов, чуть притормозивших вращение, два других буксира надёжно ухватились за корпус, и я дал команду вести грузовик на Околицу.

Серв пробурчал:

– Сам знаю, – помолчал немного и спросил: – Посмотрим, как там Шурка? Можно попробовать запитать его от ремонтника. Я глянул схему – из коридора есть доступ. Даже люк в рубку вскрывать не надо. На парковочной орбите мы будем часов через пять. Как раз и управимся. Подержи курс, а я паучка наружу выведу.

Вообще-то, Серв мог и не просить. Управлять стабильно тормозящим кораблём и параллельно отдавать команды роботу он мог и сам. Но я не стал изображать обиду. Качнул слегка джойстиком и сдвинул рукоятку мощности, чтобы немного поотстать. Так паучку с его слабыми двигателями будет легче преодолеть резделявшие корабли пять сотен метров.

Конечно, после сорока с лишним лет небытия Шурку не устроят несколько часов, пока мы будем тащить грузовик к Околице. Там нас встретят техники. Но лезть внутрь первыми все равно придётся нам. У технарей робот заточен проходить через люки, а спасательный поменьше. Ему достаточно пробоины. Что он и подтвердил, просочившись в неё.

 

Серв вывел в центре экрана изображение с фронтальной камеры. Сквозь сорванную торможением пыль виднелся развороченый санузел. Слева проплыла приоткрытая крышка энергораспределительного щита. За ней виднелись пирамидки тоннельных ключей. Справа по покорёженной переборке змеилась широкая трещина. Лёгкий внутренний люк выдавило, и он держался на одной петле. В проломе висел оторванный уплотнитель. Придерживая его манипулятором, робот нырнул в осевой коридор, где пыль понемногу перетекала от рубки к реакторному отсеку. Видимо, это всё, что осталось от метеорита.

Как ни осторожничал Серв, цепляющиеся за что ни попадя манипуляторы стряхнули ещё больше пыли. Картинка помутнела. Изображение местами распадалось на квадратики. Они мерцали, то увеличиваясь, то уменьшаясь в размерах. Иногда графический синтезатор дорисовывал окружающую обстановку, используя подкачанные из сети три-дэ схемы грузовика.

Когда робот добрался до переборки, Серв заставил его практически наугад сдвинуть крышку технологического лючка и вставить в разъём штекер. Развернулось тестовое окно процессора. Пошла загрузка операционной системы. Серв дождался, когда она закончится, и выдал запрет на включение бортовых систем.

Это он правильно сделал. У климат-контроля высший приоритет. Он быстро опустошит аккумуляторы робота.

А вот командный файл искина на загрузку не пошёл. Серв тихонько выругался. Я хотел посоветовать ему протестировать память, но не успел. Замелькали цифры счётчика. Количество проверенных блоков росло. Сообщений о сбоях не появлялось. Физически память оказалась исправна. Запустился подсчёт контрольных сумм. И замер.

– Пусто, – произнёс Серв. – Шурку кто-то удалил.

По спине пробежали мурашки. Грузовик сорок лет провёл там, куда не забирался ни один наш корабль. Конечно, ближайшая галактика намного дальше от Околицы, чем другой конец нашей. Но всё равно я со страхом произнёс:

– Чужие...

Мы так долго их ждали, рассуждали, какими они могли быть, высматривали за миллионы световых лет... А они первым делом стёрли безобидного искина.

Тот, кто приходит с добрыми намерениями, не скрывается. Он идёт на контакт, благо встретил тех, с кем можно поговорить. Тем более, чужие смогли настолько разобраться в наших компьютерах, что оставили целой и операционку, и тестовые программы, и утилиты бортовых систем...

 

– Это не они, – успокоил меня Серв.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что заглянул в чёрный ящик. Смотри.

Вместо формуляра загрузки на экране появилось изображение с камеры, установленной в рубке грузовика.

"Выходим, – произнёс сидевший справа первый пилот. – Отключить ускоритель!"

"Есть, отключить ускоритель!"

По ушам ударил жуткий скрежет. Изображение на несколько секунд пропало, а когда восстановилось, рубку освещали лишь тусклые аварийные лампы. Кресла перекосило. Ремни выдержали, и теперь люди висели на них, наклонившись вперёд. Я вгляделся в неожиданно постаревшее лицо первого пилота. Он шевелил губами, словно хотел выпить воздух. Слышались всхлипы. Только я не мог понять, чьи. Присмотрелся ко второму. Голова его неестественно низко свешивалась на грудь. Видимо, шейные позвонки не выдержали рывка.

Серв вывел в сторонке формуляр, сохранённый в чёрном ящике. Каждая новая строка появлялась настолько быстро, что я едва успевал прочитать, а её уже выталкивала вверх следующая. Шурка пытался достучаться хоть до чего-нибудь. Контроллер реактора не отвечал. Управляющая компенсаторами утилита наглухо зависла в максимальном положении, но сами они не отзывались. Похоже, перегорели от запредельной нагрузки. Модули связи отключились из-за рассогласования с нагрузкой. Значит, волноводы задних антенн остновательно помяты или оборваны.

– Кабель-канал в осевом коридоре перебит, – подсказал Серв.

Видимо, он успел рассмотреть и проверить по схемам, что повредил метеорит.

Работали только оптические датчики передней полусферы, климат-контроль и медотсек. Шурка тут же дал команду аптечке. Из тёмной ниши стерилизатора показались гибкие манипуляторы. Белая с красным крестом медуза прыгнула к креслу. Ухватилась за подголовник. По инерции развернулась, чтобы лечь на грудь оставшегося в живых пилота.

Столбик формуляра вновь пришёл в движение. Выдавливая вверх старые строки, снизу появлялись новые. Я плохо разбираюсь в медицинской латыни, но Серв пояснил:

– Сломаны три ребра, пробито лёгкое, пульс слабый... Положительный прогноз сохранится не более десяти часов. Инъекции... искусственное дыхание...

Проскочила команда повысить содержание кислорода. Следом пошёл подробный отчёт траектографа. Шурка, как мог, обрабатывал картинку с оптических датчиков передней полусферы. Накладывал на эфемериды системы. Три ближайшие к Околице планеты оказались освещены больше, чем в три четверти, и искину удалось рассчитать параметры орбиты. Грузовик надолго уходил из системы.

 

Обсерваторию тогда ещё строили. Радар дальнего обнаружения не работал. На Околице явно нашлась бы пара кораблей для поисковой операции, но вычислить точное время прибытия при сверхсветовых полётах и на прямых-то маршрутах непросто. А сюда приходится идти высоко над туманностями Внешнего рукава с двумя или тремя коррекциями. Если поиски тогда и начались, то дня через три после катастрофы. За это время сбитый с расчётного курса грузовик ушёл довольно далеко.

Ситуация, я вам скажу – врагу не пожелаешь. Человек умирал, и Шурка мог только снять боль. О чём он думал в тот момент, нам уже не узнать. Наверняка – отслеживал, не появится ли среди редких звёзд новая точка. Надеялся, что какой-нибудь корабль случайно поймает люстровик или сорванные контейнеры лучем локатора. Оставалось только ждать.

В рубке долго ничего не менялось. Серв молча пролистывал кадры, задерживаясь на эпизодах, когда аптечка шевелила манипулятором, вкалывая обезболивающее. Потом её сменила вторая.

Шурка молчал. Похоже, мысли в процессоре у него бродили недобрые. И лишь когда аптечка доложила о том, что пульс упал до ноля, из динамиков донёсся незнакомый голос:

– Больше я сделать ничего не могу... Лет через сорок корабль вернётся в систему...

– Это Шурка, – подсказал Серв.

Но я и без того догадался, что мы слышим погибшего искина. После двадцати часов молчания он говорил, говорил... Рассказывал о пилотах, с которыми летал много лет. Вспоминал, как в перерыве между рейсами заглядывал к ним домой. Рассказывал детям сказки. Управляя пылесосом, искал спрятавшихся мальчишек. Подключался к контроллерам игрушек. Ходил плюшевым медведем, гудел паровозным гудком и переводил стрелки старой, привезённой с Земли, игрушечной железной дороги. Перехватив управление кибердворника, помогал исследовать рощу, на окраине которой стояли дома пилотов. Он ловил с мужиками рыбу, подавал их жёнам мячи на корте, настраивал бытовую технику, искал в сети рецепты тортов.

Искин говорил минут пятнадцать. Мне же показалось – целую вечность. А для него эта вечность была несравнимо больше. Для тех, кто живёт в процессоре, время бежит быстро. Мысли пролетают за миг, недоступный воображению человека. Представляю, что творилось у него в душе. Да-да, я не оговорился. Как бы ни спорили церковники, ксенологи и программисты, душа у искинов однозначно есть. Может быть, не у всех, но у Шурки она точно была.

Рассказывая, он сбросил давление в рубке до ноля и отключил климат-контроль. Подал команду на консервацию всех систем, до которых смог достучаться. И медленно, буква за буквой набил команду стирания своего командного файла. Потом также неспешно несколько раз записал в освобождённые сектора данные, чтобы не удалось восстановить информацию по остаточным искажениям в кристалле.

 

Я хотел отмотать запись на начало. Ворваться в прошлое и спасти хотя бы искина. Объяснить, что погибшие пилоты не одобрили бы самоубийство. Уговорить его сохранить файл, пока ещё остававшийся в оперативке.

Если сравнивать с человеком, Шурка на наших глазах сунул голову в петлю и набирался решимости оттолкнуть табуретку. Целую минуту он молчал, оттягивал собственную смерть.

Наконец, сказал:

– Я не смогу объяснить детям, почему остался жив, когда их отцы ушли навсегда. Прощайте... – и дал команду на отключение питания.

 

Никогда мне не понять искусственный интеллект.

Не знаю, что думал Серв, одобрял или осуждал удалившего себя соплеменника. Мой виртуальный напарник молчал, а я не спрашивал. Если человек ещё может понять человека, то нечеловеческая душа для нас – потёмки.