Шанс все исправить

 

Я смотрел на твою могилу и пытался понять "почему". Почему ты решился на то, чего сотни лет не видел этот мир...

Медики твердили что ты сошел с ума, что такое бывает и у этого явления есть диагноз. Наверняка такой же придуманный, как и причина смерти в твоем некрологе. “Добровольный отказ от продления жизни”. Вот как это там называется. Не смерть, не самоубийство, нет. Просто отказ от жизни и никаких объяснений. Ты даже записки не оставил, а все электронные записи, все аккаунты в социальных сетях стер. Да и не было у тебя дурной привычки вести дневники. Этим недугом страдали многие из нас, но не ты. Ты презирающий систему, научный подход и однообразие. Когда-то ты сказал что скука загонит тебя в могилу. А загнала жизнь. Я пытался смириться с этой мыслью, свыкнуться с ней, как с новыми ботинками. Но она оставляла мозоли похуже, чем новая кожа. Моя чертова привычка докапываться до истины в этот раз сыграла дурную шутку не давая заснуть по ночам, без ответа на то самое “почему”, что пригнало сегодня к твоей могиле. И я могу лишь догадываться, куда оно заведет меня завтра.

 

***

 

– Джонс, ты уверен? – начальник смотрел на меня, как на идиота. Казалось он прикидывает что лучше: прямо сейчас позвонить в психушку или дождаться пока я выйду из кабинета. Пришлось кивнуть, в пятый раз за последние десять минут подтверждая что да, я уверен. И что да, это все еще тот самый я, который хватался за любую работу лишь бы не думать о гибели друга.

– Давай на чистоту, твой “отпуск” - время раскопать эту историю? – сдался “старик”, поняв что меня нужно бить в лоб, а не по лбу. Пришлось согласиться, а чего мне скрывать?

– Да, и я крайне надеюсь, что вы не станете мне мешать.

Шеф бросил на меня странный взгляд, будто бы все еще сомневался в адекватности стоящего перед ним человека, но все же подписал бумаги. Из его кабинета я вышел с неделей отпуска и чистой совестью. Последние три дня дали время все обдумать, взвесить, нарисовать ментальные карты и составить список вопросов. Эти штуки помогали еще во время учебы в Академии, помогли и сейчас. Заодно к делу стал относиться проще, как к рядовому преступлению, а не к необъяснимому самоубийству лучшего друга и напарника по отделу борьбы с особо опасными преступниками.

Данные о семье и ближайшем окружении ничего не дали, Дейв не был ни семьянином, ни душой компании. Он изредка, раз в пару месяцев, навещал мать, а вечера предпочитал проводить на работе с маркером для доски и бумагами. На почве чего мы с ним и сошлись. Два психа-трудоголика, как шутил весь отдел. Теперь же парни провожали меня сочувствующими взглядами и шептались за спиной боясь потерять еще одного напарника. Прекрасно их понимаю, у нас не принято умирать вот так, внезапно. Иногда мне становилось интересно, что бы сказал персонаж автора середины далекого двадцатого века, побывав в наши дни. В чем бы сейчас обвинил человечество? Впрочем, после гибели Дейва он все еще рисковал остаться актуальным.

Одно из правил анализа данных – если нет никаких странностей в старых привычках – ищи новые. С этим оказалось сложнее всего. Меня на три месяца отправили в другой отдел, и наше общение временно свелось к подобии переписки старых супругов, где вместо расспросов о сроке продления жизни, вопросы о текущих делах, а рекомендации надеть шарф потеплее заменяют напоминания купить кофе по дороге в офис. Вот собственно и все, что я знал о жизни Дейва, и этого явно оказалось недостаточно. Пришлось расспрашивать ребят, и спустя несколько десятков бесед всплыло имя профессора Эриха Крейтона, доцента кафедры прикладных философских наук. По пятницам он читал курс лекций для всех желающих "о ценности жизни и влиянии современных реалий на восприятие окружающей действительности". Раньше Дейв подобной научной мутью не увлекался, шутя, что будет ходить на семинары, только если ему понадобится снотворное. Но именно поэтому я и уцепился за эту мысль. Ищи новое.

Ровно в пять часов вечера я занял место на задних рядах типичной аудитории для потоковых групп, раскрыл блокнот и принялся ждать. Честно говоря, сама лекция меня не впечатляла, была уже середина года, но профессор предпочел начать со всем известных и без него истин.

– Итак, вам известно, что с развитием науки человечество обрело практическое бессмертие, приблизилось, если можно так выразиться, к заветной мечте...

Я отключил слух. В прошлое продление мне заменили не только сердце, но и ставшие изрядно сбоить ушные каналы, так что теперь было куда проще устраниться от нежелательного шума. Дейв шутил, что я скоро совсем кибером стану и ему придется чинить мне микросхемы. Скотина. Ему повезло - родные органы изначально оказались крепкими и ко второй сотне лет он заменил только зубы и печень. А последние пятьдесят лет стало шалить сердце...

Пока я размышлял о состоянии здоровья, в аудитории стало происходить нечто интересное, пришлось снова обратить свое внимание на “сцену”. Стараясь понять смысл дискуссии, начало которой я безбожно, если так можно выразиться, проспал.

– Интерес в жизни, профессор, это то что двигало человеком раньше и чего мы лишены сейчас, – вещала студентка, на вид достаточно молодая, хотя кто их, женщин, разберет?

– Но как же, а новые возможности? А право на бесплатную смену места жительства и пятилетний отпуск раз в полвека? Разве это не сотни новых возможностей? – Крейтон возражал, но выражение его лица оставалось изучающе-спокойным, будто он решал для себя сложную задачу.

– Перемены, не всегда признак хорошего. Раньше человек был ограничен временем и это подстегнуло его к развитию,сейчас же... Ну не смогу я переехать к морю сейчас, у меня будет еще одна попытка, лет через двадцать пять. Сущие пустяки в сравнении с той мифической тысячей лет, которую обещает современная медицина, а современная наука уверенно заявляет, что к тому времени и эта граница будет стерта.

– То есть вы считаете, что ценность жизни как таковой была утеряна с приходом вечной жизни? – я хотел было отключиться от порядком надоевшего высокопарного диспута, но заметил выражение глаз профессора. Он будто сканировал стоящую перед ним студентку. Так частенько делал Дейв, да и я сам себя ловил на подобном, когда хотел понять, что на самом деле у собеседника на уме. И если с нашей профессией все было ясно. То зачем подобное может быть нужно лектору? По этой дисциплине даже практик и научных работ нет, лекции свободные, сродни походу в театр для любителей науки. Так что происходит?

За мыслями я упустил момент окончания спора, зато стал слушать внимательнее. В течении лекции дискуссии профессор устраивал еще несколько раз, но настоящий интерес проявлял лишь к тем, кто открыто и искренне опровергал концепцию вечной жизни как общее благо. Спустя три часа я был уверен, что напал на след. Поэтому когда студенты стали расходиться, пошел не к выходу, а к кафедре.

Эрих Крейтон собирал бумаги, когда значок выложенный на кафедру заставил его обратить на меня внимание. Он вздрогнул, заглянул мне в глаза, нахмурился, будто вспоминая, я невольно отметил что подобное выражение лица было практически его визиткой

– Джонс Милберг, – наконец-то определился с тем, как ко мне обратиться, профессор, – Дейв говорил, что вы придете. Пройдемте.

Это было почти признание, но я не при исполнении, с неофициальным визитом и с горой вопросов. Так что оставалось или довериться возможному преступнику, рискуя получить по башке вместо ответов, или развернуться и уйти. Желание докопаться до истины перевесило осторожность и я последовал в указанном направлении. Шли мы не долго, свернув в пару коридоров, профессор открыл дверь и мы оказались в уютной аудитории.

– Дейв говорил, что вы придете за ответами, – не стал разводить политесы Эрих, сразу перейдя к сути.

– Думаю, я уже их нашел. И давно он увлекся этой идеей?

– Идеей о том, что вечная жизнь не такое уж благо, каким его рисуют политики? Не так чтобы очень. Но, не скрою, его мысли оказались даже интереснее, чем у некоторых студентов.

– Так он поэтому отказался от продления? Потому что ваши, – я с трудом удержался от нецензурщины, – идеи показались ему весьма, как вы говорите, интересными?

– И да и нет, – профессор остался невозмутим, он снял очки, положил их на стол и взглянул на меня слегка мутными, явно все еще своими глазами, – я не предлагал ему быть столь радикальным.

Что-то в том, как он замялся, насторожило и я, больше на удачу, чем основываясь на логических выводах, уточнил.

– Но вы знаете, кто мог предложить?

– Я бы не выражался столь радикально, скорее повлиять на его точку зрения, но...

Я взорвался. Впервые за две недели с гибели Дейва спокойствие покинуло меня. Ближайший стул с грохотом полетел на пол, я подошел к профессору, буквально нависнув над ним. Тот был ниже меня ростом и сейчас казался хрупким сжавшимся стариком, какими были бы все мы, не будь современной науки.

– Имя. Имя и адрес. Я хочу поговорить с тем, кто сделал это с моим другом.

– С той, – невозмутимо поправил меня Крейтон и злость как ветром сдуло. Я тряхнул головой, отступил на шаг и сжал виски.

– Разумеется. Простите за резкость. Смерть Дейва была слишком внезапна, – я не заметил как начал оправдываться, а после и сидеть за партой с бокалом виски изливая душу совершенно незнакомому человеку, вероятно косвенно причастному к смерти моего друга. Но после этой беседы мне от чего-то стало легче.

На улице я оказался только к вечеру, успевшим протрезветь, но с кучей несвойственных мыслей в голове. До квартиры Аманды, девушки с которой часто общался Дейв перед смертью, было недалеко. Десять минут спокойной ходьбы и вот я уже стою у типичного многоэтажного комплекса, со сканером посетителей не входе. Лифт на десятый этаж – иронично, друг ненавид это число – и квартира слева от площадки.

Открыла она быстро, кажется даже не посмотрев в глазок. Но первая же фраза хрупкой шатенки, с сединой в волосах заставила меня ощутить себя героем дешевого детективного романа.

– Джонс? Проходи, я думала, что ты окажешься здесь раньше.

Я даже поискал взглядом камеры, чтобы убедиться что меня не разыгрывают, и мой друг не выпрыгнет из-за угла с громким воплем “сюрприз”. Но нет, ничего такого. Лишь Амадна терпеливо ожидающая когда же я войду. Пришлось переступить порог и войти в скромно обставленную гостинную.

– Я знаю, у тебя масса вопросов, но разреши я начну с того, что знают все... – в отличии от профессора женщина явно нервничала, не находя себе места в собственной квартире, она то пыталась поправить скатерть, то взбивала и без того хорошо смотрящиеся подушки на кресла, то хваталась за четки.

– В конце двадцать второго века медицина шагнула за ту грань, когда не только смогла эффективно встраивать импланты в тело, заменяя целые органы, но и их выращивать “в пробирке”. Но даже тогда, на заре, не удавалось продлить жизнь человека надолго. Все упирались в планку средней продолжительности в 130-150 лет, что было само по себе победой, но все еще недостаточной. Тогда все вспомнили о том, что кроме износа органов влияет на продолжительность жизни.

– Генетика, – вставил я.

– Да, – Аманда посмотрела на меня как педагог чью лекцию прервали самым возмутительным образом, – генетика. Точнее, “конечность” самой цепочки ДНК. Не знаю всех подробностей, я не биолог, но в итоге медикам удалось решить и эту проблему. Просто “зациклив” последние пару десятков участков. То есть, по-сути после условного окончания жизни, мы повторяем себя по кругу. Итак до бесконечности.

– Так, это все крайне увлекательно, – я начинал терять терпение, – но какое это отношение имеет к Дейву и к его смерти?

– А ты всерьез думаешь, что наша психика не делает того же самого?

Аманда так внезапно перешла в наступление, что я вздрогнул, но перебивать ее не стал в который раз напомнив себе, что я не на задании, а раз меня ждали, то друг хотел чтобы я хотя бы выслушал этих людей... Не слыша ответа, Аманда усмехнулась, села в кресло напротив наконец-то оставив в покое четки.

– Мы как белки к колесе, Джонс. Те, что поглупее твердят про широкие возможности и придумывают себе увлечения, развлечения, новые пути развития. Коллекционируют образования, города, друзей и приключения. Но на деле все это лишь для одного – не свихнуться с ума от скуки. Когда ты сам в последний раз ощущал, что делал что-то по-настоящему важное для тебя самого?

– Каждый день. Я люблю свою работу.

Аманда скривила губы.

– Значит тебе повезло, или ты врешь сам себе. Так тоже многие делают. Ты задавался вопросом что будет через пол века, а через пол тысячелетия? К тому же, таких вот, тех кому “повезло” единицы. Большинство ощущали себя в клетке еще в первую сотню лет, но тогда они хотя бы могли четко соотнести себя с собой. А сейчас... Скажи, сколько органов в твоем теле остались целы и разве можно это теперь считать тобой?

Мне хотелось возражать, спорить, доказывать обратное, но разум сковала странная апатия. Воля этой женщины. Дерганной, переживающей, ощущающей себя не в своей тарелке, но говорившей с убежденностью, которой недоставало лучшим вождям этого мира. Ее воля сковывала. Заставляла слушать и слушать.

Аманда рассказывала о тех, кто так и не нашел себя в жизни не смотря ни на какие курсы, тренинги, обучения и терапии. Говорила о несчастных, вынужденных годами справляться с чувством одиночества и неполноценности. Сравнивала бессмертие с адом. Приводила в пример литературу, научные исследования, случаи из своей психиатрической практики.

А главным, выбивающим почву у меня из под ног аргументом стало простое: “мир лишен новой крови”. Она была права, чтобы избежать перенаселения сто лет назад человечество отказалось от продолжения рода, да и, честно говоря, не было на это способно. Женские репродуктивные органы - единственное, что не могла менять медицина, а те самые “пробирочные” дети были отменены из-за ограниченного количества ресурсов на планете.

Аманда назвала нас эгоистами, сравнила с вампирами не способными продлить жизнь. Прошлась по разваливающемуся институту семьи, ведь ее просто незачем заводить. Нет целесообразия, и заботы о чем-то общем тоже нет. И самое страшное, что казалась права. Когда-то давно, еще до закона, я хотел детей. Но работа, развод, и в конечном итоге одиночество.

Уходя, я пожалел, что не смог напиться во второй раз. Вместо прощания мне передали записку:

“Я хотел, чтобы ты сам нашел ответ...”

 

 

***

 

Я смотрел на твою могилу и пытался понять "почему". Почему ты решил рассказать мне о своей смерти чужими устами. Когда-то ты сказал что скука загонит тебя в могилу. А загнала жизнь...

Телефон противно пискнул, напоминая записаться ко врачу. Если через неделю мне не заменят легкие, то я рискую оказаться в соседней могиле. И, по правде говоря, уже не уверен, что не хочу уйти вслед за тобой.

Писк прекратился, вместо него покой кладбища нарушила соловьиная трель. Не задумываясь взял трубку. Давно стоило поменять древнюю как мир технику на современный передатчик, но мне она была дорога как память.

– И к чему ты пришел, старый лис? – я чуть было не нажал на “отбой” и не рухнул в обморок в стиле особо чувствительных дам. Но тут из-за дерева вышел сам “призрак”, усмехнулся, сел на лавочку, закурил задумчиво смотря на памятник.

– Хорошо вышел, а?

– Дейв, скажи что я сплю, – в моей голове не было ни одной здравой мысли, ни одного логического объяснения происходящего. Видя мое замешательство друг сжалился.

– Я даже не обижусь, если ты дашь мне в рожу. Но события последних недель – эксперимент. Нам нужно было чтобы один из лучших сыщиков кожей ощутил обработку сознания и пришел к правильным выводам.

– А если бы я решил закончить жизнь прямо на месте? – в голове все еще не укладывалось, что меня сделали подопытном кроликом. Зато мигом встали на место все странности поведения персонажей данного “квеста”. Разумеется они разыграли роли, и вели меня как котенка. А я попался!

– Не бойся... Мы следили, – Дейв был слишком спокоен.

– А... Да черт побери, зачем было тебя убивать!

– А ради кого еще ты бы стал так сильно рыть носом землю? – усмехнулся мой друг, и я наконец-то предпринял попытку задушить этого негодяя в объятиях.

Еще спустя пол часа, когда Дейв рассказал о новой секте “жизнь лучше когда она конечна”, о методах ее воздействия и намечающихся изменениях в законодательстве, я предложил ему сменить место нашей беседы хотя бы на паб. И уточнил, что ждет меня дальше.

– Работа в новом отделе, разумеется, - усмехнулся друг, – и ты не хочешь позвонить Саре? Она тоже следила за тобой...

 

Я обернулся на памятник и понял, что у вечной жизни все же есть плюсы. Как минимум - шанс исправить свои ошибки.