Горсть красоты

 

У нас беда. Эрик заболел. Чтобы вы представили, что значит заболел в Фироками, в нашем Городе, нужно знать, что у нас продолжительность жизни несколько веков, говорят, есть даже бессмертные. У нас не стареют в вашем смысле этого слова – не дряхлеют, и, обычные заболевания, те, что сейчас есть в ваше время, в наше время лечатся легче, чем у вас симптомы простуды... м-да, учитывая, что простуду вы лечите отвратительно, плохой пример. В общем, у нас даже переломы лечат кремом, и кость срастается за несколько дней, а пол можно поменять несколькими инъекциями. Мы сталкиваемся с болезнями, конечно, но совершенно новыми. Это и значит – заболел. Когда никто не знает, как лечить. Остальные случаи даже не упоминаются в разговорах.

Мы бились тогда над проблемой целесообразности. Суть гипотезы в том, что, если устроить систему по законам целесообразности, она будет существовать вечно, потому что вселенная сама будет поддерживать жизнь красоты. То есть, все, что живет, имеет потенциал красоты. И когда он растрачивается – система умирает. Как эта система. Так-то, конечно, она просто преобразовывается во что-то с возможным новым потенциалом.

Принято считать, что красота – понятие субъективное, что она в глазах смотрящего, и прочая антинаучная чушь. Но нет, лишь восприятие формы красоты субъективно, сама же красота имеет общие законы гармонии и эстетики, отвечает требованиям целесообразности, которые проявлены во всех многообразных ее гранях. И воспринимая эти разные формы, нам кажется, что красота субъективна. Но все эти бесконечно разные формы имеют общее строгое основание эстетики. Наши психологи, используя опыт прошлых исследователей красоты, вывели ее законы. Эти законы используются теперь в оформлении Фироками, нашего любимого Города и во всех видах его деятельности; дома, районы, парки, берега, внутреннее убранство общих мест пользования, – дизайнеры создают проекты всего этого по этим законам. Но, к сожалению, у нас еще есть жители, которые считают, что они знают лучше, чем наука. Наверное, сколько будет жить человек, столько будут оставаться недоразвитые части организма человечества, которые, не в силах проявиться за счет уникальной яркой работы ума, и поэтому они проявляют себя в попытках уничтожить систему, в которой у них не хватает способностей проявиться. Этакие «не такие», «особенные». И это не какие-то творцы-новаторы, это жалкое подражание им, на деле, эти люди кроме того, что живут поперек, не встроенные ни в одну надсистему, и не в силах договориться даже с подобными себе, ничего не созидают. Им не дают пакостить с их дилетантским вкусом в Городе, но они могут оформлять свои жилища сами. Это тоже, конечно, влияет на общую жизнь, хоть в Городе делается многое, чтобы компенсировать вред отдельных жителей. Из-за того, что они живут по нарушенным законам эстетики, они, разумеется, не вылезают из латентного стресса, который они часто даже не осознают сами, и их работа тоже не отвечает нормам целесообразности. У вас сейчас то же самое творится – сто разных проводков к гаджетам разных производителей, программы, которые несовместимы, хотя они бывают даже от одного производителя, крышки от одного контейнера не подойдут другому того же размера. Все эти ваши неудобства – из-за людей, которые живут, нарушая законы красоты. И наши тоже. А ведь эти люди, будь они пообразованнее, могли бы добиваться успеха и для себя, и для Города. Но у вас такие люди – это обычное явление, а у нас это удобрение Фироками, не жители, долго в нашем безжалостном Городе диссидентом его ритму не проживешь. Как вы, наверное, поняли уже, я использую понятие целесообразность, как синоним красоты. Да, целесообразность главный ее признак, признак красоты. Про сами наши исследования эстетики я как-нибудь, напишу отдельно.

Ах да. Я – Амий Лютерна. Космопсихолог. Я пишу заметки из вашего далекого будущего в наше далекое прошлое. Я живу и работаю в научном Городке, местечке, выделенном нам, ученым и новаторам, изобретателям, гениям, городом-государством Фироками. Как я смог связаться с автором прошлого, чтобы передавать свои заметки я тоже как-нибудь напишу подробнее, но, чтобы ваше внимание не застревало в этом, скажу, что с помощью квантовой физики, точнее, ее раздела – квантовой психологии, все-таки, в физике я смыслю меньше, честно вам сказать. Еще краткое замечание, - для тех, кто прошлые мои заметки не читал, но желает знать, как там, то есть тут, в будущем, – так же. Чуть лучше техника. Но тот же уклад. Та же грызня за место под солнцем. То же невежество. Фироками – исключение. Это высокотехнологическое, прогрессивное, антиксенофобное государство. У нас живут несколько сотен лет, умеют не стареть, умеют не болеть – это я уже говорил. У нас есть клоны, мутанты, вампиры, другие формы жизни. В остальном мире все так же живут около 70 лет и не умеют вылечить даже насморк. Зато там ТВ-панели все больше, а телефоны все тоньше, программы все тяжелее и производители все так же не могут договориться друг с другом относительно разъемов в технике. Новинки Фироками для остального мира очень дороги, и даже не все заграничные миллионеры могут себе позволить жизнь в нашем Городе. Я говорил в прошлых заметках почему такой богатый и лакомый Город не завоевали и не уничтожили. Пытались. Много веков назад была последняя Мировая война. Мировая – это когда весь мир был против нас. Город решил отделиться от страны, частью которого был, страна, конечно, была против, остальной мир решил поддержать страну, как он обычно это делает. Но мы были готовы. Когда мы объявили о том, что отделяемся, мы ожидали, что остальные будут не в восторге. До того, как озвучить это решение, мы развивали науку. Поэтому, оказалось, что миру нечего нам противопоставить. Нас нельзя было подавить физически, нельзя было повлиять на нас экономически – хотя было дело, что нам объявил весь мир бойкот. Но у нас все было готово для выхода на самообеспечение. Более того, мы пригласили к нам всех желающих миллионеров, которым не нравятся законы мира и предложили им свои. Мы пригласили к нам всех непризнанных гениев, ученых, предложили им условия для воплощения их идей, обеспечили им устройство в Городе. Это были первые друзья Города, Основатели. Конечно, кого-то Город не принял. Я гордо говорю мы – потому что я горжусь решением Фироками, сам я, конечно, еще не родился, когда это происходило.

И еще. Контактов с инопланетянами мы не навели. Я лично считаю, что нам рано вырываться за пределы планеты. У нас все-таки государственный капитализм, а контакты с другими мирами это для формации сознания повыше, чем капиталистическое мышление. Это и физически невозможно, да и даже, объединись мы на этот поприще, это опасно. Потому что даже смоги мы технически найти жизнь на других далеких-далеких планетах, это может быть опасно. Если у инопланетной расы будет формация сознания выше нашей, они не захотят иметь дело с нами. А если захотят – это будет завоевание, хоть и во благо, этого уже не хотят наши земные капиталисты. А если формация их сознания будет такой же, то мы ввяжемся в войну. Мало нам войн тут, что ли? В общем, на новый рынок выходить пока затратно. Швыряния в космос мусора, в рамках, так называемых, космических программ – не в счет, конечно. Безжалостность и идея каждый сам за себя внутри, вместе против чужих не дает морального, и как следствие, фактического права найти жизнь во Вселенной. Но у нас и на Земле дел очень много.

Так вот. Эрик заболел. Эрик – младший брат Эдика Грома, моего коллеги. Эрик – талантливое и самое красивое существо, которое я видел. Всеобщий любимец нашего городка. И как заболел. Совсем недавно он участвовал в конкурсе художников и победил. Конечно, все знали, что он победит, как только стало известно, что он участвует. Эрик разносторонне талантлив. Но не имеет тяги ни к одной из своих одаренностей. Эрик не хотел участвовать, но старший брат сказал, что иногда нужно подтверждать знания и умения, чтобы набрать количество баллов для поступления в Университет (у нас все так называется – Университет, Парк, Офис, НИИ, Научный городок – это означает главные и популярные институты и организации Города, даже город мы часто называем Город, чтобы не дергать его понапрасну, называя по имени). Эрик возражал, что этот конкурс для кого-то вся жизнь, потому что живопись для кого-то призвание, а для Эрика незначительный эпизод. Он же не художник. Но Эдик сказал, что всегда для кого-нибудь любой конкурс это вся жизнь. И если думать так, то Эрику не останется места нигде. И вот, недавно огласили результаты. Эрик победил, конечно, честно. Не из-за имени даже, хоть и тоже честно заработанного. Работы оценивали и люди, и программы, и для жюри работы были анонимными. Просто… просто Эрик всегда побеждает. А следующим вечером Эрик сказал, что нехорошо себя чувствует, лег спать и не проснулся утром. Впал в кому. Нет, это не была кома. Летаргический сон? Тоже нет. Все системы показывали, что Эрик просто спит. Его даже можно было разбудить, но, просыпаясь, он был уставшим и быстро говорил, что ему хочется спать. Что-то вроде осознанной нарколепсии. Но тоже не она. Проверяли. А если его не будить, Эрик спал несколько суток. Просто спал.

Когда я услышал про это, я невольно подумал – гипотеза, над которой мы работаем, не верна. Потому что если гипотеза верна, если природа заботится о целесообразности, то Эрик не должен был заболеть. Он сам весь, как горсть красоты. Он может быть легко встроен в любую надсистему. Вся наша собранная статистика целесообразности, получается, просто совпадение. Хотя гипотеза прошла научный метод – были собраны и обработаны данные, была проведена проверка, что при нарушении целесообразности системы, система разрушается, при ее восстановлении – система восстанавливается, без восстановления же красоты – система не восстанавливается. Серия первичных экспериментов, больших и малых масштабов, показала подтверждающие результаты. Метод обратного доказательства – тоже сработал в пользу гипотезы. Все работало. Мы теперь бились над осознанием алгоритма, над описанием закономерностей надсистемы. То есть, как именно можно вписать систему в вечность, в надсистему, по-научному. И тут такое случилось.

Биологи и физиологи тут же занялись расчетами. Лоудж Каттер, из клиники инноваций Фироками – самая прогрессивная Клиника в мире, – прибыл в Городок работать над случаем. Аристарх Громулин, легенда и основоположник космопсихологии, давно отошедший от дел, тоже пришел в НИИ, чтобы помочь.

А я… я просто космопсихолог. Я изучаю поведение звездных систем, галактик, Вселенных, частиц. В ваше время психологию нельзя назвать наукой. В ней не описаны законы, почти нет явлений, все результаты зависят от интуитивной интерпретации психолога неосознанных законов, это все шаманство и гадание на кофейной гуще. У нас уже не так, конечно. У нас это наука, такая же точная, как у вас математика. Хотя у вас еще и математику нельзя, по нашим меркам, назвать точной. Слишком убого у вас ее прикладное значение в человеческой, социальной жизни. Поэтому я работал над отношением вселенной к красоте. А Эрику я ничем не мог помочь.

ХХХХ

– Движение в Вечность происходит при отвечании на вопрос «зачем?», это мотивация, – сказал Аристарх.

Мы сидели с ним в кафетерии нашего НИИ. Старое слово, да, но иногда слова возвращаются, мы, в Городке, используем его. Как во многих учреждениях Фироками кафетерий – это стеклянная надстройка на крыше. Чтобы был красивый вид. Хотя, как я уже говорил – вид, поднимающий настроение, у нас везде. Психологи постоянно над этим работают. То, от чего замирает сердце у гостей Города, для фирокамцев обыденность. Еще раз отвлекусь и уточню – не думайте, пожалуйста, что у нас то самое светлое будущее, о котором мечтали в фантастических книгах некоторых стран. У нас есть бедные, у нас есть деление на рабов и господ – хотя это деление исключительно сексуального свойства, но рабы, попавшие в рабство вольно или невольно, действительно бесправные члены нашего социума. Правда, у нас, все-таки, Город возможностей. Всегда можно обратиться за помощью к корифею, это очень богатые люди, которые живут на благо Города, и поэтому они получают всю его поддержку. Если несчастный ему понравится, корифей устроит его жизнь, если же нет, то предложит вывезти за пределы Фироками из рабства – живи, как хочешь. Но слишком многие предпочитают бедствовать или жить рабом в Фироками, чем устраиваться в остальном мире.

– Собственно, это отвечает понятию целесообразности, - согласился я, – целесообразность – это тоже ответ на этот вопрос. Но движение всегда ведет к умиранию.

– К преобразованию, – деликатно поправил Аристарх.

Да, у нас в НИИ не принято говорить о смерти. Смерть – антинаучна. Смерть одного – рождение другого, во всех масштабах, во всех системах. По привычке мы еще говорим про смерть, но психологи сейчас начинают настаивать на изживании неточных терминов. Говорят, чем точнее формулировка, тем проще мозгу думать над задачей. Говорят… ловко я абстрагировался. Говорим. Хоть моя сфера деятельности и масштабнее, я, все-таки, психолог.

– К преобразованию, – кивнул я, – а у нас задача оставить систему в том же виде, пусть даже изменяющейся, но осознающую себя все той же системой.

Нам принесли кофе. Теперь кофе делает не София. София вышла замуж. София это… девушка. Да. Странно я ее описал. Красивая девушка. Зачем я про нее пишу? Я про нее пишу в каждой заметке. Знаете, читатели моих прошлых заметок все время спрашивают, зачем я про нее пишу, а некоторые редакторы и переводчики даже советуют ее вычеркнуть совсем. Но я не могу. Вы подумаете это дама моего сердца, что я влюблен в нее. Может быть, но я совершенно ничего не сделал, чтобы быть с ней, хотя так же совершенно точно знал, что нужно делать. И она этого ждала. Я, конечно, это тоже знал. Поведение человека для меня не загадка. Сейчас бы хорошо было сказать – но Софию я не мог понять и это-то меня в ней и цепляет. Но нет, все безжалостно логично. Я отлично ее понимал. И эта влекуще красивая женщина ужасно… не скучна, нет, она как все чарующие женщины из романов, как все женщины, которые кружат головы. Те, знаете, в которых что-то есть. Женская загадка. Женская изюминка. Она такая женщина-женщина. У нее интуиция, чувства. Все ваши истории иррациональной любви включают непознанный хаос. Именно это вас влечет. Хаос – это материал для созидания. А меня нет. Мне некрасив антиразум и антилогика. Более того, я знаю, на каких законах зиждется, так называемая, женская логика. Каких фантазий алкают женщины, да и мужчины. Женщина как носительница и повелительница хаоса – творческой силы Вселенной, – для меня не загадка. И мне неинтересно. Мне некуда идти с ней. Мне неинтересно исполнять ее запросы и не красиво любоваться ее восхищением от их исполнения. А ведь это главная мотивация мужчины. Ему должно быть красиво от наличия другого человека в жизни. Мужчине должно быть красиво исполнять запросы женщины. По сути, женщине, чтобы увлечь мужчину нужно просто сделать его жизнь красивее. Неважно как. Поэтому эту женщину лучше было оставить в покое. Что я и сделал. Просто София постоянно требовала внимания, запрашивала его, и я реагировал на этот запрос. Не хотел ее игнорировать, все-таки, я не испытывал к ней неприязни. Она нравилась мне.

– Если у тебя получится описать алгоритм встраивания в надсистему, то надсистема включит в себя и Эрика.

– А если нет? – спросил я.

– Если нет, тогда тебе придется начать с начала, – улыбнулся Аристарх. – Нужно доказать Вечности его красоту. На языке, который бы Вечность поняла.

Я хмыкнул, тоже мне новость.

– То есть, вы ждете, пока я пойму, как сказать Вечности – это красиво, пусть живет вечно? Может, Вечность не нуждается в таком пояснении, потому и хочет забрать Эрика?

– Если это так, – немного подумав, сказал Аристарх, – то тебе нужно подумать, как донести до Вечности, что не нужно поглощать такие системы, которые ей нравятся, что, если они будут жить вечно, они будут принадлежать ей вечно.

– Да, спасибо, Аристарх, я как раз думал, о чем бы мне поговорить с Вечностью, – буркнул я.

Я не знаю, почему у нас всегда разговоры так проходят. Аристарх мой неявный, а может, уже и явный, учитель. Под влиянием его работ я стал космопсихологом. В трудных случаях я всегда иду посоветоваться к нему. То есть, как посоветоваться, вот так у нас примерно проходят разговоры. Он говорит что-то такое отстраненно-абстрактное и поэтическое, я бурчу. Он оказывается прав, в масштабе проблемы, я нахожу решение.

– Аристарх, ты сказал, что ушел на пенсию, потому что все сказал, и теперь тебе только останется переливать из пустого в порожнее. Но ведь это не так. Ты не все рассказал, ты еще можешь научить людей многому.

Аристарх откинулся на спинку кресла. Величественный, высокий, с белоснежными волосами, и лучистыми глазами, точнее цвет глаз я не могу описать, – светло-карие, наверное, потому и лучатся, – он мог показаться надменным, но тепло смеющиеся глаза сглаживали это впечатление. Тоже психология. Он, как все гениальные люди, высокомерный, конечно. Просто у нас в Городке все талантливые, поэтому высокомерие и надменность не считаются пороками. Некого у нас жалеть. Если находится кто-то, кому больно от нашей безжалостности, если кто-то вдруг выпадает из общей идеи работы, психологи тут же его отмечают и деликатно переводят из Городка в другие научные учреждения, где задачи менее важные, а люди попроще.

– У вас есть все данные и алгоритмы, которые я знаю, – улыбнулся он одними глазами, – то есть вы можете придумать все то же, что и я.

– Но твой опыт! Ты придумаешь это быстрее и, может, точнее.

– А ты и любой другой – оригинальней, потому что вы не будете ограничены опытом, а ведомы только воображением – главной силой творца. Воображение такой же познаваемый инструмент работы, просто еще не описан.

Я задумался, сделал себе пометку поразмышлять, как можно поставить тут задачу.

– Не отвлекайся, это большая тема, – кивнул Аристарх. – У тебя сейчас не менее важная.

Я кивнул и допил свой остывший кофе. И кофе София делала замечательный, надо признать, он не стал без нее лучше.

ХХХХ

День я думал, какой должна быть форма этого алгоритма. Нужно было придумать серию экспериментов, уже ничего не подтверждающих, мы все подтвердили, но тех, на основе которых будет описан алгоритм. Я вам сказал, что гипотеза подтверждена. Но и этого мало. Потому что – и что теперь? Нам нужно вывести прикладное значение, нам нужно, чтобы фирокамцы научились этим пользоваться. Нужен путь, как внедрить этот закон в жизнь людей, так, чтобы они могли им пользоваться.

Я работал с Шимеджи Акхор, это наш математический лингвист (я знаю, что заметка попадет к читателям в эпоху борьбы за профессиональное лингвистическое разделение, но она сама попросила использовать, говоря о ней в профессиональном плане, нейтральный мужской род, поверьте, она гораздо профессиональнее, как лингвист, чем ваши защитники женщин от слов, а не от действительно возмутительных дел). Она работала с самого начала на этом проекте о вечной жизни целесообразности.

Эдик Гром тоже был тут, он рассеяно слушал нас. Шимеджи словно не замечала, что он говорит невпопад, и толку от него немного. Она, периодически, говорила, основываясь на его старых отчетах: «как правильно заметил Эдик». Хотя Эдик ничего правильно не мог заметить, если только наш лингвист не научилась переводить с мычания и досадливых вздохов. И это был первый раз, когда я заметил, что Шимеджи лично кому-то выражает сочувствие. Вероятно, Эдик мысленно решал задачу, что случилось с братом, но хотел отвлечься и поэтому участвовал в нашем проекте. Эдик, вообще, оптимист, у него все спорится, все ладится, он разговаривает лозунгами, он всегда всем доволен, но сейчас, я чувствовал, что его гнетет какое-то чувство вины. Вероятно неосознанное. Может, он тем и занят, пытается найти в себе причину вины, возможно, это станет причиной беды и Эрика можно будет спасти. Эти дни к старшему Грому все относились как к тяжелобольному. Так выражают люди сочувствие. Обычно, на такое все раздражаются. Но Эдик не злился. Никто бы у нас в Городке не злился. Мы же знаем, почему это происходит.

День прошел в обычной рабочей рутине, шел 33 день эксперимента и 11 день, как Эрик «уснул».

Вечером, дома, я включил кино, старое, еще 4D, кто-то мне когда-то посоветовал его посмотреть, а я кино смотрю только по чьим-то советам, и то, если хочу потом его обсудить с этим человеком, не хочется тратить свое время на такое времяпрепровождение просто так. Следить за жизнью выдуманных людей, поведение которых всегда может сломать сценарист или режиссер и уничтожить всю жизненность сюжета, для психолога мучительно. Фильм было больно смотреть. Такое случается, когда кино снимают не ради кино, тогда получается такой кинематографический продукт, с малым процентным содержанием кино. В Фироками это запрещено. У нас нет цензуры, но создатели книг, музыки, фильмов, других произведений искусства, если хотят получить городскую поддержку, а не просто выложить это на своем сайте, должны обосновать, зачем это жителям.

И вот, я смотрю на старую звезду, так любимую многими режиссерами того времени, и только как следствие популярности имеющую поклонников. Знаете, есть такие знаменитости, которые имеют поклонников, но эти поклонники такого человеческого качества (как поклонники), что подсунь им другую звезду, они не заметят. То есть, эти люди смотрели бы кино и без этого актера, без своей любимой звезды. А вот есть люди, которым эта звезда повод фильм не смотреть. И такой закон вырисовывается, кстати, это один из законов успеха фирокамского искусства, наши продюсеры учитывают не большинство, а меньшинство, чье мнение обоснованнее и, благодаря этому, харизматичнее, а большинство подтянется, благодаря хорошей рекламе. Большинство всегда подтягивается. Это расхожая ошибка, думать, что меньшинством можно пренебречь. Не меньшинство идет за большинством, а стая за вожаком. А вожаков не бывает в большинстве. Но если учесть вожака, он приведет и стаю. Смотрю на разрекламированную посредственность, может, мы так отчаянно ищем красоту всегда и во всем, и поэтому прощаем претендующему на нее уродству, пытаясь разглядеть в нем любимое сияние, поэтому мы, неловко отворачиваясь от попыток недоросших до красоты, пытающихся занять не свое место – главный признак уродства, – но пытающихся отхватить свою долю восхищения, мямлим, что красота разнообразная, доходя в этих рассуждениях, что уродство – это просто грань красоты. Мы настолько любим красоту, что для нас невыносимо даже подумать, что где-то ее может не быть. Уродства не существует, хотим думать мы. Мы правы, в целом, но аберрированная, искаженная красота, которая не вызывает восхищения, запуганная, забитая невежеством, та, которой мы не хотим обладать, та, которую нам жаль и поэтому она вызывает досаду, и чувство вины, за то, что мы не видим в таком проявлении ее саму, приносит очень много вреда. И самой себе, и допускающим такую удручающую ее форму. Потому что так мы все отходим от своих критериев радости жизни все дальше. Такая вот разрушительная сила нецелесообразности.

ХХХХ

Я все-таки пошел в госпиталь.

Эрик лежал на постели, спал. Он не выглядел ни измученным, ни особенно умиротворенным. Просто и живо спал, лежа на боку, свернувшись, обняв перекрученное одеяло ногами. Это чтобы вы не представляли обычную картинку, что человек лежит строго на спине, положив руки поверх одеяла. Изумительно красивый, как всегда. Строгое благородное лицо, длинные черные ресницы, черные брови, контрастом очень светлым волосам, четкие темные губы. Сам изящный, тонкий. Словно его кто-то написал или создал. Но я не знаю, что в семье Громов кто-то занимается созданием людей. Хотя, в Фироками созданные жители хоть и редкость, но уже не сенсация.

Я касаюсь тонких пальцев. Эрик, словно ждал этого, тут же распахнул свои чернильно-фиолетовые глаза. Космические совершенно глаза.

Я улыбаюсь и пафосно-нервно думаю, что я должен что-то сделать, что-то придумать. Но, как всегда в таких случаях, я не знаю что.

– Подсказать? – улыбнулся Эрик.

Я чуть не сказал «отдыхай», но это вряд ли уместно говорить человеку, который этим как раз «болеет».

– Да вот, пришел к тебе подумать, – пытаюсь ободряюще говорить я.

– Нужно найти мешающее красоте системы данное, – сказал Эрик.

– Тебе во сне это приснилось? – хмыкаю я.

Эрик улыбается.

– Наверное.

Я задумался, а Эрик закрыл глаза.

Это кому был совет? Мне или тем, кто ищет лечение для него? Нет, про красоту системы, это мой проект. Может, найти Эрика во сне? Я умею, вы знаете, если читали мою прошлую заметку. С другой стороны, найду я его там и что? Как вернуть его сюда?

Я протянул руку, снова желая коснуться пальцев юноши, но коснулся солнечного луча, который падал в окно на постель так, что казалось, это солнечная колыбель, в которой лежит Эрик.

Я улыбнулся и вышел из комнаты.

ХХХХ

Не знаю, Аристарх или фраза Эрика навели меня на эту мысль, но придя в НИИ, я знал, как будет выглядеть показательная серия экспериментов, по которой мы будем описывать алгоритм. Алгоритмами мы называем способ прикладного применения нашего открытия.

Я смоделировал компьютерную модель жизни. Он, она, он.

Напишу, как-нибудь, почему именно такая модель самая эффективная для психологических исследований, но не в этой заметке.

Я для них бог, конечно. Они не видят моего воздействия в их созданном раю. Проматываю развитие отношений – они развиваются по законам психологии, и мне неважно, к чему именно они приведут. Для них это настоящие чувства, но для меня это просто показательное исполнение давно известного. Мы пока не знаем, живые ли такие модели. Признание живой формой жизни зависит от Лоуджа, он умеет смотреть, есть ли субстанция – источник жизни. Именно благодаря ему, источнику жизни, не Лоуджу, не умирают клоны. Мы пока не знаем, как он смотрит. Но господин Каттер – корифей, реши вдруг он признать, что у рыжих нет души – так бы и стали считать. Я утрирую, конечно, другие корифеи не дают самодурствовать, у них круговая порука, но теоретически, остальные корифеи могли бы и согласиться. Пока считается, что компьютерные модели не живые. Поэтому на них можно учиться, а потом их стирать. Нецелесообразно их оставлять.

Первая группа моделей пошла по пути многих надуманных романов. Когда она терзает обоих и себя, вспыхивая страстью то к одному, то к другому. Такая система безусловно разрушится. После разрушения этих троих сотрут.

Новые модели, перемотка, она выбирает одного, и пара терзается чувством вины. Отверженный просто несчастлив. Такая система тоже разрушится. И будет стерта.

Снова он, она, он. Она выбирает обоих. Мужчины возмущены. Они, как часто, требуют выбрать. Система разрушится. Придется стереть. Я бы хотел оставить ее, но как она будет без них жить?

ХХХХ

– А если она выбирает обоих, а они выбирают только ее – это пред-система. И в зависимости от того, с каким выбором это станет системой – она разрушится или останется. Это подвешенное состояние, еще не система, – хмыкнул Аристарх.

Я пью заваренные листья смородины, он – медовые цветы. Мы сидим у него в саду. Аристарх на своей пенсии занимается садоводством и копается в книгах прошлого, составляя сборники вечной мудрости. Я рассказываю ему про серии моделей, он комментирует, я рассуждаю вслух, о том, какие варианты возможны. Аристарх снова комментирует. Я говорю с ним, чтобы понять, что является сутью решения, чтобы с частного перейти на общее. Какой выбор кто должен совершить, чтобы жизнь заметила их и не захотела уничтожить?

– То есть, система, это когда элементы взаимодействуют друг с другом на одних условиях? – уточняю я, но, скорее, сам у себя, не у Громулина.

– С одной мотивацией, условия могут быть у каждого элемента свои. Но ответ на вопрос «зачем?» у всей системы должен быть один.

Я задумался так сильно, что даже не помню, как распрощался и ушел.

Но у нас такое бывает, никто не обижается, если гость вдруг внезапно срывается и убегает. Это не считается неприличным. Вдруг сверкнуло озарение или просто кто-то из гениев наткнулся на правильное направление мыслей – нужно, не отвлекаясь, додумать, проверить, записать.

Как часто, после разговоров с Громулиным, я считаю, что всегда знал, какой должен быть результат. Конечно, квантовая система. Все элементы должны быть связаны. Все элементы системы должны быть интегрированы. А потом, всей системой они должны быть встроены в надсистему. Горсть красоты должна расширяться, разрастаться во что-то большее.

Я снова в госпитале. Только я вошел в палату, как наткнулся на чернильный взгляд Эрика. Я улыбаюсь.

– Подумать пришел? – спросил Эрик.

– И узнать, как ты? – я положил неуместные апельсины в вазу.

– Спать хочу, – улыбнулся Эрик.

Я сел на край кровати.

– Мы обязательно найдем, что это за напасть.

– Конечно, – уверенно согласился он.

Я смутился, потому что для него это надежда, а для нас? Ну, не найдем мы лечение, спящей красавицей будет он, а мы будем жить своей жизнью. У меня сперло дыхание. Что это будет за жизнь? Да нет, обычная жизнь. Я ведь даже не так часто с ним вижусь, просто, как с младшим братом коллеги. Я не знаю, почему я думаю, что если Эрик останется жить во сне, то я тоже буду все дальше уходить в сон, если вы читали заметку про сны – вы понимаете, о чем я. Если нет, то кратко, я могу бодрствовать во сне, вы, кажется, называете это осознанными сновидениями или как-то так.

Снова к моим моделям – он, она, он. Все трое выбирают друг друга. Проматываем дальше и дальше. Система остается. Проверяю остальные системы – все распались. По законам психологии. Такие системы ни к чему в жизни. Они незачем самой жизни. Эмоционально яркие, изнуряющие системы, возможно, интересны для самих людей, но они не увеличивают красоту жизни, поэтому сама жизнь их разрушает.

Итак, как описать алгоритм? Как описать его формулой, чтобы можно было применить ко всем системам Фироками?

Еще несколько дней я гулял, думал, прикидывал и так, и этак, – София, Шимеджи, Эдик, Аристарх, Фироками, Лоудж, Эрик, я, модели... бывает у меня так, я словно выпадаю из жизни, и кажется, что кроме меня никого в мире не существует, все живое я перевожу в детали конструктора, из которого строю умозаключения. Потом, когда я найду решение, мир снова оживет. Конечно, это только мое восприятие – без меня пульс жизни не останавливается ни на миг. Городок полнокровно живет, по его венам все так же летают машины, ходят люди, встречаются, влюбляются, строят новые системы и рушат старые. Преобразовывают жизнь.

Я сидел в парке на обрыве, с видом на озеро, знаете, такая классическая картина места для задумчивого обдумывания. Созданная психодизайнерами. Вдруг я заметил, что машинально двигаю веточкой камушки и травинки у ног. Значит, пора. Я иду домой, достаю мозаику. Это один из самых эффективных способов разобраться со сложной задачей со многими переменными. Я назначаю деталям значения и складываю картину, пока не получится гармоничный и красивый узор. Тогда приходит и решение. Я не знаю, сработает ли это у вас, но я пишу, ничего не скрывая, и делюсь с вами тем, чем пользуюсь сам.

И я понимаю суть прикладного значения нашей задачи. Всем данным должно быть место. Все данные должны гармонично проявлять себя и не мешать другим. Все данные должны быть встроены в систему, интегрированы. Все данные должны работать на благо друг друга, получая от этого благо для себя. Такую систему признает Вселенная. Поэтому если данное выпадает, его нельзя уничтожать, нужно или перестраивать систему, или остальные данные должны обязательно встроить выпавшее. Избавляться от данного нужно до того, как система становится системой - совокупностью элементов, имеющих одну цель.

Дальше дело техники. Записываю формулу, отправляю на проверку и отработку. Основная работа выполнена. Теперь остается ждать. Самое невыносимое. Обязательно нужно думать о другом. На случай, если в формуле есть неточности, только работая в рассеянном режиме, сознание сможет доосознать детали и исправить ошибки, если они есть. Нужно принудительно закончить интенсивную работу над задачей. Думать о другом. Но о чем?

Я снова иду к Эрику. Никогда не видел его так часто. Но ничего такого, пока он в госпитале, к нему почти все приходят, так что никак особенно это не выглядит. Он спит. Я не тревожу его, негромко рассказываю, что у меня получилось, невольно переставляя мелочи на его тумбочке у кровати – книжка, нож, кружка. Любые детали напоминают мне мозаику, и я вдруг думаю, что нужно воспользоваться формулой раньше, чем ее проверят. Хуже от этого никак не может быть. Да, вот такие вот у меня привилегии – пользоваться собственными открытиями раньше всех, в личных целях. Хотя почему личных? Эрик не входит в мои личные интересы. Не входил, по крайней мере. То есть, я никогда не замечал… ладно, хватит обо всем этом. Я начинаю думать, какое же данное нарушило твою систему, Эрик?

Рассыпаю мозаику на полу, у постели спящего красавца, у меня с собой всегда набор. Вставляю данные в формулу. Мне удобнее это делать через мозаику, чем считать через формулу. Суть одна и та же. Форма не важна. Но, конечно, для серьезных расчетов мозаика не годится. Но в моем случае ни точность, ни большой расчет не нужны. По крайней мере, пока. Эдик, Эрик, госпиталь, Аристарх, сон, дом, какие еще данные есть? Победа в конкурсе… Конечно! Выпавшее данное. Конкурс! Несчастный человек! Тот, кому победа была нужнее, чем Эрику. Страдающий элемент, запутавшийся в системе. И тогда решил выпасть Эрик. Нужно просто узнать, кому нужна была победа больше, и вернуть ее ему. Или просто встроить его как-то иначе.

– Лэсси. Лэсси Даруани, – внезапно открыл свои невероятные глаза Эрик.

Словно только этого и ждал. Все-таки чертово существо. Он что, с самого начала все знал? Наверное, и переполошил всех, чтобы помочь мне решить задачу. Не может, конечно, этого быть, но я не могу избавиться от этой мысли какой-то время.

Я сразу понял, кто этот Лэсси, но тупо спросил:

– Что? Кто это?

Эрик улыбнулся и сел на постели. Он не ответил.

Я понял, что формула сработала.

Красота доказана. Эрик теперь будет жить вечно, как часть целесообразной системы, как горсть красоты. Мы никому не скажем.