Закон Химеры
Красный сигнал. Впервые за всю историю существования Института памяти. Первый сигнал, означающий, что человек не достоин более быть бессмертным. Программа-аналитик прогнозировала возможность этого события, но вот только прогнозируемые сроки не совпали с реальностью. Впрочем, оставался еще один вариант. Или программа дала сбой, или какой-то узел оборудования вышел из строя, из-за чего был выдан неверный результат.
Около комплекса сканирования и записи памяти суетилась целая бригада техников и нейропрограммистов. Чуть в стороне от них сидел тот, кто вызвал весь этот переполох – профессор Александр Лисицын: физический возраст 200 лет, биологический возраст – 25. Атлетического склада мужчина, один из основателей Института памяти и создатель машины, которая на своем создателе вдруг решила поставить крест.
В кабинете находилась еще одна значимая для института фигура – его директор. Молодой, не старше Александра, высокий и поджарый блондин Эрик Йоргенсон стоял у окна, скрестив руки, и безучастно наблюдал за суетой вокруг сканера и аналитического модуля машины. Но Александр знал, что на самом деле внутри внешне спокойного директора института бушует буря, и скрещенные на груди руки – верный ее признак. Лисицына вдруг затрясло, когда он подумал, что на самом-то деле его судьба зависит не от проклятой машины, а от этого человека и ни от кого более. Как бы пристально Йоргенсон ни вглядывался в работу техников, краем глаза он заметил затрясшиеся руки Лисицына. Он шагнул к профессору, сжал его плечо так, что Александр чуть не завыл от боли.
– Выйдите все, живо! – распорядился директор.
Через пару секунд они остались одни в кабинете. Эрик посмотрел, как закрылась за работниками дверь, развернулся к Лисицыну.
– Возьми себя в руки.
– Так ты думаешь, это сбой? – спросил Александр.
– Ничего не думаю, лишь вижу, как ты трясешься, словно тебя сейчас посадят на электрический стул. Это нужно было прекратить.
– Но если это не сбой? Тогда что? – не успокаивался Лисицын.
– Это прецедент.
– Для чего? – Александр едва не выкрикнул это в отчаянии.
Йоргенсон посмотрел на него с неодобрением.
– Для того, чтобы изучить случай, чтобы понять, почему это произошло. Найти причины.
– Сделать из меня подопытного кролика?
Директор фыркнул.
– Мы с тобой давно добровольно ими стали, Алекс.
– Но есть закон. Ты же не станешь его нарушать…
– Закон есть. Но я же не идиот, я сразу написал к нему поправку. Просто не стал ее афишировать.
На лице Лисицына отразилось недоумение.
– Первых не могут лишить бессмертия. Нельзя разрушать основу, фундамент, иначе рухнет и все остальное. А основа – это мы.
– Значит…
– Только добровольный отказ. Ты можешь добровольно отказаться от бессмертия. Кроме одного случая. Моего личного запрета.
– Ты можешь мне запретить? Что?! Запретить отказаться от бессмертия и вечной молодости? – Лисицын с удивлением воззрился на директора. – Конечно же из-за репутации института?
Йоргенсон поморщился.
– Надо выяснить, что произошло. Пойдем. Я протестирую тебя сам на другом оборудовании.
– На независимом аппарате, который не включен в сеть?
– Именно. Это будет дольше, но возможно и результат будет иным.
Лисицын поднялся. Дрожь ушла, и он уже мысленно ругал себя, что допустил ситуацию, когда Йоргенсон увидел его страх. В голове пронеслась мысль: «Двести лет, а веду себя как мальчишка перед строгим директором школы.»
Черепаха торопливо сгребала задними ластами песок, засыпая яму. Через несколько минут на месте кладки яиц вырос небольшой песчаный холмик.
– Они приплывают сюда каждый год в это же время! – сообщил звонкий детский голос.
Профессор София Иоанниди вздрогнула и обернулась. Шагах в пяти от нее стояла девочка лет семи, держала в руке длинные прутья.
– Да, я знаю, – ответила София и тут же подумала, что, наверное, не надо так разговаривать с детьми.
Девочка, казалось, действительно расстроилась, что ее информация оказалась не нова. Потом пристально посмотрела на профессора, от чего Иоанниди стало не по себе.
– Вы из «Первых»? – спросила девочка и тут же кивнула. – Да, у вас их взгляд!
Словно сказав дерзость, девочка кинула прутики на песок, и помчалась прочь от моря. Пару мгновений – и она исчезла за зарослями тамариска.
София, чувствуя одновременно неловкость и раздражение от встречи, подняла прутики. Девочка их явно принесла для того, чтобы, как было принято издавна, выстроить над черепашьей кладкой шалашик – оберегать потомство. Профессор воткнула прутья в песок, посмотрела вслед уходящей в море большой матери-черепахе. Дул бриз. Над морем понималось солнце. Еще немного и приятная прохлада раннего утра развеется над побережьем, уступит место августовской жаре.
София на миг закрыла глаза. Почему в этом месте всё всегда происходит в августе? Месяц великих свершений и трагических событий. То ли благословенный, то ли проклятый. Каким он окажется в этот раз?
Когда вчера поздним вечером ей позвонил тот, с кем она много лет не разговаривала и кого видела только на научных видеоконференциях, она сначала засомневалась, но потом все же уступила его просьбе и прилетела первым рейсом.
Однако профессор не торопилась прибыть в штаб-квартиру Института памяти. Она попросила беспилотное такси высадить ее на побережье и не ждать. Вещей она с собой не взяла. В институтской квартире, закрепленной за ней, было все необходимое. Встретив рассвет и размышляя над вариантами, какие события ждут ее в институте, София, заложив руки за спину, неспешным шагом направилась к комплексу зданий. Мощенная известняковыми плитами дорожка уводила с берега через заросли тамариска и вековые пинии к зданиям, стоимость которых вместе с наполнением, а также всеми научными сотрудниками достигла такого предела, что ни один миллиардер и ни одно государство не в состоянии были бы выкупить.
Каково это проснуться утром и понять, что тебе сегодня стукнет уже двести? Почему-то ни 100, ни 150, ни даже 199 в прошлом году не вызывали таких апатичных эмоций, как две сотни. И профессор Александр Лисицын не мог понять из-за чего он так странно себя чувствует.
Тихо пропищал браслет на руке, дублируя сигнал легкой вибрацией. Александр чуть тряхнул рукой, будто лениво отмахнувшись от назойливой мухи. Ежегодный сигнал обновления архива памяти. Нет, Лисицын даже если бы и хотел, никогда не забыл этой даты. Тот день изменил всю его жизнь и тот день забыть было невозможно. И все же сегодня все казалось каким-то необычным. Всю ночь снились тревожные обрывочные сны, которых Александр не запомнил. Впрочем, сны можно было просмотреть – они неизменно записывались в блок памяти с остальными воспоминаниями, переживаниями и мыслями. Но у профессора совершенно не было желания их смотреть и разбираться в причинах своей непонятной тревоги. Он автоматически принял душ, оделся, вышел из своих служебных апартаментов. В институтской столовой, расположенной в жилом блоке, уже завтракали, но Александр туда не пошел. Почему-то не хотелось ни с кем разговаривать. Да и аппетита особого не было.
Он неспешно вышел во фруктовый сад, разбитый между корпусами, прошел по тенистым дорожкам. На апельсиновых деревьях висели крупные, но еще зеленые плоды. Пройдет немного времени, и они станут почти такими же рыжими, как и волосы всемирно известного профессора Лисицына. Но вид сада и любимых фруктов Александра сейчас не интересовал. Он подумал, что его состояние можно было бы сейчас сравнить с прокрастинацией, если бы он точно не был уверен, что должен сейчас пройти в архивную секцию и сделать ежегодную запись собственный памяти для институтского архива.
В кабинете сканирования памяти девушка-лаборант приветливо улыбнулась ему.
– Доброе утро, профессор! Садитесь, пожалуйста!
Она указала ему на нейрокресло, и когда Александр сел, опустила прикрепленный к креслу шлем. Висков Александра коснулись холодные электроды. Лаборант привела кресло в полулежачее положение и запустила сканирующий модуль.
Пока аппарат делал свое дело – считывал, оцифровывал и записывал память профессора, тот, слушая классическую музыку, отрешенно глядел на купольный потолок, сложенный из тонких ромбовидных керамических пластин, словно имитирующий панцирь черепахи. Сегодня стилизация показалась Лисицыну глупой, почти детской. А ведь когда-то это заповедное место и все, что с ним связано, вызывало у него едва ли не священный трепет.
– Вот и все, профессор, – улыбнулась девушка, отключая модуль и снимая с Лисицына шлем. – Ждем вас в следующем году, как обычно.
Александр на автомате сказал «спасибо», и готов был подняться с кресла, как вдруг на блоке памяти цвет светодиода сменился с зеленого на красный. Лицо девушки мгновенно преобразилось. Улыбка исчезла и на нем по очереди промелькнули выражения неверия, паники и ужаса. Она побледнела так, что Лисицыну показалось, что еще чуть-чуть – и девушка упадет в обморок. Хотя было бы логичнее, что плохо от красного сигнала стало бы ему.
– Я не понимаю, профессор! – выдавила из себя лаборант. – Должно быть ошибка, сбой в программе…
– Эту программу написал я, – возразил Александр даже с чуточкой раздражения. – Она не может выполняться неправильно. Что вы должны делать по инструкции?
– Доложить главному и попросить вас задержаться здесь, – едва слышно произнесла она.
– Так вызывайте Эрика!
На вид профессору Софии Иоанниди было не более двадцати трех, но если смотреть на нее издали, то по силуэту ее можно было принять за сухую пожилую женщину, чуть сутуленную и сложившую руки за спиной, чтобы легче было идти. За много лет София так и не избавилась от привычки ходить подобным образом, хотя на самом деле этот жест говорил о том, что профессор размышляет над какой-то проблемой. Стоило ей убрать руки из-за спины, как София превращалась в симпатичную, правда с очень серьезным лицом, девушку, стройную, по-спортивному подтянутую. Несколько художников изобразили Афродиту с ликом профессора, недаром что София была родом из Салоник. Только вот сама она находила это пошлым. Правильные черты лица обрамляли нехарактерные для большинства гречанок светлые волосы, словно древние гены пробились спустя много поколений османского владычества.
Проходя мимо вековых пиний, София дотронулась до коры, погладила величественные деревья. На пальцах остались следы смолы и приятный запах хвои. Тропинка из известняковых плиток влилась в асфальтовую дорогу. Миновав туннель, устроенный из разросшихся на деревянных арках растений, профессор оказалась около входа в главный корпус. Там ее встречали, но вовсе не тот, кого она ожидала увидеть первым.
– Здравствуй, Эрик, – поздоровалась она. – Я вижу, ты не изменяешь своим привычкам. С утренней прогулки в горы?
– Немного неожиданно услышать от тебя про изменение привычек, составитель индивидуальных программ тренировок, – директор института, одетый в летние шорты, майку и с небольшим рюкзаком за спиной, рассмеялся. – Увидел тебя на берегу с возвышенности. Давно ты сюда не приезжала. Сама решила или же?..
– Мне Алекс позвонил.
– Надо же. А я думал, вы с ним уже лет сто не общаетесь.
София посмотрела на Йоргенсона своим самым строгим взглядом.
– По-твоему, ничего серьезного не происходит?
– Я не склонен поддаваться панике. Впрочем, наш коллега в подобном раньше тоже не был замечен.
– Никто из нас еще не оказывался в его положении, – заметила София.
Эрик взглянул на Иоанниди и больше не улыбался.
– Будет лучше, если сперва ты поговоришь со мной.
София по изменению интонаций в голосе мгновенно понимала, когда он перестает говорить как друг и коллега и становится тем, кем он являлся – ее начальником и владельцем огромной фабрики бессмертия, которая как паутина шелкопряда заключила всю Землю в кокон.
Их было пятеро. Молодых, полных энтузиазма и амбиций ученых. Судьба свела их в этом заповедном месте в августе, за два часа до полуночи, на горе, носящей имя древнего чудовища. Но на этот раз поднявшихся на вершину не сильно интересовал горящий в расщелинах метан – над головами разворачивалось куда более величественное зрелище. Темный шелк неба с рассыпанными по нему жемчужинами звезд пропарывали иглы метеоров. Разговор завязался сам собой. Но вскоре от восхищенных фраз о небесном представлении, устроенном метеорами Персеид, они перешли к теме космоса и вечности.
– Наука и технологии сейчас развиваются сумасшедшими темпами, – увлеченно говорил один из них – высокий и сухощавый с несколько холерическим характером светловолосый парень. – Возможности, которые отрываются перед нами сейчас, почти столь же безграничны, как и космическое пространство. Еще немного – и люди станут подобны богам, такими, какими их представляли в древности.
– Какими же? И какую мифологию ты имеешь в виду? – скептически заметил другой парень, рыжеволосый, атлетичный, с чуть насмешливым прищуром, и смерил оппонента взглядом. – Может, древнегреческую? Зевс бы из тебя получился так себе!
– Я имею в виду, люди стоят сейчас на той ступени развития, что еще чуть-чуть – и можно достичь бессмертия и вечной молодости.
– Сомнительно. К тому же идея физического бессмертия противоречит законам эволюции, – возразил третий парень. – Не надо быть ученым, чтобы заметить: людям в возрасте гораздо сложнее освоиться с новыми технологиями, в то время как дети легко справляются с мобильными устройствами и даже компьютерами. Мозг взрослых необратимо стареет, но каждому молодому поколению гораздо легче и быстрее освоиться в новых условиях. Наличие нового поколения – обязательное условие научного прогресса.
– К тому же, если люди станут бессмертны, произойдет демографическая катастрофа, – заметил рыжий. – Население Земли перевалило за семь с половиной миллиардов. Что будет, когда все эти миллиарды останутся живы, вместо того, чтобы, когда придет срок, покинуть наш мир?
– Не все.
– Не все? В чем же тогда смысл появления бессмертия? Оно будет только для избранных? – спросил рыжий.
– Да.
Рыжий рассмеялся, посмотрел на остальных.
– Знаешь, куда приводят все разговоры об избранности? Думаю, ты в курсе.
– Разумеется, – начавшего разговор о бессмертии парня ничуть не смутил намек. – Но всем людям с аналитическим складом ума также прекрасно известно, что общество никогда не будет однородным, равным и справедливым. Это утопия. По крайней мере для того общества, которое существует сейчас.
– Что же ты тогда предлагаешь? На мой взгляд самый лучший вариант бессмертия для человечества – это сохранение памяти или даже личности в цифровом варианте.
Светловолосый парень на мгновение задумался.
– Пожалуй, ты прав. Так будет лучше для большинства.
– А для избранного меньшинства? – Вступила в спор одна из девушек, спортивного телосложения, с греческим профилем, подхватив язвительный тон от рыжего. – Молодость и бессмертие?
– Да. И я объясню почему. Сканирование человеческой памяти, хранение ее в цифровом виде и обработка объема информации – это, конечно, отличная идея. И все же… Многих великих ученых можно называть не иначе как Учителями. Их уход – потеря и для науки и для передачи знаний. Да, их теории, гипотезы и открытия остаются. Но зачастую или интерпретируются по-иному, или находят совершенно иное применение, порой наносящее вред человечеству. Да и из-за старости, болезней и преждевременной смерти многие ученые просто не успевают закончить свою работу. Им элементарно не хватает времени. Преемники же, даже лучшие ученики, зачастую не в состоянии завершить начатое так, как планировалась учителем, и не гарантируют применение изобретения в задуманной им области.
– Так ты хочешь наделить бессмертием только ученых? – заинтересовалась вторая девушка, миловидная девушка со стрижкой каре и лицом сердечком.
– Не только. Всех тех, кто способен двигать прогресс человечества, кто полон устремлений, инновационных идей и кто способен их воплотить в жизнь. Кто готов работать и улучшать общество. По-моему, дать им бессмертие – это справедливо.
– И никакой заслуженной пенсии? – засмеялся рыжий. – Допустим, но как решить, кто достоин стать бессмертным двигателем человечества?
– Это сделает компьютерная программа. Беспристрастный анализ потенциала человека, его работоспособности, целенаправленности и тому подобное. Думаю, ты сможешь создать прототип.
Рыжий с удивлением уставился на говорившего.
– Даже для прототипа это слишком объемная работа, если взяться за нее всерьез. Оборудование, финансы, люди…
– Разумеется. Я уже ищу инвесторов. Но мне нужна крепкая основная команда. Команда единомышленников.
Четверо удивленно переглянулись. Вот это новость! Они едва знакомы, а он уже предлагает им стать частью команды.
– Ты это серьезно? – спросила гречанка.
– Хочешь, чтобы мы ответили прямо сейчас? – вторая девушка тоже выражала недоумение.
– Да.
– Но мы даже не знакомы! – заметил третий парень.
– Вот и познакомимся! – Ничуть не смутившийся светловолосый парень открыл рюкзак, извлек под изумленными взглядами бутылку вина, штопор и пять бокалов.
– Пять?
– И ни одним больше! – тот показал пустой рюкзак, потом откупорил бутылку и разлил по бокалам. – Александр Соколов, Университет ИТМО, нейропрограммист, держи!
Он протянул бокал ошарашенному рыжему опонету.
– Николь Дюран, Университет Париж Декарт, молекулярный биолог! – Бокал вина достался миловидной брюнетке, а следующий – третьему в компании парню. – Томаш Кучера, Чешский технический университет в Праге – инженер биомедицины. София Иоанниди, университет имени Аристотеля, специалист по здоровому образу жизни.
– Вот это да! – хохотнул Александр. – Сущий факир! И как же тебя зовут?
– Эрик Йоргенсон, университет Копенгагена, нейробиолог.
– Это какая-то мистика! – с восхищением произнесла Николь. – Но как ты все-таки узнал наши имена и то, что мы придем сюда?
– Видимо, в отличие от вас я изучил имена участников конференции, на которую мы все приехали, а не только имена выступающих профессоров с докладами. И даже прочитал ваши научные работы. Я же говорил, что собираю команду.
– Точно четырех человек? Но встретить здесь?! Как?!
– Единомышленников! Тех, кто будет достаточно упорен, кому не лень будет подняться на вершину горы ночью, чтобы полюбоваться вместе со мной этим!
Эрик сделал рукой широкий жест, обводя небо, пронизанное падающими звездами. Четверо переглянулись. Сейчас он показался им слишком самонадеянным и даже немного сумасшедшим. Прочтя все это у них на лицах, Йоргенсон улыбнулся.
– Не хотелось нарушать особенный момент… На самом деле я составил список из пятидесяти кандидатов. Вы все в него входите. Однако я думаю, что лучшие из него сейчас находятся здесь.
Это место когда-то было другим. Раньше тут располагалась небольшая деревенька, в уютной, скрытой среди гор, долине. Крестьяне выращивали фрукты и овощи, держали скот и птицу, ловили в море рыбу. Ничего необычного. Так делали люди из поколения в поколение. И все же в этом месте было что-то особенное. Недаром на одной их скал возвышалась древняя крепость, охраняющая город, где успели оставить свой след и эллины, и римляне, и византийцы. Древние культуры стали историей, и только каменные постройки, сложенные на века, сохранили о них память.
Вот и София хотела создать нечто, что еще надежнее камня сохранит память о людях. Некоторое время были популярны различные исследования «голубых зон». Там, где появлялось особенно много долгожителей. Примерно этим и хотела заняться София. Поэтому она с энтузиазмом взялась за работу, когда Эрик включил ее в свою команду. Они вдвоем долго обсуждали, как создать уютную рабочую среду для научных сотрудников на участке три на полтора километра.
Земля долины была выкуплена. Крестьянам полностью компенсировали переезд и строительство новых домов на новом месте. Впрочем, некоторые из них согласились остаться, чтобы обслуживать работников института и ухаживать за сохраненными фруктовыми садами. Частные отели и пансионы были снесены, и на их месте теперь белели купола новых современных зданий с отделанными камнем и деревом фасадами, с установками солнечных батарей.
Программа, которую создал Эрик, оказалась чудовищно масштабна. Он вообще мыслил глобально. А еще он очень ловко входил в доверие людям и всегда добивался своего. Не прошло и года, как Йоргенсон оказался во главе созданного им Института памяти, с десятками отделов, каждый из которых занимался собственными исследования и в то же время был тесно связан со всеми остальными. Инвестиции были огромны, ибо богатых людей, которым пообещали продлить жизнь, а может быть и сделать бессмертными, нашлось предостаточно.
Впрочем, молодой директор не собирался никого обманывать. Он делал именно то, что обещал. Одна группа ученных во главе с Софией изучала население «голубых зон», начиная с образа жизни и питания, и заканчивая исследованием ДНК. Иоанниди также составляла программы идеального образа жизни, поддерживающего здоровье в наилучшем состоянии. Томаш возглавил отдел фармакологии. Александр и целая команда программистов и инженеров разрабатывали оборудование для сканирования и хранения человеческой памяти. Не меньшая команда, куда вошли Эрик и Николь, занималась изучением мозга, а также проблемами старения и обновления клеток.
Все ученые института собирались вместе, когда какой-то из отделов достигал поставленной цели, и делились с остальными результатами работы. Эрик, обладающий незаурядными аналитическими способностями, по ходу вносил корректировки в долгосрочные программы. Шли годы, и институт разрастался. Порой, казалось, исследования заходили в тупик, но коллективное обсуждение и устраиваемые Йоргенсоном мозговые штурмы всегда помогали найти новый путь.
Первыми добились успеха в отделе Александра Лисицына. Полное считывание памяти человека и сохранение ее на электронный носитель стало настоящим прорывом в науке. В институте Памяти в честь этого события был устроен праздник. А после него Эрик с небольшой командой юристов по международному праву уехал длительную командировку, чтобы обсудить с правительствами разных стран вопросы внесения поправок в национальные законодательства. В институте все замерли в ожидании. Больше всего они боялись, что правительства и в особенности военные посчитают их достижения угрозой безопасности. Но Эрик каким-то образом сумел наладить со всеми отношения и обойти острые углы.
Еще через какое-то время везде стали появляться мелкие филиалы института для считывания и записи человеческой памяти. Сначала это делалось добровольно, а потом уже и в обязательном порядке.
В этот период по миру прокатились первые протесты. Многие не хотели делиться сокровенным ни с кем и называли обязательное сканирование вторжением в частную жизнь. Эрик в ответ ездил по миру и публично выступал в защиту своих идей, активно используя средства массовой информации. Его жаркие, не утратившие энтузиазма и некоторого фанатизма, речи заставляли протестующих смолкать и задумываться, особенно когда на горизонте маячило обещание вечной молодости. И новый слоган института памяти «Достигни совершенства – обрети бессмертие!» замелькал в медиа. Программа здорового образа жизни, разработанная Софией, стала внедряться на правительственном уровне. Иоанниди и сама теперь ездила по свету, публично выступала, организовывала и запускала работу в новых филиалах института. А Эрик между тем открыл еще несколько отделов, занимающихся образованием, продовольственными проблемами и безотходным производством.
Ночь. Август. Метеорный поток Персеид. София с бокалом вина чуть отошла от компании и прислонилась к искривленному стволу пинии. В воздухе пахло хвоей и немного газом – от горевших и неугасающих тысячелетими расселин. Вино было сладкое, но приятное, с необычным вкусом.
– Оно сделано из тутовника, – сказал Эрик, неожиданно оказавшийся рядом. – Пожалуй его можно назвать шелковистым, ведь именно его листья едят шелкопряды, а потом плетут свои шелковые коконы.
– Немного сладковато для меня, – София улыбнулась. Она бы чуть отступила – слишком близко стоял Эрик, но спина ее упиралась в пинию.
– К сожалению о подобных предпочтениях не написано в научных работах, – Эрик в ответ улыбнулся, а потом сделал короткий шаг.
София отвернула голову, иначе он поцеловал бы ее в губы. Он миг помедлил, прикрыв глаза и ощущая губами нежную щеку девушки.
– Не надо, – тихо, но твердо сказал София.
– Прости, – он отступил, сделал глоток из своего бокала и повернулся к морю.
София тогда подумала, что на подъеме энтузиазма от первого успеха ему просто захотелось заняться сексом. О том, что он наблюдал за ней на конференции уже несколько дней до знакомства на горе, она узнала позже. А уж когда Йоргенсон узнал, что она стала встречаться с Александром, София решила, что ее исключат из команды. Но Эрик констатировал факт своей любви к ней так же просто, как если бы поделился какой-нибудь научной теорией. Но за Софию, в отличие от своих амбициозных целей, бороться не стал. Он оставался один. Иоанниди иногда казалось, что он близок с Николь, с которой тот работал над исследованиями мозга. Девушке с лицом-сердечком Эрик наоборот нравился, но он, похоже, взаимностью ей не отвечал. Спустя три года Николь вышла замуж за одного из лаборантов, все также продолжая заниматься исследования вместе с Йоргенсоном.
Еще один август. И снова потоки Персеид. И снова смоляной запах пиний и арбузный – моря. Александр надевает Софии кольцо. Их поздравляют. Хлопает открытое шампанское. Софии дают пенный бокал, а она вдруг встречается взглядом с НИМ и вспоминает другое вино и ЕГО неудавшийся поцелуй. Эрик в смокинге чуть улыбается, в глазах нет и намека на какой-либо упрек и все же от его взгляда почему-то пробирает мороз. На какой-то миг Софии кажется, что она теряет сознание. А в голове стремительно, как метеоры, проносятся пугающие мысли о том, что Эрик уже обрел бессмертие, а вот ей и Александру оно не достанется никогда.
В кабинете Йоргенсона было прохладно. Он предложил Софии сесть, а сам остался стоять, словно размышляя, принять ему душ или все же сначала переговорить. Через пару секунд он уже принял решение: резко отерев пот со лба маленьким полотенцем, плюхнулся в шортах в директорское кресло и сделал глоток воды из спортивной бутылки. А потом, как обычно, в своем стиле босса, лаконично рассказал о том, что произошло с профессором Александром Лисицыным.
– Я протестировал его сам, на независимом аппарате. Машина полностью считала память Алекса и все равно выдала отрицательный результат.
– Можно взглянуть на результаты? – спросила София.
– Ты там не найдешь ничего интересного, – Эрик пожал плечами и протянул ей электронный отчет. – Программа больше не нашла у него ни потенциала для работы, ни рвения, ни желания, ни прежнего энтузиазма. Он словно застыл в развитии, перестал заниматься своим дальнейшим образованием.
София нахмурилась.
– Что ты от него хочешь? Чтобы он выучил еще один язык? Он уже знает десять! А язык программирования все время совершенствуется общими усилиями его команды.
– Я свободно говорю на двадцати, и программированию тоже давно обучился, – пожал плечами Эрик. – Но не суть. Я повторил тест на следующий день. И так пять дней подряд. Результат неизменен. Был созван консилиум врачей. Они пришли к выводу, что больше всего это похоже на депрессию. Алекса лечили в течение месяца. Последующее тестирование снова выдало отрицательный результат с неизменным отчетом.
– И был повторный осмотр врачами?
– Разумеется. И не один. София, я не меньше самого Алекса хочу разобраться в том, что с ним происходит. Ты знаешь, почему.
– Почему ты сразу не сообщил мне?
– Вы же сто лет не общались.
– Ты правда находишь это забавным? – она посмотрела на него с упреком.
– Прости. На самом деле я думал об этом, но потом решил, что твой приезд мог только ухудшить ситуацию, учитывая то, при каких обстоятельствах вы расстались.
– А в итоге он мне сам позвонил.
– Это не очень хороший симптом.
– И какой у него сейчас настрой?
– У него наблюдается апатия. Диагноз «депрессия» врачи сняли. Обследование организма ничего выявило – физически он стопроцентно здоров.
– Что ты собираешься с ним делать?
Эрик посмотрел на Софию так, словно она сказала глупость.
– Ничего. Он будет по-прежнему получать все необходимое для поддержки здоровья и бессмертия. Он, как и все Первые, лицо института, он известен всему миру, я НЕ МОГУ с ним НИЧЕГО сделать.
– А если в мире станет известно, что его собственное изобретение, его машина поставила на нем крест?
– Тогда тот, кто сольет информацию, лишит себя всех привилегий. Об этом написано в договоре каждого моего сотрудника. Никто на это пойдет.
– А если Александр сам захочет…
– Захочет что?
– Уйти. Сделать публичное заявление и уйти. Не надо напоминать, что написано у каждого из нас в договоре с тобой. Но Алексу, если он примет решение, будет уже на это плевать.
Софии на миг показалось, что Эрик сейчас разозлиться. Но он лишь откинулся в кресле, изучая ее, словно сам не видел Иоанниди целую сотню лет.
– Такое ему даже в голову не придет, хоронить собственную работу, всех тех людей, что работали с ним и доверяли ему.
– Ты слишком хорошо думаешь о людях.
– Если бы я плохо думал о людях, я никогда бы не создал это, – Эрик указал на стены и резко поднялся. – Извини, мне надо принять душ после пробежки.
София кивнула, поняв, что он ее выпроваживает.
Софии было шестьдесят пять, когда после завершившийся в Мехико конференции пришло указание приехать в Институт памяти. Она не была в штаб-квартире института уже лет пять – общалась с Йоргенсоном и с остальной командой по видеосвязи. В этот раз Эрик просто прислал ей сообщение: «Помнишь, Алекс говорил когда-то давно про заслуженную пенсию. Думаю, пришло время решить этот вопрос. Приезжай завтра. В 12.00 сбор команды в главном корпусе. Все как обычно.»
София приехала в назначенное время. Вероятно, вопрос был серьезен, раз так срочно собиралась вся команда. Но она хотела работать и дальше. Иоанниди тревожили строки про «заслуженную пенсию» – она не представляла себя вне работы.
На входе в главный корпус ее встречал сам Эрик: она увидела его издалека из окна электромобиля, привезшего ее из аэропорта. Высокую, поджарую, не согнутую годами фигуру директора института перепутать с кем-то другим было невозможно. Но выйдя из машины София застыла в недоумении. Кто-то из обслуживающего персонала уже подхватил ее чемодан, а София все еще стояла, пораженно смотря на встречающего.
– Так вот, собственно, я хотел спросить лично, готова ли ты уйти на «застуженную пенсию» или же забыть о ней навсегда? – произнес он, улыбнувшись той самой улыбкой, которую она видела сорок лет назад на горе Химера.
– Как?! – только и смогла выговорить она, изучая его лицо: то самое лицо минус сорок лет.
– Мы это сделали, София, мы нашли бессмертие, – он подал ей руку и повел внутрь.
Иоанниди чувствовала себя рядом с ним очень странно.
– Мне казалось, что это невозможно, – едва слышно сказала она и повторила вопрос. – Но как?! Как?! Клонирование? Извлечение личности из архива памяти? Помещение в новое тело? Что вы сделали?!
– Нет. Идея с дубликатами меня никогда не вдохновляла. Мы окончательно преодолели предел Хейфлика. Клетки организма могут обновляться до бесконечности.
– Но…
– Более того, мы можем заставить их полностью обновиться, настроив на определенный биологический возраст. Самым продуктивным, как показали исследования, является возраст 25 лет.
– А как же мозг? Память…
– И его тоже. С омоложенного организма снимали новую копию памяти и сравнивали с той, которую делали несколькими часами ранее, до процедуры. Разница была только в эти несколько часов. А это значит, что мы добились успеха.
София то ли простонала, то ли всхлипнула.
– Когда об этом узнают…
– В мире прокатится очередная волна протестов. Нам предстоит еще одна серьезная битва. И её не сравнить с волной демонстраций против закона сдавать свою память в архивы. Но я собрал команду лучших юристов и законописцев. У нас уже готовы проекты законодательных актов.
– Ты сразу хочешь заставить государства принять и ввести в действие твои законы о бессмертии?
– Более того, это необходимо сделать сразу же. Помнишь, что говорил когда-то Алекс? Бесконтрольное бессмертие – это демографическая катастрофа. И даже более, за обладание технологией бессмертия могут начаться войны… – Эрик взглянул на нахмурившуюся Софию и поинтересовался: – Вы все еще с ним не общаетесь? Сколько лет уже?
София, досадуя, промолчала. Он прекрасно знал, сколько лет они с Александром не общались, сколько лет они в разводе, после того случая, когда она потеряла ребенка. Александр считал ее виноватой, считал, что она думала только о работе и не пожелала отменять конференцию, полетев на другой континент в плохом самочувствии и не подумав о рисках.
– И каким законом будет регулироваться «раздача бессмертия»? – спросила она наконец.
– Право проведения процедуры будет принадлежать институту. Более того, это можно сделать только в главном отделении.
– То есть здесь и под твоим контролем?
– Как я уже говорил когда-то давно, выбор сделает компьютерная программа. У нас есть доступ ко всему мировому архиву людской памяти. Уже существует модуль программы для обработки всего объема информации и выявления достойных кандидатов. Риск получения отрицательного ответа начинается с возраста сорока лет.
– И каков он у 65-летних?
– Не волнуйся, у тебя и без бессмертия хватило бы энтузиазма еще лет на пятьсот.
Слова Эрика слегка успокоили ее, но все же она волновалась. В кабинете, пахнущем стерильностью, с нее сняли обновленную версию памяти за последний год. Спустя несколько минут система выдала ответ, что показатели не противоречат процедуре бессмертия.
– Ты готова? – спросил Эрик.
– К «застуженной пенсии» – нет! – ответила София.
– Тогда удачи! Увидимся через три дня. И еще – тебе дадут подписать договор. Процедуру мы оформляем юридически.
София прочитала электронный договор. Взор застыл на нескольких пунктах, обязательных к выполнению. С такими условиями мир действительно всколыхнет волна протестов. Йоргенсон прекрасно все понимал и, как всегда, действовал на опережение, внедряя законы ранее, чем само изобретение станет общедоступным. Она чиркнула стилусом подпись, заверив отпечатком пальца. Сотрудники в кабинете раздели ее, провели медицинский осмотр, сделали экспресс-анализы и лишь после этого уложили в ванну, наполненную, как показалось Софии, дистиллированной водой. К голове подсоединили электроды, ввели инъекцию. Над ванной располагался аппарат, чем-то напоминающий томограф.
– Не бойтесь, вы будете погружены в сон. Когда проснетесь через три дня, вы вернете свою молодость.
Глаза Софии закрылись, и ей казалось, что она проваливается не в сон, а ныряет в воду. Воду древнего моря, где по дну скользили мечехвосты.
Через три дня София стояла на берегу моря. Волны накатывали на гальку с тихим шуршанием. Солнце садилось за горами. На долину легла тень от гор, а море, бирюзовое днем, сделалось темным, почти ультрамариновым.
– София?
Она вздрогнула и обернулась. В нескольких шагах от нее стоял Александр. Софии показалось, что она снова, будто на машине времени, перенеслась на сорок лет назад, и у нее даже закружилась голова. Лисицын, заметил, шагнул к ней, поддержал.
– Чертовой Химере удалось! Я до последнего не верил, что у него получится!
– Химере?
– Не слышала? В институте так за глаза называют Эрика. Хотя, он знает, со своим-то доступом к архивам памяти. И мне кажется, ему это даже нравится. Быть многоголовым неубиваемым драконом.
– Химера не дракон.
– Знаю. Но как по мне, он все же больше походит на трехголового змея из старых сказок. Отрубают одну голову, а на ее месте вырастает другая.
– Ты ворчишь, как…
– Старик? Я и был им еще не так давно.
София с непониманием посмотрела на Александра, а тот достал электронный журнал и, открыв файл, показал обложку журнала Форбс, на которой заложив ногу на ногу в пафосном кресле сидел молодой Эрик.
– «Человек тысячелетия» – вот как назвали его! Даже не года, не столетия. Тысячелетия!
– Он этого заслуживает.
– Он один никогда не добился бы подобного!
– Конечно. Но только он все правильно организовал. Он был первым! А ты… Нет, Алекс минус сорок лет такого бы никогда не сказал! Тот Алекс Эрику не завидовал.
София отвернулась к морю. Лисицын некоторое время молчал.
– София, извини! Я ведь хотел поговорить с тобой совсем о другом… Давай попробуем начать все сначала?
Спустя полгода оба стояли в кабинете директора Института памяти – как два напроказничавших школьника. Он никому из них не предложил сесть. София подумала, что не зря Эрику дали прозвище – ей казалось, что на нее смотрит не знающее жалости чудовище. Он долго молча смотрел на Софию, скрестив руки на груди и поджав губы, потом перевел взгляд на Александра.
– Выйди.
– Это и мой ребенок тоже.
– Выйди вон.
Сказано было таким тоном, что Александр, едва не втянув голову в плечи, подчинился. Когда за ним закрылась дверь, Эрик шумно вздохнул.
– О чем вы думали? Для кого был написан закон? Для школьников или для, черт побери, профессоров с мировым именем?! Забыли как предохраняться? Надо было перечитать книгу по половому воспитанию!
К горлу Софии подкатился комок, а с ресниц сорвались слезы – он ее и вправду отчитывал как девчонку, глупую, не имеющую никакого жизненного опыта.
– Прости… – Эрик на миг закрыл глаза, и София заметила, как он сжал кулаки, аж костяшки пальцев побелели.
– Я не знала… – прошептала она. – После той поездки, в которой я потеряла ребенка, мне неудачно сделали операцию, я не могла иметь детей. Мы с Алексом из-за этого и расстались когда-то. Я не думала, что процедура вдруг восстановит все функции организма, органы… И… я готова отказаться от… бессмертия, чтобы не нарушать закон, но сохранить ребенка, – выдавила Иоанниди.
Рыдание подкатилось к горлу. Но Йоргенсон фыркнул на ее слова и покривился.
– София, мы не можем это сделать. Я не о необратимости процедуры. Ты – публичный человек. Профессор и ведущий специалист института. Это удар по репутации, по всем нам! Я вижу только один выход. Ты переедешь в изолированный бокс в институте и будешь там находиться до окончания срока. Рядом будет медперсонал.
София с удивлением смотрела на него, даже поток слез остановился.
– Ты действительно позволишь сохранить ребенка?
Эрика передернуло.
– Я очень «признателен», что ты неожиданно посчитала меня детоубийцей и сторонником абортов. Но я на подобное еще идти не готов. Даже ради репутации института.
– Извини. Но что потом?
– Потом? Не знаю! Например, что-нибудь банальное. Что-то вроде усыновления. Это по закону не запрещено.
Они просидели на берегу всю ночь. Долго разговаривали. София действительно видела апатию Лисицына. И все же внутри него она чувствовала непонятное напряжение. Словно он хотел ей о чем-то сказать, но так и не решался. Когда небо тронула аврора, разговор затих и они еще полчаса сидели молча, глядя на разбегающиеся по водной ряби искры. Позади них под чьими-то ногами зашуршал песок. Софии показалось, что шли специально слишком шумно, чтобы приход не стал неожиданностью. Они обернулись.
– Доброе утро, – поздоровался Эрик – на нем был плавательный костюм. – Алекс, как себя чувствуешь?
– Все хорошо, спасибо.
Лисицын уставился в песок.
– Простите, не хотел вам мешать, – Эрик бросил свой рюкзак и полотенце в стороне от них, ушел в море.
– И так каждый день? С утра плавает по часу, а потом еще один часовой поход по горным тропам?
– Да. Остальные предпочитают занятия в бассейне и тренажерном зале, – блеклым голосом отозвался Александр. – А еще он научился задерживать дыхание на десять минут…
– Что?! Это невозможно!
– У него нет гипоксии. Врачи много раз проверяли. Он действительно превращается в какого-то неуязвимого дракона…
– Алекс, я все же не понимаю. Он что сделал тебе? Может быть?.. Нет, это глупости…
Они оба смотрели в то место, где скрылся в волнах Йоргенсон. София невольно засекла время, напряженно следя за поверхностью. Но Эрик не выныривал.
– Скорее, он не сделал, – сказал неожиданно Александр. – Без моего изобретения механизм бессмертия нельзя было бы контролировать, нельзя было правильно решить, кто достоин его, а кто нет.
Лисицын на мгновение смолк, словно припомнив, что его детище сыграло с ним дурную шутку, исключив его из списка достойных бессмертия и посчитав, что потенциал и ум нейропрограммиста больше не нужны человечеству. София на миг отвернулась от моря, чтобы взглянуть на Александра.
– Ты хочешь сказать…?
– Наш вклад в общее дело почти равноценен. Но почему-то Йоргенсон посчитал, что только он будет управлять остальными учеными, придумывать и запускать новые проекты.
– Алекс, не надо, – София покачала головой. – Ты несправедлив. Он отлично управляется со всеми делами. Да он главный, но он всегда уважал и слушал мнение команды.
– Почему же ты тогда не выбрала его? Он же лучший! А теперь он просто мстит мне.
Иоанниди подскочила на песке.
– Ты несешь бред! Мы не виделись с тобой целую вечность. И теперь ты считаешь, что ему есть дело до наших прошлых и нынешних отношений?!
– Тебя тут не было, ты не могла наблюдать за ним. Ему же доступна информация о любом человеке, внесенном в архив. Он любому может забраться в душу, узнать то, что знать не положено.
– У тебя паранойя!
– За эти годы он изучил практически все профессии основного состава команды. Как думаешь, зачем ему это понадобилось?
– Я вижу только одну причину – чтобы быстрее разбираться во всех проблемах каждого отдела.
– Нет. Он просто решил избавиться от нас всех. Торопиться ему некуда, и он медленно идет к своей цели. Когда он будет обладать всеми знаниями, мы ему станем не нужны. Станет богом! Он изучил нейропрограммирование и теперь может самостоятельно, без чьей-либо помощи внести изменения в код программы.
– Алекс, остановись!
– Уже внес! – воскликнул Лисицын. – Красный сигнал – его рук дело!
Он тихо вскрикнул, когда София влепила ему пощечину – рука у нее была тяжелая.
– Прекрати этот параноидальный бред!
Александр хотел что-то ответить, но так и не заговорил, уставившись куда-то за спину Софии. Иоанниди обернулась. Метрах в пяти от них стояла семилетняя девочка – та самая, которую профессор видела вчера. Снова держала в руках длинные прутики – оберегать черепашьи гнезда.
– А Эрик давно уже плавает? – спросила она, взглянув на вещи директора института, оставленные на берегу. – Он обещал взять меня сегодня на прогулку в горы.
София и Александр переглянулись. Иоанниди показалось, что взгляд Лисицына стал совсем безумным. Она рассеяно глянула на спортивный браслет, где были часы, отметив, что Йоргенсона не видно уже минут двадцать. И подумала, как бы избавиться от незваной гостьи – продолжать этот кошмарный разговор с Александром на глазах у ребенка ей совсем не хотелось.
– Нет, не долго. Еще час будет купаться. Тебе лучше подождать дома.
– Нет, я подожду тут, – девочка между тем шагнула к вещам Йоргенсона, открыла рюкзак.
– Эй, тебя не учили, что трогать чужие вещи нельзя? – спросила строго Иоанниди.
– Он мне разрешает, – просто ответила девочка и показала контейнер с колбасками. – Не забыл! Мы будем жарить их на прутиках над огнем на Химере!
– София… София! – громко зашептал Александр, поднявшись и дергая застывшую от изумления Ионаннис за руку. – София, у нее же твой профиль!
Среди пиний громко пели цикады. Гудел огонь, вырывающийся из скважин, шипел сок, капающий с жарившихся над природным пламенем колбасок. Их на прутиках поджаривали двое. Молодой на вид мужчина и девочка. Оба слишком светловолосые и светлокожие для Средиземноморья, хотя у девочки и был греческий профиль.
София глядела на них обоих и все еще не могла поверить. Лисицын, внезапно успокоившийся, и как показалось, ставший прежним – уравновешенным, вдумчивым, остроумным, принял из рук девочки прутик с едой, поблагодарил, а потом не удержавшись, сжал ее ладонь, и повел ее куда-то в тень пиний, ближе к вершине. Эрик проводил их взглядом, снова посмотрел на Софию.
– Как ты мог? – прошептала она. – Как ты мог отнять у меня ребенка?
– Я понимаю, что ты чувствуешь, потому все мои объяснения, что так было лучше, до тебя сейчас просто не дойдут.
Иоанниди едва сдержала рыдание. Да. Она прекрасно помнила еще один август. Когда ей сообщили, что ее второй ребенок не выжил. Она отказывалась верить. В тот век, когда медицина шагнула так далеко вперед, когда детская смертность практически приблизилась к нулю.
– Ты, разумеется, в очередной раз спасал репутацию института! Но… Да, мы с Александром сделали ошибку. Надо было так жестоко нас обоих наказывать? Мы расстались из-за этого. И я никогда не видела свою дочь…
София закрыла лицо руками.
– Почему? – выдохнула она.
– София, ты ученый с мировым именем! По твоей программе живет чуть ли не все население земного шара! Я не мог…
– Не мог сделать еще одну поправку в закон?
– Эту – не мог. Бессмертным нельзя иметь детей…
– Но ты!.. Ты нарушил закон!
Эрик бросил взгляд на море, что лежало далеко внизу между горных хребтов. Помолчал.
– Она прожила полноценную жизнь, поверь! Она была счастлива.
– Кто воспитывал ее? И почему ей нельзя было дать то, что ты дал нам?
– Она сама не захотела и не делала ничего, чтобы иметь шанс стать бессмертной. Хотя прекрасно была осведомлена, кто ее родители.
София, с неверием воззрилась на него.
– И она не пыталась познакомиться с нами?
– Нет. Хотя воспитатель и запретил ей. Но она никогда не настаивала.
– Воспитатель?
– Я запретил.
Иоанниди не сводила с Эрика взгляда. Йоргенсон на миг прикрыл глаза, словно ему невыносимо было смотреть на Софию и делать признание.
– Она была очень похожа на тебя. Я не хотел этого, не предполагал…
София уже догадывалась, что он скажет дальше.
– Ты влюбился в нее?
– На несколько лет позже, чем она в меня. Я надеялся, что ее подростковая влюбленность пройдет.
– И эта девочка…
– Ее прапраправнучка.
– И твоя тоже! Сукин сын! Ты тоже нарушил закон! Который сам же придумал!
– Я не оправдываюсь, но я не мог сделать ее несчастной.
– Алекс все-таки был прав насчет тебя, когда назвал…
– Я знаю, как меня прозвали в институте, – Эрик равнодушно дернул плечами. – К сожалению, я тоже не идеален.
София, качая головой, поднялась. Посмотрела в сторону вершины. К ним, осторожно ступая по каменистой тропе спускались Лисицын и девочка. Александр за это короткое время вдруг словно излечился. С его лица не сходила улыбка и он что-то увлеченно рассказывал своей маленькой спутнице. София вдруг поняла, что давно не видела Александра таким счастливым. В груди у нее тоже как-то непривычно заныло.
– Мой несостоявшийся Белерофон, – негромко произнес Йоргенсон.
– Что? – удивилась София.
– Алекс же наверняка поделился с тобой параноидальными идеями во время ночной беседы? Пару дней назад он выплеснул на меня все свои подозрения. Ну и под конец пригрозил убить и закопать здесь, по соседству с мифической Химерой.
– А ты… ты спокойно пришел сюда и жаришь над огнем обед?
Эрик снова пожал плечами.
– Кажется, для Алекса нашлось лекарство, излечившее его от зависти и паранойи, – сказал он, вставая и отряхивая шорты. – И даже забавно получается, что благодаря потомкам, мы вдруг оказались в некотором роде родственниками.
– Где они живут? – спросила София.
– В соседней долине. Надо перейти через Химеру. Я иногда проведываю их. Василики приходит ко мне по Ликийской тропе.
– И они знают, что ты?..
– Их предок, – кивнул Эрик. – Очень странно осознавать это. Впрочем, вам с Алексом должно понравиться.
Лисицын подошел к ним.
– Эрик, быть бессмертным невозможно без семьи, – сказал он. – Это была главная твоя ошибка!
– Если ты вспомнишь, много-много лет назад на этом самом месте мы пили за бессмертие, а также за то, чтобы новый институт стал нашей общей большой семьей.
– И все же, я немного о другом, – Александр бережно прижал к себе девочку. – Тебе придется сделать поправку к закону.
– Я подумаю, – Йоргенсон посмотрел на девочку. – Василики, можно всем нам к тебе в гости?
– Конечно! – девочка улыбнулась растроганной Софии и с готовностью потянула их обоих за собой.