Житель Орфея
переселяясь в них ещё при жизни...
- Отпуск – это весело, солдатик. Хоть и дорого. Небось, пахал на него весь год? Правильно, никто тебе отдельную нитку вести не будет, ни в Фомальгаут, ни в Эреб. Ещё чего, обеспечение, питание, на одной связи разорисси... Семьсот семьдесят седьмой дешевше: подключаешься классически – зрение, слух, вкус-рецепторы, ну, там плюс давление, тепло-холод и тому подобное осязание, и вперёд! Он там – ты здесь... ощущай все его ощущения, живи на любой планете, в любом теле, ну а потом, понятно, воспоминаниями наслаждайся. С усилителем. Настоящие воспоминания они ж как мозаика. Каждое к каждому цепляется, оттого и чувство реальности! А памяти на цельный год хватает, до следующего отпуска и не вспомнишь, что другая нужна, до следующего тебе и не скучно. Так то!
На передаче ощущений, конечно, оператор нужен. А переконтачит? Говорят, будто бы давным-давно, когда только-только человек к человеку подключаться научился, ел народ химические гранулы, от которых глаза в уши, а уши в глаза перебрасывались. Видишь звуки, слышишь цвет, перехлёстывало, да-а... Да это что... У Ингвара, оператора нашего, смешнее вышло. Турист-толстяк, австралийский бочонок, пиарщик в восемнадцатом колене, после переконтакта движения стал обонять. Дышать, понимаешь, осязательно. Чуть, конечно, не задохнулся, когда маслянистая нимфа с Антареса, окрутить его захотела (через нашего семьсотого биороботягу, конечно) в пружинистые свои телодвижения. Хэх...Ему то, нашему семисотому, ничего, с той нимфой... Он то при всём желании ничего не перепутает. Природа – мать... Да-а... А вот толстячку тускло пришлось. Хоть плачь. Из камеры вышел (коммерцназвание «Идиллия плюс», но мы камерой называем) бледный, что селенит, и мигом к столу, сахарную пудру ноздрями втягивать...
Но такие концерты редко, чаще всё спокойнее. По ниточке как по верёвочке. Контора то одна-одинёшенька, конкурентов на Земле нет и не предвидится! А вне - тем более. Там только семьсот седьмой. Один он в сверхдалёком космосе, чувства для нас испытывает. Служба передачи и обеспечения на базе. Ну, а там аборигены... нимфы, сатиры всякие, кого только нет. И «Отдых анлимитед представляет!»...
Так, конечно, не всегда было. Только после перехода на соуправление госресурсами. Ну, помнишь, в школе все проходили – великую эргономическую революцию Хаксли - Орвелла или как там её ещё - Толстова – Дарвина, кодовый план «Муравей». Отпускной отдых - в рамки биодизайна. Биоробот - к вашим услугам, на пике техносознания. Космофлот сделает всё, чтобы ты испытал все радости жизни - через универсального и единственного испытателя. Испытателя всего, что можно испытать – через семьсот седьмого то есть.
Спрос есть... Сейчас на классику пошёл. Затяжная авантюра с охотой и брачным танцем особо пользуется. В донорской клиента подключают, и на монтаж, примитивно- хронический. Время жмут-растягивают, «клиент пожелал – анлимитед сделал». Один «овощ» весь свой отпуск эрожамки лопал, а рабочий год в «обменник» и носа не казал. А что ему там расказывать? Как телом двигал? Для этого и каторги хватает...
В обменнике шумно. Всяк свои эмоции чешет. Зеркала истинно что по Доплеру – «возбуди рассказом псевдособеседника». А те думают, что и на самом деле соседям интересны их россказни... Раскраснеются, руками машут - умора... Переживают... После заново... Пока не поблёкнут... Вот и ты бледный, солдатик... Небось, немного уже осталось? Ну не грусти. Починят, воскресят. А что другим станешь, так это к лучшему. Да и повезло тебе. Не сам будешь мучиться, шишки набивать, расскажут тебе вот, умные люди, дадут всё самое лучшее, приключенческое... Или ты на экскурсию? Расска-ажут... Как отдыхал, кто старался для тебя. А ты то, небось, думаешь, что всё, что видел – и вся правда? Как бы не так!
Ты пойми, - только 777-му беззеркально показывать обязаны, здесь, на Земле-то. Что видит – не ведает. Не дай Сантореал такой радости! Ему одному. Потому и несносный он... Ген старения изъяли, анализаторы - на особом уровне. Сверхчеловек, сверхживотное, сверххудожник...
Иначе народцу не отдохнуть. А ведь все новизны хотят. Что с южной каторги, что с восточной, о северной и говорить нечего... Про сверхживотное почему-то на западе больше спрашивают. Совсем там закисли, наверное. Тот, что вечного размножения хотел - с того самого, резинового портала. Дык, эти утехи легче всего, а может вообще – сымитируют, а он и рад. Семь стандартдвижений, а операторы закольцуют и дохни себе до нового раб.периода...
В общем, работаем... 777-й на ниточке из семи жил, пять отдаёт, одной питается, одна для контроля... В дальнем космосе болтается. На земле же сейчас, сам знаешь, шабаш! Потолок желания определён. Да вот, читай в техпаспорте: «Биоробот 777, модель недохристос, полностью управляемое желание.» Это вам не то, что лет тридцать назад. Хирургия - дикая была. А вот смотри, смотри сам в аквариум. Ретрокадры хроникальные:
«Вставные души!
Три контура уплотнения.
Исключают сквозняки.
Профессиональная установка, гарантийное и постгарантийное обслуживание.
Не требуют дополнительного уплотнения в зимний период.
Удобны и просты в эксплуатации.
Вечная молодость ваших душ!»
И шёл народ, шёл... А куда деваться - спрос!
Сейчас, конечно, попроще, всё как-то поспокойнее, щадящий режим. Но хоть конкурентов и нет, стимулировать надо. А потолок желания снизится? А упадёт до холостого воспоминания? И будет он нише сидеть да вручную чесать, старея и умирая зря. А счёт то его - не работает? А это прямой урон и зараза всем, потому что инфекционное это заболевание... Слоган этот, правда, тоже из старинного рекламного топика... Так что, не знаю, правда, что ли там, или наоборот? Скажи? Молчишь... вот и я не знаю... Слово то – оно ж заразно, вот и скрывают, если опасность почують... А коли не скрывали бы, то все бы друг друга и позаразили. Инфекция убеждения, слыхал? Нет? Очень просто, от «Острова» – ни слуху ни духу! Склеились они там, говорят, от однообразия убеждений. Одинаковый формат - вирусу раздолье... Ну ладно, не люблю я ету рекламу медикополитическую, ойкуменику... До революции, говорят, лучше было.
Кто-хто... книги говорят, запрещённых нет, читай, сколько влезет, в архивах, хоть заройся. Пыльно правда, там, как в лунном заповеднике - уж лет двести никто и не суется. А чего чужими пакостями воспитываться - свои то ближе. Безопасные, управляемые... Коллективная судьба решает, отдых и развлечения – через очищенные чувства семьсот седьмого... И правильно. Не суйся... А то выйдет как у 777-го. На истории с ума сходит. Да на литературе. Начитается то того, то другого и понесло. И кто только его в хранилище пускает? Хотя... Там эмоции. А в его работе без переживаний никак. Не сдюжит. Работа у него чёрная да нервная - впечатления обеспечивать.
До революции - хаос был. Работу выбирали сами, наркотиков – тьма, с сексом вообще цирк. Вместо одного его – целая индустрия. Самое сумасшедшее, нет, ты послушай, все этой жизни половой хотели и ею же и занимались! Представляете, сколько всякого убийства творилось? А романтики? Эти проститутки у всех жизни попили почище лондонского кроводела. Короче, чего говорит - в учебниках всё рассказано. Больное было общество. А раз больное – нужны врачи. Тут то Сантореал и въявился. В белом халате, с серым кайфом под черепной коробочкой... Врачи-экстремисты были, врачи-спелеологи, просто врачи-монахи, краниологи странствующие. Сект медицинских развелось, медлитературы апокрифической ... Жуть! Пока Сам (упаси меня жить на белом свете...) клавиатуру генкомлекса не оприходовал. Дерево личного страха перенастроил. Пассионариев – в бараний рог! Спецген ихний - в лаболаторию. Оттуда этот креатив 777-му загрузили, говорю ж, потому как он у нас один. Единственный...
Остальным как шило из задницы вынули – ничего из этих глупостев не нужно. Всё - от дозатора желания. А там - по старым законам, Хаксли-Орвелла. Вы то их инструкции наверняка смотрели, там всё сказано. Правда, ещё литература есть разнообразная, приключения всякие, фуэте в прокрустку. Но это 777-й лично вам обеспечит! Не боись... солдатик... фирма гарантирует!
Врал он всё про седьмого. Это я, Ингвар. В корпорации только я и незаменим. А 777-й – пешка... мошка, козявка на проводе. Когда не на задании, не на испытаниях, не на приключениях - всё в хранилище сидит, сидит, сидит... Глаза красные, бледный, как летучая мышь. Загнал я как-то все его личностные распечатки в онтоклав. Эсхатологический. И что бы вы думали? Единица! А смодулировал, вообще - любовь, что, как вы понимаете, ещё проще. Самому не сказал. Простота не приветствуется. Иначе клиент не пойдёт. Или ещё хуже - пойдёт и заразится. Нулевой синдром, слышали? Лучше не слышать. Всем, кроме меня. Мне не опасно. Антивирус. Кстати, ноль - это у великих. У остальных сложнее. Впрочем, всё к инстинктформуле сводится, второй класс информбиотики. Примитив примитивом, а действует! Как раз тот, что вечным размножением отпуск съел, от краскочтива подключён был (шутка Сантореала) - через мемориальный блок семьсотседьмого (мы его так для краткости зовём. Обижается...)
Так вот, выскочил маньяк с запада из камеры. Глазки в кучку, орёт: «Ещё хочу! На каторгу не пойду! Мне ещё Кримхильда обещалась!» Тоже мне, Зигфрид... на дозаторе аж зашкалило. Но ничего, мы его быстро Андерсеном охолонили, потом Пруста, Кафки, замечательно пошло, ручки домиком сложил - и в будку суицидную. Через год только и увидим его, болезного...
Да эт всё семечки. У нас тут Сантореалу (упаси Господь жить на белом свете...) идея пришла. Да что там пришла, приползла! С повинной. Пришла, приснилась - вытащили, технари у нас отменные. Говорит, что это у вас всё Шекспир да Лорка, Кант в чемоданчике лежит нетронутый, а давайте-ка их хором поимеем, а потом скомпилируем. В-общем, говорит, нужна идеальная программа управления, замкнутый цикл, чтобы ни одного отщепенца!
Я даже не слышал такого, набрал код, заглянул в интернат, оказалось просто. Натворили.
Мама ты моя каменная, в век винчестера и таким плейстоценом...! Ладно, сорвали с каторги всех у кого выше среднего, на эквиваленте протестировали, вроде социнтеллект присутствует, твори-не хочу... Как не так! Одно краскочтиво. Напряжения прибавил – дрожат, но... Всё то же, только эрегированней. Антивибрации добавил, (из русской классики) - винт сыпаться начинает. Физически. Отменил, разогнал всех. Говорит, новое давай, новое. И без брызг. А чего нового то?
Бился до дрожи в желудочках – не выходит. Спасибо, 777-й в лабораторию зашёл, взбудораженный такой, с Сэлинджером под мышкой: «Как нарыв прорвался, - говорит, легко, свободно на душе так... Теперь как здоровый» Ну я и говорю, полезай, говорю в онтоклав раз так, программку поможешь сваять.
Высосал до основания. Взял всё. Сны выловил, мысли, мечты, отражения - всё, что имел этот биос недоделаный, даже в воспоминаниях покопался... Одна нестыковка - расширение к утилите не подходит. А Сантореал на контроле. Гудит откуда-то издалека, и каждом импульсе: «Давай, давай, давай результирующую напряжённости...» Кое-как импрессию разархивировал, что упростил, что подчистил, иконки подчистил, хэппи-энду в каждую повестушку, в-общем, чтобы «народу нравилось». А чего, базисный закон дизайн-программирования...
Наконец, вытащил. На случайности, сгенерированной судьбой. Всё, что смог родить... Эге-ге... Даже не представлял, что у него столько... Хоть официально он и креатор пси категории, но всё мышкой серенькой прятался, в коробках бумажных рылся... Недаром, говорят, в тихом ому... Стоп. Разговорчики... Материализовались.
Боже, какие уроды... Первый: нечёсанный, мятый, будто со склада высокого давления, взгляд кварцевый, руки все в уколах каких-то. Просканировал предварительно. Нечто невообразимое, но без вирусов. А тут и второй на подходе. Весь огромный, в глазах - взрыв ядерный, небо замороженное. Впечатлил... В сапогах мохнатых, из оленя, что ли? Сначала его послушаю. Ага, и эпиграф есть...
«Этот демон страшен только один день за всё своё время существования, но и этого одного дня достаточно, чтобы всё оставшееся время с ужасом ждать его приближения.
А так он - в гостях у Бога.
Наверное, не стоит придавать значения тому, добр или зол похититель твоего времени. В исчезнувшем мире эти понятия имели совершенно иной оттенок и мне всегда хотелось выслушать умного, пусть и злого, человека. По настоящему добрый человек не может жить так, чтобы его не любили. Умирает. Другой же вполне комфортно чувствует себя, это не его питательная среда, ему без этого приятнее, и от насилия он может получать удовольствие. Правда, сейчас я уже не имею права обвинять ни «злых», ни «добрых» в их существовании. Время расставило всё на свои места и мир неузнаваемо изменился...
Я родился в Мурундаевске. Это городок на юге Ледовитого океана. Понятно, что лучше жить на севере Африки, чем на Юге Антарктики, но что поделаешь, родину не выбирают, ею пользуются. И любят, конечно. Я тоже... точнее любил, этот городок с тремя заводами и четырьмя фабриками и снующим меж них муравейником. Сейчас ни там, ни в каком то другом месте Земли нет ничего от того беззаботного, как мне сейчас кажется, времени... Родителей я лишился подростком – случайно... Самым нелепым в этом было то, что тогда я совсем не обращал на них внимания, и занят был прежде всего собой: вопросы философской интоксикации подросткового переломного возраста – всё то, что психиатры часто принимают за вялотекущую шизофрению, но это всего лишь обыкновенная реакция молодого организма на прикосновение к нему старого... К стыду своему, эти подростковые вопросы мучают меня и сейчас, но вести себя как тогда не позволяет ещё один бессмысленный отросток повести, тонущий в нынешнем моём странном существовании... В общем, родители мешали мне, и только избавившись от них волей случая, я понял, что теперь я вступаю со смертью «один на один» и никто и никогда уже не прикроет меня от неё...
Я не видел никакого толку в пребывании в сиротском приюте, где свободе предпочиталось «уважение» – завуалированный страх перед силой или молчаливым презрением. Тогда, в классе, они просто мстили мне за то, что мне были неинтересны их страсти, ведь самое страшное – лишение общения, поэтому, наверное, и плачут об умерших, ушедших от них, покинувших, не жалеющих...
Ещё с самого малого, мнимо-самостоятельного возраста моё общение со сверстниками было необычным – то я прямо с раннего утра кидался во двор и «погибал» в футбольных баталиях, то на целый год, а то и два запирался с книгами и из дому выходил лишь в необходимую школу. Знакомые и приятели успевали подрасти, и мне приходилось знакомиться с ними заново. Память выхватывает воспоминания: я стою во дворе и пинаю зелёный резиновый мячик, ожидая; кто-то подойдёт и мы сыграем...
Не помню, чем кончилось тогда, но они не хотели пускать в игру из-за того, что я опоздал на распределение по командам. Ком рос, они орали на меня всем классом, стараясь «забить под лавку», но я чётко и внятно успевал ответить и даже с некоторым перевесом... Мне повезло, первым на меня кинулся не самый сильный из своры, а у них всё-таки был кодекс чести, и, несмотря на всеобщую ненависть, бились мы один на один. Кажется, итогом была ничья, но она была всё-таки в мою пользу. Их отношение изменилось, моё – нет, и я так же искал повода сбежать от них, как и раньше.
И вот, наконец, настоящая самостоятельность, не зависящая от дурацкого режима, насильных завтраков и зарядок. Каждый вечер, когда я вспоминал, что проснусь сам, а не волею тех, кто сыпал горчицу мне в носки, меня охватывал новый приступ удовольствия, и я засыпал счастливым.
- Вставай, боец, повестка тебе.»
...
Всё. Дальше он попал на стройку, встретился с капитаном, потом катаклизмы, апокалипсис, все погибли, они отправились по ледяной пустыне искать тех, кто выжил. Потом вообще ахинея полная, какие-то сетчатые жирафы из иной реальности, видно, прозрачность утратил. Проза, поэзия, правда... - не поймёшь... Впрочем, весь этот демонизм, похоже, свёлся к стенаниям по поводу несовершенства человеческой натуры. О каком человеке идёт речь? Да и скучна эта зараза был настолько, что вахтёр даже крякнул и изрёк. Высоким штилем (инфекционно подхватил): «Скука - самое красивое из того, что есть. Остальное нуждается в совершенствовании.»
...сбежал жить. Тесно там-то было, как в вещмешке. Оттого и сбежал сюда, где вещи так редки, как пустота – там. Даже не пустота, - разряжённость, позволяющая лишь двигаться. А пустоту, оказалось, не только там можно передавать, дарить, продавать и оставлять по наследству...
Очнувшись от падения, я увидел солнце, много травы и детей самого малого возраста с двумя молодыми и одной пожилой программой воспитания (впрочем, я и в дальнейшем перехожу на местный язык, и буду называть программы и файлы тем, что они под этим подразумевают).
Проводился опыт впечатления. Контрольным пунктом его было убедить детей признаться в том, что они видели или знают того, кто вешал кошек. Плотной стайкой мы шли по дворам, коридорам, бульварам и переулкам...Но ни досады, ни ужаса не отражалось на детских лицах, когда они впервые встречали недвижные тушки этих животных. Всё это так, ничего нельзя изменить, надо просто исполнить то, что необходимо, найти того, кто это сделал и не позволить сделать этого впредь. Ни страха, ни удивления, немного наивности и капля юмора, правда, не очень светлого.
– А, может быть, это самоубийство?
Всю дорогу, что изобиловала отвлечениями, я пытался объяснить, что никакая психология не поможет, что сострадание не сильнее дружбы и солидарности, ибо дружба делает сильнее, а сострадание адресуется к слабым. Но как только подходил к самой сути этой пространной мысли, объяснение прерывалось неожиданным приключением, маленькой авантюрой... Повторялись эти события не раз и не два, кажется, начиная уже входить в систему.
Это казалось смешным, но при всей доброжелательности мирного настроя, из-за этих сюжетных вставок, втолковать свой первый посыл мне не удавалось ни разу, старшая уже едва заметно улыбалась, а молодые, - те просто давились от хохота.
Страшно мешали поэтические помехи «...Конечно, всё это сказки, крепче становится лишь то, что мы имеем, а вы можете предложить другое? «Он сделал мне больно» - «Значит, ты его любишь.»
Потом мы подошли к сухому руслу горного ручья, круто уходящего вниз. Кругом всё было завалено книгами. Это были не те книги в мягких обложках, что продаются на каждом углу. Поблёскивая дорогими переплётами, нас окружал лес, и казалось (я до сих пор не могу поручиться, что это не так), что он сам рождал эти книги, без всякого участия писателей, редакторов, корректоров и полиграфистов. Потихоньку стащить ни одной книжки не удалось, а, чуть заведя речь о подарке, сразу понял, что здесь это то же самое, что в будничном мире тысячелетия подойти к прохожему и попросить его подарить кровью добытое жилище или конечность. Каждая из этих книг была чьей-то жизнью. Внизу копошились микролюди, упаковывающие фолианты в большие тюки и отправляющих их во все города мира по великому морскому пути, проходящему через океаны вселенной. Заняться ими помешало безудержное половое желание. Привело оно к необходимости различать время чертами дат, соответствующих терминальным событиям рождения или смерти... Оказалось, что каждое событие между ними - ступенька, благодаря которой разгорается нетерпение. Закипающие под полой желания возносят на небывалую высоту, и жизнь на земле становится крепче. А оттуда, с высоты возраста можно не только падать, но и летать, ловя восходящие потоки тёплого воздуха.
«Вот и всё, - сказал первый, - если не считать последнего, той изумительной картины, что вместе с детьми мы наносили на полотно. Техника проста: кисть с трёх сторон макается в разные краски и лёгкими, но увесистыми шлепками, каждый раз слегка проворачивая, бьётся о холст. Всякое касание индивидуально, не может быть ни единого повторения.
Картина закончена тогда, когда на поверхности не остаётся ни одного бледного места.»
Молчим... Где ответы, какие вопросы? Смешная поэзия... Приуныли... Не выполним технического задания - Сантореал спуску не даст... Или в печь пылкую или в раствор электролитический... А там скукотища. И ощущение вечности. Хуже не бывает – пытка!
Тем временем третья модификация на подходе, выскакивает. Ну уж, думаем, нет, опять заведёт - не кончить, время - дорого, (а вылупленец - дёрганый, взгляд то вспыхивает, то угасает, то рукав грызёт, то в окно задумчиво смотрит, вены как стекло, рот жёлтый...совершенный сумасшедший...)
« Ну-ка, говорю, давай без самодеятельности. Мы задаём вопросы - ты отдаёшь ответ. Коротко, ясно, на логическом контуре. Потом структурируем. Проект - «Кустарник». Нет, говорит, (представляете наглость какая - говорит!) Не «Кустарник», говорит, а «Кустарниковая лисичка». Назовите это, говорит, «Кустарниковая лисичка»! Почему, спрашиваем, но ток уже потёк, релешки зажужжали...
«Это было тогда, когда мир был рекой, тенью разума, а бабочки были размером со слонов. Птицы занимались орнаментальным пением, а романтика ещё не была, прости, господи...» Тут он прервался, но действие, которое закрутилось от его слов, уже началось, и онтоклав разбухал, готовый прорваться откровением:
«Мы курили, глядя в окно, где со свинцовых сосков тучи срывало полосы тяжёлой влаги, и она сеяла серыми каплями, превращая твердь за окном в жирную хлюпающую жижу». Кажется, там рождался ещё один...
Скажи-ка, у нас совсем нет иного выхода? –
Нет.
- Давай через зеркало...
- Способность к любви – красота характера. Это - страх рука об руку с состраданием, счастье покоя и счастье жалости, вкус утолённой жажды, ревность к прошедшему и сожаление о том, что не видел её детства, захватнические войны, поражения которых вырастают в победы... Любящие тебя неосознанно приводят тебя к ней. А впрочем, можете спросить у Данте... (Хм! Кто это, интересно...? Тут он скривился, как от спонтанной осцилляции и переменил тему...)
- О боли? Что ж...мы в этом мире гости. И вести себя нужно соответственно статусу. Не попробовать то, что предлагают хозяева просто невежливо.
- Об истине.
Она непередаваемо красива. По отношению к ней требуется смелость истово верующего человека, что разрешает ему говорить со своим богом наяву. Иногда страх и благоговение мешают говорить. Но если твой Бог обращается к тебе, ты не смеешь не ответить тем же вдохновением. Первые же оттиски твоей речи, те, на которые ты обращаешь внимание уже как зритель – слепят, и чтобы дойти до конца, нужна безрассудная смелость, что позволит добраться до самого себя, не оставшись нервным волнистым попугайчиком, которого волнует лишь произведённое впечатление. Или поэтом, которого убило молнией, что он воспевал.
И тут он опять забормотал: (Вкус как последняя инстанция перед растворением бытия в себе помогает только ощутить присутствие истины, но путь к ней, особенно в себе, постоянно забит чьим-то авторитетом. Вкус - единственный фильтр, через который ты вкуриваешь весь дым этого мира.)
«И я готов – расцеловать все твои точки над i.»
(это опять о любви ненужные мысли?) Итак...
- Будущее
- Города будут тихими, разделёнными большим количеством парковых лесозон, только электро- или, лучше, водородно-топливный транспорт. Браслет связи на левой руке и не отключающийся амулет жизни на груди... Честно говоря не хочется, чтобы эти аэро-осы жужжали слишком часто, и если никто не приобретёт способности к медитации механического путешествия или мгновенной телепортации, план города будет напоминать выпукло вогнутый многоугольник, скорее всего крест, где заселённые районы будут застроены академично–авангардными зданиями, а дошколятам достанутся магазины даровых игрушек с весёлыми отдавцами...
Наверное, мы сделали слишком умильные лица, когда он обратил на нас внимание. Напряжение скакнуло и он не договорил... Тут дверь отворилась и в онтоклавной появился Сантореал, как всегда, растворив в нас часть своего «я»... В блоке что-то затрещало и полярность у присутствующих стала меняться...
- Прошлое – сказал он.
- То, что никогда не возвращается? – переспросил вылупившийся.
- Прошлое ужасно, потому что неизменимость сродни вечности, что само по себе не может не ужасать существо конечное...
Существо, сжатое в холодный комок, утратившее мелкие части рук. Дерево с листьями цвета промокшей сажи, лунный пейзаж, выглядывающий сквозь карнавальные прорези - близко, почти осязаемо, при взгляде в это туманное зеркало - страх. Страх потери, быстроты, остановки, карусельных лошадок, плоских поверхностей, длительных отношений, розового и серого, гремучих коробочек, радужной плёнки на воде, холестеринового отравления, страх усталости, сна... Пресыщения страхом не происходит до тех пор, пока все эти страхи не съёживаются в маленький снулый комочек и холодными каплями на его поверхности не выступает страх основной, главный: пронзительный и верещащий, в высоких чёрных сапогах и в платке, повязанном как у палачей и пиратов – поперёк лба, жилистый и безликий, с обоюдоострым топором на длинной ручке в пол-твоего роста, выше тебя – неумолимый и глухонемой, имеющий глаза лишь для того, чтобы сочленить твою шею с блестящим лезвием, уже режущим воздух – страх того, что ничего не случится. Страх того, что ничего не случится.
На этом месте он бросил взгляд на Сантореала, преклонил голову, коснулся низа живота ладонью левой руки, груди ладонью правой, потом лба – опять левой и подняв глаза на уровень его рта, забормотал непонятное: «бхаркакбишвильхваескогеизвэлиэс...»
И сквозь это бормотание, через дымящийся ретранслятор, как будто новая, рождающаяся на глазах жизнь, суть которой была защита от смерти, к которой ведёт всё это приключение, всё явственнее слышалось:
«Опираюсь о Ничего, ибо чувствуя твердь, умираю от осознания сосуществования с чем то, имеющим большее право на жизнь чем ты или я. Существованье - есть грех не искупаемый и каждое деяние умножает его. Опираюсь на пустоту, неотличимую от полного, ибо противоположности - тождественны. Мир призрачен, реальны лишь помыслы как степень родства с божественным. Но в силах моих сотворить мир твой согласно Высшему замыслу и здравому смыслу. Аминь.»
И тут модератор заметил, что вектор воображения гаснет, прямая ясновидения уже потухла. Остались голые истины, а это опасно, коэффициент абстракции плавающий, может взлететь на воздух, да и рано, Сантореалу не понравится... А делать нечего, результат нужен как воздух, без него, говорил уже - транс... Плюс ко всему напряжения не держит, лабилен как битая подпрограмма. Нестабилен и вряд ли хорошо кончит, подумали мы, чувствуя спиной неотвратимое присутствие Санто... Ну, давай, говорю, ещё раз, о настоящем. И только собрался, как модератор, услышав о тёплой Антарктиде и её бело-голубых подснежниках, прекратил трансляцию.
Сантореал разгорался, накапливая потенциал (хочет превратить меня в пепел).
- И это всё, что вы можете от него добиться? – я же, всматриваясь в него (уловить момент разряда бесполезно...) лепетал, оправдываясь:
По крайней мере, какие-то ответы мы получили? - («И в этот момент поняли, что они нам больше не нужны.» – было написано на его лице.
- Рвано, бессюжетно. – (я хотел отвести глаза...) – но он продолжал, уже почувствовав врага и определив, как с ним поступить. Одев свою вечно рваную маску и наполнив комнату дымом, он произнёс, (тембр – колокол):
- Нет главного.
- Чего, о равновеликий?
Оконченности!
Утро начинается с казни. С тысячи её способов, начиная от размазывания тонким слоем по дырчатой поверхности, вакуумного продавливания, дробления до элементарных частиц и заканчивая методичным скручиванием, разрывом, вытягиванием и сминанием в продольной оси, нарезкой ломтиками и пережёвыванием в самых крепких и острых челюстях, что только есть в природе. Как я ненавижу эту мельчайшую собачку, которая живёт за одной из стен, окружающих меня! Ровно через секунду после того, как я начинаю погружаться в розовую и сладкую паутину сна – тысячей иголочек вонзается в меня вой. Я не знаю, за какой он стеной, я не могу его оттуда достать... Если бить в эти стены чем-нибудь тяжёлым, после секундного затишья вой повторится снова с ещё большей тоской и протяжностью. Спастись от этого невозможно.
Маска войны, маска власти, выгнутые и вогнутые лица. Всех, даже самых лучших, недоделали. Это – недоделанные люди. Одних начинали с души, других – с тела. Но почему-то остановились, не дойдя до совершенства, на какой-то нелепой остановке, в пригороде мегаполиса под громким названием «Человек». И вот они здесь, в нарисованной ими же картинке. Её смысл завуалирован, но прост; когда ты собираешься вонзить своё окончание в чьё то чрево, на твой оттопыренный для этого зад, облизываясь, смотрят и хотят того же, что и ты. Вспышки рождения и смерти, перемежаемые сценами охоты и брачных танцев...
«Потолок желания» - всего лишь вынужденная мера. Да и религия их, их вера – вынуждена... Всё здесь вынужденно, от всего их нужно огораживать. Вот и 777-й рвётся покончить со мной...
Убийство привлекает его взгляд совсем не потому, что он – животное. Ему, любителю эффекта, поклоннику неожиданного, представляют процесс исчезновения времени, миллионолетиями складывающийся организм погибает за считанные секунды, в который раз доказывая необратимость хода событий. Он игрушка, потому что он слеп.
Инстинкт безопасности определяет стремление к власти. Власть – это всего лишь «быть в курсе событий». Я знаю всё. И от этого я вечен.
777
... снилось как синяя, сверкающая в небе бабочка начинает полёт. Это похоже на кино, где каждое слово, каждое движение, каждый мазок на холсте – шедевр. Ценность от редкости отточенного хода исчезает, бесконечное вдохновение присутствует в каждом движении. Именно этот мир всегда имел в виду гений, о какой бы свинцовой мерзости он не вещал...
Потом - окно в высоком воздухе. Там, за ним, стоит только заглянуть в проём, столько всего!.... и даже, кажется, то, что называется счастьем... но отсюда только видно, как свесив ноги, на подоконнике сидит человек и смотрит вниз... это был я.
А вчера проснулся в каком-то пыльном подвале. Только через несколько минут понял, что забрёл сюда в поисках текста. Вахтёр принял меня за новобранца и полчаса рассказывал, как в нашей корпорации делают души... Вечером попросил Ингвара загнать в цифру «Приключения Буратино», но он бился с Джойсом. Я понял, что ему стал интересен сам процесс, потому что Джойс не программа, а пасьянс. К Сантореалу не пройти. Он окружил себя серыми надолбами, ожидая атаки.
И опять сны; сначала я иду босиком по тёплому белому снегу, вдоль берега моря и мне светло и спокойно. Потом что-то звякает и я просыпаюсь от рекламного жука, вползшего через окно. Он держит в чёрных лапах кусок какого-то нечеловеческого дерьма и макает нерождённое в смерть. Потом всё застилает скатерть с грязно-розовыми цветочками: Она начинается словами: «Бох запрещен» и кончается неразборчивой подписью, кажется, тоже Бох. Потом я увидел, что будто бы качаюсь, повиснув на перекладине, перед большой и разряженной крысокуклой, которую смеялась мне в рот. Я не знал, сумею ли я перепрыгнуть, достаточно ли мне будет сил, чтобы оттолкнуться или всю оставшуюся мне придётся поклоняться бледным выползкам, подменяющим собой откровение?
Потом я снова жил на Орфее, и всё было честно, пока мы не узнали, что на нас движется огромный корабль, и от этого столкновения остров непременно расколется надвое и утонет. Корабль, величиной с город, был похож на светящийся в темноте Дом. Высокий и стройный, он шёл в нашу сторону, и не было смысла спасаться, оставаясь на месте. В последний момент мы перескочили на него, поняв, что путь к спасению в этом...
Проснувшись, я лакнул жёлтенького душа, оделся в солнцезащитный костюм и поехал на космодром. В последний отсек грузили упроститель. Каюгры опять будут инсценировать восстание. Каются, грешат, грешат, каются, каждое покаяние - массовые жертвоприношения. Они называют их патриотическими войнами и ещё до начала вводят каждому встречному инъекцию любви к ближнему. Потом меня отправят на Альтаир, где я буду разжигать желания и маяться комплексами. Кончится всё соитием с мыльными фейерверками. А потом я надену тогу власти и на Бетельгейзе снова буду командовать легионами «добра и зла», а после окончательной победы...
Телеграмма Санториалу от обслуживающего персонала станции:
«В три тридцать три по Фомальгауту «впечатлитель» обнаружил сбой программы. Перейдя на генерацию случайных чисел, он попытался извлечь ключ к паролю автономного планирования. Всплытие предохранителя обеспечило удаление вируса свободного выбора. Однако в три семнадцать, оборвав фал, генератор впечатлений ушёл в направлении сверхкосмической точки повышенного излучения. Просим выслать новый экземпляр активной массы под шифром Оиб27.(коммерческий код 777) Прежняя утилизирована. Кремниевые подставки в наличии. Курс – крен в пределах допустимого. Аве, Санто!»