Сны мертвого города
Город напоминал полое древо. Не изменившееся внешне, но готовое вот-вот рухнуть.
– Господин Икел! – раздалось из громкоговорителя. – В двадцать первый кабинет!
Онир встал и направился к двери.
– Почему без очереди? – тут же рявкнул кто-то сзади.
– У меня особый статус.
Город обречен гнить.
Заводы и клубы, сырые улицы и обветшалые здания; скучные люди с пустыми глазами; машины и ржавые вагоны метро; закусочные и банки. Все станет прахом… Если, конечно, Онир не продаст свой сон, и не пережмет артерию, которая питает город радужным ядом.
– Стало быть, все-таки к нам? – профессор Лавацкий крутил в пальцах старую чернильную ручку.
– В правительстве хотят все задаром. Давят, требуют, следят. Мне с детства от них покоя не было, и спустя годы ничего не изменилось.
– Наркосиндикат будет вести себя примерно так же.
– Поэтому я пришел к вам, профессор, а не в центральный офис, – Онир достал из кармана компактный нейлер. Зеленая стрелка указывала, что давление воздуха на максимуме. – Страховка. Если кто решится удержать силой – одного гвоздя хватит, чтобы все мои сны пропали впустую.
Онир прислонился щекой к нейлеру, палец положил на спусковой крючок.
– Ваши условия? – Лавацкий нахмурился.
– Сохраните мою личность инкогнито, и тогда я позволю снять и эмулировать не один, а два сна.
Профессор сморщился, будто его напоили кислой водой из канавы.
– Синдикат полвека работает официально, исправно платит налоги, страховки и пенсии сотрудникам. За кого вы нас принимаете?
– За тех, кто снабжает отделы продаж «Радугой» и прочей синтетикой, делающей людей полыми. Или счастливыми, если верить рекламе. Во-вторых, основное требование: вы временно перестаете торговать «Радугой». Месяца для начала будет достаточно.
– Мне придется саботировать поставки! Громадные убытки!
– Именно поэтому я пришел в вашу лабораторию, а не стал штурмовать офис или требовать официального эмбарго от правительственных крыс. Вы, насколько знаю, влиятельная личность не только в картеле, так что сумеете остановить поток «Радуги» хотя бы ненадолго. Представляете, сколько сможете заработать, продавая эмуляторы моих снов, когда люди изголодаются по цветной синтетике?
Лавацкий отложил ручку и тяжело вздохнул. Явно понимал, чего будет стоить даже месячный запрет «Радуги». Но перспективы подмять под себя новую отрасль были слишком заманчивыми.
– Идемте к томографу. Ваше… оружие оставьте здесь, оно не понадобится. Я рассчитываю на добровольное партнерство, без принуждения и прочей чепухи. В корпорации о нашей сделке никто не узнает. Итак, что вам известно о теории внушаемого сна?
– Ничего.
Вечером того же дня Онир Икел спустился по прогнувшимся ступенькам с перрона городского метро и нырнул под защиту жестяных козырьков. Дождь яростно барабанил по ним, сочился каплями сквозь щели. Улицы тонули в смеси тумана и пара. Пахло ржавчиной, хлоркой и болотом. Привычный для окраины города запах, который быстро въедался в одежду, волосы и кожу.
Онир с удовольствием сорвал галстук, в котором надлежало ходить каждому мужчине, достигшему совершеннолетия, и сунул в карман плаща. Кусок ткани душил сильнее петли на шибенице из снов. Встреться сейчас жандарм, обязательно выписал бы штраф за подобные вольности, но дольше терпеть Онир уже не мог.
Первая пара глотков воздуха показалась сладкой, потом горло засаднило от горечи, слезы хлынули из глаз. Трижды вдохнул через пластиковую маску антисептический аэрозоль. Он сплюнул вязкий комок и пошел вперед.
Сквозь бурлящую мглу слабо просвечивался силуэт вывески над ночным клубом. Онир поплыл на свет, тщетно стараясь обходить лужи. От ингалятора чесалось в носу, пекло губы, и, казалось, саму душу жгло.
Зал внутри напоминал пчелиные соты, где ячейки для скучного веселья разделялись стенками из мутного плексигласа. Очень удобно. И одиноким себя не чувствуешь, и незнакомые люди не лезут со своими проблемами и бестолковыми разговорами в твое купленное на один вечер пространство.
Пиф не стала его дожидаться, и уже прилично нахваталась синтетики. Пятиугольную ячейку, обхваченную мягкими пуфиками вдоль стен, сотрясала музыка, в которой скрежета, скрипов и грохота было больше, чем самой музыки.
Девушка, опустив безвольно руки, с безразличием вдавливала в пол кроссовки. На красном экране перед ней билась синусоидой зеленая молния.
– Как ты? – голос Пиф удивительным образом перекрывал какофонию звуков.
Онир скинул плащ и утомленно уселся на пуфик. На откидном столике было много всего разноцветного, сухого и жидкого, но от одного вида синтетики хотелось кричать.
Пиф, как всегда, уловила его настроение, и плавно перетекла на сидение рядом. Умостила голову Онира у себя на коленях и запустила пальцы в каштановые волосы. От первого прикосновения мурашки побежали по шее и плечам, хотя отполированные гайки, вытеснившие кольца и перстни с рынка во время Бунта Андроидов, царапали кожу и больно цеплялись за волосы.
– Боюсь, что город умрет, – прошептал Онир.
– Город и так давно мертв, – она изобразила улыбку. – Сгнил вслед за заводом, вокруг которого вырос. И все мы заживо гнием вместе с ним… Видел мою «радугу» на столешнице? Сегодня мне по вкусу зеленый, голубой и фиолетовый цвета, они раскрывают во мне любовь к музыке. Тебе же всегда открыта дорога в мир, где не нужно ничего искать или заменять, но ты с каждым днем все унылее.
Она была права. В отличие от других людей, Онир Икел с детства видел сны, где не нужно подменять настоящие цвета синтетикой. Каждую ночь проживал новую жизнь. Наверное, поэтому не свихнулся, не прыгнул в петлю, не полез на баррикады во время «Бунта Андроидов «и не начал глотать синтетику, как делали его ровесники из поколения думеров. Но сделало ли это Онира счастливым? Каждый раз, после пестрого мира сновидений, он возвращался в полумертвый город. Иные смертники всходили на эшафот с большей радостью, чем Онир открывал глаза по утрам. Его настоящая личность была жалкой, крохотной букашкой, в то время как во сне громоздились тысячи миров и вселенных, где он геройствовал, творил черные дела, правил или находился в услужении, покорял моря, летал в небе…
Что противопоставляла этому реальность?
Лифт. Метро. Проходная. Цех.
День за днем, год за годом.
Лента Мебиуса, вырваться из которой никому не под силу, да и мало кто пытается.
Четыре круга ада, изредка разбодяженного Пиф, клубами или чем-то простым и приятным, вроде фруктов и мяса.
Вскоре он понял, что сны имеют скрытый смысл, отражающийся в блеклой реальности.
Если во сне доблестный рыцарь выступал против злого чародея, то на работе один из трудяг дрался с начальником цеха; проигрывал, и был вышвырнут на улицу умирать от голода и болезней. Дракон сжигал замок? На деле взрывался бойлер на старой заводской котельной, накрывая ядовитым туманом близлежащие кварталы. Если виделся дивный бал, полный прекрасных гостей, журчащей музыки и грациозных танцев, то в городе давала благотворительный концерт какая-нибудь популярная в этом месяце группа, после чего из зала выносили то задавленных в толчее, то перебравших с «Радугой» людей. И лишь ослепительной красоты принцессы раз за разом оказывались бледной тенью Пиф.
– Ты чудесная, – прошептал Онир, дотронувшись до синего проводка, вплетенного в волосы подруги. – Будто из мрачной сказки. Ни в одном сне я не видел никого лучше.
Она вновь изобразила, насколько была способна, улыбку.
– Говоришь так сладко, будто перебрал с желтым цветом. Что ты увидел?
– Болезнь, пожирающую город. Кто-то распахнул запретные двери – и хворь набросилась на нас. Черная густая масса облепляла людей, забивала рты и ноздри, залепляла глаза. Мы стали червивым, окончательно бесчувственным монолитом плоти и грязи.
Он взял одну из коробочек с расфасованной синтетикой. На логотипе были изображены стилизованные врата, сквозь которые изливалась радуга.
– Дай воды.
Цвета смешались в стакане, и вместо радуги Пиф и Онир увидели черное месиво: жирное, вязкое, тошнотворное.
– Хочешь, покажу что-то по-настоящему яркое? – спросил он осторожно. – Это универсальный накопитель, как для просмотров фильмов. Здесь осколок моего сна, моего мира.
– Схожу за очками дополненной реальности! – Пиф подскочила и рванула из ячейки.
Она погрузилась в картинку ненадолго, но вернулась совершенно другой. Посмотрела на него полными слез глазами, пробормотала что-то невнятное и бросилась к бару.
Вскоре подруга напилась до полубессознательного состояния, и всю дорогу, пока Онир тащил ее домой, говорила о том, что он безмерно жесток.
– Слишком мало, – радостно твердила Пиф, размазывая по лицу слюни, туш и помаду едкого синего цвета, – я была там слишком мало.
Счастье сделало ее еще прекраснее, даже пьяный блеск в глазах был к лицу.
Женщина смерила его удивленным взглядом.
– Господин Онир, – она поправила галстук и жестом предложила присесть, – мне пришлось вызвать господина Лавацкого.
– Совершенно зря.
– И я так подумала вначале. Хотела обойтись его замом, но…
В дверях появился бывший профессор, а ныне один из богатейших и влиятельнейших воротил в городе. Кто бы мог подумать, что этот приземистый человечек, ютившийся еще в прошлом году в лаборатории на задворках города, сокрушит синдикат «Радуги», расправится с лобби фармакологических компаний и потеснит ассоциацию психологов, получив полную власть над настроением города.
Его нейрофизические чипы, внушающие сновидения, изменили все. Модификаций эмуляторов были сотни: образы, личности, сюжеты и места. Знай только плати и путешествуй во снах. И все это лишь на базе двух съемок, полученных от Онира.
– Икел! – воскликнул он. – Какого хрена вы творите? Я полгода пытался вас найти …
– А я неплохо прятался, – Онир достал уже знакомый нейлер, – но больше не могу.
Лавацкий выставил женщину за дверь. Уселся напротив Онира и сложил пальцы домиком.
– Сколько вы хотите за новый сон? Миллион? Два? Могу купить вам дом на побережье! Там туманы и ливни, зато не придется работать. Ну? Что скажите? Один сон – и вы получите все, о чем смели мечтать. Два сна – и ваши дети и внуки не будут знать нужды.
Онир Икел покосился на панорамное окно за спиной. Над высотками жирела черная туча с оранжевыми прожилками. Это был смрад от заживо гниющей плоти города: дыхание фабрик и заводов. Людям требовались деньги на новые чипы, а значит – и работа. Много работы на любых условиях.
– Я ошибся, когда решил продать вам сны. Думал, угроза в «Радуге». Идиот, какой идиот… Я и был угрозой. Той самой болезнью, сгубившей город.
– Зря вы так, – вздохнул профессор, поправляя толстую фильтрующую воздух маску. – Мы теперь едва ли не самый большой промышленный центр на материке. Уровень преступности упал до единичных случаев, никаких бунтов, никаких волнений. Люди счастливы!
Онир вынул из кармана окровавленный чип и бросил на столешницу.
– Как вы… – Лавацкий вздрогнул, – электроды подведены к височным и лобным областям мозга!
– Вырвал.
Профессор ухватился за подлокотники.
– Вы убили человека, понимаете? Убили!
– Понимаю, – дрожащим голосом ответил Онир, – я не мог видеть ее такой. День за днем, ночь за ночью… Это просто тело, а не моя Пиф. Тело, которое существовало ради новой картинки во сне. Оглянитесь! Наш город мертв. Все либо работают до потери сознания, либо смотрят сны. Умирают на заводах, чтобы ночью видеть яркие картинки.
– Это была ваша идея, Онир, – ледяным голосом Лавацкий, – я лишь следовал договору.
– Поэтому я пришел. Чип теперь нужен мне.
– Зачем? – удивился профессор. – Каждый ваш сон тысячекратно сложнее наших эмуляций, а жизни, которые вы проживаете, интереснее и ярче любых сценариев!
– Я хочу чип, который заслужил, – Онир Икел смахнул пот со лба и откинулся на спинку кресла. – Сделайте мне особый эмулятор. Самый черный, самый безликий, самый бесцветный. Либо так, либо гвоздь в голове. Но жизнь в черноте куда страшнее смерти. Мне без Пиф – в самый раз.