Уаджет
Знайте же, что существует четыре протокола «Озириса»: мумификация – сохранение плоти, орошение – обновление жидкостей, открытие канопов – замена внутренностей и утешение в Дуате – виртуальная реальность, она помогает сохранить разум после пробуждения от смерти. Люди не созданы для вечной жизни по эту сторону, поэтому так важно пересекать черту, совершать круг в тростниковой лодке и возвращаться обновленным. Не страшитесь одиночества, «Озирис» добавит в программу столько сопровождающих-ушебти, сколько нужно.
Знайте также, что в жестокой схватке злокозненный Сет вырвал Гору один глаз. Здоровый глаз горит желтым, как солнце. Он бдит, дабы четыре протокола не сбивались. Бледным же глазом мы называем вирусы и программные ошибки. Второе имя ему – Уаджет.
Душно!
Роберт Уирлинг садится на кровати. Одеяло съезжает с груди, обнажает бледную кожу, покрытые веснушками плечи. Как же душно, черт возьми!
Он встает, голым идет на кухню, наливает стакан водки – празднует начало дня.
Ра гонит колесницу по безоблачному небу. Прекрасное время для футбола.
Уирлинг сверяется с приложением «Озириса». До следующего открытия канопов целых двадцать лет, а вот дата орошения приближается, пора откладывать на нее деньги. Услуги «Озириса» не становятся дешевле, а вот гонорары Уирлинга уже давно не те, какими были, когда он играл.
В душе Уирлинг разминает сухую ногу. Отмершие мышцы не чувствуют боли, но кожа болезненно натягивается, и это приносит дискомфорт. Паста со вкусом экзотических фруктов неприятна. Как статусный отель мог выбрать ее? Уирлинг выбирает для бритья электрический станок. Порезаться в день эфира ему вовсе не улыбается.
По телевизору вещает жрец «Озириса». Несет какую-то чушь. Уирлинг переключает канал. Какой-то старый фильм, да еще и не сначала. Бессмысленно. Еще щелчок. Новости. Ведущая лучится счастьем. Улыбается так широко, словно перебрала с наркотиками на вечеринке. В ожидании сюжета про матч Уирлинг успевает заесть водку хлопьями и запить пивом.
За окном поют гимны Хапи, празднуют разлив реки, находящейся на другом конце света. Глупость. «Озирис» совсем заморочил людям голову. Уирлинг презирает корпорацию бессмертия за религиозную доктрину. Впрочем, сукины дети имеют право.
«...ведомая Ману Педру сборная Кабо-Верде противостоит Италии в решающем матче чемпионата мира по футболу. Прогнозы для влюбивших в себя весь мир островитян неутешительны, но главная интрига жива: побьет ли Ману Педру последний рекорд великого Роба Уирлинга – до невероятных пятисот шестидесяти голов в финальных стадиях турниров сборных ему остается всего один...»
Уирлинг хмурится. Досматривать сюжет до конца уже не хочется.
Галстуки и пиджаки выходят из моды, уступая место сине-белым ожерельям поверх белоснежных рубах, но Уирлинг придерживается старого стиля. Египетские побрякушки пусть носят фанатики.
Как же душно!
В зеркале отражается лишь тень величайшего из игроков, но все же Уирлинг доволен увиденным. Он долго подбирает трость и останавливается на черной, с набалдашником в виде головы ибиса. Важно показать «Озирису» уважение хотя бы так.
Ехать до стадиона минут сорок.
Удивительное дело: услуги «Озириса» все еще приходится рекламировать. Глупцов и упрямцев, отказывающихся от вечной жизни, предостаточно. Монотеистов Уирлинг отчасти уважает. Тех же, кто пытается смертью поколебать величие «Озириса», понять сложно. Корпорация уже одержала главную победу.
На цифровом рекламном щите Анубис кладет сердце на весы, машет пером правосудия и хитро подмигивает: вес грехов больше не имеет значения. Бессмертие доступно каждому. Вместо кровавого подношения Амат достается корм из пакета.
И – какая духота!
Рио-де-Жанейро убивает Уирлинга. Ему никогда не нравилось здесь. Собственный чемпионат мира в Бразилии он, кстати, выиграл. На нынешнем чемпионате в старте выходили шесть парней из того состава. Еще играют. Молодцы, не позволяют вытеснить себя.
Как давно случилась эта победа! Еще до того, как на Уирлинга взглянул Уаджет.
Уирлинг расписывается на протянутом водителем билете. Хлопает дверью и выходит под палящее солнце. Матч начнется вечером, но нужно многое успеть до стартового свистка. Интервью, фотосессия, встреча с командой... утомительно, но прибыльно.
– Мистер Уирлинг!
Из всей толпы, окружающей «Маракану» глаз Уирлинга мгновенно выделяет этого парня. Татуировки – католический крест на шее, две слезы под левым глазом и дата: «XI.10» над бровью придают ему угрожающий вид. Желтая футболка бразильской сборной покрыта пятнами.
– Мистер Уирлинг, – повторяет парень, – сегодня прекрасный день для истины!
Он растворяется в толпе, но его громкий голос и повисшая в воздухе фамилия звездного игрока остаются. Уирлинг моментально оказывается в центре событий. Он улыбается и позирует, обнимается и пожимает руки. Любовь болельщиков жива.
– Мне пора, – говорит Уирлинг, когда любовь становится утомительной. На всех его все равно не хватит.
Время говорить.
Знайте же, что побежден и оскоплен был Сет, чье дыхание – засуха, и в том заслуга великого Гора. Но в далекой пустыне, ставшей пристанищем черного бога, зреют ростки нового зла. Когтистые лапы тянутся в надежде оборвать кабели саркофагов, а заклинания, высеченные нулями и единицами на запретном обелиске, разрушают реальность Дуата и распугивают ушебти. Слугам Сета ведомо, что и вечно живые уязвимы в мире мертвых. А Гор не видит смерти бледным глазом. Бойтесь, бойтесь, бойтесь!
Очаровательная ведущая с анкхом на золотой цепочке протягивает руку для пожатия, но Уирлинг все равно целует тыльную сторону ладони. Так уж он воспитан.
Фото на передовицу. Ману Педру займет свое место завтра, но до его триумфа – или краха – внимание приковано к Уирлингу. Это его время, время неопределенности и уходящего величия, время цифр и фактов. Он бездействует, но в бездействии находит особое удовлетворение.
– Выстоит ли ваш рекорд?
Вот так – сразу в лоб.
– Надеюсь, – говорит Уирлинг. – Удачи Ману я не желаю.
К чести журналистки, провокационный ответ не выводит ее из колеи.
– Как откровенно, мистер Уирлинг!
– Должен же быть хоть один значимый рекорд, не принадлежащий Ману. Футбол всегда был игрой разнообразия. Я рад смене поколений, рад тому, что процедуры «Озириса» достаточно длительны, чтобы не видеть на поле одних и тех же игроков без перерыва.
– Каково это – ожидать результат без возможности повлиять на него?
– Этот вопрос протух лет семьдесят назад.
– Тогда вы удерживали большинство рекордов.
– Знаете, я и сейчас удерживаю немало, – Уирлинг улыбается самой едкой из своих улыбок. – Максимум голов за сезон, наименьшее время минут на гол, решающие голы. А начинал я позже Ману.
– Что думаете об Италии?
– Все самое хорошее. Сезоны в «Милане» дали мне многое, и я рад видеть, что многие находки тех времен еще используются тренерами.
Уирлинг запускает палец под узел галстука, делает глубокий вдох. Треклятая бразильская жара душит его. Рубаха вся влажная.
Вопросы сыплются один за другим, и Уирлинг пытается отвечать как можно острее. Он вспоминает игры против Ману Педру, череду удач в Лиге чемпионов – сначала европейских, потом общемировых. Называет фамилии умерших партнеров: христиан, мусульман, пресытившихся всемогуществом и всеобщим обожанием атеистов. Хвалит старушку Англию и ругает Испанию.
Пищит телефон. Уирлинг извиняется и смотрит на экран. Электронная почта. Инструмент связи, не актуальный добрые полторы сотни лет, Уирлинг сохранил, чтобы перечитывать старые письма: предложения о контрактах, добрые отеческие наставления первого агента, переписку с девушками. Его адрес знали единицы.
Тема внушает тревогу: «Прекрасный день для истины».
Крест на шее. XI.10. Твою мать!
10 ноября протокол «Колесница Амона» яркой вспышкой пробуждает Уирлинга от виртуальных каникул в Дуате. Крышка саркофага бесшумно открывается, над Уирлингом склоняется доктор. Сперва Уирлинг не придает значения выражению лица эскулапа. Глаза еще не привыкли к искусственному холодно-белому свету временной усыпальницы, сгибы локтей саднит от введенных трубок, послеоперационные швы побаливают.
Затем доктор начинает говорить.
Страшные слова заставляют Уирлинга дернуться и вскочить. Он перекидывает ноги через борт саркофага и спрыгивает на пол. Левая нога выдерживает нагрузку всего секунду. Уирлинг падает, увлекая за собой подставку с капельницами. В шоке ползет прочь от саркофага, не в силах поверить в случившееся, и размотавшиеся бинты тянутся за ним.
– Вы подписывали документы, мистер Уирлинг, – говорит врач. – Вы знали о возможном Уаджет. Пожалуйста, успокойтесь, волноваться после пробуждения вредно!
Вбежавшие во временную усыпальницу санитары хватают Уирлинга под руки, кладут на кровать, фиксируют ремнями. Уирлинг рычит и сопротивляется. Проиграв битву, он по очереди напрягает мышцы, пытается понять, что изменилось в его теле. Левая нога онемела. Бедро до колена не ощущает ничего, кроме легкого покалывания. Уирлинг шевелит пальцами, вертит ступней. Получается, пусть и не без труда. Отчего же тогда так ослабло бедро?
– Что вы со мной сделали?
– В систему проник вирус, – доктор щелкает клавишами, саркофаг отзывается мелодичным попискиванием. – К сожалению, никто не застрахован от этого.
– Что он делал?
– Обманул протокол орошения. Ваш саркофаг не поддерживал жизнь в отдельных участках тела. Повреждены левая нога, почки, легкие. С последними двумя проблемами мы справимся, обещаю. Повтор протокола открытия канопов оплатит «Озирис».
– А нога? – хрипит Уирлинг.
– К сожалению, здесь мы бессильны. Если вас устроит такое объяснение, мышцы в вашей ноге высохли. Мумификация и орошение – основополагающие принципы. Они были нарушены.
Уирлингу противно вспоминать, что было потом.
Двадцать долгих месяцев протоколы «Озириса» работали против него. Жидкости орошения смешивались в ядовитые коктейли, сенсоры игнорировали отмирающие органы, нога сохла и сморщивалась.
Источник вируса не нашли.
Знайте же мудрость пустынных стран, где устроил свой дом Хапи. Нет жизни без влаги, как нет и вечности без течения в красных каналах смертного тела. Смена сезонов влечет разливы, и цикл их непрерывен, даровать же бессмертие человеку способен лишь «Озирис». Помните: смерть достойна не презрения, но уважения. Каждый обязан гостить в другом царстве, но каждый может вернуться из него.
Знайте также, что милость «Озириса» не одинакова с милостью обещанного рая. «Озирис» не требует покаяния. Он желает, чтобы благо и порядок Дуата распространялись в мире по эту сторону.
Не злословьте против «Озириса».
Не разрушайте добро «Озириса».
Не отказывайтесь от даров «Озириса».
И будете чисты.
Остаток интервью тянется мучительно долго. Уирлинг не выдает волнения, но его ответы уже не так вдохновенны. Журналистка чувствует его усталость и нетерпение, но не спешит отпускать.
На прощание Уирлинг вновь целует ей руку.
Он знает, что излишне громко стучит тростью, если торопится. В подтрибунных помещениях стук усиливается эхом. Уирлинг находит свободную комнатушку – по всей видимости, запасную раздевалку, садится на лавку, вставляет наушник и включает присланное видео.
«Раз, два, три, запись!»
Голос искажен.
Мужчина сидит на стуле. Единственный источник света скрывается за кадром. Яркий луч ложится на сгорбленную фигуру сзади-сбоку, не давая разглядеть лицо, но поза сидящего понятна, в ней угадываются нервозность, подавленность, страх.
– Меня зовут Альберт Уоррен Диллэйн. Я работаю на «Озирис».
– Продолжайте. Зачем вы здесь?
– Меня удерживают силой.
– Продолжайте. Каковы мотивы похитителей?
Закадровый голос использует «captors» вместо «kidnappers».
– Они требуют раскрыть истину.
Пленник надолго замолкает, но закадровый голос не понукает его на этот раз.
Уирлинг распускает узел галстука и расстегивает две верхние пуговицы. Ему становится не по себе, но оторваться от экрана невозможно.
Не приведи бог, кто-то зайдет!
Вспоминается мама. Она всегда говорила так: «Не приведи бог». Мама не дожила до изобретения протоколов «Озириса» каких-то пять лет.
– Они просят рассказать об инциденте с Уаджет, – наконец, подает голос Диллэйн.
– Хорошо. Продолжайте. Каком именно?
– Уаджет Роба Уирлинга.
Уирлинг догадывался, к чему все идет, но тихий голос пленника все равно звучит, как гром с ясного неба.
– Продолжайте.
– Меня подкупили. Дело в том, что Уаджет невозможен без саботажа. Любой инцидент в «Озирисе» – следствие внутренних, а не внешних причин. Иногда решение принимается жрецами, иногда одиночка действует по своей инициативе или ради денег. Так действовал я. Мне передали вирус, и я внедрил его. Меня не поймали.
– Сколько вам заплатили?
– Достаточно, чтобы прожить два полных цикла.
– Хорошо. Кто это был?
– Я не уверен. У меня есть только догадки.
– Продолжайте.
– Кое-кто очень не любит быть вторым. Вы должны понять намек. Это касается и клубов, и людей.
Уирлинг ставит видео на паузу, закрывает глаза и с болезненным вздохом запрокидывает голову. Макушка упирается в прохладную стену.
Он прожил калекой достаточно долго, чтобы в голову не приходили подобные мысли. Но подозрения – одно дело. Совсем другое – знать точно или получить хотя бы такое подтверждение. Не подстава ли на видео? Не попытка ли вывести Уирлинга из равновесия? Но к чему это создателю видео?
Мыслей слишком много.
Разрыв между лучшим в мире и вторым слишком велик. Жирные рекламные партнеры, контракты с незаполненными гонорарами, услужливые агенты, женщины, предложения сниматься в кино... У Уирлинга был тот пик, после которого некоторые знаменитости отказывались от услуг «Озириса», осознавая, что большего человеку просто не добиться.
Может ли мир Дуата излечить от зависти? Уирлинг знает, что нет.
А Ману Педру слишком амбициозен и успел побывать лучшим до возвышения Уирлинга.
– Продолжайте, – говорит похититель, когда Уирлинг возвращает ему голос.
– Я все сказал.
– Вы понимаете, что это означает?
Диллэйн качает головой.
– Тем лучше.
Смерть приходит быстро. Пленник вздрагивает, затем его голова падает на грудь, и тело сползает со стула.
– Конец записи.
Уирлингу требуется время, чтобы прийти в себя. Он просматривает видео еще раз. Ждет ли похититель реакции? В электронном письме нет ничего, кроме видео. Уирлинг закрывает окно письма и выходит на главный экран почтового приложения. Дизайн приложения безнадежно устарел. Вместо мультизадачных иконок – статичные. Структура пытается вместить как можно больше параметров. Когда-то это считалось удобным.
О черт! Уирлинг понимает, чего хочет похититель.
Похититель знает, что приложение не обновляло интерфейс. Он понимает, что увидит Уирлинг.
Строчка «От кого».
Адрес отправителя.
atyourservicemrwhirling@neomail.os
Знайте же, что жрецам не дозволено трактовать волю богов. «Озирис» точен. Что высчитано – то решено. Протокол утешения анализирует жизнь в Дуате. Ушебти фиксируют деяния, запоминают слова, слышат сердцебиение. Не всем подходят циклы. Не все понимают, что такое бессмертие.
Знайте также, что спокойствие крокодильей головы Амат обманчиво. Медленная кровь удерживает Охранительницу от скорой расправы, но лишь временно. «Озирис» терпелив, он не рубит с плеча. Чистым и очищенным, ожесточенным и утешающимся он рад одинаково. Нет второго шанса лишь лишенным благодарности. «Озирис» выносит приговор, диктует его богу-писцу Тоту, и на прозрачных скрижалях появляется имя. Тогда жрецы начинают точить скальпели-кхопеши, а священная кобра на урее кислородной маски выпускает свой яд. Вот что такое настоящая тяжесть сердца.
«Что вам нужно?»
Ответное письмо ушло полчаса назад, но ответа пока нет. Уирлинг сидит в комментаторской кабине. Ее достроили не так давно, но она полностью преобразила внешний вид стадиона. Зрячий глаз Гора, венчающий кабину, считается самой совершенной мультимедийной системой в мире.
Рохас уже на месте. Жизнерадостный латиноамериканец долго трясет руку Уирлинга.
– Старина! Старина!
– От старины слышу, – смеется Уирлинг.
С Рохасом всегда легко. За болтовней ни о чем можно забыть о страшном видео.
– Такое тебе расскажу! Помнишь Марио Понте?
– Спрашиваешь!
– С ума сошел, – Рохас стучит пальцем по лбу. – Ушел в секс-культ, собрал вокруг себя юных жриц и снимает порнуху. Говорят, в игру уже не вернется.
– А жаль, он был моим лучшим тренером.
– Правы осознанно-смертные, правы. Нельзя человеку столько жить.
– Мы-то живем, и ничего.
Рохас крестится.
– Так тебе скажу: может, это сам Господь запустил вирус в твой саркофаг. Не все сильны духом. Ты бы, может, и сорвался, в тебе всегда было это... как лучше сказать-то...
– Ну уж скажи как-нибудь!
В ожидании реплики Рохаса Уирлинг включает микрофон, надиктовывает пробный текст. Голосовой помощник любезно предлагает исправить дефекты речи, но Уирлинг отказывается. Ему нравится шепелявить, а еще больше нравится, что его несовершенство узнаваемо и любимо.
– В общем, неспокойствие было. Надрыв. Понимаешь? – Рохас так жестикулирует, словно руками можно объяснить, что такое надрыв. – Как бы ты кончил игроком, не берусь гадать. Это Ману хладнокровен, как удав. Ему же ничего, кроме статуса, не нужно. А ты живой был. Горел ярко, а кто ярко горит, хоть с «Озирисом», хоть без рискует вспыхнуть – и в пепел! Увечье тебя многому научило.
– Да уж.
– Без обид.
Рохас хлопает Уирлинга по плечу. Уирлинг кивает.
– Вроде, все работает. Навестим итальяшек?
В раздевалке полно камер. Итальянцы уже переоделись в синее. Ди Фьоренце, капитан и старейший игрок сборной, начинавший в одно время с Уирлингом, жестикулирует, рассказывая, каково это: играть за страну, которой де-факто больше нет на карте.
– Укрупнение Номов – величайшее благо для всех, разумеется, но многим рожденным до него важно помнить свои корни. Когда молодежь научится играть лучше нас, стариков, – все, включая Уирлинга, смеются, – тогда турниры сборных потеряют значение. Но пока мы хотим играть, а люди хотят на нас смотреть. Мудрость «Озириса» в том, что он устраивает турниры реже. Двадцать лет – хороший перерыв.
– Как сыграет Ману Педру? – спрашивает кто-то из журналистов.
– Так, как я ему позволю.
Рохас записывает ответ в планшет, чтобы потом озвучить в ходе трансляции. Уирлингу это не нужно. Комментируя, он всегда говорит о том, что видит на поле здесь и сейчас, а не пересказывает чужие слова о гипотетических событиях. Ди Фьоренце – хороший защитник, но съесть Ману Педру не так-то просто. Многие пытались – и где их имена? Почему журналисты спрашивают о великом нападающем.
И великом преступнике, как выяснилось.
Уирлинг желает ди Фьоренце удачи. Их снимают. Улыбка прилипает к губам Уирлинга, каждый из журналистов находит удачный кадр. Опускать уголки губ после сессии почти больно.
– Два культовых футболиста делают один и тот же прогноз, – вполголоса бубнит Рохас, записывая комментаторские наработки.
Приходит представитель Кабо-Верде.
– Ману готов.
Итальянская раздевалка моментально пустеет. Остается только Уирлинг. Он садится на лавку рядом с ди Фьоренце и каким-то из молодых игроков, чью фамилию не может выговорить без подсказки, и сидит, пока его не выгоняет тренер.
Уирлинг тянет время, идет по коридору гораздо медленнее, чем позволяет нога. Наблюдать самоуверенного, вечно улыбающегося Ману Педру ему не хочется. Жаль, что в контракте заявлена фотосессия с двумя сборными.
Ману Педру стоит в дверях раздевалки. Высокий, обаятельный, дружелюбный. Дрэды обрамляют узкое лицо, чертами напоминающее Боба Марли. Татуировки на предплечьях сияют белым – по последней моде. Из-за них тело Ману Педру похоже на обвитую дикими цветами обсидиановую статую. Увидев Уирлинга, островитянин замолкает, потом широко улыбается и машет рукой. Уирлинг попадает в стальные объятия Ману Педру и несколько минут изображает счастье от встречи со старым соперником.
Телефон в нагрудном кармане пищит, уведомляя о входящем сообщении.
– Чувствуете величие момента? – спрашивает кто-то из журналистов.
– Я чувствую волнение, – отвечает Ману. – И груз ответственности.
– Волнение из-за того, что команда забралась так высоко или из-за рекорда?
Уирлинг усмехается. Пусть это тоже попадет на экраны.
– Я смотрел утреннее интервью Роба, – говорит Ману. – И знаете, отчасти я согласен. Некоторые рекорды хороши своей давностью. Но, случись мне получить шанс, я забью, потому что красота рекорда меркнет в сравнении с важностью гола для моей родной земли.
Ману Педру протягивает Уирлингу руку. Краткое жесткое пожатие – и Уирлинг отходит в сторону, чтобы посмотреть почту. Так и есть. Адрес отправителя чуть изменился: thereisjusticemrwhirling, но сомневаться в личности отправителя не приходится.
Уирлинг поднимается в пустую комментаторскую и читает послание. На сей раз оно текстовое.
Знайте же, что малый размер Нома нежелателен для Великого Дома. На Черной Земле, орошаемой дающей жизнь рекой, был установлен правильный порядок. Когда он забылся, а зависть и эгоизм восторжествовали в сердцах правителей, справедливость скрылась под крыльями грифов на долгие тысячелетия. «Озирису» радостно видеть объединительный процесс. Раньше существовали сотни Великих Домов, ныне же их остались десятки. Номы укрупняются, чтобы однажды стать единым целым. Те, кто принимает дары «Озириса», увидят этот день.
Да будет так!
«До чего мы докатились!»
Отличный способ начать письмо. Уирлинг хмурится. Хочется выпить еще грамм пятьдесят водки, но набрать фляжку Уирлинг забыл.
«Мы не против бессмертия. Мы против «Озириса». Вы видите нас ежедневно и ежечасно. Некоторые из нас ложатся в саркофаги. Наша задача – вернуть в мир прогресс, остановить деградацию. Уже сейчас последователей «Озириса» слишком много. Они не развиваются. Им не нужно думать, им нужно жить так, как в Дуате. Они пытаются перетащить мир мертвых в мир живых. Они хуже андроидов, хуже искусственного интеллекта, хуже чужих.
Кстати о них, мистер Уирлинг. Почему мы не слышим ни о создании новых роботов, ни о полетах в космос? Не потому ли, что цивилизация впала в стагнацию? Мы достигли невиданной высоты – бессмертия, но это было двести лет назад. Почему же с того момента мир не потрясло ни одно значимое открытие?
Мы начали действовать недавно. Допрос, который видели вы, – один из многих. Мы опубликуем все, что собрали, со временем. Сегодня вы можете сделать первый шаг и озвучить наши слова в прямом эфире. Если мы услышим в вашем комментарии слово «Уаджет», мы станем действовать. Допрос попадет в сеть. Допросом будет прерван эфир. Нас не знают, но знают вас, и ваш голос положит начало падению «Озириса». Вас не заподозрят, но вы станете настоящим героем. Тайным героем. И вы сохраните рекорд. Сделайте правильный выбор и скажите правильное слово».
Уирлинг едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. Автор письма явно недалеко ушел от жрецов «Озириса», редактирующих замшелые доктрины. Фанатик! Более того, похожие аргументы против корпорации вечной жизни Уирлинг слышал еще сто лет назад.
Вместе с тем, возможности фанатика впечатлили Уирлинга. Если автор письма смог захватить и уничтожить даже одного инженера «Озириса», с ним стоило считаться. Революция начинается с малого. Да и грозит ли Уирлингу одно случайное слово в эфире? Проблемы возникнут у «Озириса», у Ману Педру, у кого угодно, кроме него. Кто свяжет невзначай брошенное слово со скандалом? Никто.
Уирлинг пишет краткий ответ: «Почему бы не выложить ваш допрос без моего слова?» и спустя минуту получает ответ, такой же краткий.
«Нам важно знать, что это не зря».
Еще письмо: «Что если я промолчу?»
«Последствий не будет. Но промочите ли вы?»
Уирлинг не разбирается в астрономии, но слышал, что космическая программа – единственный способ спастись от Солнца, когда оно видоизменится: погаснет ли или, напротив, увеличится и пожрет ближайшие планеты. Доктрины «Озириса» отвергают эту возможность. Ра вечен, его колесница никогда не прекратит бег.
Уирлингу ведомо, что под давлением жрецов закрылись многие компании, а разработки конкурентов в области медицины были выкуплены или выбиты в ходе судебных процессов.
Телефон Уирлинга мало отличается от того, который он купил в начале карьеры. Та модель от Apple считалась прорывной. На презентациях обещали создать в ближайшем будущем устройства, транслирующие голограммы, как в старом фильме про звездные войны. Ничего подобного никогда не увидело свет.
Автомобили не взлетели в воздух. «Умные» дома продолжают распознавать строго определенные формулировки. В аэропортах все еще действуют системы распознавания личности двухсотпятидесятилетней давности.
Киберспортивные турниры отвоевали у футбола немалую часть поклонников, но, несмотря на все прогнозы футурологов, так и не смог стать событием номер один. «Озирис» запрещает создавать более совершенные, чем Дуат, виртуальные миры.
Уирлинг старомоден. Он не считает все это стагнацией. Грядущие поколения разберутся, у них еще есть время до того, как Солнце-Ра обратит свои стрелы против возлюбленного им человечества. В конце концов, эра бессмертных длится совсем недолго. Рано или поздно изменения придут вопреки воле «Озириса» и доктринам жрецов.
А, может быть, перемены уже рядом? Уирлинг не считает себя слишком прозорливым.
Всего лишь слово.
– Привет еще раз! Я взял газировки!
Рохас врывается в комментаторскую – довольный, раскрасневшийся, возбужденный, как и всегда в предвкушении матча. Уирлинг ловит баночку колы, открывает и выпивает залпом. Пузырьки шибают в нос, Уирлингу стоит немалых трудов не поперхнуться.
– Хочешь мою? – таращит глаза Рохас.
– Нет, спасибо. Но первая – то, что надо!
– Полчаса осталось, давай включаться. Уже заготовил пару мощных тезисов?
– О да, дружище. Слова, способные убить!
– Это мне нравится, – скалится Рохас.
Знайте же гнев и ярость «Озириса». Сердца нечистых пожрет Амат, но и в мире живых следует бояться суда и наказания, ночи и расправы. Вот от чего дрожат все, кто совершил зло в глазах «Озириса: прекращение. Не слушайте чужих жрецов, толкующих о бессмертии души. Каждый знает, что душ у человека несколько, именно так и работают протоколы. Одна душа утешается, другая пребывает в теле, третья же живет среди тех, кто был рад человеку в истекающем цикле. Души нечистых же истребляются, рассеиваются, поглощаются, и после этого уже не существуют даже в страдании. Вот что такое прекращение, и вот что такое настоящий страх.
Знайте также, что настоящее благо – в старом и постоянном. Прекращение – враг постоянного, значит, и ратующие за прекращение «Озириса» – враг бессмертия и враг богов. Не слушайте чужих жрецов. Останьтесь постоянными. Останьтесь бессмертными.
Счет на табло 2:0. До финального свистка шесть минут. Итальянцы выполнили задачу: два быстрых мяча, грамотная оборона, прагматизм, доходящий до цинизма. Острой игры зрители не увидели. Рохас скучает, но Уирлинг умеет ценить даже унылые матчи, если видит красоту в тренерской задумке и совершенство исполнения. Он с удовольствием рассказывает о функциях защитников, о том, почему Ману Педру не удается найти подход к чужим воротам и находит хвалебные слова для активных, отказывающихся сдаваться островитян.
– Не забывайте: один-единственный момент может переломить ход игры, – говорит прописную истину Уирлинг.
– Ты сам-то в это веришь?
– Я не верю, Альфредо, – называть Рохаса по имени непривычно. – Я знаю! Вот смотри: Ману ускоряется по флангу. Он знает, что, кроме него ,замыкать некому. Итальянские защитники снимут любой верховой мяч и прервут любую передачу. Можно отдать чуть назад, но это убьет остроту. Поэтому – смотри – Ману пытается войти в штрафную сам. Бить нельзя, и он нарывается на пенальти. Финт, еще один.
– О да, Ману нет в этом равных!
– И еще один. Ему даже не нужно продвигаться в центр. Вот он дразнит защитника, заставляет выдвинуться вперед, маневр, проброс – и падение, да. Вот в чем заключается магия момента, Альфредо!
– Почему Ману не сделал этого раньше?
– Магия. Ма-ги-я! – Уирлинг шевелит пальцами, как мультяшный чародей, хотя увидеть его может только Рохас. – Не всегда получается, но, если получается – то выглядит великолепно.
Судья указывает на точку. Ману Педру хлопают по плечу, трибуны неистовствуют.
В голове Уирлинга творится самый настоящий хаос. Магия момента отпустила его, и теперь на языке вертится другое слово – слово, способное убивать. Уаджет. Здесь и сейчас он может вызвать волнения, прервать трансляцию, сохранить рекорд и отомстить Ману Педру.
Уаджет. Слепой глаз Гора может повернуться в сторону футбольного поля. Внести свои коррективы в игру.
– Этого момента ждали многие, – начинает Уирлинг.
– Рекордный мяч для Ману. Не жалко, Роб?
– Жалко. Как я уже сегодня говорил, удачи Ману не желаю. Тем не менее, отдаю ему должное. Заслужил. Настоящему величию нет преград. Я-то знаю, у меня были моменты величия, и, если бы не...
Он хочет произнести это слово. Но не успевает.
Мяч установлен на точку. Из толпы поздравлявших Ману Педру островитян выходит один футболист. Идет к одиннадцатиметровой отметке. Касается мяча на удачу, поправляет его, отходит для разбега.
– Бить идет номер двадцатый, Франсишку, – подхватывает за потерявшим дар речи Уирлингом Рохас. – Вот так то! Бьюсь об заклад, рекорд Роба сегодня побит не будет. И какой же джентльмен Ману!
Удар – и мяч летит в левую девятку. Голкипер угадывает, но дотянуться до мяча не может: слишком сильно и высоко тот летит.
– Гооооол! Два – один! – орет Рохас.
– Гол, – соглашается Уирлинг.
Они смотрят празднование. Ману Педру качают на руках вместе с Франсишку, пока судья не велит разойтись. Рассерженные итальянцы разыгрывают мяч с центра поля. Они сохранили силы и теперь, ведомые спортивной злостью, наседают на ворота Кабо-Верде. Длительная позиционная атака соперника не позволяет островитянам побежать за вторым. Дальний удар по воротам от ди Фьоренце, мяч попадает в защитника и уходит на угловой.
– Что ты хотел сказать, Роб? О величии момента?
– Ах да. Не люблю жаловаться, но я скучаю по ним, этим маленьким проблескам чего-то непостижимо значимого. Если бы не мой...
Он выжидает.
– ... инцидент...
Ведь он хотел сказать именно это?
– ... я бы продолжил создавать их сам.
Финальный свисток.
Знайте же, что бессмертие многолико и многосоставно. Память копится в песке у подножия пирамид, и меж лап Великого сфинкса, и под колоннами храмов, и в тени оазисов. Она течет в великой реке и, напитываясь солью, растворяется в океанах. Бессмертие оседает чернилами на страницах и светит с экранов, оно рядом. Оно заключено в цифрах на табло и таблицах лиг, в рекордах и антирекордах, на постерах со звездами в комнате мальчишки и в пепле от сожженных футболок и флагов.
Знайте и другое. Бессмертие изменчиво. Изувеченный футболист пронесет через века обиду, злость и надежду, а его вечный соперник проявит уважение в решающий момент. Бесмертие несет рост и понимание.
Жрецы «Озириса» еще не сказали эти слова.
Но обязательно скажут.