Марш мёртвых - сердце моё
Один козырь и никакой надежды на вылазку победителем: Софи уныло перебирала веер карт. Робот-механик напротив был неподвижен, держал свой картонный веер хваткой намертво; не издавал ни свистка, ни потрескивания, ни единого звука, который мог бы служить подсказкой, как дела идут у него.
Ланселот — валет треф, Гектор — валет бубновый, две десятки, чёрная дама и самая маленькая, самая незначительная карта колоды.
— Ну что ж, Банни, ладно... — протянула Софи; выкинула на стол шестерку, украшенную яркими ромбами, и замерла в ожидании.
«Хуже ведь не сделаю»
С четверть минуты ничего не происходило. Наконец, у робота на дисплее высветилась команда «запрос принят», и Софи с чувством облегчения, которое, знала, испарится через одно «крыто», выдохнула.
– У него нет бубей – это должно мне о чём-то говорить.
– О чём, о чём, – передразнил внезапный голос над ухом. – Будут старшие буби – вали его, как сломанную рухлядь! Дай гляну, что там у тебя!
Инвалидные кресла на электромоторах «Jenory» передвигается практически бесшумно, что наталкивали владельцев на мысли о бесстыдном подкрадывании и детячьем крике "буу-у". Подъехавший из-за спины человек хотел было выхватить веер из рук Софи, но от неожиданности та ойкнула и дёрнулась; карты рассыпались по полу. Она юркнула вниз, пытаясь быстро перевернуть вскрытые рубашки, но короткие ногти с трудом подцепляли тонкий картон.
– Убери свои окуляры, Банни! – прикрикнул мужчина с усмешкой. – Я слышал, ты включил зум!
Когда Софи забралась обратно на пластиковую скамью, робот вывел на нагрудный сенсор чёрную радугу. Спецсимвол, устаревший ещё до того, как модели типа Банни начали массово выпускаться.
– Вот, значит, как! – рассердилась она. – Надеюсь, это стыд, а не сожаление, что Джериху тебя выдал!
Мужчина в белом кителе засмеялся и заглянул в её в карты:
– Поддай ему валетом, и поехали, старушка! Тебя кое-кто заждался.
Щеки Софи зарделись ещё больше, она мельком взглянула на дисплей монитора сердечного ритма — показатели в норме.
Механизм внутри Банни напрягся и щёлкнул сорванной пружиной. Он, способный обыграть всякого в скат или вист, умеющий починить каждую плату и подлатать любого наноробота на этом корабле, владелец древних знаний, гений, душа компании – не жулик! И он не хочет лишаться соигрока – пусть даже это всего лишь шлейф – не закончив партию. Особенно, не закончив партию! Его дисплей замерцал точечными светодиодами, постепенно скрутившимися в узор спутанных синусоид.
– Воу-воу-воу, парень, не горячись! Полегче! Легче!
– У нас уговор, что проигравший проводит перезагрузку биоотсека,– извиняющимся тоном пробормотала Софи и зажмурилась, ожидая реакции.
Но её не последовало, кажется, Джериху пропустил условия сделки мимо ушей. Банни не сдавался. Массивным жестяным туловом он перегородил проход для коляски и угрожающе замельтешил выведенными на экран передачи данных пикселями. Вразброд и вразнобой, ух, хаос в системе — самое страшное, кто знает, к чему он приведет. Джериху снова улыбнулся; зубы у него были очень красивые – ровные и белые, полностью импланты.
– Всем сопровождающим нужно проходить осмотры. Я верну её тебе, как только, так сразу. Не уходи далеко.
Неохотно, и сперва помедлив, серво-робот отъехал в сторону. Механическая рука принялась собирать карты, намагничивая вкатанные в бумагу тонкие металлические пластины, и складывать их в выдвижной карман. Нагрудный электромотор гудел чуть оскорблено, но в рамках смирившегося звукового диапазона.
Всю дорогу до кабинета Джериху молчал. Низенькие каблучки Софи с крепкими нескользящими набойками одиноким метрономом выстукивали эхо, ударяющееся о гладкие, холодные стены коридора. Было зябко и отчего-то боязливо. В эту самую минуту межгалактический крейсер «Робин Грайстл» мерно и величаво разбивал космическую гущу лопастями двигателей, но внутри не чувствовалось ни качка, ни толчка, ни движения. Словно тень скользила по тихой морской глади. Холодное, жуткое чудовище, сперва заставляющее довериться, а после — утягивающее тиной.
«Робин Грайстл» перевозил самый ценный груз — людей. А Софи, как и пятьдесят других шлейфов, обеспечивала им надежное сопровождение. Семь тысяч отборных, выкормленных спелыми нивами земных граждан, с лучшими персональными показателями и достаточным лицевым счетом, в индивидуальных камерах для анабиоза летели на планету Наар. «С нами вы попадете в Новый Эдем легко, будто, наконец, перейдете по радужному мосту!», гласил рекламный слоган «Тиррат» — компании-перевозчика, арендовавшей корабль, команду и обслуживающий персонал.
Каждый раз, когда Софи случалось видеть по корабельному телевещанию такую рекламу, — а их крутили сотнями за день! — она презрительно фыркала и, непременно, ворчала себе под нос что-то вроде: «Ну-ну, сколько вложились, чтобы стать, наконец, популярными, а на борту нормальной системы сетки-сачка для мусора до сих пор не установили! Всегда в море правят только дельцы да лодочники.»
Но, несмотря на мелкое недовольство новыми владельцами лодочного хозяйства, свою работу она выполняла усердно и старательно. Только благодаря таким как она, оплатившие переезд могли надеяться не только на пятилетнее хранение тела в вязкой среде образовательных программ, но и на то, что не останутся прозябать в пучине одиночества бесконечных одинаковых снов.
Каждому из переезжающих были составлены подборки аудиоинформации и образовательных галлюцинаций. Наряду с обслуживанием автоматических тестировщиков знаний, шлейфы просматривали отчеты эмоциональных откликов; поговаривали, за электронный стикер с печальной мордашкой ящерки Маслошара — друга любого ребенка Земли! — шлейфа-бедолагу мог ждать не только выговор, но и отстранение без права на дальнейшие полёты!
На развилке между отсеками Софи повернула было вправо — к медицинскому боксу. Там, за зубодёрным кабинетом и отделением для рентген-исследований, голосами медсестер кудахтала процедурная: «А что мы сегодня бледненькая какая? Клади-ка ручку на медкодер! Бери, бери капельки!». Софи обернулась – Джериху за ней не ехал. Она взглянула ему в глаза и поняла.
В кабинете доктора Хаушки было невыносимо тихо и душно. Софи исподлобья — незаметно и мрачно — взглянула на психолога: вылизанная, выпокрытая, вышколенная до тошноты! Позади женщины раздражающе мерцал индикатор приёма: дверь заблокирована до тех пор, пока док не нажмет на волшебную кнопку, зачем-то спрятанную в ящик письменного стола. Выйти хотелось нестерпимо.
— А теперь, расскажите мне, что у вас такого интересного происходит с часами?
Как назло, в этот же момент наручные часы Софи чирикнули оповещением. Та даже взгляда не перевела. Сделала вид — не заметила!
— Часы измеряют время, — ответила она, а потом, немного помолчав, добавила, — и иногда с их помощью можно измерить расстояние. А так — ничего. Ничего у меня с ними не происходит.
Доктор поправила очки на носу, вздохнула, причмокнула губами.
— Земное время, я полагаю?
Софи оцепенела на мгновение, а потом, нехотя, кивнула. Земное. Проносить личные вещи на корабль не запрещено.
— Сопровождающим не запрещено брать на «Робин Грайстл» личные вещи!
— Личные? — свежевыщипанная бровь доктора Хаушки поползла вверх и тут же превратилась в маленький, островерхий, блестящий укладывательным гелем домик. — Надо полагать, вы считаете, у вас может быть предрасположенность к желанию обладания... вещами?
От тона доктора внутренности Софи провернули сумасшедший кульбит — петляющий, страшный, отдающий маслянистой темнотой и запахом ужаса. Скорее бы это всё закончилось!
Часы чирикнули во второй раз. Теперь уже настойчивее.
Барабаны на стене отбивали сумасшедший ритм: тик-так, тик-так!
Или это было сердце?
А ведь сеансы участились. Если раньше, помнила Софи, их было один-два в месяц, да и то с пропусками, сейчас к психологу сопровождающих стали приводить каждую неделю. Всех сопровождающих или только её?
Доктор говорила, что чем ближе космический корабль подлетает к Наар, тем сложнее персоналу смириться с окончанием привычной жизни, для кого-то, словно возникала новая страница в давно знакомой книге, часть, непременно состоящая из удивительных открытий и приключений, а для кого-то книга, увы, заканчивалась, возникала только нужда – нужда вернуться обратно.
Софи не помнила свою жизнь на Земле. Перед отплытием сопровождающим обязательно колят вакцины, они защищают тело во время длительного полета в среде космической радиации. Оказалось, иногда такие прививки чреваты осложнениями.
— Ничего страшного, милочка. Туман, говоришь, в голове? Рассеется! — мягко поглаживало Софи по предплечью пухлое белое крыло процедурной квохчи. — Не забывай только пить витаминки, моя хорошая, и побольше воды!
Софи усердно выколупывала по яркому, приятно шуршащему блистеру в неделю, но туман из головы не уходил. Иногда Софи спрашивала себя — что было до того, как она стала сопровождающей на корабле? И не могла вспомнить. Она с легкостью воспроизводила всё, чему её учили в Стабе: анализ индивидуального цветовосприятия буквенных знаков, сопоставление конфликта и образа, хранила в памяти каталожные номера книг, исцеляющих душевные травмы, но другое... Казалось, неведомая сила отгоняет воспоминания прочь, оставляя взамен лишь смутные, расплывчатые образы, которые, со временем, истаивали все больше и больше. Может быть, это не первый её перелёт? Но на «Робин Грайстле» она никого не знала и не сдружилась ни с кем, кроме жестяноголового, но очень умного Банни. Да, ещё Джериху.
— Так что у нас с часами, милая?
— Извините, могу я попить?
Доктор Хаушка беззастенчиво наблюдала — откинувшись на мягкую велюровую спинку стула и, наконец, расслабив плечи — как аккуратно Софи наполняет чашку водой. Смотрела на подрагивающий графин, то и дело норовивший клацнуть по фарфоровому краю с истертой позолотой. Смотрела внимательно и пристально прямо в лицо: губы в мелкую сеточку — обезвоживание? Бледненькая, тоненькая, как сухой прутик; на голове — маленькая, хорошенькая шапочка, в тон платью, на шапочке — россыпь вышитых белых крупных капель, похожих на жемчужины.
«Хорошая девочка и хороший шлейф, — доктор покачала головой и поигралась языком во рту, то прилепляя его к нёбу, то отталкивая, заглянула в лежащую перед ней папку. — Была».
Всё началось с того, что Софи стала видеть по ночам кошмары. Хотя, истинная причина, как раз и повлекшая за собой дурные сны, возникла намного, намного раньше. Почти сразу после первой прививки, почти сразу после отплытия корабля.
Однажды её наручные часы пиликнули — тогда ещё совершенно безобидно — и на экранчике высветилось два оповещения: будильник о приближении сдачи отчета по составленной стандартизированной обучающей программе, и типовой соцопрос для работников госслужб.
— Так странно, я уже не на Земле, что же они приходят... Данные в программе не успели подгрузиться? — Софи смахнула первую табличку и с интересом взглянула на инструкцию.
«Активируйте медкодер и произведите замеры по шкале пульсометра, отметив воздействие на уровне 2.0 во время решения теста» Далее следовал перечень фактов. Нужно отметить новость, взволновавшую сильнее других: 1) забастовки на южном рейве; 2) закрытие социальной сети едален «Мак и Мак младший» в районе «Спи и работай»; 3) понижение срока эксплуатации жестикуляционных имплантов у слабовидящих роботов».
Софи проверила данные: выше зеленого сектора маркер не поднялся ни разу. Подумала секунду, клюнула пальцем третий вариант и сдвинула оповещение вбок.
«Роботы — не люди, роботам не нужны права!.. Сколько грязи вылилось на бедный народец...»
«Народец?»
Она хихикнула. Голова забита сказочками: прошита ими насквозь. Когда Софи доводилось перечитывать «Мириады ночей с феей Бальзамой», она, бывало, заложит страницу карандашом, откинется на подушку и представляет — на строчках: и вот награда, как же дорог поцелуй — каково это, когда от одного взгляда ощущаешь разряды гальванического тока по всем нервным корешкам. Жадно вчитывалась, перечитывала и перечитывала до бесконечности строки с описаниями исступленных, влюбленных рыцарей с вострыми, ещё тёплыми от крови мечами, принцев, остервенело вглядывающихся в тоскующие замковые башни. Слова не могли утолить её начинающуюся жажду. Пока она не увидела его.
То был принц. То был принц во стеклянном гробу. То был Принц.
Они с Анной, сопровождающей соседнего медблока, сидели за длинным столом, раскорячившимся по самому центру кабинета, и сосредоточенно не отрывали глаз от рабочих книжиц. Их лица озарял яростный искусственный свет дисплеев. Устройства были подключены к общему зарядному кабелю (вторая электрическая точка который день стояла поломанной), поэтому им случалось то и дело касаться друг друга локтями — это создавало скованность и привносило дополнительные, и без того заполонившие воздух, напряжение и неловкость.
Софи сама вызвалась помочь: прикрепленная к пятому блоку Анна пережила внезапный приступ серии головокружений и не успела составить программный отчет. Не справиться было стыдно. Но ещё хуже, чем принять помощь от другого сопровождающего, пусть и однокашницы, было подвести свою десятку и снизить рейтинг всей группы. Им обеим было не по себе!
Для сохранения безопасности личных данных переезжающих, просмотреть результаты тестирования можно было лишь подключившись к головному компьютеру отсека. Механически перебирая электронные письма и рассортировывая заявки, Софи с тоской думала о корпусе своего отделения и... о Банни — несмотря на ужасающее чувство юмора, их серво-робот хотя бы находил поломки без указаний. Из меланхоличной задумчивости её вывел голос Анны:
— Софи, не может же быть такого?
— М? — откликнулась та, не отводя вялый взгляд от экрана.
— Пять лет? Глупости какие! — на памяти Софи, Анна впервые повысила голос до частот средней величины. — Он почти пять лет собирается слушать одни только сказки?!
Обычно шлейфы не увеличивать громкость голоса, если того не требуют экстренные обстоятельства, вроде аварии или снижения функций жизнеобеспечения. Считается, если ты выпускник «Стаба», а не какого-нибудь там «Трен де Трензель», ты обязан высказывать безоговорочную компетентность и сдержанность, а также стараться во всем превосходить лучших. Это она помнила чётко и ясно, помнила лучше всего. Правда, как именно следовало превосходить превосходивших тебя нигде не указывалось, да и в конце концов, разве недостаточно было... Чего было недостаточно Софи осознать не успела. То, что она увидела, наклонившись над монитором книжицы Анны, — такого действительно быть не могло. Переезжающий выбрал лишь одну предпочтительную опцию для составления индивидуального плана — графа 6: литературные и фольклорные эпические жанры, основанные на вымысле — и отказался от остальных.
Софи быстро запустила сканер проверки ввода данных. Через минуту программа вывела на экран видеозапись с наблюдательных камер, где, даже без увеличения кадра, было четко видно, отметка зафиксировалась после двукратного предупреждения системы. Проигнорировал...
— Они не поставили порог минимального количества отметок..., — еле слышно пробормотала Софи, больше обращаясь к самой себе. Стоило цыкнуть. Но тоже только про себя. — Что же... Переведи его ко мне в четвертый медблок!
Анна поджала губы:
— Разве не следует сообщить об ошибке?.. Произойдут невосполнимые образовательные пробелы, на восстановление потребуются!..
— О какой ошибке? — Софи помахала в воздухе книжицей с электронным каталогом. — Мы провели проверку ввода, выбор был сделан сознательно. Раздел инструкции о желательном поведении на этом закончен.
«И разговор закончен, Анна!»
— Давай продолжим сортировку после обеда?
Софи с громким скрипом отодвинула стул, высвободила от проводов свое устройство и, зажав его подмышкой, направилась к выходу. Уже стоя в дверях, она вдруг вспомнила, что не спросила.
— Какой, посмотри, какой у него номер?
— Двадцать восемь, ноль шесть...
Софи кивнула и внесла цифры в заметки на часах.
«И не забыть попросить Банни зайти — починить!»
Сперва все походило на игру.
— Ммм-мм!.. Какой же ты красивый! Жалко будет с тобой расставаться, Принц. Надеюсь, ты услышишь и запомнишь... Как бы я хотела не уходить из твоей памяти!
Нет, конечно же, нет. Поначалу все было совершенно не так.
Тогда, в первый обход, о существовании Принца №2806 Софи забыла совершенно. Может, часы и пиликнули ей о собственноручной заметке, но в суматошном подергивании, гонке и устройстве — не услышала, не обратила внимания; она даже не сразу поняла, почему под её опекой на одного больше переезжающих, чем значится по документам. Для каждого спящего у неё была подготовлена индивидуальная программа. Для него — не было.
Человеческие тела, помещенные в капсулы с питательными веществами, — очень уязвимы. Прежде чем разливать в них порции духовной пищи, нужно проверить, все ли в порядке с физической оболочкой. У Принца она в порядке не была.
То ли во время перевода из отсека в отсек не включился контроль герметизации, то ли, по какой редкой случайности, датчики общей синхронизации не сработали — у №2806 обнаружилась гипоксия и сердечная недостаточность.
В палату Софи то и дело заходили те, “настоящие”, из медсёстринского кабинета. Они вручную синхронизировали искусственные ритмы капсулы с земными, настроили ежедневный забор биожидкостей для анализа и на три дня определили Принца в карантин – перевели капсулу в «Жизнь» - инкубационное отделение.
За это время Софи успела составить план, по которому она планировала работать с переезжающим. Любит сказки? Что ж. Он попал в хорошие руки. Фея Бальзама ещё никогда её не подводила! Но дни шли, неторопливо сменяя друг друга легким щелчком на циферблате автоматического календаря в общем зале, а Принц так и не возвращался.
В инкубационном отделе было тепло и тихо. Слышно было лишь как потрескивают лампы дневного света — Софи посмотрела на потолок — увитые мясистыми лианами, они ритмично подмигивали: успокойся, все будет хорошо!
Она прошла дальше, осторожно переступая через расползающиеся толстыми удавами связки кабелей, нырнула сквозь арку цветочной изгороди — и обнаружила полностью выложенную изумрудным с прожилками мрамором залу, выглядящую так, словно в королевском замке оборудовали лабораторию, совместив её с Bodleian Library. Перед массивным круглым столом, возился с реагентами, спиной к ней, сгорбленный человечек в желтом халате враспояску. Услышав шелест цветочной гирлянды, он обернулся и широко взмахнул руками, а затем хлопнул ладонями по звякнувшим карманам. Из левого, высунувшись наполовину, выглядывала ухмыляющаяся мордашка плюшевого Маслошара, с повязанным на чешуйчатой шее серебряным колокольчиком.
— Добро пожаловать в мой маленький Камелот, голубушка! Не часто пичуг вашей породы здесь можно увидеть! Вы что ж, интересуетесь таким?
— Что? — стушевалась Софи, не вовремя запнувшись обо что-то ногой. — Я... Чем?
Отвела взгляд и зыркнула вниз: кабель, толстый удав, сколько же их тут?
— Golden Sample! — глаза человечка, прикрытые туго сидящими на переносице очками, сверкнули. — Инкиштерк!
— Просите? — Софи с каждой минутой казалась себе глупее и глупее.
— Инкиштерк — это моя фамилия. А как же зовут птичку?
Золотые образцы оказались первым поколением домашних ящериц, выживших в условиях космической радиации. Порода, специально выведенная для жителей бесплодной, индустриализованной Наар: желтоглазые, с лимонными надутыми боками, на них планировали сделать целое состояние.
— Эталоны практически все у нас померли, — кряхтел профессор Инкиштерк, вытирая запачканные липкой питательной смесью руки о неоновые полы халата. — Плохое кровоснабжение — и органы в труху, — он издал скорбный присвист, — пришлось всех их выкинуть и сделать новую партию. Ну, как выкинуть...
— А чем вы их кормите? — с тревогой спросила Софи.
Профессор улыбнулся и подвел её к маленькому пластиковому ящичку.
— Только разморозились!
На дне ящика, слабо возясь и чуть шевеля струящимися и поблескивающими крылышками, копошились крупные жуки.
— Какие крылышки, — воскликнула Софи, — словно у маленьких фей!
Профессор Инкиштерк издал похожий на сморкание смешок.
— Так, блошки-вошки... заразу ещё эту новую хватают на ура... Но очень питательные, идеальный белок!
— Могу... могу ли я взять одну? Себе... — Софи замерла, оторопев от собственных слов, будто и не она их произнесла. Но, получив утвердительный кивок, бесстрашно сунула руку в бокс.
Криво ухмыльнувшись тому, как восторженно Софи приплясывала вокруг стола над... — как она его назвала? Её... Пальсана? — профессор, поискал что-то в мобильном стеллаже и, крякнув, выудил шприц, толщиной в девичье предплечье, заполненный густой прозрачной жидкостью.
Не до конца отогретый, залитый тяжелой эпоксидной смолой, жучок не шевелился. Профессор велел приходить за амулетом на следующий день, ближе к вечеру, тогда он успеет отшлифовать камень. Софи собралась было уйти, и только перейдя цветочную арку (не забыв аккуратно переступить систему слежения) вспомнила про Принца.
Когда она, наконец, его увидела, положение у того было плачевным: шкала эмоционального состояния опустилась за серую отметку — предвестник бури и ненастья — пациенту плохо и страшно, нужно срочно питать его душу. Софи усмехнулась: люди так несчастны, когда испытывают одиночество, даже во сне. Даже если вся твоя жизнь на долгие-долгие годы будет состоять только из одного лишь сна, ты никогда не сможешь быть к этому готов!
Она поспешно отодрала защитную пленку с «LittleDoc» — умещающийся на узкой ладони, аппарат был похож на легкий алюминиевый фонарик, блестящий хромированным напылением. «Маленький доктор всегда в вашем кармане», «Ручной друг» — как только не называли подобные приборы производители, но принцип работы был всегда един — подсоединить к биокарте и...
— Ждать три часа до полной готовности! Тогда пирожок будет готов, и его можно будет забрать из духовки!
Софи улыбнулась про себя: «Детские сказки — так он быстро пойдет на поправку! Уже к вечеру, думаю, преодолеем серый рубеж и выйдем на жёлтую полосу!».
Но перехода не случилось. Ни к вечеру, ни к следующему за ним утру. Она попробовала переподключить, а затем и вовсе сменить аппарат, поменяла коды в системе, переставила разъем в нейроканюле — результаты оставались прежними.
Когда на следующий день, аккурат перед обедом, Софи снова заскочила в инкубационную, профессор оказался на месте, но вел он себя отнюдь не так дружелюбно. Вместо приветствия, бросил: «Аккуратнее с проводами!» Пока Софи проверяла датчики Принца — не задал ни одного вопроса и, казалось, старательно не замечал её присутствия. Она хотела было спросить всё ли в порядке, но оглядевшись, поняла, что инкубаторы Золотых образцов пусты.
— Мне очень жаль. Из-за чего они погибли?
Инкиштерк не отвечал долго. Всё так же стоял, повернувшись к Софи спиной, и когда она уже было собралась уйти, неожиданно спросил:
— Не болит ничего? — профессор взглянул в лицо Софи, словно стараясь увидеть признаки начинающейся болезни.
— Что должно болеть? — она инстинктивно приложила руку к груди и тут же отняла.
— Не болит — ну и славно, — хмурость на его лице сделалась чуть глаже. — По гарантии, синцитный материал должен служить четыре или пять лет, прежде чем органы расползутся.
— Может быть, — она прокашлялась, — может быть на материал была некачественная лицензия? Вам стоит связаться с производителем и провести тестировку.
— Не нужна никакая тестировка, хорошая моя, девочка, — желтый халат взметнулся вокруг Софи и забегал по лаборатории. — Это же просто шмоток биомассы из одной клетки, после дезинфекции я снова слеплю из него что угодно, тебя вот даже могу!
— Ну, — Софи запнулась, не зная, что ответить. — Меня вы, наверное, не слепите, но...
Профессор совершенно неподобающе прыснул и продолжил:
— Но, как я и говорил, эта жучиная зараза портит всё сильнее, чем радиация! Держи вот, на, поздно уже — и протянул ей смоляной амулет с запечатанной в нем феей.
Амулет был очень хорош, так гладко ошлифован, что казался стеклянным. Прикрепленная сверху тонкая серебряная ниточка держалась прочно и казалась надежной. Софи прижала его к груди и не успела даже поблагодарить, как профессор скрылся из инкубаторной. Больше она его не видела.
«Пожалуй, однажды проснуться и увидеть, что вся твоя работа потеряна невосполнимо — это очень печально. Но что тогда означало слово «слепить»? И если действительно можно, то зачем так расстраиваться?»
Софи пыталась намотать тяжелые макаронины на короткую пластиковую вилку, когда услышала знакомый посвист. Улыбнулась, не оборачиваясь.
— Ладно уже! Биоотсек за мой Банни! Я помню! Только погоди, доем сей... — она удивилась, когда часы на руке снова пиликнули. — Погоди секунду! Да что же это...
Результат снова был нулевым. Сердцебиение ровное.
— Странно, может, оптический датчик сломался. Банни, посмотришь? — она отстегнула ремешок.
Робот повозился немного, издавая глухое, вибрирующее гудение, наконец подал звуковой сигнал и показал на дисплее знак: «команда верна».
— Хм, думаешь, всё с ними в порядке? А, уверен. Ну, хорошо... что же тогда... А можешь мне настроить эти опросы? Давай все какие есть, мне нужно кое-что проверить.
Прошла неделя. Приближалось время отчета, а график Принца уверенными наскоками стремился к красной черте. Что будет, если её достичь, Софи не знала. Но понимала одно — это скажется как на её репутации, так и на статистике всего четвертого медблока.
Тогда, именно в тот вечер субботы, она впервые поняла, как назойливо зудит стрелка на циферблате, перебираясь на следующую свою отметку. И как беспомощна она перед ней.
Тогда же, дождавшись, пока все уснут, Софи прокралась в четвертое отделение и напрямую подключилась к головному компьютеру. Пароли Джериху записывал в черном блокноте с изгвазданной корочкой, а блокнот... Пошарив около четверти часа по ящикам (старалась двигаться как можно тише) — обнаружила запас странных бутылочек, внешне похожих на обезболивающее, но с резким тошнотным запахом. Наконец, обнаружила записную книжку капитана втиснутой в дыру подлокотника старого, колченого кресла с выцветшей обивкой.
— Можно было догадаться, что искать на верхних полках смысла нет, — пробурчала она с досадой.
Софи сбросила в рабочую книжицу все файлы, в названии которых присутствовал номер Принца. Настроила автоматическую еженедельную синхронизацию данных с биоанализатора и, быстро прибрав беспорядок, вернулась в спальню. Видеоинтервью было записано с помехами, но даже сквозь них видеть переезжающего не спящим было удивительно и чуточку забавно.
Он говорил о своем прошлом, рассказывал о детстве и маме — медсестре провинциального госпиталя, о том, каким неуклюжим был подростком и про шерстяные варежки, которые нещадно кололись, когда хотелось почесать нос, но снимать их было так холодно, и... Она щелкнула на паузу и перемотала: вот здесь, что это... Кто такой Пулафука?
«И я напрасно замирал, потому что, когда мама уходила на работу, и я оставался один, он все равно слышал, как бьется моё сердце. Кажется, я до сих пор его боюсь...» — искаженная помехами копия Принца невесело рассмеялась.
Так вот чего он боялся — тишины, в которой только звук его собственного сердца — словно топот маленьких ножек Пулафаки по мягкому домашнему ковру.
Ему страшно оставаться одному.
В ту ночь Софи читала Принцу до самого утра. Остервенело и безумно, ни на что толком не надеясь. Иногда лишь прислушиваясь к размеренной пульсации сигналов датчика, и продолжала вновь:
«Сказка начинается с того, что перо превращается в куклу. Или в курицу!..»
«Принцесса произнесла ежевечернюю молитву после сладкого чая, и тревожно задремала в своей нежной, как сливовой лепесток, кроватке...»
«Человечек из медовой лепешки мерно похрапывал, лёжа на дне красной лодочки, когда на топлёных волнах показалась тень от беркута...»
«И мышонку, наконец, попалась вишневая косточка со сладкой сердцевинкой, косточка, которая сняла заклятие!»
«В темной пещере, во хрустальном гробу спал прекрасный принц ...»
К утру шкала настроения преодолела две трети пути серого тумана и с надеждой глядела на золотистый рассвет желтого удовлетворительного балла.
Искусственными ночами, когда корабль погружался во тьму, оставляя включенными только дежурные лампы, как только срабатывал выставленный на полночь будильник, она пробиралась к нему в отсек и читала-читала, но что бы ни делала, как ни старалась, к вечеру к ней на книжицу приходили последние снятые данные, в которых статистическая отметка неуклонно скатывалась вниз.
Софи не высыпалась. Теперь за обедом она всё чаще молчала и клевала носом в тарелку. Банни, пытаясь её рассмешить, опрокинул на себя чашку с хлопьями, отчего аварийные лампочки у него подмышками, загорелись красными огоньками. Софи лишь слабо растянула губы. Ей казалось, связь, которая была между ней и миром, навсегда исчезла... И пока она борется с невидимым Пулафукой Принца, её саму медленно утягивает ненасытное чудовище из зачарованного мира, не давая даже доесть взятую на десерт плитку шоколада.
Тесты монитора сердцебиения тоже не радовали.
— Думаешь, это не так работает? Ну, у тебя нет сердца, откуда ты знаешь, как оно работает? Но знаешь, меня пугают мысли, что, может быть, у меня тоже его нет? Ну не смейся! И что с того, что я приседала во время теста. Я и прыгала. Но ритм не меняется. Банни, я на самом деле серьезно!
В ответ робот нервно пискнул.
— И то ты говоришь, Банни? Заклинание? Ты уверен, что это заклинание? Как-то это больше похоже на набор случайных слов, — она скептически оглядела нацарапанную под диктовку записку, — к тому же я не уверена, что везде правильно поняла.
Робот издал новый звуковой сигнал, совершенно не похожий на прежние, и показал на дисплее надпись: «команда верна».
— Ну, хорошо, если ты думаешь, что оно поможет... Вечером она прочитала над колыбелью:
«Trefl, Karo, Serce, Pik»
«Сердца, бриллианты, кресты и ковши,
Вино, жир, бубны и красные листы.
Жёлуди, розы, палицы, клевер,
Веер из листьев чёрного дерева.
Мечи, золотые монеты и кубки,
Барабаны – часы!»
Заклинание у неё в голове сложилось в защитную песню. Оберег, пропитанный временем и мыслями народов Земли. Маленький Банни и не знал, что внутри его жесткого диска хранится такое сокровище!
Крылышки жуков не шли в корм золотым ящеркам профессора, поэтому Софи могла беспрепятственно забрать их, порывшись в сложенных на входе биоотсека коробках. Запах из некоторых шел ужасающий! Но, преодоленная брезгливость позволила...
Соорудить подвесной мобиль. Фольга от обеденного шоколада рассыпалась маленькими звездочками, Софи подвязала их вместе с зелеными крылышками фей к обручу, вырезанному из пластиковой тарелки.
— Видишь, Принц, ты не один. Даже когда меня нет рядом, добрые духи защищают тебя!
После зачарованной ночи, дела у неё пошли на лад. Отметки Принца стали приходить золотыми, а вскоре — приобрели изумрудно-зеленую окраску. Можно было перестать приходить, но теперь часы словно бились в её сердце, и она не могла их остановить.
Просыпаясь без будильника посреди ночи, Софи испытывала какую-то неясную, жгучую тоску в груди. Прокрадываться уже было незачем, но босоногой по ледяному полу - чтобы не были слышны шаги, она все равно каждую ночь бежала к нему.
Прекрасная биооберегающая оболочка обтягивала тело принца, будто вторая кожа. Золотистая, бархатная, переливающаяся. Новоявленный золотой идол!
Нежно дула ему на волосы, так, что мелкая россыпь пушинок у лба поднималась и придавала спящему лицу забавный вид. Пока однажды она не заметила, что слова «поцеловать суженного на ночь» стали возникать в мыслях все чаще, а желание прикоснуться – настойчивее.
Роботизированный манипулятор заботился о Принце, проводил нейромускульную электростимуляцию, сокращал и массировал его мышцы. Он поворачивал и двигал его руки и ноги, но Софи боялась даже пальцем прикоснуться до тулова. Почувствует ли он её? А если почувствует, что-то будет?
Он забудет её, как бы она ни старалась остаться в памяти? Она читала ему вслух истории про старушку с красными сочными яблоками и хитрого солдата, а сама гадала - сколько ещё лет она сможет это делать?.. Лет... Года, превращавшиеся в совершенно чужие жизни.
Ещё чаще она задумывалась— встреться они на Земле хоть годиком пораньше, тогда, до отбытия «Робина Грайстла», могло ли... могло ли такое быть, что... Софи никогда не договаривала эту фразу и убирала её в самые темные закрома подсознания. Но мысль снова и снова находила её, и Софи начинала казаться себе омерзительной. Просто красивое личико, а как же добрые поступки или настоящие, а не вымышленные разговоры по душам — то, что так ценится в действительно счастливых историях?
Радовало одно — мысли о принце №2806 позволяли ей забыть о том, что она никак не могла вспомнить. А именно — что же происходило с ней до начала сопровождения?
Она пыталась найти какую-нибудь информацию о пассажире №2806, но единственное, к чему смогла открыть доступ – ежедневная биометрия состояния стазиса: температура охлажденного тела, замедленный ритм сердцебиения, слабое давление. Она заглядывала в карточку утренних замеров, чтобы до прихода медсестер проверить, нет ли хоть малейшего подозрения на начало гипоксии. Принц должен ступить на планету Наар самым здоровым и самым сильным!
Но ни данных об имени, ни о роде его занятий она найти не могла.
Наар - планета для новой жизни, в которой нет места тесным квартиркам, борьбе за воздух, работу или квартиросъемщика. Планета-мечта, так непохожая на Землю, с которой переезжающие так усердно хотели сбежать. Место, которое для него могло бы стать настоящим домом, в котором он забыл бы о старых невзгодах. Кем бы он ни был.
Но сведений о новой жизни Принца в доступе Софи тоже не было. Однажды за обедом, когда сервировщики-мыши (МШИ - машины шарнирного искривления) унесли тарелки с остатками быстрорастворимого грибного супа, заменив их щедро политой кетчупом лапшой, она спросила о нём Джериху. Так, словно бы невзначай. Не знает ли он случайно, конечно, как капитан, куда направляются переезжающие из их блока. Взять вот хотя бы две тысячи ноль шестого. Если Джериху и понял, что у Софи есть какой-то корыстный интерес, виду он не подал.
— Скажи, ведь его ждет новый дом. Красивый и роскошный, я полагаю. Ведь не стал бы он ехать в страну Тридесятую только ради, — она изобразила фырканье, — какой-то квартирки. Старое на новое, никаких равноценных обменов. Ведь так? — она заглянула в его лицо.
Джериху скорчил рожицу, чтобы повеселить Софи. Но, увидев, что та не отреагировала, достал свою книжицу с административным доступом.
— Вот ведь душу же всю вытрясешь, да? Ишь, любопытная какая стала!
Софи улыбнулась и от нетерпения поерзала — «ну давай уже, быстрее»!
— Нет, он свободная душа, — Джериху нашел ответ, она посчитала, за тринадцать вдохов.
— И выбрал передвижной отель, — продолжил он, — ну те, знаешь, которые будут курсировать по местам с красными водопадами, слышала про такие? Красные водопады и соляные пещеры, на Земле вроде тоже такие есть.
— Красные водопады, — повторила Софи. — Нет. Почему красные?
— Красные, потому что земля вся в крови невинно, но добровольно ушедших на смерть. Коренных жителей Наара. После войны там даже живности никакой нет. Чем ближе подлетаем — тем быстрее все живое дохнет, а что не дохнет — то сходило бы с ума, если бы не программа с обновлением органов.
Софи вздрогнула. Джериху выбрал профессию капитана из-за льготных цен на огранообразование? Одним это нужнее, чем другим, но не все могут позволить.
— А то, что с ним было до этого, на Земле, ты случайно...
Но Джериху сильно прокашлялся, громыхнул металлической ложкой о железные стенки миски под второе и с шумным аппетитом принялся за еду.
К окровавленной лапше в тот день Софи так и не притронулась.
Софи резко села в темноте, под руками нащупывались старые трикотажные, в катышку, простыни. Часы со светящимся циферблатом показали 01:32 — на Земле сейчас глубокая ночь. Нужно ложиться. Ах, как страшно было снова засыпать! Софи снилось, и сон длился бесконечно, что она лежит в чёрном гробу, который неспешно покачивается на волнах тихого мерцающего океана. Какую ночь подряд уже? Но в этот раз все было иначе. Был голос. Голос, который она никогда раньше не слышала. Она никак не могла вспомнить - что же он ей говорил. Слова ускользали, словно сливочное масло, на кончике ножа пронесённое над горячим чаем.
Выпрастав ноги из-под одеяла — сразу запуталась в полах длинной ночнушки – Софи кинулась в коридор, а оттуда, придерживая ладонью ледяную стенку, к отсеку с криокамерами.
Она быстро разблокировала вход: в абсолютной темноте, наощупь, пользуясь лишь смутным, заученным приспоминанием цифровой комбинации. Над колыбелью №2806 поблескивал переливчатыми крылышками и звездами из фольги ловец снов — её самый первый подарок. Казалось, будто это произошло в прошлой жизни!
По монитору пульта управления жизнеобеспечением неспешно прогуливалась замедленная анабиотическим сном кардиограмма. Софи схватила с пристенной тумбочки раструб стетоскопа — вот он, на нижней полке, ни с чем не спутаешь — и прислушалась изо всех сил; она не могла понять — чьё именно сердцебиение сейчас выстукивало часами в ночи.
— Сердце, пожалуйста! – прошептала она, сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Затем ещё и ещё.
И вдруг ей ясно послышались глухие, спокойные, ритмичные удары. Медленные, но очень, очень сильные. Сильное, сильное сердце. Единственный ответ ставшего немым голоса – вот все, что она могла получить.
«Со мной всё в порядке.»
Софи выдохнула и без сил сползла на пол. Стетоскоп откатился далеко во тьму, утром она обязательно найдет его и вернёт на место. Но ночные кошмары... Они вернутся? Нет, она не скажет о них на приёме у доктора Хаушки. Ей не требуется сокращенный график! Только не сейчас, когда дни ожидания прибытия на табло в общей комнате перешли из сотен в десятки.
Выходя из палаты с криокамерами, Софи нежно провела по корпусу системы слежения, незаметно спрятанную в листве цветочной арки, самыми кончиками пальцев, и еле слышно прошептала: «Береги его!»
Его безмолвие пугало её, как же она мечтала услышать хоть один звук...
«Кое-кому не выбраться отсюда живой».
Софи дёрнулась, фарфоровая чашка выскользнула у неё из рук и рассыпалась по полу пылинками да черепками.
Вот что говорил голос во сне!
Доктор Хаушка оторвалась от бумаг.
— С вами все хорошо? — она пристально взглянула на неё поверх очков-полумесяцев. Софи улыбнулась настолько беспечно и широко, насколько смогла.
— Конечно, все в порядке. Вы... Вы что-то говорили сейчас? — спросила она, цепко пытаясь скрыть дрожание рук.
— Нет, я... — доктор посмотрела на настенные часы. — Что-то я задумалась, не пора ли нам завершить сеанс?
«Кое-кому не выбраться отсюда живой».
Снова этот гаденький голосок! Но она не позволит ему портить ей жизнь. Софи поспешно встала, резко задвинув стул под столешницу, отчего тот жалобно проныл хромированными ножками, но доктор остановила её:
— Задержитесь ещё ненадолго. Сделаем укольчик.
— Укольчик? Какой укольчик? — Софи насторожилась. — Понимаете, скоро включат обогревательные модули и... мои пациенты начнут просыпаться!
— Ничего, милая, о них позаботятся медсёстры, — доктор Хаушка перегнулась через стол, похлопала Софи плечу и улыбнулась. — Пробуждение — это их работа, а не ваша. Ваша работа закончена, теперь можно и отдохнуть.
Теперь Софи стало по-настоящему страшно.
— Укол чего? — повторила она настойчивее.
Но док снова не ответила и принялась молча распаковывать чемоданчик с ампулами. Мельком, Софи увидела знакомую эмблему на стеклянной ёмкости — вакцина от космической радиации, как говорили в процедурной. Процедурная!
— Могу я сделать укол в медотсеке? — Софи старалась, чтобы голос не выдал её волнения. — У меня как раз закончились витамины и мне нужно...
Она осеклась на полуслове. Доктор оторвалась от ящичка и взглянула на неё так, словно знала. Теперь Софи поняла, что если бы другие шлейфы посещали доктора, то хоть раз бы, но она их встретила по пути... или услышала разговоры в столовой.
— Скоро полет завершится, и мы все, все бесконечно уже устали от этого путешествия, — она взглянула на своё отражение в стеклянной дверце шкафа и рассеянно коснулась пальцами щёк, — нужно будет после все же заменить эту кожу.
А как же Принц?.. Капсула с золотым тельцом её снов. Идолом тревожных помыслов.
Тик-так!
ТИК! ТАК!
— Прекратите меня держать здесь! Мне нужно вернуться к работе!
— Софи, Софи! Да у вас истерика! — Доктор изловчилась, поймала Софи за локоть и кольнула иглой в плечо, сквозь ткань легкого платья.
Девушка пошатнулась и упала на пол. Расколотый черепок острым краем впился ей в ладонь. Она пискнула мышкой и инстинктивно выдернула осколок — крови не было. Ни тёплой крови, ни межклеточной жидкости: из пропоротой руки не выступило ни капли.
«Как же хочется пить! Но нельзя, скоро... Проснись, проснись, мой Принц, время сказок закончилось!»
Она подползла к двери и, опираясь на ручку, поднялась к маленькому смотровому окошку. В коридоре были люди. Так много! Она ещё никогда видела на корабле стольких! Самых настоящих, почти уверенно стоявших на ногах. Пусть у некоторых тряслись головы, иные держались неестественно прямо, третьи — были согнуты, словно изломанные деревья. Но ведь — живые. Разряженные в больничные сорочки, мужчины и женщины шли к большому залу. Туда, где Софи и Банни укрывались играть в карты после обеда.
Она всматривалась, насколько ей хватало сил. Не мелькнёт ли где золотистая макушка — маковка её самолично воспетой и созданной церкви. Волосы, лица, люди. Сколько знакомых лиц видела она, но не его! Его не было!
Сил больше не осталось. Софи упала вниз, больно стукнувшись локтем о дверную ручку. Дверь, за которую ушла доктор Хаушка, отворилась, но Софи не стала оборачиваться. Вошедший молчал так долго, что она почти забыла о его существовании, пока он, наконец, он не заговорил голосом Джериху:
— У тебя внутри ненастоящие органы, поэтому они не способны долго выдерживать радиацию.
Софи очень медленно повернула голову. Джериху в инвалидном кресле не улыбался своими красивыми зубами, не подскакивал с криком "бууу". Не шутил, не играл, не собирался врать.
– Ты — искусственный генный продукт. Заменитель человека и тела. Ты не можешь чувствовать. Твои... реакции, они, видимо, берутся из книг, которые написали люди. Из истории всего человечества. Из всего этого... Но это не ты.
Голос его был невнятным, дыхание постоянно сбивалось. Кажется, Софи ни слова не поняла из того, что он сказал.
— Ты пьян? Опять прикладывался к этим своим особым смесям в бутылочках? Или как ты там говорил... обезболивающее.
— Жидкость Хейлика помогает обновлять клетки. Нет, Софи, не прикладывался. Просто я считаю, что ты должна знать.
— Знать, что?
— Хаушка... Я... я не думаю, что люди должны себя вести как нелюди по отношению к тем, кто...
— Что знать-то? — Софи наконец расслабилась. Вот он, Джериху, — рядом. Бормочет, как всегда, что-то несуразное. И дикое. Что ему одному только можно понять. Заморачивается сам с собой. Сейчас у него пройдет, и он выведет её в общий коридор. Да-да, откроет, наконец, эту проклятую дверь!
— Что снижение общей массы корабля удешевляет общую стоимость миссии...
— Снижение как? Переезжающих оставляют на Наар, но что персонал выбрасывают в открытый космос — это мы не знали, так, да? — Софи слабо рассмеялась.
— Есть персонал, который не создан для того, чтобы возвращаться назад.
— Роботы, — Софи вмиг сделалась серьёзной. В глазах мутнело, и комната почему-то раскачивалось; во рту так сухо, что трудно двигать языком, но она постаралась произносить слова четко и внятно. — Они тоже не считают за людей тех, кто не может превратиться в конце концов в консервированную тушёнку!
— Нет, Софи...
И тут ей показалось, что вот, вот же, теперь она действительно поняла.
— Если органы износились и не справляются с радиацией, можно их заменить, так? — тихо спросила Софи. — У тебя же жидкость Хейлика... Ты...
Джериху невесело усмехнулся.
— Галактическая радиация повреждает даже обшивку корабля. А я, я как «Арго» — уже не знаю, я ли это. Обновить износившиеся органы можно — те бутылочки, из которых я хлебаю, увеличивают длину теломер. Нельзя только если разделения на органы уже нет. И твои именно такие. Они уже должны были превратиться в кашу, удерживаемую скелетом. В вашу ПО не загружают данные о?..
Софи покачала головой.
Джериху вздохнул.
— Что ж, думаю, они это намеренно. На всякий случай.
Софи устало прислонилась к стене и закрыла глаза. Ещё минуту назад, сил не оставалось даже на то, чтобы просто шептать. Но постепенно в ней бурлила и поднималась неведанная сила. Казалось, все, что удерживало её в этом мире, удерживало в этот раз, поднялось на поверхность — как пена, в которую солнце превратило принцессу русалчьего королевства.
— Но ведь это ты – ты пародия на человека, а не человек! Кособокая, наспех составленная шкандыба! В тебе ничего настоящего нет! Пустота! Новенькая красная коробочка, перевязанная лентой до ушей! Даже кожу и ту тебе пересаживали! Так почему это я не человек?! Чем я хуже тебя?!
Софи плакала. Крик и отчаяние, постепенно нарастающие в ней, теперь слабели. Голос и сознание терялись в тумане.
– Мне очень жаль, Софи, ты действительно очень, очень похожа на человека!
Джериху подтянулся на руках, перехватил Софи поперек туловища и бережно усадил себе на колени. Её тело обмякло и всей тяжестью надавило на руки. Он подтолкнул тело влево и поудобнее перехватил рычаг управления.
Пусть я и собранная туша, у которой из своего почти ничего и не осталось, мои запчасти ещё крепки. Слышишь меня, старушка?
— Бубновая шестерка, — раздался в ответ слабый шепот у него возле уха.
— Ась, что говоришь? — нарочито бодрым голос переспросил капитан.
— Всегда думала, что я — бубновая шестерка... Самая... но ещё пригожусь в игре. А оказалось, что нее-т, — протянула Софи, — ещё меньше: обёртка, с приклеенным на ней ценником. Который выбрасывают, когда...
— Никто тебя не выбросит! Всё будет хорошо!
Софи продолжала что-то бормотать, но до самого конца он так и не услышал от неё других ясных слов.
Положить тело в криокамеру было сложнее. Джериху пришлось вызвать из кабинета Банни, чтобы он зафиксировал тело на нужной высоте.
Когда дело было сделано, Банни затарахтел.
— Что такое? — Джериху сузил глаза, вглядываясь в хаотично мельтешащие пиксели на дисплее. — Что, Банни? Ты что-то хочешь мне сказать? Но что?
Робот затарахтел, казалось, старые суставы не выдержат. Пока, наконец, он не увидел, как выдвинулся и распахнулся проем, похожий на карман в его корпусе.
— Это же... карта? Что на ней, шестерка бубей? — он с тоской посмотрел в глаза механической головы. — Откуда ты знаешь, что она... Она говорила тебе?
Но Банни нетерпеливо перебил его протяжным, мычащим гудением.
— Ладно, ладно! Я думаю дальше! Не талдашись! Самая младшая масть колоды? Нет? Да что тогда?! — и неожиданно вспомнил. — Биоотсек! И?
Привлеченная шумом, подошедшая доктор Хаушка остановилась в дверях.
— Оболочка всё равно не доедет до Земли. Быстрее разложится на плесень и липовый мёд. Или в труху превратится.
— Её нельзя на переработку, Ева, — Джериху взвился, нажал наспех на рычаг движения, но руки не слушались его. Электромотор тренькнул, рыпнулся и встал. Инвалидная коляска бессильна замерла по середине комнаты.
— Это почему ещё? — на лице Хаушки не отразилось ни одной эмоции.
— Подцепила заразу, когда разгружала биоотсек. Видела жучиный мобиль? — Джериху кивком указал на изголовье уже пустой криокамеры №2806, изо всех сил пытаясь сдержать подступающий гнев и выглядеть равнодушным.
— У шлейфов же нет допуска! — доктор Хаушка сдержанно ругнулась себе под нос. — Ну, придется лепить её заново из себя же. Если выйдет бракованная, я засужу этих «Тирратов»!