Вечные
Огромный пищеблок тянулся на весь этаж. Кин Стоун занял своё обычное место – столик из псевдомрамора между колонной и кадкой с декоративной туей. Стоун быстро набрал привычный набор блюд на рабочем планшете.
Зал гудел, наполняясь деловитыми мужчинами и женщинами. Следование расписанию для расчётчиков – свято. Планшет тонко пискнул, принимая сообщение. Стоун знал, что это. Но с удовольствием полюбовался на стройный ряд цифр. Нули округлыми бочками уютно теснились друг к другу. Его позабавило такое сравнение.
– Ого!
Стоун поспешно убрал планшет. Над ним пожарным краном нависал Лопась из второго инженерного отдела.
– Это премия за расчёты по разгонному блоку? Космос?
– Неприлично заглядывать в чужие планшеты.
– Ты чего какой скучный, Кин? В «Вавилон» пойдём сегодня?
– А что там? – без особого интереса спросил Стоун.
Лопась устроился напротив и стал сыпать горохом о варьете, каких-то новых девках, потом перескоком о погоде, космических ветрах, об Ирме, что решилась на межзвёздный перелёт.
Дрон доставил заказ. Стоун неторопливо поглощал обед, а Лопась всё вещал.
Последняя новость – теракт в Сиднее. Три тысячи жертв и даже два имморта. Виновные не найдены – скорее всего смертник из местных. По всей планете грядет ужесточение контроля за мотылями. А вдруг «Вавилон» прикроют? Стоун послушно кивал. Он слышал эту историю из новостей. Сиднейским иммортам крупно не повезло – вакуумная бомба рванула чуть ли не в метре от них, никакая трижды современная медицина не воскресит. Скорее всего, террорист специально подбирался именно к этим несчастным. А то, что окрест полегло несколько тысяч его собратьев по короткой и бессмысленной жизни, всем плевать.
– Так куда деньги-то потратишь? – внезапно вспомнил Лопась.
– Да есть тут одна задумка, – уклончиво сказал Стоун. – Хочу немного поменять жизнь.
– А, квартиру решил расширить, – поскучнел Лопась. – Почему бы и нет. Мне такого точно не нужно. Привык уже, за полвека-то. Так что вечером?
– Извини. Я хочу поработать.
– Ага. Ну ты же гений. Бывай!
Лопась пошлёпал дальше, заглядывая, как цапля на болоте, в тарелки обедающих. Стоун хмыкнул. Ему нравилось, как мозг находит неожиданные сравнения. Конечно, это побочный эффект арха. И, конечно же, стоило бы ограничить употребление. Но... Он же имморт, в конце концов.
Дилер был из мотылей. Стоун знал его лет пятнадцать – сначала они виделись раз в полгода, потом раз в месяц, а теперь вот через неделю. За пройденные годы Патрик постарел. Лишний вес, левая нога охромела, дыхание тяжёлое, с присвистом. Стоун плохо разбирался в медицине, но догадывался, что поставщику осталось недолго. Впрочем, это судьба всех, кто не в состоянии обеспечить себе вечную жизнь. Для иммортов они все как один – бабочки-однодневки, мотыльки.
– Вот это архи из Восточной Европы, – сипел Патрик. – Только сегодня получил. Забористая вещь, говорят. Война, голод, убийства, парочка изнасилований. Лучшее из фиолетового ряда.
– Я таким не интересуюсь.
– Да я помню, господин Стоун. Но очень уж особенное. Самые древние архи.
– Мне как обычно – из розовых.
Стоун ткнул пальцем в ряд фиалов с розовыми крышками.
– Очень ограниченный выбор. Непопулярно это, господин Стоун. Таких ценителей как вы мало, – Патрик досадно закусил губу. – Вечер в Ницце, но я бы не рекомендовал, слишком вульгарно, вам не понравится. Свидание на яхте неплохо, Рим на закате интересен... Может, вам из голубого ряда что-нибудь предложить? О! Подмосковная дача, начало двадцать первого века?
– А что там? – без энтузиазма отозвался Стоун.
– Вечер, камин, песни.
– Хмм... Ладно. Давай мне Рим, яхту, ну и эти подмосковные вечера.
Стоун припечатал к старому считывателю указательный палец. Несколько секунд считыватель скрипел, мигал, проводя операцию. Патрик ощутимо волновался, переступая с ноги на ногу.
– За что я официально плачу? – Стоун наблюдал за ним с усмешкой.
– А? Вы покупаете цветы, господин Стоун.
– Цветы? Зачем мне нужны цветы?
– Вам это ничем не грозит, господин Стоун.
Считыватель наконец сработал как надо, и дилер отдувался, переводя дух.
– Господин Стоун, гражданам второго класса не нужно объяснять свои прихоти...
– Это мне известно, – холодно оборвал Патрика Стоун. Не хватало ещё, чтобы мотыль учил его правилам. – Я спрашиваю для ясности.
– Вы можете подарить их, господин Стоун. Женщине, которую вы любите.
– Люблю?
Патрик сообразил и бросился собирать свои чемоданчики. Он бормотал что-то про поставки, качество товара и прочие глупости. Стоун терпеливо ждал, пока тот исчезнет.
– До встречи, господин Стоун? – с надеждой взглянул снизу вверх Патрик.
– Да, – выдержав томительную паузу согласился Стоун. – Через неделю. В это же время.
Когда дилер наконец испарился, Стоун приказал Дому включить полный цикл очистки воздуха. Просто на всякий случай.
Солнце ласково гладило его по ногам. Кин чувствовал себя отдохнувшим. Кубическое пространство квартиры было наполнено светом. Конечно же, забыл вчера заблокировать окно.
Он поднялся и потянулся до хруста. Перед глазами плыли цифры анализа самочувствия – сердечно-сосудистая система, эндокринная, кровеносная, суставы, почки, селезёнка... Всё в норме. Да что там в норме – великолепно! Что за чушь про вред архов? Такими темпами он сэкономит на медицинском обслуживании.
Яхта была хороша. Ветер упруго летел навстречу, солнце садилось за акварельный горизонт. Стоун сладко вздохнул, вспоминая вчерашние грёзы. Когда-то Земля была прекрасна. Жаль, что сейчас ничего подобного не пережить. Тот юноша, чьи слепки с нейронов впрыскивал себе Кин, особо чувствовал изыски южного моря. Ещё бы – впервые с любимой девушкой посреди бескрайнего простора. Стоун вбирал в себя его память как восхитительный коктейль. Жаль, что на этом арх не обрывался, производитель обязательно включал романтическое продолжение. Вроде и девушка была милая, но секс совсем был лишним. Скучно. Этот парень из арха ещё и боялся своей пассии. Мальчишка.
– До начала рабочего дня остаётся сорок минут, – мягко напомнил Дом.
Кин кивнул. Напоминание вызвало воодушевление. Такое случалось всегда после арха. Какие таинственные пружины включались в мозгу после наркотика он и понятия не имел, но мир чисел, сложных исчислений казался ему увлекательным и полным неожиданностей. И чем после этого Лопась хочет увлечь его в «Вавилоне»?
«Хотя сходить стоит», – подумал Стоун, одевая рабочий костюм. В конце концов, сексуальное напряжение полезнее сбрасывать с натуральной женщиной. Да и принято среди иммортов посещать подобные заведения. Светские контакты и всё такое. А то настучит ещё кто-нибудь в Комитет, объяснений не напасёшься.
– Первый класс, Кин. Гражданство первого класса... Знаешь, что это значит? – начальник Крюгер закатил глаза.
Стоуну померещилось, что он на миг переместился из скучного параллелепипеда кабинета на нос скользящей по волнам яхты. Первый класс... Это когда можно всё. Просто всё. Конечно, существовала какая-то чушь типа «учёта интересов иммортов с гражданством низших классов», но Стоун даже не вникал. Вся верхушка Комитета с первым классом. Открыты все дороги. Да, Стоун знал бы, что делать с первым классом. О, да.
– Что нужно сделать?
– Космос, Кин. Дальний космос.
Стоун терпеливо ждал. Любит Крюгер вот такие дешёвые эффекты. Скажет предложение и держит безобразно долгую паузу. Выглядит смешно – двухметровый титан с литыми мускулами, играющий в театр.
– Информация совершенно секретная. Разглашать её... сам знаешь. Ты слышал про теракт в Сиднее? Да что я спрашиваю, все в курсе. Дело в том, что погибшие имморты разрабатывали межзвёздные двигатели для «Квазара». Околосветовые скорости, Стоун! Имморты смогут колонизировать ближайшие солнечные системы! Наверху считают, что инженеры были близки к успеху, но в их расчётах никто не может разобраться. А тут наш отдел с новинкой по разгонным блокам...
– Я согласен, Крюгер, – прервал начальника Стоун. – Это отличное предложение.
– Браво, Кин! Я тебя освобождаю от всей рутины. Занимайся только «Квазаром». Первый класс, Кин! Тебе и мне!
Рукопожатие у шефа было отменным – руку словно сминали в кисель гидравлическим прессом.
– Имей в виду, заказ получили не только мы. Кто первый добьётся успеха, тот и получит главный приз.
– Я понял.
– Кстати, ты сегодня будешь в «Вавилоне»?
«Опять, – раздражённо подумал Стоун. – Мало мне Лопася».
– Лучше я займусь «Квазаром», Крюгер.
– Да-да, конечно. Работа прежде всего.
До Стоуна вдруг дошло, что шеф просто хочет с ним сблизится. Вот ведь незадача.
– Я собирался идти в «Вавилон» завтра.
– О! Тогда завтра увидимся там! А сегодня иди. Доступ ко всем материалам я тебе предоставлю.
Просто так вернуться в жилую зону у него не получилось. Посреди Второго вестибюля Стоун наткнулся на мирно беседующих Лопася и Ирму. В паре метров от Ирмы терпеливо переминался с ноги на ногу молодой стройный мотыль. Стоуну пришлось переброситься с ними светскими приветствиями.
– Как тебе такая затея Ирмы? – спросил Лопась. – Она хочет мотыля пожизненно.
– Не пожизненно, а в полную собственность, – возразила Ирма. Она надменно поджала тонкие губы. Фигура у неё точеная, никакой расчётчик не найдёт изъяна в её теле. Лицо скандинавской богини со светло–голубыми глазами... Настоящая женщина-имморт.
– Полная собственность, – повторила она. – Будет жить у меня дома, готовить, ждать. А чуть что, – она щёлкнула воображаемым кнутом.
– Так в чём кайф? – деловито поинтересовался Лопась.
– Власть, – коротко ответила Ирма. – Мы бессмертны, мы владеем всем, а они ничем. Мы повелители – это кайф, который хочется испытывать вечно.
– Любопытно, – задумался Лопась. – Дорого такое?
– Терпимо. Если мне взять подработку на судоверфях, то я даже уровень жизни сохраню.
– Так и?
– Есть одна проблема. Власть не безгранична.
Лопась нахмурился.
– А что не так?
– Я не смогу его убить, – понизив голос, сообщила Ирма. – Дело не в деньгах, к сожалению. Нужно гражданство первого класса.
Лопась и Ирма, не сговариваясь, обернулись на молчавшего весь их диалог Стоуна.
– Я не хочу убивать мотылей, – пожал тот плечами. – Какой смысл? Они же живые.
– Разве это жизнь, – усмехнулась Ирма. – Ладно, мальчики. Мне пора выгулять моего мотылька. Кушать хочет. Да, Адреас?
– С удовольствием госпожа, – почтительно отозвался мотыль.
Ирма величаво удалилась.
– Хочешь гражданство первого класса, а Кин?
– Не против, – осторожно ответил Стоун. – Ты мне рассказывал, что Ирма собралась в межзвёздный полёт?
– Да. Но это когда построят ещё.
– А как же тогда все эти мотыли – полная собственность?
– Так на звездолёте будет целая популяция в полном распоряжении. Ты что, никогда об этом не задумывался?
Лопась покровительственно похлопал Стоуна по плечу.
– Нужно же откуда-то брать живые ткани, Кин. Да и развлекаться экипаж должен. Люди имеют право на маленькие слабости.
– Да. Это я понимаю.
Рим разочаровал Стоуна. Какая-то парочка мексиканцев смогла купить дешёвый тур в Италию в конце двадцатого века. Эта молодёжь не вылезала из постели восемьдесят процентов арха. Лишь на закате выглянули на балкон, с которого практически ничего не было видно – узкая улочка меж старых домов с тарахтящими мотороллерами.
Когда арх закончился, Кин час лежал в горячей ванной, приходя в себя.
– Дом! Звонок Патрику!
– Контакт не найден.
– Тьфу! Звонок продавцу цветов.
Стоун долго слушал гудки, не вылезая из воды. Он успокоился. В конце концов, думал Стоун, мало ли дилеров.
– Алло!
Голос был женский.
– Кто вы? – резко спросил Стоун.
– Я... Я Арин. Вы, наверное, господин Кин Стоун?
– Вы не ответили на вопрос.
– Да. Я племянница Патрика. Он в больнице.
– Понятно. До свидания.
– Погодите! Я готова делать то, чем занимался дядя! Господин Стоун!
Стоун заколебался.
– Я могу приехать прямо сейчас. Дядя Патрик мне всё рассказал. Я знаю...
– Я позвоню, если мне что-то потребуется.
Стоун закончил звонок. Стоило всё-таки прервать контакты. Он не боялся огласки или чего-то подобного. Но если Патрик облажался, то племянница может быть такой же. Это же мотыли. Надо искать нового дилера. Хотя на это опять-таки нужно время, а «Квазар» ждать не будет. Кину нужна новизна, нужен арх как можно быстрее, чёрт возьми.
Он вылез из ванны. Дом спустил остатки пенной воды и втянул ванну в стену. Стоун вновь остался посреди пустых стен квартиры. «А может быть, Лопась прав? – вдруг пришла мысль. – Стоит премию пустить на расширение жилья? Мне хватит на десяток кубических метров». Он представил, что стоит посреди большей пустоты и поёжился. «Это всё из-за арха, – подумал Кин. – Для нормального имморта даже два кубических метра – нормальный дом. А мне после этих потных мексиканцев чудится неизвестно что».
Он вспомнил, что у него остался голубой фиал.
– Подмосковный вечер, – хмыкнул Стоун, взвешивая бутылёк. – Если ты меня и здесь кинул, Патрик, то конец твоему цветочному бизнесу. Сдам Комитету с потрохами и племянницами.
Стоун, Крюгер и Лопась заняли столик в четвёртом ряду. Зал варьете был рассчитан так, что с любого ряда и из любой точки открывался превосходный вид на сцену. Стоун давненько не бывал в «Вавилоне» – глаз расчётчика привычно прикидывал расстояние до сцены, наполняемость зала, высоту потолков.
Шоу занимало его меньше – пернатые танцовщицы, разноцветные блики, громкая музыка. Однако вскоре он поддался общему настрою: имморты за столиками аплодировали, кричали «браво», отпускали пошлые шутки. Словом, вели себя как распоследние мотыли. Аудитория была сугубо мужская, ну оно и понятно, у женщин свои развлечения.
«Вот чем хороши мотыльки-танцовщицы, – вяло размышлял Стоун, – так это тем, что их тела абсолютно различны и столь же несовершенны». Эта не идеальность и будила сексуальный интерес. С женщиной-иммортом секс скучен, как соревнования токарных станков. Можно неделю прыгать по постели, благо здоровье позволяет, но толку? Эмоций ни на гран. Наскучил такой спорт век назад.
А вот лежать в постели с несовершенным, но смертным, с тем, для кого секс может быть волнующим, неизведанным приключением, это – другое дело. Это возбуждает, это заставляет иначе течь кровь по жилам.
После шоу Крюгер приволок за столик дородную негритянку с широкими бёдрами.
Лопась не остался в долгу – нашёл себе подругу из кордебалета под стать – такая же тощая каланча. Следом тянулись две официантки с тяжёлыми подносами, загруженными алкоголем и закусками
Стоун же, заприметивший блондинку из второго ряда, опоздал – девку уволокли конкуренты из строительного концерна. Впрочем, без женского общества он не остался.
– Здравствуйте, господин Стоун.
Официантка была из тех, кого Кин сам называл варварками – рыжая, выражение лица одновременно наивное и дерзкое. Видимо, новенькая, нет ещё в облике отпечатка равнодушия.
– Откуда ты знаешь моё имя?
– Я Арин.
Стоун хмыкнул. Он не сразу узнал этот голос.
– Если хотите, я могу составить вам компанию.
Кин окинул взглядом зал – варьете слилось со зрителями в одно большое шоу.
– Давай, – решил он. – Почему бы и нет.
– Кин Стоун – лучший расчётчик! – Крюгер уже поднимал тост. – Извини, Лопась, но это так.
– Я не претендую, – пожал плечами Лопась. – Жизнь вечная, успею ещё.
Пили они много. К ним присоединилась компания строителей, отмечавшая, как выяснилось, сдачу какого-то объекта. Тосты и речи сливались в один общий гам.
– Как там Патрик? – вдруг спросил Стоун, склоняясь к самому уху Арин.
– Он умер, – крикнула в ответ Арин. Вид у неё был шальной. – Ночью.
– Соболезную.
– Всё равно умирать!
Стоуна посетило неожиданное чувство – ему стало грустно. Наверное, это из-за голубого фиала. Весь сегодняшний день он то и дело впадал в меланхолию. Это, впрочем, не помешало сделать неплохую работу по «Квазару».
– Дядя прожил своё.
Арин заметила его состояние.
– Веселитесь, господин Стоун!
После полуночи компания стала расходиться. Прилично набравшийся Крюгер ушёл как на автопилоте, держась за толстые бока танцовщицы. «Очередная задница», – подумал Стоун. Он представил, как Крюгер занимается сексом с мотылями. Тысячи мотылей и все в одной позе. И если Стоун скажет, что это скучно, то Лопась заметит, что Кин просто не понимает тонкого вкуса коллекционера.
– До встречи завтра, – махнул рукой Лопась и снял свою высоченную спутницу с колен. – П–пойдём, мот–тылёк, развлечёмся.
Девица хихикнула и повисла у Лопася на шее.
– Я как будто видел это миллион раз, – сказал Стоун. – Одного интересуют задницы, второго рослые девки. Задницы и девки меняются, а они нет.
– Но они же имморты.
– И что? – вдруг удивился Стоун.
– Имморты не меняют привычек.
Стоун оглядел Арин, Ему понравилось, что она не в вызывающем наряде кордебалета. Он нахмурился.
– А они с тобой... тоже бывали?
Арин легко поцеловала Стоуна.
– Зачем тебе это знать, милый?
– Не знаю, – сказал он. – Я странно себя чувствую после голубого фиала. Ты же понимаешь о чём я?
– Ох, милый. Пойдём. Я знаю, как поднять тебе настроение.
– Мне нужен арх, – сказал Стоун.
Утро... Замечательное утро. Воздух, трижды пропущенный фильтрами Дома, казался божественным. Отчёт по состоянию здоровья бывал и лучше, но всё равно выше среднего. «Я же пил вчера, – вспомнил Кин. – Вот что арх животворящий делает – ни похмелья, ни дурного настроения. Любопытно, как там Лопась».
Стоун сел на кровати и потянулся, сладко хрустнув суставами. Рядом, свернувшись калачиком под тонким одеялом, спала девушка. «Арин, – определил он по выбивающимся рыжим локонам, – ещё и Арин».
Про неё он не помнил ничего. То ли они переспали, то ли нет. Всё спутал арх. Только вот что за фиал был? Память не подсказывала никаких деталей, кроме самого факта приподнятого настроения.
– Дом, – позвал Стоун вполголоса. – Разверни рабочую платформу у окна.
Стараясь не шуметь, он устроился на появившемся кресле перед виртуальным рабочим экраном. В его голове, да что там, по всему телу переливались невнятные желания и мысли. Стоун утончившимися фибрами души предчувствовал удачу. «Квазар» в ранних солнечных лучах играл особыми красками, искрясь, словно фиалы с архом.
Полтора часа пролетели стремительно. Он даже вздрогнул от удивления, услышав полусонный с хрипотцой женский голос.
– Доброе утро, Кин.
– Я тебя разбудил?
– Нет, милый, что ты. Я замечательно выспалась.
– Дом подстраивает матрас под тело.
– О! У него это хорошо получается.
Арин поднялась, закутавшись в белоснежное одеяло. В полупустой квартире она напоминала греческую гетеру. «Я так стихи начну писать, – усмехнулся про себя Стоун. – Нужно поосторожней всё-таки».
– Арин, что за арх вчера был? Розовый фиал или голубой? Наверное, голубой. Они как-то по-особенному на меня действуют.
– Никакого арха не было, милый. Ты привёл меня сюда и заснул.
– Просто заснул? – тупо переспросил Стоун.
– Мы ещё разговаривали. О пустяках. Где у тебя душ, милый?
– Надо приказать Дому... Погоди... Почему я так хорошо себя чувствую?
Арин непонимающе улыбнулась.
– Просто на меня обычно так действует арх, и я подумал...
– Видимо, я лучше арха, – задорно подмигнула она.
– Это гениально, Кин, – Крюгер выглядел потрясённым. – «Квазар» полетит?
– О да, корабль полетит обязательно. Сиднейские инженеры почти всё закончили. Я всего-навсего свёл воедино их наработки.
– Ты сделал это раньше всех. Мы точно будем награждены. Это же замечательно, Кин!
Крюгер чуть не захлопал в ладоши. Таким возбуждённым Стоун давно его не видел.
– Но есть проблема.
– Какая?
– Расчётная скорость гораздо ниже. В первоначальных расчётах есть ошибка – всего-то лишний ноль. Но сами понимаете...
– Насколько всё плохо? Не томи, Кин. Ты же знаешь, что я гораздо лучше руковожу, чем считаю.
– Семь процентов от заявленного.
Стоун, глядя на ёрзающего в кресле шефа, продолжал:
– При идеальных условиях полёт займёт сто пятьдесят семь лет до ближайшей перспективной звезды. Для иммортов это, конечно, не срок, если бы не необходимость обеспечивать их припасами. Особенно популяцией мотылей. Как известно, требуется не менее десятка мотылей на одного полноправного члена экипажа, а мотыли, увы, не вечны. Им всем нужны жилые отсеки, те же припасы и прочее. И, как следствие, увеличение массы до неприемлемых значений.
– Дьявол! Умеешь ты обламывать. Молодец, что разобрался, но вряд ли за это нас ждёт награда. Похвалят, конечно. На словах.
– У меня есть вариант решения, – скромно улыбнулся Стоун. – Но, как говорит Лопась, мои варианты иногда слишком гениальны для исполнения.
– Лопась – бездарь, – рявкнул Крюгер. – Говори.
Стоун развернул новую схему «Квазара». Шеф напряжённо рассматривал возникшие в воздухе виртуальные узлы и честно признался:
– Не вижу разницы.
– Ничего не меняется, за исключением одного – массы корабля. Я предлагаю исключить участие иммортов в экипаже. Только мотыли.
– Это безумие, Кин, – искренне рассмеялся Крюгер. – Даже компьютер справится лучше, но, к сожалению, автоматика не создаст колонию. А мотыли... Как можно доверить межзвёздный корабль обезьянам? У мотылей уровень интеллекта безусловно выше уровня шимпанзе, но что они могут без иммортов? Да и никакой мотыль не проживёт сто пятьдесят семь лет. Я не специалист, но мне кажется, что после тридцати их вообще утилизировать нужно, чтобы не мучались.
– Если экипаж будет только из мотылей, – терпеливо объяснил Стоун, –можно сократить объём снабжения. Кроме того, мотылей можно взять не две-три сотни, а десяток-другой, для которых требуется гораздо меньше еды, воды и воздуха, чем даже для одного имморта. Наконец, мотылей не жалко и можно исключить запасы топлива, необходимые для возвращения. Цифры получаются весьма привлекательные – «Квазар» разгонится до шестидесяти трех процентов скорости света. С поправкой на разгон и торможение это от двадцати до тридцати лет полёта.
Крюгер тяжело молчал. Стоун будто чувствовал, как каменными валунами ворочаются мысли в большой голове шефа. «Откажет, — подумал он с сожалением. – Чем больше имморту лет, тем труднее принимать новизну. Ему бы голубой арх, но не предлагать же наркотики в начальственном кабинете?»
Голубой фиал с подмосковными вечерами оказался не таким скучным, как казалось. В отличие от прочих, в голубых дозах не было других людей. Кин вбирал ощущения самого донора от природы. Такой коктейль с оттенками одиночества будил нечто такое, что не могли дать ни романтика, ни секс, ни драки, ни даже убийства. Стоуну показалось, что в этом и есть настоящая жизнь. В том голубом фиале мужчина сидел перед камином в старинном деревянном доме и слушал, как барабанит дождь по металлической кровле. Окно было приоткрыто – внутрь врывался влажный сентябрьский воздух двадцатого века.
Мужчина наигрывал на гитаре песню. Стоун будто наяву слышал, как звучат русские слова:
Я отчётливо помню – Было так иль почти. Акварельных симфоний Звуки гаснут в ночи... Надвигается холод, Я присел у огня. Всё прошло, я не молод, Ты не любишь меня. 1 |
С мелодией у мужчины было связано нечто личное. Его нейроны внутри арха запечатлели воспоминание – томящее, грустное, но, одновременно, светлое. Таких изысканных ароматов Кин никогда не пробовал. Он пытался донести это открытие Арин, но она слушала с таким видом, будто Стоун пересказывал устройство самоката.
– Я одного не понимаю. Как корабль мотылей упростит дорогу к звездам настоящим людям?
Стоун вздрогнул. Погрузившись в сладкие воспоминания, он на миг забыл о происходящем.
– Иммортов повезёт второй «Квазар» после того, как мотыли подготовят встречу. Поскольку на нём не будет оборудования для колонии, то мы добьёмся снижения массы.
– Я подумаю, – сказал Крюгер. – Это действительно... ммм... непривычная идея. О ней кто-то знает, кроме нас?
– Нет, – поколебавшись, ответил Стоун.
– А Лопась?
– Ни один имморт, Крюгер.
– Хорошо. Иди пока.
Стоун вышел из кабинета шефа. Он слегка слукавил, но его это не слишком волновало. В конце концов, Арин познакомилась лишь с общей идеей. Арин... Ему захотелось чего-то совсем небывалого.
– Дом! Найди мне продавца цветов. Нет-нет! Настоящего продавца цветов!
– Как люди додумались до архов, Арин?
Она удивлённо приподнялась с его груди. В квартире Кина было совершенно темно, но он знал, что Арин сейчас пытается найти его взгляд.
– Ты же знаешь лучше меня.
– Я знаю технологию. Но ведь кому-то должна была прийти в голову сама идея искать по лабораториям биопсии головного мозга и рыться в воспоминаниях давно умерших.
– Милый, это самый странный вопрос, которым меня будили посреди ночи.
– Ты успела заснуть? Прости, я не заметил.
– Я дремала.
Стоун помолчал. В его голове роилось множество идей.
– Я себя странно чувствую в последнее время, – сказал он. – Медицинский сканер показывает, что мои жизненные показатели даже увеличились, но всё как-то нетипично. Раньше после секса я бы блаженно спал, но сегодня не могу. Нет, не так. Не хочу.
Арин вместо ответа потёрлась о его грудь как котёнок.
– Мне очень хорошо, Арин. И это как-то связано с архом, я уверен.
– Милый, архи – это просто воспоминания о старых временах, когда Земля была живой.
– Как хорошо ты сказала.
Стоун замолчал.
– Эй!
Арин погладила его по лицу.
– С тобой всё хорошо, Кин?
– Я слышу запах цветов.
– Они замечательные, Кин. Спасибо. Мне никогда не дарили настоящих живых цветов.
– Мне кажется, в этом есть нечто важное. Не в том, что я тебе их подарил. Понимаешь, мне кажется, что есть какая-то грань, к которой я подошёл. Мне хочется посмотреть, что там дальше, но мне страшно.
Она поднялась и легла повыше, так что теперь Стоун чувствовал её дыхание на своей щеке.
– Ты самый необычный имморт из тех, кого я знаю.
– Сообщение с высоким приоритетом, – прошептал бесстрастный голос. – Персонально.
Кин кивнул. Перед глазами выскочили красные буквы: «Твои материалы вызвали восторг. Крюгер». Стоун хмыкнул. Он приказал дому включить приглушённый свет.
– Кажется, «Квазар» взлетит, – сказал он.
– Правда? Я тебя поздравляю, Кин!
Арин захлопала в ладоши.
– Я, скорее всего, получу гражданство первого класса, – сообщил Стоун. – Знаешь, что это такое?
– Да. Но лично я ещё не была знакома ни с одним таким иммортом. Теперь я знаю, почему ты такой странный.
– Я теперь буду свободен во всём, – серьёзно сказал Стоун. – Ни другой имморт, ни Комитет ничего не смогут мне запретить. «Гражданин первого класса ограничен только свободой другого гражданина первого класса», – процитировал он.
– Это, действительно, свобода, – Арин тоже стала серьёзной. – Но почему ты так загрустил?
– А? – Стоун растёр лицо ладонями. – Наверное, это из-за арха... Я раньше точно знал, что делать с первым классом – переезд в столицу, апартаменты на верхнем этаже Дома, путешествия по важнейшим центрам планеты... Но сейчас мне это выглядит скучным. Неживым, понимаешь?
Арин медленно кивнула.
– То, что я проживаю в архе, влечёт меня гораздо сильнее, особенно эти голубые фиалы. Странно, что раньше мне они не нравились.
– Есть кое-что сильнее арха.
– Что? Наркотик сильнее арха?
– Ревит – это не наркотик, Кин, – покачала она головой. – Поэтому и стоит на порядок дороже.
– Ревит? Я никогда не слышал ни о чём подобном.
– Потому что дело не только в деньгах. Без гражданства первого класса это не устроить.
Для поздравлений собрались все шесть отделов. Стоун чувствовал, как пара сотен глаз расчётчиков разбирают их с шефом по атомам – насколько они достойны награды. Впрочем, своё мнение, если кто-то и имел, то постарался придержать – всё-таки первый класс гражданства, а не абы что.
Стоун жалел, что сюда нельзя было привести Арин. Но на равных её никто бы не принял, а в роли ручного мотыля приводить не хотел сам Стоун. Поэтому вместо её живых карих глаз он лицезрел водянистую снисходительность Ирмы.
– Поздравляю, – сказала она, подходя с бокалом. – Я сама бы не прочь оказаться на твоём месте.
– Я помню твою затею с мотылями.
– Ай, пустяки, – небрежно отмахнулась она. – Меня больше волнует, что откладывается мой полёт на «Квазаре». Дурацкая идея доверяться мотылям, уж прости, гражданин первого класса.
– Дорогу к звёздам прокладывать всё равно нужно.
– Зачем?
– Ну как, – растерялся Кин. – Это же звёзды! Мы увидим их воочию, вблизи! Неужели тебя не волнуют новые пейзажи, инопланетные закаты? Мы осуществим вековую мечту человечества! Погоди-ка, Ирма. Ты же сама жалеешь, что не полетишь?
– Члены экипажа были бы как боги, Кин. Боги звездолёта и новой Земли. Это куда лучше первого класса.
– А.
– А тяга к звёздам, – она приблизилась к нему и зашептала, – удел мотылей, век которых столь короток, что есть разница, где умирать. Понимаешь?
– Нет, – покачал головой Стоун. – Это очень странная мысль.
– Мне кажется, что ты сам становишься мотылём, Кин, – в водянистых глазах не было ни любопытства, ни опасения. – Смотри, не сгори, гражданин первого класса.
Ирма легко чокнулась бокалом и отошла. Кин тупо смотрел ей вслед. Он чувствовал неясную угрозу.
– Хороша наша Ирма, правда? – Стоун не заметил, как рядом оказался второй виновник приёма. – Особенно сзади, когда лица не видно.
– Да, – машинально ответил Кин.
– Она ко мне приходила, – сообщил Крюгер. – Говорила, что ты балуешься архом, покрываешь наркоторговку.
– Что?
– Возможно, даже сообщила в Комитет.
– Крюгер, я...
– Да какая разница, Кин, – шеф потрепал его по плечу. – Девка просто завидует. Наверняка и про меня нарыла, что я... В общем, интриги плетёт. Но кому какое дело – с гражданством первого класса.
– Ты прав.
– А что этот арх? Действительно забористая вещь?
Стоун покачал головой.
– Вавилон лучше, – уверенно сказал он. – Определённо лучше.
– А ещё меня достал Лопась, – жаловался Кин. – Он хочет, чтобы я его забрал в столицу. И хоть кол на голове теши, не верит, что я туда не собираюсь.
– Он твой друг?
– Друг?
Они с Арин сидели в кафе на Внешнем Ободе Дома. Стоун заказал отдельный столик у самой прозрачной стены. Они неспеша пили вино на полукилометровой высоте, глядя на бушующие чёрные волны. В кафе было пустынно, вышколенные официанты-мотыли бесшумно скользили по тёмному залу. Арин очень шло янтарное коктейльное платье. Дом сшил его по специальному заказу Стоуна.
– Ты не знаешь, что такое друг?
– Определение знаю, – усмехнулся Кин. – Но мне кажется, что в таком вопросе определениями не отделаешься. Лопась – коллега, может быть, приятель, не более того. Мне с ним ни о чём существенном не поговорить.
– А что существенное?
– Ну... – Стоун смешался. – То, что выходит за рамки «Вавилона» и прочих развлечений.
Он вдруг рассмеялся.
– Вот тебе и гражданин первого класса, – весело сказал Кин. – Я сам не знаю, что мне нужно. Вечность впереди, а чем её наполнить?
Он осёкся.
– Что с тобой, милый? – Арин встревоженно взяла его руку.
– Ты не имморт.
– Эээ... Ты только сейчас это заметил? – она попыталась улыбнуться.
– Ты не вечная. А я вечный. Это же неправильно.
– Неправильно, – согласилась она. – Но я не хочу быть иммортом.
– Но... почему? Я займусь этим. Для гражданина первого класса нет препятствий. Нужно узнать сколько это стоит. Я...
– А тебе нравятся женщины-имморты?
Стоун вспомнил Ирму и не нашёлся, что ответить.
– Я не хочу быть такой, Кин. Я другая. Может быть, через лет двадцать, когда я состарюсь и буду много болеть, я и пожалею, что не имморт. Но, надеюсь, этого не произойдёт.
– И что тогда делать?
– Ты ещё хочешь попробовать ревит?
– Да!
– Тогда нам стоит сделать некоторые приготовления. У меня с собой портативный ментоскоп. Нам понадобятся твои самые старые воспоминания.
Главный минус в затее с ревитом оказался в необходимости ехать в кварталы мотылей. Стоун даже не мог припомнить, когда в последний раз покидал территорию Дома.
– Неужели нельзя это сделать у меня? – ворчливо спросил Стоун. – Ты же мне фиалы приносишь.
– Это большая установка, – ответила Арин. – К тому же, Дом не разрешит проносить столь старые вещи.
– Звучит интригующе.
Ветхие многоэтажки мотылей лепились вокруг анклава иммортов, спускаясь к промышленным районам и порту. Стоун с любопытством оглядывал рвущийся к небу сквозь смог огромный куб Дома. Где-то там, за белоснежными стенами, остались счастливый Крюгер и обиженная Ирма, где-то там была квартира Стоуна и рабочее место, где-то там гудел Вавилон. Вся его жизнь заключалась в этом здании. Он почувствовал лёгкую тревогу, но вовремя напомнил себе, что с гражданином первого класса ничего не должно случиться.
Они ехали в видавшем виды автомобиле с водородным двигателем. Арин сидела за рулём, напряжённо всматриваясь в плохо освещённую дорогу. Встречное движение было весьма плотным.
Кварталы мотылей были лишены привычных защит Дома. Здесь, без радиационных щитов и бесчисленных атмосферных фильтров, воздух пах металлом. Медицинский детектор выбрасывал перед взором Стоуна десятки мелких угроз здоровью. В конце концов, ему надоело, и он отключил уведомления.
– Грязное место, – заключил он. – Не представляю, как ты здесь живёшь.
– Я привыкла, – ответила Арин. – Впрочем, последнее время я больше в Вавилоне.
– Удивительно, что здесь растут деревья, – заметил Стоун. – Я считал, что с флорой совсем плохо.
– Природа живуча, Кин.
– Сколько сейчас мотылей в городе?
– Полмиллиона примерно.
«А иммортов четыре тысячи двести пятьдесят, – подумал Стоун. – Обычное соотношение. Только Дом по размерам вобрал бы в себя весь этот темный город».
Местом назначения стало пятиэтажное строение шириной в два подъезда. Здание располагалось у самого порта – отсюда хорошо слышалось лязганье кранов, разгружавших очередной сухогруз. Район явно помнил ещё довоенные времена: Стоун восхищённо присвистнул, увидев кирпичную кладку. Арин, небрежно бросив машину поперёк дороги, повела его к левому подъезду. Подниматься пришлось на самый верх. Они шли друг за другом по узкой лестнице, инстинктивно держась поближе к стене.
– Здесь, – сказала она, доставая из сумочки связку ключей.
– И это требовало ментоскопа? – разочарованно спросил Стоун, оглядывая деревянную дверь, обитую лоскутами кожи.
– Ревит будит древние воспоминания, – ответила она. – Ты помнишь своё детство? Юность?
– Я же не мотыль, – искренне удивился Стоун. – Это было слишком давно. Наш мозг не беспределен, Арин, нет смысла помнить всякую ерунду.
– Вот поэтому ты и пристрастился к арху, – невесело улыбнулась она.
Замок щёлкнул, но Арин не спешила входить.
– Что-то не так? – спросил Стоун.
– Я должна тебя предупредить, – сказала она. – В ревите есть определённый риск.
– Мы уже это обсуждали. У меня статус гражданина первого класса, и никто не сможет мне что-то предъявить.
– Не в этом дело, Кин. Иногда ревит действует необычно... Впрочем, он всегда действует непредсказуемо, но опасность в том, что имморт может сойти с ума.
– С ума? Арин, в меня вживлён медицинский чип. При любой серьёзной угрозе психике он меня отключит и накачает нужными препаратами. Имморты не сходят с ума. Им это незачем.
– Я знаю, да, но всё-таки, если что-то подобное будет угрожать, то дай мне предварительное разрешение вызвать медслужбу, даже если ты будешь возражать.
– Ты не шутишь?
– Нет.
– Хорошо. Мотыль Арин, ты можешь вызвать ко мне медиков, даже если я буду прямо запрещать.
Она кивнула. За неприглядной дверью оказалась прихожая. На вешалках висела одежда.
– Нам нужно переодеться, – сказала Арин. – Сначала ты. Здесь есть закуток с зеркалом. Я тебя подожду.
Одеждой Стоуна оказались жёсткие брюки в клетку и белая рубашка, на ноги полагались тяжёлые тупоносые штиблеты чёрного цвета. Арин предстала перед ним в длинном зелёном платье из лёгкой ткани, туфли-лодочки придавали ей беспечный вид. Стоун обратил внимание на большое ожерелье.
– Это какой-то драгоценный камень?
– Сейчас, наверное, да, – улыбнулась Арин. – Но в те времена, что нам приготовили, это было недорого. Обычный янтарь. Как тебе мои духи?
– Немножко резковато, – признался Стоун.
– Они должны задышать. Кстати, у тебя тоже есть одеколон.
– Где?
– Разреши-ка.
Кин не удержался и поцеловал приблизившуюся Арин.
– Эй!
– А что?
– Это ещё не ревит!
– Тебе не нравится?
– Ну, погоди. Щекотно же!
Они перебрасывались словечками и поцелуями как подростки на лестнице после выпускного. Стоуну стало легко и беззаботно. Он уже позабыл, что находится в сердце города мотылей. Он ждал приключения. В его заднем кармане нашлась тоненькая запаянная трубочка. Арин хрустнула стеклом и вытряхнула несколько капель пахучей жидкости ему на щёки.
– Жжётся.
– Экий ты неженка, господин гражданин первого класса. Аромат тебе очень идёт.
– Да? – с сомнением протянул Стоун, морща нос.
– Ты так брутальнее. Настоящий мужчина.
– Ха. Вот уж не знал, что ты настоящего мужчину определяешь по запаху.
Непринуждённо болтая, они подошли к белой распашной двери.
– Пойдём? – вдруг дрогнула голосом Арин.
– Конечно, – тряхнул головой Кин.
Внутри оказалось большое помещение с высокими потолками. Паркет под штиблетами Стоуна жалобно заскрипел, видимо, жалуясь на беспокойство. В широкое окно, занавешенное прозрачным тюлем, заглядывала большая жёлтая луна. Тюль легко колыхался: из порта тянуло морским воздухом, перемешанным с мазутным запахом.
– Интересно, – сказал Стоун. – А почему темно?
Арин вместо ответа включила настольную лампу под зелёным абажуром.
– Раритет, – признал Кин. – Понятно, куда ушла моя премия – это не комната, а музей. Тахта, деревянные стулья, комод, телефонный аппарат, гитара, картины... А это что такое?
– Патефон. Сейчас...
Арин покрутила ручку. В комнате разлилась музыка. Джаз. Стоуна поначалу раздражали хрипы и потрескивания, но он быстро привык.
– Пригласишь меня на танец?
– Это так надо?
– Если хочешь.
Он задумался.
– Пока, наверное, нет.
– Тогда давай выпьем вина, – согласилась она, забираясь с ногами на тахту. – Кавалеру стоит поухаживать за дамой.
Стоун усмехнулся. Бутылка с красным вином приятно тяжелила руки. Он разлил по полбокала.
– А это что?
– Свеча. Сейчас.
Арин чиркнула спичками, зажигая фитиль. По комнате поплыл вкусный дымок. Стоун прикрыл глаза.
– У меня странное чувство. Как будто всё это уже было и не раз, но я почему-то не помню. Интересно.
–Так и должно быть, милый.
Стоун покачал бокалом.
– За что выпьем?
– Тост за тобой.
– Я хочу выпить за твоего дядю, – сказал он. – Мне жаль Патрика, но, если бы не его болезнь, мы бы не встретились.
– Спасибо, – сказала она, протягивая бокал навстречу.
Они немного помолчали, слушая звуки старого дома. Где-то играл ветер, поскрипывали половицы. Стоуну показалось, что он слышит размеренный стук капель. По-прежнему отдалённо шумел порт и доносились звуки машин.
Стоун, подчиняясь импульсу, взял гитару.
– Ты умеешь играть?
– Нет, – он покачал головой, положив пальцы на струны. Гитара отозвалась приятным перезвоном. – Я вспомнил тот арх с подмосковными вечерами. Там была песня. Очень грустная. Но вот финал был счастливый.
Он прикрыл глаза, вспоминая.
– Не помню, – удивился Стоун. – Надо же.
– Сколько тебе лет, Кин?
– Неожиданно, – рассмеялся он.
– Ты не помнишь, как стал иммортом?
– Смутно... – он нахмурился. – Очень-очень давно, Арин. Мне кажется, что я от рождения живу в Доме и работаю расчётчиком. Не помню ни где родился, ни своего детства. Я не помню ничего. В Доме мне этот факт казался несущественным, но сейчас...
Стоун закрутил головой.
– Воротник режет, – объяснил он. – Арин, покрути ручку у патефона. Кавалер созрел для приглашения.
Они легко скользили по паркету. Кин двигался в такт музыке, пытаясь отбросить мысли. Женский вокал выводил нечто неторопливо грустное на незнакомом Стоуну языке. Ему нравилось непонимание. Ведь если чувства выразить понятными словами, то они могут умалиться, потерять глубокий смысл...
Словно такое было миллионы раз – встречались мужчины и женщины, танцевали, любили друг друга. Строили свою жизнь, рожали детей, творили, радовались. А потом старели и тихо угасали, превращая свои чувства в эту светлую печаль песен и стихов.
– Что-то не так, – хрипло сказал он, останавливаясь. – Я, кажется, помню. Я вспоминаю...
– Присядь, милый.
Стоун откинулся на кушетку, закинув голову к высокому потолку, на котором продолжали танец тени.
– Я когда-то был не иммортом, – с трудом выдавил Стоун. – Я когда-то был...
Ему что-то помешало говорить. Он с удивлением обнаружил в горле непроходимый комок. Стоун попытался сформулировать, но изо рта только вырвались рваные всхлипы.
– Плачь, плачь, мой хороший, – приговаривала Арин гладя его по голове.
– Я же имморт, я гражданин первого класса, – рыдал он. – Почему мне больно? Мне не должно быть больно.
– Больно снова быть живым, Кин.
– Я... я не понимаю.
– Мало кто знает наверняка, милый, что случилось с тобой и другими вечными. Ты плачь... Слушай мой голос и плачь... Я не знаю, что происходит с человеком, прожившим семьсот или восемьсот лет, я и представить такого не могу. Но если жить так, как живут имморты, то я бы сошла с ума. Это не жизнь, Кин... Это что-то другое. Но есть такие как ты, которые пытаются вспомнить себя человеком, настоящим человеком, понимаешь? И у некоторых это получается.
– Ты бредишь! Нет!
– Ты всегда можешь прекратить ревит, Кин.
– Нет!
Стоун бессильно сполз на паркет. Он продолжал плакать, ему непривычно жало в левой части груди, но он осознавал, что не может остановиться. Из глубин его памяти прорывался такой тёплый свет, что он никак не хотел останавливаться, он не имел права прерывать этот поток.
– Я не имею права, – крикнул он.
– Кин! Я здесь, Кин!
Глаза. Какие у неё большие красивые глаза. В них есть сочувствие к нему. Они не пустые.
– Твои глаза...
– Кин, у тебя зашкаливает пульс.
– Я видел тебя давным-давно. Я помню тебя.
– Кин!
– Это была не ты, но кто-то такой же живой и настоящий.
– Я вызываю медиков.
– Стой, – он схватил её неожиданно стальной хваткой. – Не нужно медиков.
– Ты дал мне разрешение!
– Я не схожу с ума! Наоборот!
Она наблюдала за ним с тревогой. Стоун тяжело дышал, хватая ртом воздух как рыба, выброшенная на песок.
– Ты можешь умереть!
– Я имморт, – через силу усмехнулся он. – Я сам решаю, когда мне умереть.
– Н–но... Зачем?
– Это же прекрасно, понимаешь?
Кин прикоснулся к её щеке. Она была мокрая.
– Ты что, плачешь? Обо мне?
– Да.
– Почему?
– Я...
В карих глазах проступило нечто особое. Так что сердце у Стоуна бросилось вскачь от восторга и невыносимости чувств.
– Оказывается я тебя люблю, Кин Стоун.
– Это хорошо. Это так хорошо.
Сердце у него колотилось так, что в ушах гремели молоты– ду-дум, ду-дум, ду-дум. В глазах ползли во все стороны огненные искры. Занавеска у окна заметалась от внезапного ветра. Стоун остро ощутил солёный морской воздух. Ему вдруг почудилось, что он раскрывает крылья, как чайка, и летит, летит к иссиня-чёрной глади навстречу бризу.
Арин, подтянув по-девчачьи колени к лицу, зарыдала в голос.
Имморт Кин Стоун лежал на паркетном полу покойно и расслабленно. Его лицо утончилось, губы опустились то ли в полуулыбке, то ли в лёгком скепсисе. Любой, взглянувший на мёртвого имморта, сказал бы, что он умер счастливым.
– Ты плакала?
– Это неважно. Стоун мёртв.
– Мы поняли. Сочувствуем, Арин.
– К чёрту ваше сочувствие! Я знала, что делала. Но он должен был стать живым!
– Ревит бывает опасным для иммортов.
– Ревит... Какой это ревит, если убивает, а не оживляет!
– Ты не права.
– Вам легко говорить.
– Стоун сделал большое дело для всех нас. Там, в Сиднее, мы боялись продолжения рабства, а он пусть неосознанно, но он помог нам. Теперь мы сможем создать свой мир без вечных.
– Да. Простите меня. Да.
– Мы действительно сочувствуем, Арин. Но нужно делать дело. Похоронная команда выехала. Тебе лучше уходить.
– Через несколько минут.
– Хорошо. И ещё... Если ты захочешь, Арин, мы будем добиваться, чтобы на «Квазар» взяли тебя. Это будет хорошая память для Стоуна.
– Я... я подумаю.
Арин положила на рычаги телефонную трубку. Она села на колени перед телом Стоуна и, словно гладя, закрыла ему веки. Так лучше. По-человечески.