Раздетая

1.

Надо было признать – он сломал её. Сломал как тростинку. Как сухую ветку между пальцами. И с самым серьезным отчаяньем это нужно было признать сейчас, открыв глаза в утрамбованном исключительной тьмой пространстве каюты. Тьмой, которую ярко-голубыми идеально правильными царапинами разрезали цифры бортовых часов. Три сорок.

Таня откинула простыню и села на постели, спустив ноги на теплый пол. От внезапно ударившей кулаком глухой тоски она наклонилась вперед и сжала голову между ладонями. Захотелось тихо поскулить, но скулить было нельзя. Белов неслышно спал рядом. Бог знает, вдруг от непривычных звуков его программа дефрагментации, приводящая в порядок оцифрованные переживания рабочего дня, даст сбой. Это точно будет конец – провести остаток вечности с грудой бессмысленного получеловеческого материала! И зачем только она согласилась на этот безграничный в своей бессмысленности и безрассудности эксперимент! Впрочем, единственный верный ответ только что прозвучал в ее голове.

Таня встала с постели и как была, совершенно обнаженная, прошла к едва угадываемой в темноте двери каюты. Поднесла ладонь к считывателю и, вступив с тихим шипением-шепотом в открывшийся проем, оказалась в своем любимом месте этого Божьего ковчега.

Панорамная площадка находилась на носу космического корабля и представляла собой большую полукруглую каюту. Пол имитировал деревянный паркет цвета ольхи, купол-потолок был густо-синим словно шар, заполненный чернилами, а полукруглая стена по всей полуокружности представляла собой одно огромное зеркало, опоясывающее все пространство помещения. На время отдыха хозяев корабля (то есть Тани и Белова) экономная Катюша обязательно выключала на панорамной площадке большой свет, оставляя только легкую чайного цвета подсветку, которую излучали несколько матовых ламп, вмонтированных в пол. Поэтому сейчас, войдя на площадку, Таня оказалась в свете медово-ржаной дымки, пересеченной тенями кресел и двухметровой dracaena fragrans, установленной в центре помещения.

По ночам (если теперь для нее существовало понятие ночи) ей нравилось приходить сюда. Панорамное зеркало, охватывающее помещение, охватывало и ее саму с головы до ног, а чайная подсветка придавала телу бронзовый оттенок и скрадывала, сглаживала мелкие недостатки, за которые мог бы зацепиться придирчивый взгляд при более ярком освещении. Таня подошла к зеркалу ближе, почти вплотную. Ступни чувствовали почти парное тепло пола с электроподогревом. Вкупе с возвышающейся в центре драценой каюта создавала ощущение рая, а Таня чувствовала себя Евой. А вместо греховного яблока было это огромное зеркало, позволяющее осознать ей свою откровенную наготу. Таня облокотилась на кожаное кресло, стоявшее поблизости, выгнула бедро, запустила пятерню в свою темно-русую шевелюру. Затем, так же опираясь на кресло, повернулась к зеркалу спиной, разглядывая изгиб тонких рук, плавный переход тонкой талии в бедро и приличного размера округлости. «Шикарные бедра! — говорил он когда-то. — Шикарные бедра!» — и опускался перед ней на колени, обнимая руками ягодицы и целуя живот.

Впрочем, эта игра перед зеркалом позволяла Тане забыть о нем. Про свои шикарные бедра она знала и до него, знает и сейчас. Спасибо Белову, держит ее в ежовых рукавицах велотренажера и беговой дорожки! Рациональный и выверенный ход мыслей этого индивидуума не разбить даже космическим копром.

Достаточно накрутившись перед зеркалом, Таня громким шепотом позвала:

— Катю-ю-ша-аа!

— Катюша слушает! – ответил ей вежливый голос, принадлежавший системе управления космическим кораблем.

— Я тебя не очень смущаю? – спросила совершенно голая Таня.

— Я зажмурилась, – легкое чувство юмора входило в набор катюшиных базовых свойств.

— Катюша, включи космос! – попросила Таня.

— Выполняю!

Словно по щелчку пальцев, панорамное зеркало и часть купола стали прозрачным стеклом, и сквозь него, как воды океана в пробоину корабля, в каюту хлынула вся безграничная чернота космоса, усыпанная бессчетным числом колюче-серебристых звезд. И куда ни обрати взгляд, кроме этих звезд, брошенных будто горсть соли на черный бархат, не было ни единого ориентира в пространстве. Только тьма и миллиарды маленьких сверкающих глаз!

Среди всей этой бездны Таня осталась на части пола, сохранившей свои непрозрачные свойства, как прыгун в воду на краю вышки. Она вспомнила, как испугалась, когда Катюша впервые включила панораму. Ей показалось, будто она оступилась и падает в бездонный колодец. Теперь это чувство притупилось, но она по-прежнему равно ощутила, как туго заныло где-то под ложечкой.

Ева! Только та Ева была первой женщиной на Земле!

А ты Таня — первая женщина в космосе!

 

2.

Таня до сих пор не понимала, как она не сошла с ума, когда все это развалилось. Наверное, своего рода шок, прострация – защитная реакция организма помогла ей избежать безумия. И сейчас она толком не могла вспомнить, где пребывала почти два месяца после этого краха. Оглядываясь назад, она четко начинала помнить себя только на выпускном космического училища, в шеренге среди прочих, среди разом опостылевших ярко-синих мундиров, под яркими лучами солнца, отражающимися на отполированных покатых бортах «Гелиоса» — одного из первых кораблей, когда-то отправленных в поисках разумной жизни, и что самое важное, первого вернувшегося с хорошими новостями. С тех пор «Гелиос» был установлен на плацу Высшего космического училища как символ вечной надежды и стремления к покорению новых пространств.

Таня с трудом могла вспомнить его напутственную речь, обращенную к выпускникам, зато могла положить голову на отсечение, что в этот раз он ни разу взглядом не нашел ее в строе, как это бывало прежде. Ни разу не попытался встретиться с ней взглядом и тем самым дать понять, что все, о чем он говорит, относится в первую очередь к ней. Это был полный крах, конец истории, завершившейся фиаско.

А потом был вызов, ужасающий в своем безрассудстве и безумии. Брошенная ему в лицо перчатка размера такого, что ей можно было прихлопнуть транспортный корабль средних габаритов. Девочка-выпускница, которая прежде никогда не выделялась среди других курсантов ничем, кроме разве что своих длинных ног и волны длинных темно-каштановых волос, подала заявку на «Гелиос-3». Нет, разумеется, с огромным трудом вернувшись к жизни, она никогда бы не призналась себе, что это вызов. Но как и для чего жить дальше, когда все смахнуло с ладони будто пыль, она тоже не знала. В ее ситуации и состоянии «Гелиос-3» был не самым плохим вариантом.

Затем появился Белов. Они полагали, что искусственный интеллект в сочетании с механическими конструкциями имеет больше шансов на выживание в том случае, если с Татьяной Щербинской что-то случится. «Да, — говорили они, — мы не отрицаем, что этот эксперимент может оказаться неудачным и ценой неудачи стать Ваша жизнь, Татьяна. Поэтому вот Белов. Наша последняя разработка в области человекоподобных механизмов. Ему не нужно много кислорода, не требуется та пища, в которой регулярно нуждается человек, он вынослив, когда надо, молчалив. Татьяна, он запрограммирован на то, чтобы быть полностью под Вашим контролем. Но если с Вами что-то случится, то у него будет гораздо больше шансов хотя бы передать нам информацию о том, что произошло. И он умеет делать все!»

В том, что Белов умеет делать все, Таня неожиданно для себя убедилась после двух месяцев совместных тренировок на выживание в условиях замкнутого пространства космического корабля. Проводя время с Беловым, Таня совершено не могла понять, где начинается его механическая сущность. Он был совершенно из плоти и крови, не дергался рывками, как роботы в старинных фильмах, не говорил отрывистыми фразами. И даже не зависал, как ее древний ноутбук, и по нему не нужно было дубасить кулаком, чтобы вернуть к жизни. А Таня была живой. Иногда ей казалось, что она сходит с ума, хотя все тесты не показывали никаких отклонений и «они» были совершенно довольны. Однако хотя бы себе собственное сумасшествие приходилось доказывать, поэтому однажды, после кардиотренировки, разгоряченная, она затащила Белова к себе в душевую и убедилась, что он умеет делать все и действительно находится под ее полным контролем. Спустя час она, сидя на кровати в комнате общежития, зажав рот ладонью, с трудом сдерживала хохот, осознавая абсурдность и безумие произошедшего.

— Почему вам не послать на «Гелиосе-3» двоих таких, как Белов? — однажды спросила она у них.

— Что вы, Татьяна! — они действительно искренне были удивлены.

— Это же покорение космоса! Как же без человека!?

— Действительно. Да и черт побери, — добавила она про себя. — Этот Белов стоит вам гораздо дороже, чем моя никчемная жизнь.

 

3.

Но все-таки он не отпускал ее. И вся эта операция по подготовке к поиску внеземной цивилизации все более оборачивалась бесцельным и бессмысленным безумием. После тяжелых тренировочных дней, лежа в темноте своей комнаты, Таня фантазировала, как перед полетом ее позовут к нему на заключительное собеседование, напутственное слово. И спустя более чем год он увидит ее теперешнюю. Не ту худенькую длинноногую девочку, которую душным летним вечером он жадно поцеловал возле корпуса училища, а крутого летчика-астронавта — жилистую, с тугими сгустками мышц под загорелой кожей. Такую, которая теперь умеет обращаться практически с любым оружием, какое сможет поднять, и которая, честно говоря, в плохом настроении отстрелила бы ему хозяйство, даже особо не прицеливаясь.

Однако вскоре Таня узнала, что он «пошел на повышение», и больше о нем в училище мало что слышали. Весь вечер она плакала, уткнувшись в локоть, чтобы рыдания не были слышны за пределами комнаты. Если год назад она наивно полагала, что их история завершена, то теперь, когда он находился бог знает где, возможно, на другом краю света действительно это было полное фиаско. Последняя цель, ради которой она затеяла всю эту авантюру, неожиданно растворилась, как снег на пригретой солнцем земле.

За этот год Таня привязалась к Белову. Они стали проводить много времени вместе даже за пределами тренировочных дней. Гуляли по улицам городка, сидели вместе в кафе, играли в теннис. В отношении работы они были идеальной парой. Белов понимал и точно выполнял Танины поручения, безукоризненно страховал ее в хитро задуманных инженерами-моделировщиками нештатных ситуациях. Более того, он совершено разумно воспринимал ее шутки, когда она, устав от рутины подготовки, «съезжала с катушек» и начинала дурачиться. Воспринимал и даже, как казалось Тане, принимал, слегка улыбаясь уголками губ. Он никогда не смеялся в голос. Очевидно, такой функции не было заложено в его обширной программе. Как бы ни старалась Таня, она не могла развеселить его до хохота. Билоу. Вот как она называла его, когда дурачилась. С английским «прононсом». Билоу. Друг с другом и с окружающими они общались на английском языке.

Однажды, уже после завершения курса подготовки они сидели с Беловым в баре. В это время где-то на стапелях «Гелиос-3» проходил последние этапы доводки, и до старта оставалось не больше месяца. Таня выпила два коктейля и не знала, что делать дальше. Выпить еще — и тогда снова в ее голову вернется он со всем шлейфом пережитого ею. Не выпить — и тогда, наверное, тоска и пустота захлестнут ее с головой. За окном лил дождь, но бар был пуст. Она смотрела, как Белов подносит свой бокал к губам, и понимала, что, несмотря на всю естественность его действий, он всего лишь бесчувственный (хорошо, пусть не совсем, но с ограниченным набором чувств) механизм. Например, он пьет алкоголь и при этом нисколько не пьянеет. Хотя хорошо делает вид.

— Белов! – спросила она.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Скажи, что в твоей программе значит любовь?

— Какой программе? – удивился Белов.

— Ну прошивке, искусственном интеллекте, как там это правильно называется!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Таня! Я человек. О какой прошивке может идти речь? Иногда ты выражаешься очень странно.

Внутренне Таня закрыла глаза и приложила к лицу ладонь. Впервые она спрашивала его, совершенно прямо указывая на его механическую сущность, и, надо же, этот товарищ не хочет это признавать. Это было что-то новенькое!

— Хорошо, Белов! – не успокаивалась Таня. – Что для тебя значит любовь?

— Я не знаю, – ответил он. – Мне не с чем сравнить.

— Хороший ответ. Как раз для ро… — она вовремя осеклась и продолжила после короткой паузы. – Ты знаешь, я думаю, это пустое слово «любовь» можно легко заменить другим. И для каждого оно свое. Страсть, привязанность, ответственность, забота… Любовь, дружба – это пустые слова, который каждый человек может наполнить своим собственным содержанием…

— Или вместить в них сразу все, о чем ты сказала? – неожиданно перебил ее Белов.

Таня пристально посмотрела на него.

— Я не думаю, что это возможно. По крайней мере, я не встречала такого в своей жизни.

— Ты испытывала любовь, Татьяна?

Таня ответила не сразу, мысленно задав себе точно такой же вопрос.

— Сейчас уже не знаю.

 

4.

По сути, это был путь в никуда. И им повезло – они нашли самоубийцу, готовую встать на этот путь. Ресурс «Гелиоса-3» был рассчитан на три гиперпространственных прыжка. По уверениям расчётной группы, координаты целевой звездной системы были определены с максимальной точностью. В случае значительного отклонения от цели, можно было скорректировать расстояние вторым прыжком. Путь до орбиты нужной им планеты на досветовых скоростях в конечном итоге мог составить от двух до двенадцати лет.

— А обратно? – спросила Таня, когда ее знакомили с документами.

— Аналогичная схема. Два прыжка на возвращение, – ответил руководитель группы, – если оно вам понадобится, конечно.

— Жизнеутверждающие перспективы! – усмехнулась Таня.

— Послушайте, Татьяна! – руководитель группы был как будто раздражен. – Наши беспилотники были там с предыдущими «Гелиосами». Приемлемая среда для обитания гуманоидов, на девяносто процентов схожая со средой нашей планеты. Это огромная удача, революция, переворот, новая эра… назовите как хотите! Нам нужен только контакт! Неужели этому невозможно посвятить жизнь! Да это самая героическая и благая цель, которая только может быть в жизни! На Вашем месте мог быть не один более опытный астронавт, но, принимая во внимание пессимистический вариант развития событий, ни один из них может просто не долететь… — тут он запнулся. – Ввиду ограниченности человеческой жизни, скажем так. Вы молоды…

— Я все понимаю, – остановила его Татьяна. – Я давно все понимаю. Можете не объяснять.

Интересно, почему он, такой воодушевленный, сам не вызвался на эту авантюру? Подумаешь, промахнулся бы мимо цели на пару десятков лет.

Белову ничего не объясняли и не рассказывали, просто за ночь залили всю необходимую информацию в центральный процессор. Он вернулся в сознание полностью готовый. «Назарет, — сказал он Тане. — Мы должны будем прибыть на Назарет. Так они ее назвали».

Белов и «Катюша» — система управления и жизнеобеспечения «Гелиоса-3» — должны были стать всем в этом путешествии. Таня поняла, что ей в это время останется только разминать ладони для рукопожатий, если, конечно, такое будет возможно, учитывая физиологические особенности представителей искомой цивилизации. Однако давно прошли ощущения новизны и эйфории, ранее вызванные новыми событиями в ее жизни. Свою миссию она давно воспринимала как данность, обыденную, иногда уже утомительную. А при воспоминании о четырнадцати годах полета, в случае неудачного попадания, ей хотелось забиться в угол и зареветь как белуге, царапая ногтями стены. Но все было поздно и тщетно. Через три дня она отправлялась в бездонные глубины космического пространства с бездонной пустотой в своей собственной душе. И об этом знал весь мир.

В том числе и он, который все-таки сломал ее, раскрошил, будто засохший осенний лист в ладони.

 

4.

Твой долг, твое предназначение – лететь на Назарет. Так было сказано Белову. Со временем фантомные переживания и чувства, оставшиеся в ее сознании в результате синтеза, утихнут совсем и уступят место алгоритмам искусственного интеллекта. Она станет более подконтрольна, более функциональна. Пока же ты должен выполнять свою собственную функцию – сопровождать, оберегать и направлять ее. Ты сам знаешь, что попытки спасти ее в прежней форме были тщетны. Она неизбежно погибла бы вследствие необратимых изменений мозга, которые принесла с собой эта… химия. Как она ее называла, вспомни?

Сквозь приоткрытый шлюз спальной каюты Белов наблюдал за Таней, стоявшей на панорамной площадке в окружении звезд, рядом с dracaena fragrans, словно космическая Ева. Совершенное тело, вылепленное проектировщиками по идеально правильным лекалам: худые плечи, тонкая талия, покатые бедра и округлости упругих ягодиц, почти бронзовые в свечении чайных ламп, тонкие щиколотки длинных стройных ног.

Когда Таня вдруг обернулась к нему, он встретился с ней взглядом и подумал о том, что это творение рук человеческих, совершенный результат синтеза человеческой нервной системы и мышления с золотыми сечениями искусственных механизмов заслуживает огромной любви не меньше, чем иное творение Божье!