Кив в Киеве
На Левтере никогда не наступала ночь, не сменялись калейдоскопом сезоны, не справлялись шумные, словно взрывающиеся петарды, праздники. Левтеряне всю жизнь только и делали, что учились, сражались за место под одним из трёх солнц, а потом умирали. Бесполые, антрацитово-чёрные, в пару сантиметров высотой, - эти кучки желе могли только беспрестанно поглощать всю доступную информацию о Земле – своеобразном Эдеме, куда попадали только избранные. Те, кто был достоин вкусить плод «наслаждения» - ядовитый, наполненный азотом, этим инертным убийцей, воздух.
Сама планета давно превратилась в учебный полигон. Здесь не было домов, только бесконечные школы, многоэтажные, как математические дроби, библиотеки и учебные кинотеатры. В школе в обязательном порядке преподавали: «Всемирную историю», «Географию Земли», «Математику», «Музыку», «Основы социализации», «Мемологию» и «Теорию лжи». Хорошо сдав экзамены можно было попасть в списки на портал, но даже это не гарантировало успешной трансгрессии. Порталы открывались так рандомно и редко, что многие просто не доживали, оставляя за собой черные лужицы.
У Кив в жизни было две цели: попасть на Землю и прожить жизнь в теле женщины. Сейчас его имя значилось первым в общепланетных списках, а значит до осуществления мечты оставалось только ждать. И параллельно подтягивать языки: украинский, русский и английский.
Те, кто стоял в списках до него чаще выбирали Калифорнию, начитавшись про «американскую мечту». А вот у Кив в графе назначения было: Киев, Украина – слишком уж созвучно это пока таинственное место было с его именем.
У Тани был пунктик: готовить супы хотя бы раз в неделю. Именно поэтому она и стояла в пятничный вечер у разделочного стола и шинковала лук.
Щиколотки обдало прохладным ветерком, тянущим от входной двери.
- Опять, что ли, забыли закрыть подъезд? Говорила же мне мама, не покупать квартиру на первом этаже.
Решительно распахнув входную дверь квартиры, Таня собралась прямо в тапочках спускаться на полпролёта вниз. В голове мелькнуло: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку». Она ещё не знала, что фраза Бродского будет её последней мыслью.
Подпрыгнув, как упругий резиновый мячик, Кив ровнёхонько попадает в открывшийся в испуге рот Тани. Скатывается по шершавым – как перфорированная труба - стенкам трахеи. Не доходя до главных бронх, выходить в межрёберное пространство и селится в районе солнечного сплетения, на самом оживлённом перекрёстке, соединяющим чревный и брызжеечный узлы с внутренностными нервами.
Тело Тани – пустая оболочка – остаётся. Вместо души в ней теперь 100 мг чёрного желе – Кив. Штука в том, что никакой рентген, МРТ или КТ его не покажут. Люди могут подозревать многое, исходя из странного поведения, но поймать за руку никогда не смогут.
Протянув длинные светлые, все в мелких веснушках пальцы, Кив дотрагивается до металлической Г-образной ручки, опускает её чуть вниз, захлопывает дверь. Вроде простой алгоритм - для Кив - новая Вселенная.
Всего два часа назад он стоял у портала на Левтере, а сейчас прижимается лбом к внутренней обивке двери, отгораживающей новую для Кив сущность – дом - от серого спального района Киева – Приорки. Окружённый не только многослойным барьером стен от вечерних ветров, но и защищённый тёплым, живым, дышащим молодостью, наполненным горячей, как исландские гейзеры, кровью, телом. Не самый худший выбор, учитывая ограничения по времени.
У Кив фотографическая память.
Он оглядывает коридор: на полу цветная плитка. В голове образ пожелтевшей 76-ой страницы второго тома «Обустройства жилищ».
- Кафель – пластины из обожжённой глины, покрытые глазурью. В скобках несколько прилагательных: (холодный, плоский, гладкий, квадратный/прямоугольный). См. также «изразец», «Метлах», «керамогранит».
Трогает плитки – вот это странное ощущение под пальцами – холод или гладкость?! Сложно!
Блестящая штука на шкафу – зеркало. В него можно увидеть себя. Про него тоже, вроде, писали, что-то про гладкость. Процесс построения новых нейронных связей проходит успешно.
В зеркало смотрит женщина 20-25 лет, короткие светлые волосы, румяные щёки, зелёные, чуть ассиметричные глаза. Взгляд больше хищный, животный. Чтобы судить о привлекательности пока не хватает элементов массива данных.
Кив заглядывает в шкаф – вперемешку висят мужские и женские вещи – девчушка явно живёт не одна. Надо торопиться и быстрее разбираться, чьим незваным гостем он поневоле стал.
Планировка нетипично постсоветская: узкий коридор, большой встроенный шкаф по всей стене, закуток кухни и основная комната: тёмный комод, кровать - доминанта, - диван и рабочий стол со стулом. Кив, не пропускавший лекций по «Основам поиска» лезет сначала в женскую сумочку, а потом в нижний ящик комода. Из улова: голубо-желтое удостоверение личности, два паспорта в твёрдой обложке с замысловатым узором, несколько справок, свидетельство о браке, диплом ВУЗа, пара сертификатов и договор на покупку квартиру.
Татьяна Бессонова, 1999 года рождения. Переводчик по образованию.
Вадим Бессонов, 1992 года рождения, сертифицированный коуч.
Кив пробует на вкус новое имя: Татьяна, Таня, Танечка. Примеряет новую идентичность – она, ей, её – мгновенно позабыв про Кив. На самом деле, не так важно имя или внешность, важнее. - половая принадлежность. Ведь женщины по статистике живут гораздо дольше мужчин, реже умирают от рака, более устойчивы перед туберкулёзом, ВИЧ и другими болезнями. А значит, смогут гораздо дольше проносить в себе чернильное тельце Кива. В идеале, конечно, подошёл бы человек бессмертный. Но таких, увы, не существует.
В коридоре слышится негромкий щелчок дверного механизма. Таня-Кив прячет документы по местам и спешно выходит в коридор. У порога раздевается высокий широкоплечий мужчина – видимо, тот самый Вадим с фотографии во втором паспорте. Быстрыми движениями снимает обувь и протягивает две руки вперёд по направлению к жене. Секунду поколебавшись, тело Тани под управлением Кива, медленно подходит и встаёт ровно между двух рук. Немного хриплый голос говорит: «Ну, привет», Таня тоже напрягает крыловидные мышцы, и как чугунное ядро выталкивает ответное приветствие.
Чувствует, как интенсивно работают при этом мускулы языка, губ, челюстей, шеи и даже груди. П-
Ощущает, как диафрагальные мышцы быстро сокращаются, засасывая воздух, наполняя лёгкие. Р-
Вкушает сладостные звуки вокруг, к которым так непросто привыкнуть. И-
Реагирует на давление рук, обхватывающих талию. В-
Познаёт новую, пока ещё неизвестную терпкую нотку ароматов, слившихся в общий букет. Е-
Замечает, как тело, само, по инерции отзывается на другого человека, растягивая рот в том, что здесь называется улыбкой и образуя ямочку – небольшой кратер – на щеке. Т.
Таня отодвигается. Бровь Вадима изгибается резкой синусоидой, уходя своим кончиком куда-то в только появляющуюся залысину по линии роста волос.
- Всё нормально? Ты чего такая холодная сегодня?
Проходит на кухню, смотрит на выдвижной стол. По голосу слышно, что вновь улыбается:
- Ой, готовишь борщ? А я как раз полдня грезил о нём, даже работать нормально не мог. Какая ж ты волшебница - умеешь мысли читать!
Таня тоже оглядывает стол. На нём внезапно оказывается наполовину разрезанная луковица, морковь в треть аршина, баночка томатной пасты, кочан капусты и два клубня красно-коричневой свеклы. В пантоне такой цвет называют «бисмарк-фуриозо» - по цвету лица разгневанного канцлера Германии. Наконец-то нашлось применение и для этих знаний.
Тане весь вечер приходится напрягать память и играть с самой собой в «угадайку». Бровь Вадима периодически изгибается ещё больше, выражая то ли неверие, то ли громадное, как туша белого кита, удивление. Странные синонимы, основанные на абсолютно случайных фактах, так и лезут в голову Тани.
Удивительное дело, но несмотря на всю неловкость, Таня-Кив не чувствует себя здесь лишней. В левтерянских книгах часто пишут про сложности адаптации, особенно при взаимодействии с другими людьми, но для неё всё так комфортно, будто она наконец-то вернулась домой после долгой дороги.
Вадим ничему не удивляется, хотя, казалось бы, поводов достаточно.
Например, как человек всю жизнь проживший в Киеве может, как в первый раз, восхищаться широкими тротуарами Крещатика. Дрожать при виде скульптур на доме с химерами. Любоваться насыщенным красным цветом Национального университета в предзакатных сумерках.
Или как тот же человек может удивляться самым незначительным мелочам. Закрывать глаза, поглаживая соседскую мохнатую венгерскую овчарку – из тех, что из породы «половых тряпок». Открывать крышку одноразового стаканчика с кофе, зарывшись носом в густую пенку рафа, чтобы потом отплёвываться и объясняться, мол нет – с ума не сходила, это просто невероятный запах обжаренной арабики. С радостью ходить в центр предоставления административных услуг. Пробовать себя в вязании, рисовании, бэнджи-джампинге, картинге, игре на арфе. С воодушевлением, очень виртуозно, относясь к матам как к жемчужине языка, ругаться с местными бабками. Угадывать буквально все слова в «Своей игре», обгоняя в ответах магистров в золотых и серых мантиях. – Лягушка-голиаф – флюгеры – принцесса Диана – нота ми – бог Улль – минута молчания...
Часто разговаривать с самой собой, то обзывая «паразитной натурой», то вознося до «венца творения». Трястись над таблетками и склянками, как Кощей над золотом, переживая, что температура поднялась на 0,3 градуса.
Восхищённо смотреть на прохожих: беременных, с колясками, ведущими детей за руку в школу. Удивляться этому замкнутому кругу Сансары, а потом обнаружить себя в нём, ведь человек бессмертный есть мать.
Вести дневник и писать: «с надеждой на симбиоз».
Таня прислонилась к косяку двери и смотрела, как Вадим пытается уложить Майю спать. Эта своенравная девчонка отказывалась слушать сказки из книжки. Приходилось напрягать фантазию и придумывать что-то новое каждый день. Слух ухватил знакомое, давно забытое словосочетание. Вадим начал новую сказку: «На Левтере никогда не наступала ночь...»