О дивный новый свет
День 1634. Виктория
Первым женщину заметил сержант Ковалёв.
– Смотри-ка, это что за зомби погулять вышла?
На взгляд Дубич ничего от зомби в незнакомке не было. Скорее, та смахивала на ниндзя – чёрные кроссовки, чёрные мягкие штаны, чёрная худи. Капюшон был откинут, не скрывал коротко стриженные рыжие волосы. И двигалась женщина соответственно, – мягко и упруго одновременно, хоть никуда не спешила при этом. Разве что лицо её казалось слишком бледным. Но в мертвенном свете фонарей, редких здесь, на окраине, любой бледным покажется.
Впрочем, внешний вид незнакомки никакого значения не имел. А вот то, что гуляла она в комендантский час, явно нарушало правопорядок. Дубич повернула руль, направляя машину к тротуару, по которому шла «ниндзя». Женщина на подъехавший патрульный автомобиль глянула равнодушно. Остановилась, только когда полицейские направились к ней.
– Младший лейтенант Дубич! – представилась командир патруля. – Предъявите ваши документы, пожалуйста.
Лицо женщины в самом деле было чересчур бледным, охряно-рыжие волосы это подчёркивали. Что-то знакомое было и в лице, и в волосах. Она улыбнулась уголками губ, отрицательно покачала головой. Повернулась, пошла прочь. Быстрее, быстрее, – побежала!
– Стой! – сержант Ковалёв кинулся следом.
Дубич хватило десяти секунд, чтобы понять – уйдёт! Бросилась в машину, рванула вдогонку. Что-что, а водить младший лейтенант умела. Резко вывернула на тротуар, подрезала беглянку, перегораживая путь буквально в двух метрах. Уклониться та не успевала. Сейчас наскочит на преграду, тут её Ковалёв и примет.
Уклоняться, останавливаться незнакомка не собиралась. С разбегу прыгнула через машину, словно через козла в спортзале. Дубич охнула, подобные трюки она видела лишь в кино. И правда – ниндзя! Скомандовала подоспевшему сержанту:
– За ней! Постарайся не упустить из виду!
Тягаться в скорости с автомобилем бегунья не стала, свернула в арку под домом. Дубич знала свой район превосходно. Двор проходной, но сразу за ним – пустырь, где «ниндзя» будет как на ладони. Она погнала машину к ближайшему проезду между домами. Сирену не включала, – незачем людей будить посреди ночи.
Ковалёва она нашла уже по ту сторону квартала. Сержант стоял, привалившись спиной к стене заброшенной газораспределительной станции на краю пустыря, дышал тяжело, с надрывом. Так быстро бегать стометровку ему прежде не доводилось.
– Где она? – рявкнула младший лейтенант.
Вместо ответа сержант махнул рукой вверх. Рыжеволосая ниндзя сидела на плоской крыше станции, по-турецки скрестив ноги. Ни тени румянца на щеках, дыхание ровное.
Дубич вышла из машины, оглядела строение. Метра четыре высотой, не меньше. И лестницы нет.
– Как она туда попала? – спросила.
– По стене забежала. Ну, запрыгнула. Что будем делать?
Дубич нахмурилась, приказала беглянке строго:
– Немедленно спускайтесь! Вы оказываете сопротивление представителям власти!
Та снова улыбнулась, покачала головой.
– Может, ну её? – предложил Ковалёв.
Но младший лейтенант сдаваться не собиралась.
– Подними меня. Я стану тебе на плечи и…
Рвануло так громко и неожиданно, что она язык прикусила на полуслове. Близко – земля под ногами дрогнула. Ковалёв отпрянул от стены, схватился за кобуру. Рыжеволосая тоже вскочила, уставилась куда-то.
– Это что было? – ошарашенно спросил сержант.
– Третья больница! Быстро туда! – Слова принадлежали незнакомке. Она уже стояла рядом с ними. Когда и как спустилась, не заметил никто. – Младший лейтенант, ты кого ждёшь? Взрыв в детской больнице! За руль, быстро!
Оттолкнула сержанта, запрыгнула на переднее пассажирское место. Ковалёв открыл было рот, но Дубич уже вспомнила, почему лицо нарушительницы карантина показалось ей знакомым. Скомандовала:
– В машину!
Лишь когда они понеслись к месту взрыва, рассекая ночь воплями сирены, она сказала сидевшей рядом женщине:
– Я вас узнала, я проходила стажировку у вас в отряде четыре года назад. Вы – капитан Быстрякова.
– Подполковник, – уточнила та. – Но это не важно. И фамилия не важна. Если необходимо, называйте меня Виктория.
День 157. Александр
Дивный свет пронизывал тело насквозь. Излучение на самом краю оптического диапазона, оттого порой казалось, что окружает тебя кромешная тьма, и багровый оттенок её – плод воображения. Иногда красноты становилось больше, иногда – меньше. Время от времени свет начинал пульсировать, но и это можно было списать на иллюзию.
Через полчаса, час, два после того, как ты покидаешь «душевую», – так они называли между собой камеру оптической пушки, – приходили ощущения. Иногда покалывание, зуд, но чаще всего – тепло, переходящее в жжение. Похоже на то, как бывает, когда слишком долго полежишь на пляже под палящим солнцем. Только здесь припекало не кожу, свет добирался до каждой клетки тела. И это иллюзией не было, суть экспериментов им объяснили в первую же неделю Проекта. Как и задачу, ради которой он начат. Осознание, что ты стал частью великого замысла, с лихвой компенсировало неприятные ощущения.
Световые ванны добровольцы принимали раз в три дня, строго по расписанию. Вечером, на пустой желудок, – ужин в такие дни не полагался. Полчаса процедур, и в постель, клеточная перестройка легче переносится во сне. Александр уже привык к такому распорядку. Пожалуй, ему даже нравилось. Когда волна эпигенного отклика откатывала, приходило чувство добросовестно выполненной работы, и он засыпал под мерное перемигивание индикаторов системы биоконтроля.
В этот раз свет был краснее обычного и пульсировал неприятно, как мигание стробоскопа. Александр зажмурился, хотя понимал – бесполезно. Для излучения, способного пронизать тело, веки не помеха. Оставалось терпеть и ждать окончания, гадая, какими будут ощущения. Получилось едва уловимое электрическое покалывание. Он заснул раньше, чем волна схлынула.
А проснулся от сумасшедшего писка над изголовьем, – он и не подозревал, что компьютерная «сиделка» способна издавать такое. Индикаторы пылали зловеще алым. Что случилось? Александр попытался вскочить и не смог. Тело было слабым, словно из него выкачали энергию. Тёплая липкая жидкость пропитала его бельё, простынь, пододеяльник. В тусклом свете ночника она казалась чёрной. Александр с трудом придвинул руку, лизнул. Собственно, он и так понял, что это. Кровь. Очень много крови.
Как распахнулась дверь, и палату заполнили лазоревые комбинезоны медиков, он уже не увидел.
День 293. Диана
Диане завидовали все девчонки Проекта. Не удивительно! Ей одной позволили выносить ребёнка. Вернее, поручили. Но это была не обязанность – счастье! Разумеется, они все участвовали в экспериментах с оплодотворением, – клеточная перестройка не должна сказаться на репродуктивных функциях организма. Но другим беременность прерывали, ей – нет, малыш рос в её лоне шестой месяц. К Диане приставили врача-перинатолога, и к привычным процедурам добавились новые. Но и это не тяготило. Ощущение зародившейся в ней и с каждым днём всё отчётливее проявляющей себя жизни возмещало неудобства.
Сегодня в кабинете перинатолога её ждала неожиданность. Вместо молодой врачицы за столом сидел начальник научного отдела. Диана застыла в дверях.
– Аркадий Ионович…
– Проходи, проходи, присаживайся. – Академик поднялся навстречу. – Нам нужно с тобой поговорить.
– Что-то с ребёнком? – Мгновенный ужас сделал ноги ватными.
– Нет-нет, как раз с ребёнком всё хорошо. – Он заставил её присесть на диванчик у стены, сел рядом. – Ты как себя чувствуешь? Новые неприятные ощущения не появились?
Диана хотела заявить, что чувствует себя превосходно, но опомнилась. Она не имеет права скрывать недомогания. И так третий день откладывает. Призналась:
– Мне кажется, грудь увеличилась и стала твёрже. И неприятный привкус во рту. Но так и должно быть? При беременности…
Она замолчала под взглядом ученого. Тот взял её руки, сжал в своих больших мягких ладонях. Ответил:
– Девочка моя, скажу прямо – твои последние анализы весьма скверные. Началось взрывное деление клеток. Процесс затронул не только молочные железы, почти все органы. Понимаешь, о чём я?
– У меня рак, – прошептала Диана. – Но это ведь можно вылечить светом?
– Да. Мы на девяносто девять процентов уверены, что на твоей стадии можем взять под контроль клеточную пролиферацию. Однако…
– …это повредит ребёнку?
– Да нет же! – Академик вскочил. Принялся выхаживать по кабинету взад-вперёд. – Понимаешь, в чём дело: онкогенез, поразивший твой организм, никак не задел плод. Мы не знаем причину. Возможно, это пока действует плацентарный барьер. Но что, если нам удалось индуцировать стабильный пространственный контакт в хроматине клеток плода? Понять это можно, только продолжив наблюдение за онкогенезом. Разумеется, при малейших признаках опасности для ребёнка мы проведём искусственные роды и начнём лечение. Но…
Он запнулся, и Диане пришлось закончить фразу:
– …для меня это может оказаться слишком поздно. Аркадий Ионович, как долго мне надо потерпеть?
Академик остановился, посмотрел на неё. Глаза его за толстыми стёклами очков были грустными.
– Боюсь, до конца, девочка моя.
Диана облизнула вмиг пересохшие губы.
– Я согласна.
День 1634. Виктория
Это в самом деле была детская больница. Взрыв выбил стёкла, в правом крыле обвалилась часть фасада между вторым и третьим этажами. Из пролома, из ближайших к нему окон с гулом и треском вырывались языки пламени. Против ожидания, паники не было. И зевак пока не было, – жители близлежащих домов, за семь лет карантина приученные к комендантскому часу, не спешили выбегать на улицу.
Медики быстро, но без сутолоки, выводили детей из здания. Одна из женщин бросилась к полицейским.
– Хорошо, что вы приехали! – закричала на бегу. – Я дежурный врач! Помогите с эвакуацией, у нас лежачих много!
– Что у вас случилось? – поспешила к ней Дубич. – Пожарных вызвали?
– Конечно вызвали! Может, кислородные баллоны взорвались? Главврач…
– Там дети есть? – перебила её Виктория, указав на третий этаж горящего крыла.
– Да. Там отделение интенсивной терапии, все тяжёлые. Я пыталась дозвониться до дежурной сестры, но она не отвечает.
– Младший лейтенант, сержант, за мной!
– Туда не пройти, коридор обвалился и горит всё, – возразила врач. – Пожарные…
– Пока они приедут, спасать некого будет, – отмахнулась от неё Виктория. Повернулась к патрульным: – Растяните простынь и держите под окнами. Я буду сбрасывать детей сверху, вы – ловить.
– Но там же высоко, они покалечатся… – снова попыталась спорить врачица и запнулась. Поняла – для маленьких пациентов интенсивки это единственная надежда.
День 762. Кирилл
Звонок интеркома разбудил майора Быстрякову, командира отряда добровольцев после смерти Андрея. «ЧП» – она поняла это сразу, едва веки разлепила. Не существует иной причины, чтобы руководитель Проекта вызывал её к себе среди ночи. Быстро оделась, поспешила на второй, командно-административный ярус.
– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите? – спросила, открыв дверь.
Хозяин кабинета молча кивнул. Кроме него здесь были начальник научного отдела и зам по безопасности. Это окончательно убедило Викторию, что догадка верна.
– Майор, у нас чрезвычайная ситуация, – объявил безопасник без прелюдий. – Доброволец Панкратьев пытался самовольно покинуть объект. Вступил в поединок с охраной. Троих убил, ещё двое тяжело ранены. Остановить его удалось, только врубив дневной свет на верхних ярусах. Тогда он спустился вниз и заперся в помещении «213».
Новость ошарашила. Несколько секунд понадобилось Быстряковой, чтобы вернуть способность к логическому мышлению.
– Что такое «помещение 213»?
Безопасник быстро глянул на генерала, уловил короткий кивок, объяснил:
– На объектах, подобных нашему, в обязательном порядке устанавливается термоядерный заряд. Так сказать, самоликвидатор, «кнопка последней надежды» в кризисной ситуации.
Брови Виктории поползли вверх.
– Самоликвидатор? То есть, начиная эксперименты, вы опасались, что свет превратит каждого из нас не в «человека совершенного», а в монстра? Вы нас боялись?
Безопасник отвернулся. Ответил генерал, коротко и честно:
– Да. Мы вас и сейчас боимся.
– Вчера Кирилл взломал сервер научного отдела, – вступил в разговор академик. На Быстрякову он не смотрел, не поднимал взгляд от пола. – Какую информацию он получил, неизвестно. Служба безопасности обнаружила несанкционированное проникновение слишком поздно. Я думаю, именно это послужило толчком.
Безопасник укоризненно посмотрел на учёного. Продолжил:
– Панкратьев заявил, что взорвёт объект. Никаких требований не выдвигает, от переговоров с руководством отказался. Единственное исключение сделал для тебя, майор.
– Я могу поговорить с ним отсюда?
– Он же не дурак, предусмотрел возможность удалённого отключения самоликвидатора. С помещением «213» связи нет, тебе придётся идти туда лично. Надеюсь, ты оправдаешь оказанное доверие?
Виктория позволила себе презрительно скривить губы, отвечая на взгляд.
Казалось, спуск на последний, седьмой ярус длится бесконечно. В голове пульсировала единственная мысль: Кирилл, самый умный, самый талантливый из них, сошёл с ума. Свет убивал всех по-разному, теперь добрался до мозга. Или всё дело в информации, о которой сказал академик?
Панкратьев впустил её, не требуя гарантий. Виктория вошла, и тяжёлая дверь захлопнулась за её спиной. Помещение «213» походило на внутренности поставленного напопа металлического пенала. Противоположную стену занимала консоль самоликвидатора.
– Кирилл, что случилось?
– Тебе сказали, что я добрался до их грёбаных секретных файлов? В какое же дерьмо мы вляпались! Боже, какое дерьмо!
– Ты о чём?
– Помнишь Диану? Нам сказали, что она умерла при родах. Враньё! Они убили её ради эксперимента. Она заболела раком, но они не захотели её лечить. На последнем месяце отключили ей мозг, чтобы не умерла от болевого шока. Превратили в овощ, в живой инкубатор, подонки!
– Ребёнок родился здоровым…
– И что с ним случилось дальше? Что они делают с нашими детьми?
– Какими детьми? – опешила Быстрякова. – После смерти Дианы никто…
Кирилл зло засмеялся.
– А сколько раз ты беременела? И «естественным» путём, и искусственным? А остальные девчонки? Ты задавала руководству вопрос, почему беременность прерывают не сразу, а только когда плод оформится? Они отвечают: «Так нужно», верно? Так нужно, чтобы потом донашивать детей в искусственных матках! На третьем ярусе, куда нам нет доступа, находятся инкубаторий, родильня и ясли. «Неучтённые дети» им нужны для экспериментов. Мрази!
– Мы знали, на что идём.
– Разве? Да, мы согласились рисковать жизнями и здоровьем ради благородной цели. Но младенцы не подписывались на то, чтобы стать лабораторными мышатами! Никакая цель не оправдает такие средства! Я покончу…
– …со всеми разом, младенцами в том числе? – жёстко оборвала его Быстрякова.
– Нельзя экспериментировать над детьми! Уверен, наверху, в большом мире, ничего не знают…
– А ты знаешь, сколько тысяч детей в «большом мире» умирают от инфекций, от вирусов, от рака – ежедневно? Идёт война, самая жестокая за всю историю человечества – война на выживание. Мы с тобой солдаты, рядовые этой войны. Мы стоим на самом её «передке», – что это означает, ты понимаешь не хуже меня. Если рядовой начнёт раздумывать, какой приказ командира выполнять, а какой – нет, сражение будет проиграно, не начавшись.
Панкратьев застыл с открытым ртом. Потом плечи его поникли.
– И что теперь делать?
– Ты потребовал привести меня сюда, чтобы это спросить? Чтобы я решила за тебя?
Кирилл отвернулся. Помедлив, кивнул.
– Так не будет. Каждый решает сам, – твёрдо произнесла Быстрякова. – Для себя я решила. В своём окопе я останусь до конца. И выполню любой приказ. Если прикажут подняться на третий ярус и… – голос дрогнул, но она с этим справилась, – и зачистить всё, что там есть, я и это сделаю.
Он медленно опустился на пол.
– Ты можешь с этим жить. Я – нет, я слабак.
Сунул руку за спину, вынул пистолет из-за пояса. Ответил на немой вопрос:
– Забрал у охранника. Кажется, я убил нескольких… Они первые на меня напали!
Скривился болезненно. Приставил дуло к виску. Виктория наверняка успела бы помешать, обезоружить. Она ничего не сделала. Потому что этот солдат уже был мёртв. Их осталось семнадцать. Из тридцати.
Грохнул выстрел.
День 1634. Виктория
Младший лейтенант Дубич не верила, что в отделение интенсивной терапии можно попасть. Но превратившаяся в ниндзя офицер полиции это сделала, по обвалившимся перекрытиям вскарабкалась на третий этаж, – жутко становилось от одной мысли, какая же температура у этих камней. Минуту спустя выглянула из окна, не обращая внимания на языки пламени вокруг. Крикнула:
– Ловите первого!
Они поймали. Потом второго, третьего. Потом Дубич потеряла счёт. Кто-то из детей плакал, кто-то тихонько скулил или кричал в голос. Некоторые были без сознания. Внезапно она испугалась – это ведь тяжёлые, на кислородной поддержке, как долго они протянут?! Но тут же услышала приближающиеся сирены неотложек. Упавших на простынь детей забирали медсёстры, оглянуться, посмотреть, что делается за спиной, времени не было. Оставалось верить, что детям помогут.
Вопли неотложек заглушил басовитый вой пожарных машин, – наконец-то! Когда подполковник в очередной раз показалась в окне, Дубич закричала:
– Прыгай, сгоришь! Пожарники подъезжают!
Чёрная худи, прожжённая насквозь в нескольких местах, дымилась, но женщина отрицательно качнула головой, крикнула в ответ:
– Ещё не все! Лови!
День 1453. Кира
Офицер охраны сопел от возбуждения, но всё же спросил:
– Почему здесь? Мы можем пойти к тебе в палату, вам же не запрещают…
Вместо ответа она мягко зажала его губы пальцами. Затем пальцы сменил язык, а рукам нашлась другая работа – стягивать штаны с себя и офицера. Заниматься сексом в узкой туалетной кабинке было неудобно и неприятно, но Кира не только терпела, а и старалась быстрее довести партнёра до оргазма. В конце концов, она же не изверг лишать парня удовольствия! Только когда тот заурчал по-звериному, заскрежетал зубами и выплеснул в неё горячую сперму, Кира вывернулась, коротко и точно ударила ребром ладони по шее. Упасть она ему не позволила, аккуратно усадила на унитаз. Минут двадцать в отключке наверняка пробудет, а больше и не требуется. Быстро натянула его форму, покосилась на рукоять пистолета, высунувшуюся из кобуры. Нет, это лишнее. Проверила карман куртки. Электронный ключ на месте. «Почему здесь?» Ответ на этот вопрос был очевиден: туалеты – единственные не оборудованные следящими камерами помещения на шестом ярусе, обиталище «подземных монстров».
Кира глубже надвинула форменное кепи, чтобы козырёк закрыл лицо, вышла в коридор. Будем надеяться, дежурный на посту наблюдения не очень внимательно вглядывается в экраны. До самого лифта она не встретила никого. Год назад подобное было бы невозможно, но теперь жилой ярус превратился в мемориальное кладбище. Это палата Дмитрия, напротив – Олега, дальше – Анастасии… Она заставила себя не вспоминать ушедших друзей. Если священник из старой церквушки, куда в детстве водила её бабушка, всё же был прав, скоро они встретятся.
Кабина лифта не стала ловушкой, и двери тамбура третьего яруса послушно открылись, подчинившись ключу. Яркий дневной свет ударил в лицо, заставил зажмурить отвыкшие за годы в красноватом полумраке глаза. Едва не заставил бежать обратно в первобытном, инстинктивном ужасе.
Кира перевела дыхание, пошла по незнакомому коридору. Номера на дверях ни о чём не говорили, оставалось полагаться на интуицию. Интуиция не подвела. За дверью, которую Кира открыла, была игровая комната старшей группы. Восемь детей двух - двух с половиной лет, мальчики и девочки, ползали по мягкому толстому ковру, катали машинки, перекладывали кубики. Нормальные, здоровые дети. Настолько здоровые, насколько ещё не был ни один человек на Земле. Первые люди, которых дивный свет не убил, а сделал совершенными.
Рядом с детьми на полу сидела, поджав ноги, молодая воспитательница. Не в тёмно-серой форме охраны, не в лазоревом комбинезоне научного персонала, в обычной одежде: босая, в коротких клетчатых штанишках и оранжевой футболке. На коленях она держала большую книжку с картинками. Вопросительно улыбнулась, посмотрев на Киру. И – узнала.
Улыбка застыла, борясь с гримасой ужаса. Женщина быстро встала, желания бежать прочь и броситься на защиту подопечных боролись в ней. Не обращая внимания на воспитательницу, Кира шагнула на середину комнаты.
– Здравствуйте, дети! Чем вы занимаетесь?
Дети не испугались незнакомой тёти. Кажется, они обрадовались новому лицу, загалдели наперебой. Кира опустилась на колени, пытаясь услышать и понять каждого. Потом сдалась, предложила:
– А давайте построим город? Все вместе. Большой-большой!
Кира слышала, как воспитательница в полголоса докладывает по телефону руководству, но её это мало волновало. Куда важнее было то, чем она занималась с детьми. Они построили город, затем водили вокруг него хоровод, затем она рассказывала им сказки, а они – ей. Помешать, остановить никто не пытался. Лишь когда девочка с розовыми круглыми щёчками и охряно-рыжими волосами спросила вдруг: «Когда мы будем кушать?» воспитательница встрепенулась. Объявила:
– Дети, пора обедать! Давайте дружно скажем тёте: «До свиданья!» и пойдём в столовую.
– До свиданья! – хором прокричали малыши.
Некоторые с явным сожалением, что игра закончилась. Но они были послушными детьми, гуськом потянулись вслед за воспитательницей к выходу. Уже в дверях крупный мальчик с вьющимися каштановыми волосами оглянулся, потребовал:
– Ты жди. Иля покушает и кажет казку.
Сердце тенькнуло. Она не могла знать этого наверняка, но почему-то решила: это её сын.
Дверь закрылась. Кира осталась сидеть на изумрудно-зелёном ковре рядом с игрушечным городом. Спину нещадно жгло, не кожу – глубже. Во рту было солоно. Она то и дело сглатывала, но помогало ненадолго.
Минуты через две после ухода детей в комнату вошли взрослые – медики во главе с её личным куратором. Кира грустно улыбнулась ему.
– Со мной – всё? – спросила, и кровь выплеснулась изо рта, струйкой побежала по подбородку.
– Мы попытаемся стабилизировать твоё состояние.
Что ещё он мог ответить? Кира постаралась его успокоить:
– Оно того стоило.
День 1625. Инга
Система биоконтроля мёртвой глыбой возвышалась у изголовья кровати. Её отключили неделю назад, но Инга ещё было жива. И каждое утро, закончив обязательные процедуры, Быстрякова заходила в её палату со страхом, что не застанет подругу.
– Привет! Как ты? – Она пододвинула стул к кровати.
– Нормально. Какие новости? Их привезли?
– Ага. Барташова с Крамской вводный инструктаж начинают. – Внезапно Виктория уловила невысказанное желание подруги, вскочила. – Хочешь посмотреть? Я сейчас устрою!
Опрометью выбежала из палаты, спустя минуту вернулась с планшетом. Села, повернув его так, чтобы полулежащей на подушках парализованной Инге было хорошо видно. Подключилась к внутренней трансляции. На экране появился конференц-зал верхнего, публичного яруса. В зале сидели тридцать человек, – второй отряд добровольцев, в этот раз исключительно женщины. И за столом перед ними сидели женщины: моложавая, с первой сединой в волосах генерал-майор медицинской службы, возглавившая Проект полгода назад после смерти предшественника, и строгая профессор-генетик, ученица и преемница Аркадия Ионовича. Проект становился вотчиной женщин, и это правильно. Этап смертей и трагедий остался позади. И Виктория, и Инга на это надеялись.
Жизнь на Земле возникла и миллиарды лет существует под непрерывным ливнем солнечной радиации. Но Солнце не только источник энергии, оно регулятор развития каждого организма. Даже существа, родившиеся с одинаковой ДНК, не останутся идентичными. В эпигеноме, совокупности молекулярных меток, управляющих активностью генов, прописан личный код жизни. И код смерти. Потому что вечность, бессмертие – враг эволюции. Только в смене поколений залог устойчивости и разнообразия биосферы, залог её победы над энтропией.
Как все эукариоты, человек – заложник круговорота жизни и смерти. Чем активнее техносфера заполняет планету, чем значимее антропогенный фактор, тем сильнее обратный прессинг. Просыпаются встроившиеся в геном миллионы лет назад ретровирусы, чужое ДНК преодолевает межвидовой барьер и запускает пандемии, необходимое для хромосомной стабильности метилирование генов отключает онкосупрессоры. Вариантов много, итог один. Код смерти – это оружие эволюции, защита биоценоза планеты от видов, слишком явно доминирующих, угрожающих нарушить равновесие. Надёжное, отточенное за миллиарды лет оружие. Ортоконы, артродиры, трилобиты, круротарзы, динозавры – кто следующий в этом ряду? Человек? Как избежать уготованной участи, разорвать цепи биологических законов?
Ответ подсказали биоценозы «чёрных курильщиков», голый землекоп, – существа, обитающие глубоко под землёй и на дне океанических разломов. Может быть, изолировав организм от солнечного света, воздействуя на него лишь волнами определённого узкого диапазона, удастся перекодировать хранящуюся в эпигеноме информацию?
Лабораторные опыты над культурами клеток дали положительный результат. Но с переходом к экспериментам над целостными организмами исследователей ждал неприятный сюрприз. Кодирующая последовательность световых импульсов, эффективная для одного вида, была бесполезной, а то и смертельной для других. Потратив годы, учёные смогли бы создать популяцию супермышей или невосприимчивых к вирусным инфекциям морских свинок, но к выживанию человечества это не имело никакого отношения. И тогда родилась идея Проекта.
То, на что согласились добровольцы, больше всего походило на поиск тропинки через минное поле с завязанными глазами. Один неверный расчёт, ошибочная интерпретация полученных данных, и дивный новый свет разрушит структуру хроматина, энхансеры активируют промоторы чужих доменов, гипометилирование запустит взрывную транскрипцию спавших генов. А когда минное поле было пройдено, впереди их ждала стена. Можно составить сколь угодно эффективный код, но если прекратить воздействие, «память солнца» вернёт эпигеном к исходному паттерну. Память света, заложенная в клетки организма ещё до рождения.
Способ, как преодолеть эту стену, они нашли. Но займутся этим уже другие. Те, кто сидят сейчас в конференц-зале. Когда-нибудь оптическая пушка станет по-настоящему эффективной, безопасной и экономически целесообразной, появится её прототип для промышленного производства, пойдёт на конвейер. Когда-нибудь кодирующие эпигеном облучатели будут стоять в каждом перинатальном центре, в каждом акушерском пункте. И тогда человечество выиграет войну с Солнцем.
– Какие они красивые, – прошептала Инга.
– Мы тоже не были дурнушками, – возразила Быстрякова. – Просто мы были первыми. Мы должны были это сделать.
– Я об одном жалею. Напоследок не увижу солнце, рассвет. Я раньше любила встречать рассвет. Теперь поздно…
– Почему поздно?! Я сегодня же пойду к Барташовой, добьюсь для тебя разрешения. Я…
Виктория запнулась. Поняла, что серые глаза подруги смотрят в вечность.
День 1633. Виктория
Генерал-майор ходила по кабинету, нервно покусывая губы.
– Товарищ подполковник, с первых дней моего руководства Проектом я старалась выполнить все ваши пожелания. Убрать самоликвидатор – с удовольствием, предоставить неограниченный доступ к информации – пожалуйста, организовать встречи с детьми – ради бога! Но то, что вы просите… Ладно, давай отставим субординацию. Виктория, твой организм стабилен, здесь тебе ничего не угрожает. Но подниматься на поверхность для тебя пока что опасно.
– «Пока что»? И как долго это «пока» продлится?
Виктория не хотела, чтобы в вопросе прозвучали нотки сарказма, но избежать этого полностью не удалось. Генерал-майор отвернулась. Они обе знали ответ. Ей повезло пройти минное поле. Десятки, а то и сотни лет она проживёт, не зная болезней. Может быть, она и вовсе обрела бессмертие? Во всяком случае, старение ей точно не грозит… в подземельях объекта, в багряных лучах дивного нового света.
– Ты можешь объяснить, зачем тебе понадобилась эта «прогулка при луне»? – попробовала зайти с другого края руководитель.
– Вы правы, это именно прогулка. Я же теперь что-то вроде почётного пенсионера? Вот мне и надо себя как-то развлекать. Что мне остаётся? В графиках экспериментов моей фамилии нет, и это правильно. Зачем исследовать существо с искорёженным эпигеномом, если требуется отладить процедуру эмбрионального оптокодирования для нормальных женщин? – Руководитель Проекта хотела возразить, но Виктория не дала ей такой возможности: – Я видела ваш рапорт о награждении и прошу заменить это одной-единственной ночной прогулкой. Настоятельно прошу, товарищ генерал-майор. Иначе вам придётся меня запереть. Некрасиво это будет выглядеть: держать героя под замком.
Генерал-майор куснула губу, помедлила, разглядывая подчинённую. Кивнула.
– Хорошо, вы получите свою прогулку. Надеюсь, вы не собираетесь выкинуть какую-нибудь глупость? Встречать рассвет, например?
– Я же не сумасшедшая. Обязуюсь вернуться в целости и сохранности.
Подполковник Быстрякова соврала командиру первый раз в жизни.
День 1634. Виктория
Худшие опасения подтвердились, – когда пожарные прорвались на пылающий третий этаж, спасать там было некого. Из огня вынесли пять тел: три детских и двух взрослых женщин. В одной сразу опознали убитую осколками медсестру, со второй могли возникнуть сложности, если бы младший лейтенант Дубич не назвала фамилию. От одежды погибшей не уцелело почти ничего. Как и от её кожи.
Пожар потушили, когда солнце выглянуло из-за горизонта. Скорые давно развезли детей по больницам, затем, сделав свою работу, уехали пожарные. Комендантский час заканчивался, вот-вот заработает общественный транспорт, подтянутся зеваки. Но пока-что в больничном парке был всего один человек. Сержанта Ковалёва поставили охранять накрытые простынями тела. Неприятное задание, но служба есть служба. Зато можно спокойно перекурить после сумасшедшей ночки. Он сел на лавку, вынул из пачки сигарету, сунул в рот. Полез в карман за зажигалкой. И замер.
Простынь над одним из тел дрогнула, отодвинулась. Сигарета выпала у сержанта изо рта, волосы на затылке поднялись дыбом. Подполковница-зомби сдирала спёкшуюся корку у себя с лица. Под чёрными хлопьями была не сукровица, – белая полупрозрачная кожа.
Женщина открыла глаза, их взгляды встретились.
– Рассвет? – спросила она.
– Д…да.
– Это хорошо. Помоги.
Ощущая теперь самого себя зомби, сержант Ковалёв встал, подошёл, наклонился, помог обгоревшей как головешка «покойнице» сесть.
– В…вы живы? – задал он самый разумный вопрос, какой пришёл в голову.
– Уже нет. Но это не важно.
Солнце поднималось над городом.