На острие ощущений
Буквы на экране одна за другой выпрыгивали из-под курсора и складывались в стройные ряды текстового полотна. Это выглядело настолько упорядоченным, что напоминало Альберту процесс возведения стены. Казалось, кто-то невидимый хочет выложить из знаков и символов ровную кирпичную кладку. Но ровной не получалось. Неожиданно в текстовый массив вторгались диалоги или пробелы между абзацами или, не дай бог, строчки из междометий, и выложенная кладка рушилась, зияя провалом.
Альберт смотрел на эти изъяны и думал, что так же происходит и с его романом. Местами он рушился и провисал, и приходилось всё время чинить и залатывать, находя в обрывках мыслей и образов то, что могло бы сойти за достойную заплату. Но он всегда знал, что мастерски с этим справится — устранит прореху — он всегда справлялся — всю свою долгую писательскую жизнь. Одолеет это и сейчас — перед самым переходом — в своём последнем прощальном романе.
Альберт набрал на клавиатуре слово из четырёх букв: «Вики». На экране имя жены одиноко встало в начале абзаца. Он нервно нажал на клавишу переноса строки и снова впечатал имя супруги, затем повторил это ещё и ещё раз.
Вики
Вики
Вики
Вики
На мониторе слова выстроились в одинокий ровный столбик и снова разрушили «кирпичную» кладку текстового полотна. Писатель облегчённо вздохнул, он знал, что жена всё правильно поймёт, когда прочитает это. Она догадается, что именно хочет разрушить её муж. Догадается и сделает правильные выводы. Он поставил точку. Переход должен был состояться сегодня.
За окном палаты шёл моросящий дождь, какой может идти только осенью. Стекло затянуло рябью мелких капель. На фоне сумрачного неба они бы выглядели особенно грустно и уныло, если бы изредка извне их не подсвечивали фары пролетающих мимо аэромобилей. В такой момент окно преображалось — капли, впуская в себя свет и обретая объём, играли всеми цветами радуги. И неожиданно начинало казаться, что это не просто вода, а мелкая россыпь бриллиантов — блистательных, дорогих, манящих, — с совершенно другим настроением, не таким, как у дождика за окном. Но волшебство исчезало сразу же, как только транспорт уносился прочь. И палата вновь погружалась в осеннее настроение — с хандрой, меланхолией и осознанием, что это надолго.
Вики пребывала в унынии. Она наблюдала, как доктор проделывает манипуляции с её престарелым мужем и её настораживало настроение супруга, которое за последнее время сильно изменилось. Ещё недавно, до написания своего романа, Альберт пребывал в подавленном состоянии. Его одолевала тоска и депрессия. Муж часто жаловался, что нет больше таких ощущений, которые могли бы его вдохновить и порадовать. За годы всех своих предыдущих жизней — от перехода к переходу, — он испытал и перепробовал абсолютно всё, что только можно испытать и перепробовать. И теперь совсем не понимает, каким ещё способом можно наполнить себя новыми впечатлениями.
Но сейчас Вики волновало не это. К этим его стенаниям она давно привыкла. Сейчас её пугало, что состояние Альберта с недавних пор резко изменилось. Его потухшие глаза снова загорелись, бледность лица уступила место здоровому румянцу, а походка стала пружинистой и упругой. Он с удовольствием завтракал по утрам — ел много, иногда готовил сам, перестал заправлять себя галлонами кофе и беспрерывно курить, и даже снова стал напевать в душе.
Но самое главное, он нашёл вдохновение для своего романа. Он писал много, плодотворно и даже вовремя ложился спать, а не просиживал, как раньше, ночи напролёт в безуспешных поисках подходящих слов и образов. У него получалось абсолютно всё, и он чувствовал себя вполне довольным. И это настораживало Вики, потому что видимых причин для объяснения происходящего не было.
— У вас потрясающее настроение! — воскликнул врач, меняя Альберту капельницу. Доктор снял с высокой трёхногой стойки пустой стеклянный флакон и установил новый — с чуть розоватой жидкостью. Раствор булькнул и лекарство по капле начало перемещаться в «систему». — Я давно вас не видел в таком приподнятом состоянии духа! Так держать! Какой это ваш по счёту переход? — спросил он и участливо укрыл одеялом руку писателя.
— Пятый! Это пятый его переход, — воскликнула Вики. Она сидела на самом краешке кресла рядом с кроватью, напряжённо вытянув спину и кусая губы. Наспех уложенная чёлка постоянно лезла в глаза и Вики время от времени нервно заправляла её пальцами за ухо. Её молодое лицо то и дело омрачала хмурая беспокойная морщинка между бровей. — Мне кажется, что он волнуется. Он так возбуждён! — нервно произнесла она.
— Я не волнуюсь. — Альберт ободряюще улыбнулся жене и накрыл свободной от капельницы рукой её ладошки, которые она держала на коленях. От этого его жеста выражение её лица просветлело, тело слегка обмякло, и она откинулась на спинку кресла. Альберт решил перевести тему и обратился к доктору:
— Скажите, любезный, а как это работает? Столько раз пользовался процедурой перехода и ни разу не интересовался, как это устроено. В чём, собственно, суть? — Он кончиком языка облизал сухие обветренные от вновь обретённых морских прогулок губы. Его дряблый рот на мгновение вытянулся в напряжённый овал, а затем снова уголками повис вниз.
— Как это работает? — переспросил доктор. — Хм... Забавно, что это никого не интересует в самом начале. По первости всех интересует только результат, — ответил он и, вскрыв ампулу, набрал в шприц лекарство. В помещении запахло очень раздражающе и отталкивающе — как будто смешали амбре морского прибоя с чем-то очень неестественным — напоминающим запах ацетона или формалина.
Вики выдернула ладошку из-под руки мужа и инстинктивно зажала нос. Доктор, проследив за этим её жестом, положил вскрытую ампулу в небольшой прямоугольный контейнер и герметично его закрыл. Сквозь его прозрачную стенку было видно, как внутри ампула треснула и через секунду истёрлась в порошок. Врач нажал кнопку на пульте и включил систему вентиляции, которая, мягко загудев, рассеяла остатки неприятного запаха.
— Так сильно пахнет наше с вами главное лекарство, — прокомментировал он. — Это генный код медузы Turritopsis Nutricula. Это она живёт вечно, вернее, когда приходит время погибать, она превращается в полип и путём почкования снова рождается. То есть фактически начинает свою жизнь сначала. Мы вычленили отвечающий за это ген и научились встраивать его в систему человеческой ДНК. И теперь, достигнув преклонного возраста, люди не умирают, а получив лекарство, имеют возможность начать всё сначала. — Врач подошёл к Альберту и, закатав рукав его пижамы, вколол препарат в его предплечье. Писатель поморщился. — Но как вы по опыту хорошо знаете, — продолжил он, — начинать всё сначала человеку приходится с младенческого возраста. Память и осознание себя старой личностью возвращаются к индивидууму постепенно — по мере взросления. Но по достижению половой зрелости обычно у всех всё нормализуется. Тем более, что взросление и созревание идёт по ускоренной программе — примерно за год. Ну эту часть вы хорошо знаете и без меня. — Доктор ободряюще похлопал Альберта по плечу. — Вы проделываете это уже не в первый раз. — Он улыбнулся Вики и, отвернувшись, начал собирать на столе прозрачные пластиковые пластины с историей пациента. Сложив их в стопку, он сжал их между пальцами, отчего они завибрировали и свернулись в маленький аккуратный кубик. Доктор подошёл к стене и, проведя по ней гранью куба, утопил его в крохотной ячейке. — Вы можете сказать друг другу слова напутствия, — обратился он к своим пациентам, его рот снова тронула улыбка, но в этот раз совершенно дежурная. — Я вас оставлю. — Он развернулся на пятках и вышел из кабинета
— Увидимся через год, — тихо произнесла Вики. — Вернее, увидимся-то мы раньше, но по-настоящему узнать и вспомнить меня ты сможешь, наверное, только через год, когда достигнешь зрелости. — Она обхватила мужа руками и прижилась к его груди. — Имей в виду, я буду злой воспитательницей и буду шлёпать тебя по попе, пока ты будешь расти. — Она зарылась лицом в его пижаму и повела носом. — Что-что, а пахнуть ты будешь также даже поначалу, — её голос слегка дрогнул.
— Младенцы пахнут по-другому. — Альберт усмехнулся и погладил жену по голове, проведя иссушенной ладонью по её тёмным блестящим волосам. Вики, не ответив, схватила его руку и притянула к своим губам. Писатель грустно улыбнулся и продолжил: — Прочитай мой роман. Это важно для меня. Это мой самый лучший роман. — Он уткнулся лицом в её макушку. — Я нашёл для него самое мощное вдохновение, — помолчав, добавил он.
— Ты меня пугаешь! — воскликнула Вики и отстранилась.
— Ты сильная, ты справишься... и поймёшь меня, — неопределённо ответил он.
Старинное здание суда возвышалось в конце улицы. К его входу вела широкая парадная лестница с балясинами перил по краям. Её мраморные ступеньки облепили зеваки и журналисты. Кто-то, подстелив под себя пластиковую пластину раскладывающейся газеты, уселся на приступок и отрешённо жевал бутерброд. Кто-то, умело орудуя дистанционным управлением, запускал парить вокруг себя в воздухе фото- и видеокамеры. Некоторые беседовали, другие молчаливо и напряжённо всматривались вдаль, выискивая глазами среди прохожих ту самую жертву.
Народа было много и Вики подумала, что плотно усеянная людьми лестница напоминает ей неправильной формы консервную банку с кишащими в ней червями. Такую когда-то они с Альбертом брали с собой на рыбалку, может, в прошлой жизни, а, может, в позапрошлой, когда ещё была популярна естественная ловля рыбы. Всё это было так давно, а вот ассоциация прочно засела в голове. И тут она с ужасом подумала, что недаром неожиданно вспомнила про рыбалку, потому что сейчас сама является той, которую все хотели поймать.
— Вики! Где же вы ходите? — рядом с ней притормозил серо-голубой аэромобиль. Он плавно парил в воздухе в нескольких сантиметрах от земли. Из приоткрытого окна выглядывало взволнованное лицо её адвоката. Верхние пуговицы его рубашки были расстёгнуты, отчего на груди можно было разглядеть короткие тёмные волоски. Из-за обильно выступившего пота они прилипли к телу. — Я вас обыскался! — воскликнул он и нажал кнопку на спинке переднего сиденья. Дверь аэромобиля плавно поднялась вверх. Изнутри пахнуло кожей обивки и дорогим одеколоном. — Садитесь скорее! — Он сгрёб в охапку валяющийся на сиденье пиджак и скомканный галстук и отодвинулся вглубь.
— Я вас ждала и не выдержала, — пролепетала девушка. — У меня сдали нервы! — Она уселась в машину и, низко наклонив голову, обхватила её руками. Её волосы были гладко зачёсаны и собраны в пучок. В ушах маленькие, но дорогие серёжки, камешки которых имитировали зрачки хозяйки, способные смотреть в ту же сторону, что и обладательница украшения. На запястье часы известной марки с браслетом, по форме напоминающим мелкую живую змею. Чтобы узнать время, нужно было окинуть рептилию взглядом и в её распахнутых глазах отображались цифры электронного табло.
Такие аксессуары девушка выбрала умышленно. Этого требовал адвокат. Своим видом ответчица должна была показать, что ценит все атрибуты, которые являются важными в обществе, членом которого она является.
Вики с волнением посмотрела на юриста и нервно воскликнула:
— У меня просто не выдерживают нервы, вы это понимаете? — не получив ответа, она снова низко наклонила голову и судорожно окинула взглядом пол — там, как назло, валялись брошенная адвокатом пустая банка из-под кока-колы и смятая бумажная листовка с большим цветастым заголовком «Сенсация! Жена убила своего недоразвитого мужа!». Девушка охнула, как от удара, плечи её затряслись. Она спрятала лицо в ладошках.
— Вики, успокойтесь! О господи! — Адвокат заёрзал на сиденье. — Нам сначала нужно хотя бы попасть в зал суда. Возьмите себя в руки! — Он порылся во внутреннем кармане рядом лежащего пиджака и выудил оттуда маленький флакон с узким слегка заострённым горлышком. — Вот возьмите. — Он протянул ёмкость подзащитной.
Вики дрожащей рукой взяла флакон и прыснула содержимое себе в ноздрю. Зрачки её резко сузились, взгляд как будто остекленел, она стала моргать медленно и сонно, отчего лицо сразу приняло отрешённый вид.
— Так-то лучше! — Спутник окинул её удовлетворённым взглядом. — Мы пройдём через другой вход, — сказал он. — Зайдём со стоянки на крыше. Хотя это запрещено, но сегодня у меня есть полномочия. — Он набрал на дисплее, встроенном в спинку переднего сиденья, необходимую информацию. На мониторе развернулась подсвеченная голубым мерцанием карта района, на которой адвокат пальцем выбрал пункт назначения. Аэромобиль отозвался коротким мелодичным сигналом, рыкнул мотором и, резко набрав высоту, помчался к зданию суда.
Судья смотрел равнодушно и холодно, беспрерывно поправляя очки на носу, в которых были вставлены толстые линзы с большими диоптриями, говорящие о том, что у правозащитника плохое зрение. Хотя он и мог в любой момент исправить его лазерной коррекцией, но обычно к такому методу никто не прибегал. В моду давно вошли естественные человеческие слабости и изъяны, и многие, наоборот, берегли их и старались выставить напоказ. Видимо, главный правозащитник тоже следил за модой.
— Вики Ковальски, вы можете пояснить суду мотив своих действий? — Судья посмотрел на ответчицу равнодушным взглядом. — Почему вы не обеспечили своему мужу — Альберту Ковальски, должных условий, чтобы по достижению своего полового созревания он смог осознать себя старой личностью и всё вспомнить. — Юрист зевнул, прикрыв рот пухлой ладошкой. Пальцы на ней были похожи на перетянутые бечёвкой колбаски, и сам судья весь лоснился от жира. Ещё неделю назад на предварительном слушании он выглядел худощаво и поджаро, но сегодня был в теле. Видимо, подсел на популярную нынче игру с резким изменением веса. — В результате ваших действий, — продолжил он, — ваш супруг не смог вообще осознать себя вменяемым человеком. Его мозг сейчас находится на уровне развития младенца и теперь это не подлежит никакой коррекции. Вы понимаете, что подвергли мужа аннигиляции? В таком состоянии он достигнет старости и умрёт естественной смертью, потому что продлить его жизнь будет невозможно! — Судья устало взглянул на ответчицу, выражение его лица приняло откровенно скучающее выражение. Но в следующий момент он резко встрепенулся, так как сквозь цветной витраж окна в помещение пробились солнечные лучи. Они осветили стол, за которым восседала судейская коллегия, и главный правозащитник с удовольствием отметил про себя, что линзы в его очках, отреагировав на яркий свет, перекрасились в тёмный цвет и теперь напоминали солнцезащитные, как было популярно пару веков назад. «Какая забавная новинка, — подумал он. — Но жалко, что уже завтра надоест».
Изменение цвета очков — единственное, что сейчас его интересовало в зале суда. На остальное ему было откровенно наплевать. Он «варился» в юриспруденции уже несколько столетий и повидал всякое, что только можно повидать в этой сфере. И от всего смертельно устал. Но ничего другого не умел и, самое главное, не хотел уметь. Его талант раскрывался только в юриспруденции и он, как мог, его реализовывал. Он честно пытался пробовать себя в других отраслях, но все эти попытки были безуспешными. Другие сферы деятельности ему давались тяжело или были неинтересны, а от своей он смертельно устал. Он страшно скучал и пытался разнообразить жизнь разными модными новинками.
Вчера его друг из соседнего департамента — Йозеф, решил попробовать отрезать себе ногу — чтобы побыть калекой. Вот это было что-то новенькое! Забавное развлечение! Всё равно потом можно пришить себе конечность обратно. Но каковы ощущения? Солнцезащитные очки судьи не шли с этим развлечением ни в какое сравнение.
«Как же всё надоело, — в очередной раз подумал правозащитник. — И что прикажешь делать с этой ненормальной девицей? Может, записать её в сумасшедшие? Девчонка даже сама не знает, какой популярностью будет пользоваться. Настоящая сумасшедшая! Да она прославится», — он снова устало взглянул на неё.
— Так что же? Вики... э-э-э... — Он посмотрел в пластиковую пластину протокола. — Ковальски, — прочитал он её фамилию. — По сути вы загубили ребёнка и целую человеческую жизнь.
— Он этого хотел, — тихо произнесла Вики. — Альберт этого хотел! Он написал последний роман, в котором иносказательно попросил меня разрушить его жизнь и наконец с ней покончить.
— Почему? — В глазах судьи впервые промелькнуло любопытство. — Почему он вдруг решил покончить с такой успешной обеспеченной жизнью в таком процветающем обществе?
— Потому что он исчерпал себя, а ничего другого делать не умел и не хотел. Он был писателем несколько жизней подряд и иссяк. Его больше ничего не радовало и не вдохновляло... — Она замолчала, к её горлу подступил комок, она с тоской посмотрела на змею на своём запястье и поморщилась. — Он испытал абсолютно всё! — её голос задрожал. — Он перебрал в жизни все возможные ощущения. Поэтому решил испытать последнее, чего никогда не испытывал — смерть. — Она резко зажмурилась, понимая, что может сейчас заплакать.
Глаза судьи забегали, он быстро опустил взгляд и сделал вид, что внимательно изучает дело. Пульс его участился, он заволновался и почувствовал, что начинает потеть под плотной мантией. Он посчитал про себя до пяти. Надо успокоиться! Да, необходимо срочно успокоиться! И точно надо будет попробовать отрезать себе ногу, как Йозеф, или руку... да чёрт возьми, что угодно! Иначе, он тоже попросит жену проделать с собой нечто подобное. Боже! Испытать окончательную смерть! Каковы ощущения!