Кровь на наших серверах

Заряд заканчивался.

 

Коляску с ребенком пришлось толкать по старинке вручную. Стельки, куртка, перчатки — тоже собирались с минуты на минуту отключиться, и оставить Анну на съедение промозглой городской зиме.

 

Жирная крыса копошилась в мусорных бачках напротив подъезда. Унюхала что-то в горе пестрых нарядов, оставленных для бездомных. Снежинки вцепились в облезлую шерсть.

 

Годовалый Никита робко засопел в коляске. Анна приоткрыла занавеску. Спит. Его пухлое лицо выражало блаженство доступное только самым маленьким детям.

 

Хвост крысы торчал из рукава старомодного пиджака начала двадцать первого века. Рукав всосал хвост как макаронину. Маленький бугорок пробежал под лацканом. И крыса довольная выскочила позади кучи. Крохотные зубы сжимали кусочек какой-то омерзительности, похожий на человеческий палец.

 

Вспышка. Тонкая нить света рассекла крысу.

 

Парочка местных ребят выстрелила из самодельного лазера, который теперь заряжал конденсаторы. Низкий гул поднимался от сопрано, достиг фальцета и аккуратно растворился за пределами человеческого слуха.

 

Крыса ползла на передних лапах, вычерчивая алую полосу на грязном снегу. Хвост и задние лапы, отлетевшие в другую сторону, судорожно взбивали воздух, а потом вдруг затихли.

 

— Эй, Алло! — крикнула Анна. — Нормальные?

 

Двое обернулись, и — она видела такое впервые — их лица побелели, слившись по цвету с сугробом позади. Коротышка в дутой куртке отступил на несколько шагов и, смотря в пол, зачем-то произнёс:

 

— Простите…

 

Они уставились на третьего, светловолосого, без шапки. Расстегнутая куртка прожжена на плече.

 

— Не бойтесь, она не живая. — сказал он расслабленно и посмотрел торчащими в разные стороны глазами.

 

Белобрысый положил лазер, если лазером можно назвать самоделку из китайских плат, купленных в переходе, прямо на алый снег.

 

— Не живая?!

 

Усилием воли Анна расслабила пальцы, которые изо всех сил сжимали ручку коляски. Никита закряхтел — уловив тревожные интонации в мамином голосе.

 

Ветер донес запах жженого пластика, озона, и курицы-карри. После чего она больше никогда не заказывала индийскую еду, которую так полюбила после просмотра старых американских сериалов.

 

Белобрысый поднял затихшую крысу, просунул пальцы в живот и дернул. Анна отвернулась.

 

— Боже. — Прошептала она

 

— Вот видите. Не живая. А не живая — не жалко.

 

По его желтому пуховику стекали красноватые капли. Он походил на сову из древнего мультика про винни-пуха, сжимающую в пальцах шнурок. Только его пальцы сжимали металлический хребет, ощетинившийся чипами и разорванными проводками. Анна приметила там пару коротеньких сервоприводов.

 

Белобрысый как будто показывал новую игрушку. Он улыбался, и даже скорее гордился собой.

 

Она не нашлась, что ответить. И все крутила эту мысль в голове, крутила и крутила, когда поздоровалась с Гришей, выходящим из подвала. В голове звучала странная песенка с одним лишь словом: “уроды”. Это был и куплет, и припев одновременно.

 

Задние лапки взбивают воздух — эта картинка беспричинно вспыхивала, когда она зашла в тишину квартиры, когда ставила на зарядку коляску, когда искала зарядку для перчаток, и поставила чайник лишь после того, как на зарядку поставила маленького Никиту.

 

***

 

“Может быть это и ничего. Мальчишки.” — думала она, смотря как ворона бороздирует небо между многоэтажками. Анне нравилось смотреть на небо.

 

Каждый день она не уставала радоваться, как ей удалось достать квартиру в таком хорошем массиве. Дома тут поднимались не выше шестидесяти этажей, и даже из квартиры она видела облака и порой даже грелась на солнце.

 

Ворона закружилась, камнем бросилась мимо бесконечной череды окон, и вдруг расставила крылья. Поток ветра поймал её по поднял. Ворона просто играла.

 

Мгновения светящихся нитей прорезали воздух. Луч оставил на сетчатке Анны длинную полосу, расширяющуюся по мере того, как луч поднимался все выше и выше в облакам. И крейсерам за ними.

 

Два пера, срезанные лазером закружились, и ветер унёс их в холодный колодец двора. Ворона завиляла, словно убегая от воздушной погони. Но без части хвоста полет теперь давался ей с трудом и не приносил никакого удовольствия.

 

***

 

Найти, где живёт Белобрысый труда не составило. Пара брошенных вскользь фраз:

 

— А ты про того блондинчика с лихим глазом? На восьмом этаже который?

 

— Да, забыла тридцать восьмая у них квартира? — Спросила Анна у соседки в лифте.

 

— Сорок пятая вроде.

 

Анна пыталась разобраться, что скажет его родителям. Обратиться в полицию показалось предательством.

 

Пусть и виртуальная, но она тоже мать. Пусть Анна воспитывала механизированное чудо, сцеживая в облачные сервисы тактильный и чувственный опытм. В какой-то мере она была даже большей матерью, потому что заложенное ей воплотится в множестве других поколениях детей:

 

— Если все удастся, то мы будет обучать детей прямо на в заводе, используя специальные выборки. Тут вы нам очень помогаете. — сказал куратор программы.

 

Ситуация усложнилась, когда она зашла с Белобрысым в лифт. Парнишка лучезарно улыбался, а она не знала в какой из глаз ему смотреть, и постоянно отводила взгляд. Из подвала пахло чем-то гнилым.

 

Взгляд упал на небольшое отверстие под ухом, такое-же как у Никиты, только более старой модели.

 

Белобрысый и сам был одним из “совершенных”. Значит он по вечерам тоже подключался к той же сети, и передавал чувственный опыт, который в свою очередь получал её Никита. И все другие дети.

 

Теперь в ней по другому заиграла брошенная в тот день фраза.

 

“Не живое, не жалко.” — так сказал он, когда разрезал крысу. Она вспоминал это, рассматривая ушной разъем. Кто это сказал ему? Отец? Брат? Одноклассники?

 

Парень оттянул воротник, чтобы она могла получше рассмотреть:

 

— Нравится?

 

***

 

В электробусе с ней заговорила девушка с соседнего места.

 

Анна сняла наушники:

— Что, простите?

— Классная сумка. — сказала пассажирка.

— У вас тоже. — ответила Анна.

 

Они похихикали, и как бы чокнулись своими как две капли воды похожими клатчами “диор”.

 

— Ох, спасибо вам. — сказала Анна.

— За что?

— Да-а-а, настроение… — она потрясла рукой показывая какое оно не к черту. — Вы меня хоть развеселили. Я Анна. — сказала она и посмотрела в искрящиеся глаза своей собеседницы.

— Меня тоже. — сказала пассажирка, не скрывая удивления.

— Шутите?

— Нет никак. Вот посмотрите. — собеседница открыла профиль в инстаграм, в котором значилась как Анна Понарошкова.

— Может быть мы ещё и в одном доме живем?

— И в одной квартире.

— И вообще мы клоны.

 

Повисло жутковатое молчание. А потом они синхронно приоткрыли удивленые рты, и опять весело рассмеялись.

 

Клоны не клоны, но гуляя по району они успели все сравнить, и оказалось, что им нравится одинаковые фильмы, одинаковый ноиз, одинаковый лак: “Синий бархат”.

 

— Его почему-то уже не продают. — Пожаловалась Анна, когда они оказались у дома.

 

Белобрысый хулиган смотрел как фонари посыпают асфальт снежинками. Из внутреннего кармана распахнутой куртки торчала рукоять самострела.

 

— Ах ты сволочь такая… Стоит тут значит..  - бросила вторая Анна.

 

Теплая волна гордости поднялась по телу, когда Анна наблюдала как испуганно пацан обернулся.

 

Но потом его лицо изменилось. Его уродливые растопыренные зрачки смягчились. Лицо просияло. Из лица хулигана посмотрел совсем другой человек.

 

— Мама! - крикнул он. Они крепко сжали друг друга в объятьях.

— Ну где ты уже изгваздаться успел? Куртку прожег, только заклеила все. Скучал?

— Очень. Я сделал все уроки.

— А я тебе кое-что купила.

 

Белобрысый набрал на домофоне “45” и, после щелчка дверь отворилась.

 

Из лифта вышел Гриша, и попытался ртом, набитым сникерсом. Из под воротника по шее полз ожог.

 

— В подвале опять воняет. Когда почините? — неожиданно дерзко бросил Белобрысый, оставив Гришу недоуменно жевать за закрытыми дверями лифта.

 

На её этаже, взгляд лифта упал в шахту. И сердце чуть дрогнуло. Когда она не видела дна этого бетонного колодца.

 

Услышав как приоткрылась дверь в спальню, Никита вышел из спящего режима:

 

— Ма!- пролепетал малыш, и протянул к маме руки.

 

Но Анна закрыла дверь.

 

***

 

Красная злое пятно горело на дисплее. И внутри переливались серебром толстющие буквы:

 

“Отправить жалобу”

 

Дни шли. Тянулись недели. месяцы. Сервер оценил её воспитание на восемьдесят восемь баллов из ста. И все это время они не видела ни одной вспышки, ни одной нити света.

 

Это, конечно, не ничего не значило. Но отправить жалобу в полицию духа так не набралась и текст ее заявление отправился на облачную мусорку, и может быть теперь лежал где-то в сияющем пространстве данных, где-то поблизости с голубым свечением человеческого опыта, который собирала она, Никита, Белобрысый, и чёрт знает сколько кибердетей по всему миру.

 

“Может быть ничего страшного?” — думала она, когда малыш вглядывался в узкую полоску неба окаймленную бетонными башнями домов. В погожий зимний день, пролетающие на суборбитах  крейсеры белели над облаками. Металлические корпуса ловили солнце и вспыхивали, бросая огромный солнечный зайчик на весь двор. И вдруг крыши всех электрокаров вспыхивали сотнями искорок и тут же потухали. .

 

Прошли массовые митинги против клиник внеутробного развития. Но протесты лишь притягивали внимание к программе.

 

Все шло своим чередом, и уже стала забывать.

 

А через пару лет почувствовала на улице запах курицы-карри.

 

Обернулась. В клумбе, под куполом из живых роз грациозно лежала кошка. Темное пятно среди буйства красок. Можно было решить, что она просто задремала в тени, если бы не слабо заметный разрез по центру туловища. Лака и кончик хвоста, блестящие изнутри металлом, откатились в сторону к пробивающимся росткам лилии.

 

— Ужасно правда? — около двери в лифтовый подвал стоял светло-русый парень в косухе из псевдо кожи, красивый, аккуратно выбритый. Она отвела глаза, увидев как сильно косит его правый глаз.

 

— Антон, это ты сделал? — спросила Анна.

 

Он ухмыльнулся:

— Никак нет.

— Не живое — не жалко? — вдруг вскипела из глубин памяти забытая фраза.

— Вы о чём, тёть Ань?

— А ты чего лыбишься. Взялся за старое? Только птичек тебя мало.

 

Он закатил глаза, цокнул, и вернулся в подъезд. Который опять начал вонять гнилью.

 

Через пару дней на бульваре маленькая девочка вручила ей листок, по-старинке напечатанный на принтере. Из черного квадрата смотрела собака. Фотография была ужасно зернистой. Печать грязной.

 

“Вазнагражденее!” — было приписано сверху от руки.

 

И телефон.

 

— пожалуйста… — шмыгнула носом девочка.

 

Анна опустилась рядом на корточки.

— Он обязательно найдётся - сказала Ана, стараясь не думать о том, как сильно чешется лицо.

 

***

 

Холодный свет заливал крохотное помещение полицейского участка, делая его похожим на морг. Может быть дело было в белых стенах, выкрашенных масляной краской.

 

На стене висела старомодная пробковая доска, залепленная фотографиями.

 

Седой, со сморщенными щеками участковый читал с планшета, недовольно покусывая верхнюю губу. Потом откинулся на спинку кресла, и уставился на Анну:

 

— И что вы предлагаете? Арестовать его, посадить? Вы же знаете наши законы. Парню ещё жить и жить.

— Сегодня он убивает кошку, а завтра он наблюдает за детьми на площадке…

— Понимаете, - он ещё раз взглянул в планшет. — Анна. О животных мы информацию не собираем. А этот… Антон… Секунду. На учете не стоит. Учится отлично. — Участковый ещё раз закусил губу. — Да выглядит он…  жутковато, но это не повод…

 

В кабинет зашла симпатичная полицейская, и приколола карточку на пробковую доску.

 

Одно из лиц на этой доске показалось Анне знакомым. Его фотография висела в левой колонке под заглавием “Пропавшие”. Более широкая колонка — “подозреваемые” топорщилась фотографиями. Связи были изображены ниточками. А по-центру выведено красным маркером “лифт”и обведено в кружок.

 

Анна какое-то время рассматривала этот милый анахронизм.

 

Тут открылась дверь. В проем влезло худощавое лицо:

— Андрюх, у нас труп. Возможно, криминал. По коням. - отрапортовал парень, громко захлопнул дверь.

Но я что-нибудь обязательно придумаю. А пока купите себе баллончик с перцовый. Нет, вот смотрите, я вам дам свой. Кое-откуда изъял сегодня.

 

Она ещё раз посмотрела на доску. Все это можно сделать гораздо проще на терминале, а тем более отправить на вычисление — более того всеми связями скорее всего уже занимались специально обученные сети со сцеженными мыслительными цепочками хороших сыщиков.

 

Но доска все ещё висела там. А значит ему было не все равно. И может быть.

 

***

 

Гриша приваривал оторвавшийся поручень, и искры вспыхивали и падали, словно снег под фонарями зимой. Из подъезда вышла Вторая Анна. Они поцеловались, и этот поцелуй ещё долго щекотал её щёку, когда она вспоминала свою соседку. Иногда ощущение её губ появлялось само по себе, иногда она слышала её голос. Закрывая глаза она видела искры “Голубого бархата”

 

Но вживую они больше никогда не встречались.

 

***

 

Бежала осень, и дни серели, укорачивались, Она заметила что вышла из электробуса в полную темноту окруженную заревом огней многоэтажек, словно разноцветным звездным небом.

 

С самого утра  солнце пряталось в тучах тучами, и лишь изредка небо вспыхивало светом отраженного от крейсера света.

 

По дороге домой она увидела это особенно отчетливо. всполох света пробежал от одного конца горизонта к другому, спрятавшись ей за спину. Вспыхнул и маленьких огонек на асфальте.

 

У основания массивной железный двери в подвал лежал замок. Гладко перезанная словно острой бритвой на свете арматура замка переливалась в темноте.

 

Анна заглянула  в темноту за дверным проёмом. Оттуда пахло озоном и курицей карри.

 

Пальцы коснулись холодного металла перцового баллончика.

 

***

 

Узкие, неокрашенные коридоры. Стены давили. Из глубины смеялся пыльный ветер.

 

Она трепетала. От страха, от загадки. А ноги шаг за шагом отстукивали марш по бетонному полу. Прогрохотал  приземлившийся на пружину лифт пружину лифт.

 

Нужна всего лишь одна фотография этого сорванца в охраняемом помещении, чтобы её заявлениями были не просто доводами. А может быть если он будет себя плохо вести она зальет ему лицо перцем. Она на это надеялась.

 

Под ботинком хрустнуло. Из основания лежащего на полу кошачьего черепа торчал позвоночный столб срезанный словно бы в трехмерном редакторе по очень ровной плоскости.

 

Она сфотографировала его, так же поступила с несколькими черепами, лежали чуть в отделении. Рядом лежал ещё один срезанный замок.

 

В нос ударил мощный запах гниющего мяса. Она толкнула дверь, и дверь приоткрыла ей темноту. В темноте тежало что-то больше и темное, высокая бугристая куча

 

Она навела камеру. Нажала спусковой крючок и на миг она увидела все. Жуткая картинка из кожи и шестки запечатлелась на её сетчатки, и потом просочилась внутрь неё.

 

Особенно четко она видела красивый большой палец ноги, хорошо накрашенный ноготь вспыхнувший снопом голубеньких искорок.

 

“Синий бархат — такой ты нигде не купишь.“

 

Анна вдруг ощутила особую ясность. Не смотря улыбку, и подступающий жутковатый смех, она мыслила трезво. Несмотря на закружившие песенный хоровод в голове слова, она бы назвала свой состояние адекватным. Спокойным.

 

Погружаясь в бетонных коридоров тьму, она просто не понимала глубину своего шока. Сердце стучало с виски.

 

Каждый шорох, каждый её шаг растягивался длинным эхом. Растворяющиеся в смехе пыльного ветра, и невозможно было понять откуда какой звук приходит.

 

Она заметила фантики от сникерса. А за поворотом она увидела его. И с кровожадной ухмылкой сжала в руке перцовый баллончик.

 

Антон стоял к ней спиной. Всматриваясь в темноту.

 

Что-то ещё.

 

Нажала на затвор фотоаппарата. Попался- запело в голове.

 

Но опять сработала вспышка.

 

Звут пробежался по стенам и влетел в уши парню. Который стоял с свертком из китайских микросхем. Он испуганно оглянулся.

 

Потом его глаза расширились. А потом он улыбнулся. Правую руку ему оттягивал пистолет.

 

Он поднял палец другой руки к губам: Тссс.

 

И еще до того как он поднял и направил на нее ствол она в три прыжка оказась рядом, выстелила ему в баллончик.

 

 

Он поднял лазер, но она оказалась быстрее и сжала его еще мягкое юное горло с недопоявившися адамовым яблоком. Что-то металлически хрустнуло.

 

Невозможно было понять о чем он думает, потому что косящий глаз не давал этого сделать. Он даже не сразу стал сопротивляться. а когда начал его кислород уже закончился. Лицо вдруг разгладилом, обмякло тело. В открытых глазах ужасный вопрос. Она закрыла их .

 

Стены сомкнулись тишиной вокруг ее За последние месяцы она раз за разом преставляла свой злорадный триумф. Но никогда вот так рассматривая свои налившиеся свинцом ладони.

 

Она хотела уйти, уйти из этого страшного места, чтобы никогда больше не видеть этих стен, ноги отказались шагать. Спина согнулась под невыносимым грузом.

 

Ужасно хотелось спать.

 

***

 

Каждая бетонная зазубринка проклятого бетонного лабиринта надменно щурилась. Стены царапали.

 

 

Она блуждала по слабо освещенным коридорам подвала среди запахов гнили и подпаленной курицы, словно бы в коридоре своих воспоминаний и каждый раз забредала обратно, в оппытках все исправить. Но вновь и вновь, словно в зацикленном ночном кошмаре, она оказывалась рядом с Антоном. Кожаная куртка задралась, оголив живот. Голова лежит на предплечье.

 

Она присела рядом, пытаясь найти дыхание в движениях, шорохах.

 

- Анна? - Её окликнул сильный низкий голос - Что ты тут…

 

Гриша застыл темным пятном в коридоре. Слабые лампы подвала растягивали по его лицу нечеловеческие тени.

 

Мысли брызнули фонтаном обрывистых фраз, звуков, хрипов, стонов. Анна хотела объяснить все и сразу, но не пережеванные слова толкались цеплялись друг за друга.

 

- Он напал на меня. Я хотела…  Но он нацелил на меня эту, вот которая лежит. - мямлила она, расчеывая запалаканные глаза.

 

Гриша слушал внимательно и периодически кивал. Из нагрудного кармана торчала часть ещё не распакованного батончика сникерс

 

- Всё всё. Всё всё. — он крепко обхватил её в объятьях, и она приняла их. Тепло его плеч действовало успокаивающе.

- А ты, а ты… К-к ты…  ок-зался.

 

Он отпустила его, а он лишь крепче сжал её, только это уже не было объятиями. Его могучие плечи тисками сжимали её. Последние клочки воздуха с хрипом покинули её грудь,и теперь не хотели заходить обратно.

 

Рукоять предмета, лежащего в кармане его куртки, впилась в диафрагму.

 

“В подвале опять воняет. Когда почините?” — спросил его как-то Антон. Когда мог дышать. До того, как стал жертвой её чудовищного недопонимания.

 

Она била куда могла попасть и хлопки эхом уносил надменный ветер, которые с каждым ударом становились все слабее и слабее.

 

Однако укуса он не ожидал. Короткого удивления хватило, чтобы выскочить, прыгнуть, пальцы тянутся к рукоятке самострела.

 

Сладкий поток гнилостного воздуха расправил её лёгкие.

 

Перевернуться на спину и нажать на курок.

 

Тонкая нить света воздух, прошла мимо Гришиного уха и впилась в электрощиток позади него.

 

 

Заряжающиеся конденсаторы самострела омерзительно запищали. Последние искры, выскочившие из электрощитка тлели, словно искры от костра.

 

Глубокая темнота опутала её. Тишина пропахла спаленными проводами, горелым металлом.

 

Теперь она совершенно не понимала, что делать. Но приятный вес самострела придавал ей уверенности

 

Она стреляет по шороху слева. Вспышка освещает пустую комнату. Запищали заряжающиеся конденсаторы. Звук от поднимался все выше и выше,и растворялся где-то за границами слышимого.

 

Ушел?

 

Пока она аккуратно поднималась, вцепившись обеими руками в скрипящую от усилия рукоять, в её голове вспыхивали картинки осознания. Запах из лифтовой шахты.

 

Черт, она постоянно видела Гришу рядом с Анной-два. Если бы Анна-один не была так поглощена своей злобой… кто знает.

 

Расставив руки, она пыталась найти стену. Споткнулась, грохнулась. Боль всплеснула на лбу. В конце концов встала, сжала рукоять и направила самострел перед собой.

 

Другой рукой включила фонарик на телефоне, чтобы подсветить дорогу. Вдаль уходили бетонные коридоры, смотрящие темными зрачками

 

Что-то вспыхнуло. Онемевшая рука выронила телефон, он ударился о землю и потух. Опять все покрылось темнотой. Позади раздался писк заряжающихся конденсаторов.

 

Никогда он не ушел.

 

— Ну, что ты там спрятался. Ссышь?

 

Гриша не повелся.

 

Ей привиделось, что он улыбается. И среди образов-рождаемых мозгом в непроглядной темноте вдруг появилась некое подобие улыбки из пятен перед глазами. И тут же эта улыбка растаяла.

 

Он сидит там, играет с ней. Ему это нравилось. Возможно, она уже была не первой в этом лабиринте его больных фантазий. И может быть стала бы последней, если бы не помешала Антону победить минотавра

 

Пахло паленым мясом. Волосами.

 

Она вслушивалась в ревущую тишину.

 

Она нашарила телефон. Экран сжимали чьи-то мягкие пальцы с длинными гладкими ногтями. А на запястье начинался горячий, бугристый срез.

 

Она сделала выстрел на удачу. Из темноты проступили стены, чтобы зависнуть белым пятном, и тут же раствориться словно песчаные замки под морским прибоем.

 

Писк теперь было другим, более медленным. Лазер неохотно зарядился, то и дело замолкая. Заряд заканчивался и возможно следующий выстрел был последним.

 

Единственное что ей оставалось, это шагать по коридору к выходу в ожидании, что он каким-то чудом не убьет её. Но даже где выход она не знала.

 

И все равно она должна была хотя бы попытаться.

 

Она чувствовала чужой взгляд. Чувствовала его улыбку.

 

То и дело, натыкаясь на препятствия и останавливаясь, чтобы прислушаться. Но она слышала лишь ветер.

 

Постепенно блокада давала трещину в запястье левой руки впивались иголочки боли.

 

Казалось эта игра длилось вечно, но в какой-то момент ему надоело.

 

Она запомнила тот момент.

 

Вспышка, гораздо более яркая. Промахнулся? На следующем шаге нога не находит ступню. И мир закручивается, вспыхивая болью в отрезанной кисти.

 

В глазах вспыхивают огоньки. И лишь тоненький писк заряжающегося лазера Гриши где-то совсем близко словно комар.

 

Невидимая улыбка насмехается над ней.

 

Писк совсем близко, он поднимается все выше и выше, чтобы он мог сделать последний выстрел. Но ей хватает времени, чтобы перекатиться на спину, и направив оружие на звук, вдавить рукор до скрипа.

 

Вспышка света бьет по глазам, и вдруг комната проявляется в словно фотография, застывая песчинка за песчинкой на её глазах. И тут течение темноты размывает этот песчаный замок

 

Она видела все удивительно остро. Насмехающиеся глазки бетона. Каждую шероховатость. Ржавые пятна арматур.

 

И лицо Гриши стоящего над ней. Его улыбающееся лицо съезжало с шеи, и пока его голова отделялась от тела, выражение его лица менялось. Улыбка втянулась, широко раскрывался рот, поднимались брови.

 

И воцарилась темнота. Лишь где-то рядом скрежетали зубы в безмолвном рту.

 

 

***

 

Бесконечный темный лабиринт. Она пыталась ползти, отталкиваясь одной рукой и одной ногой.

 

Кусачий бетон не заканчивался. По темноте попыли цветастые круги. Даже челюсть отяжелела.  Каждый вздох требовал неимоверных усилий. А потом цветастые круги заполнили все.

 

И все исчезло. Застыло в темноте.

 

***

 

Но время не остановилось. Крейсеры бороздили суборбиту, ловя солнце и бросая солнечные зайчики на пасмурное небо. И от одного горизонта до другого пробегало теплое пятно света.

 

Земля источала аромат осени.

 

Порыв последнего теплого ветерка затянул этот аромат в холодное помещение в подвале больницы. На множестве каталок неподвижно лежали накрытые простынями тела. У одного их них не было характерного возвышения на месте головы.

 

Звуки шагов отражались от голубого кафеля и летели дальше по коридору среди отколупывающейся краски, наверх по лифтовой шахте, мимо инфекционного отделения в палату интенсивной терапии, где стоял седовласый человек погонах и русый мальчик в кожаной куртке.

 

По мониторам бегали цифры. Пахло йодом.

 

Подключенная к приборам девушка уже открыла глаза и теперь изучала механическую кисть на левой руке. Она сжимала и разжимала пальцы. Сжимала и разжимала,

 

— Но как? - сказала Анна и ещё раз разжала кисть, та проскрежетала. — Я же умерла. Истекла кровью в подвале.

 

Заговорил Антон.

 

— На самом деле ты умерла. Но! Мы восстановили тебя из облачной копии.

 

— Что? - как то особо не вслушиваясь спросила она. Все ещё смотря на руку. Потом повернула голову и посмотрела в косые глаза.

 

— Настоящих людей уже давно не осталось, а мы лишь роботы которые пытаются осознать своё существование. — сказал Антон. — А единственный способ осознать себя это умереть.

 

Эта мысль словно удар в колокол пробежала мурашками по всему её телу. Это многое объясняло бы. хотя бы потому…

 

— Все! Хорош чушь пороть. Она же ещё под наркозом. — участковый куснул себя за губу. —  Анна вы слышите меня? Кивните. Хорошо. Все хорошо. Позже я задам вам пару вопросом, но пока вам надо знать, что ваш ребенок в порядке.

 

— Спасибо.

 

Анна посмотрела на шею Антона, на выглядывающие из под воротника синяки.

 

— Но я же убила тебя. - сказала она.

 

Участковый нахмурился. Антон покрутил пальцем у виска.

 

— Да, Семеныч, видимо правда ещё не отошла.

 

— Владимир Семенович. - поправил участковый. — Так, мне пора в морг. Но я скоро вернусь. И я хочу чтобы вы мне все рассказали.

 

Она продолжала смотреть на него. его взгляд больше вызывал в ней отвращения. Скорее наоборот. Наполнял её теплом.

 

— Нам надо поправить тебе глаз.

 

Они замолчали, пока она набиралась смелости:

 

— Что там случилось?

 

Он тяжело вздохнул, стер воспоминания ладонью с лица

 

— Да что случилось? Думаете киборга так легко убить? - он стукнул по-черепу и раздался глухой металлический звук.

 

Какое-то время он улыбался, но потом вовсе не под силом гравитации уголки его рта опустились. Она тоже вспомнила всполох голубых искорок.

 

***

 

Возвращаясь с работы, она из далека заметила, что Антон курил на крыльце подъезда. Завидев её, он швырнул сигарету в мусорку. Как будто она не почувствовала запах во время объятий.

 

— Сдал сегодня экзамен. — сказал он.

 

— Молодец. Я горжусь тобой.

 

— Читала новости?

 

— Про то, что робо-птицы научились петь рождественские песни, чтобы выпросить пару ампер-часов?

 

— нет, я про другое.

 

В подъезде пахло сыростью, и растениями. Двери лифта с грохотом закрылись.

 

— Про то, что они остановили программу?

 

— Выходит все зря?

 

— Я знаю. — сказала Анна.

 

— Может все это и к лучшему. Единственное чем занимаются обученные машины это бесконечное повторение копирование человеческих ошибок. — Они зашли в квартиру. Антон надел тапочки. и перед тем как уйти в свою комнату сказал. — Робот же не может определить какая часть опыта хорошая, а какая плохая. Просто повторяет все.

 

Он зашел в комнату. Включил проигрыватель. И в воздухе потекли сладкие шуршащие пьесы Мерзбау.

 

Никита сидел в сенс-нете, и даже не заметил как они пришли.

 

— Мы тоже. - сказала Анна вслух. Но обращалась скорее сама к себе.