Сегодня я изобрёл огонь

Сегодня я изобрёл огонь. Мне тепло, приятно, можно даже сказать, уютно. Костёр пыхтит, дымит, трещит еловыми поленьями. Голову кружит дурманящий аромат еловой хвои. Как на Новый год, когда наряжаешь живую ёлку. Только мандаринов нет. Когда я в последний раз ощущал запах костра? Как бездарно потрачены эти годы! Даже не хочется вспоминать.

Огонь тускнеет. Нужно подбросить веток. Но на моих коленях спит кот. Серый, облезлый, исцарапанный, с отгрызенным ухом и отдавленным хвостом. Я не могу дотянуться до дров, не разбудив его. Он слишком долго жил среди гаражей, искал еду на помойках, мокнул под дождём, мёрз в тёмных закутках дворов, чтобы лишать его возможности насладиться сладостными сновидениями. Ничего страшного, пускай дрыхнет. Сейчас придёт Настя и разожжёт костёр посильнее. Настолько сильно, что он заслонит собой торчащие за лесом небоскребы.

Да… Не таким я себе представлял апокалипсис. Сценариев конца света придумано видимо-невидимо. Могла случиться ядерная война и тысячи мутировавших собак загрызли бы издыхавших от радиации людей. Заплутавший во Вселенной астероид мог превратить земную кору в тонущие в океане магмы осколки. Растаявшие ледяные шапки могли отправить всю сушу по стопам Атлантиды. Мог налететь вирус и выкосить людей одного за другим. Да всё что угодно могло случиться: восстание машин, нашествие инопланетян, падение Луны, извержение супервулкана, взрыв Солнца в конце концов.

Такими исходами потрясали наивных зрителей с экранов кинотеатров. Когда случился настоящий апокалипсис, его не заметили. Его никто даже не осознал. Жизнь продолжалась своим чередом.

Палка для селфи. Самое бесполезное изобретение в истории! Она просто теряется среди уймы вычислительных, передвигающихся, летающих машин. Её появление не стало прорывом для цивилизации, технологическим чудом или вехой в истории. Я никогда ей не пользовался. Зачем? Ведь есть же руки: вытяни и фотографируй. Но как я был рад, когда обнаружил на вонючей свалке выброшенную селфи-палку! Это определённо поворотный момент в развитии человечества.

Сегодня я изобрёл огонь. Настя положила на землю газеты, а сверху — конец найденного на той же свалке провода, придавила рассыпавшимся поленом и забросала сухой травой. А я вскарабкался на высоковольтную линию, чтобы дотронулся другим концом провода до жужжащих клемм.

— Может, не стоит? — робко произнесла Настя. — Обойдёмся как-нибудь.

— Да как без огня жить? Опять холодными консервами питаться? А закончатся они, что будем делать?

— А если тебя шарахнет, как же я одна жить буду?

Посыпались искры. Живительный ток проскочил по проводу, пробил бумагу и растворился в земле. Но тем самым он даровал нам пламя. Желанный огонь расползся по бумаге, поднялся по сухой траве и охватил полено.

Если бы мне кто-то десять лет назад сказал бы, что собирается залезть на вышку ЛЭП и тыкнуть проводом в клеммы, я бы посчитал его самоубийцей. Но ныне выбора у меня не было. Идея с ЛЭП пришла мне две недели назад. В те дни я бродил по заполонённой воронами мусорке в тщетных поисках зажигалки или уцелевшего коробка. Но неизрасходованные спички никто никогда не выбрасывал. Зажигалка сгодилась бы и пустая, и разбитая. В ней всё равно оставался бы кремень, а кремень — это огонь. Но вместо этого я выуживал лишь мотки проводов, разбитую посуду, да сгнившие газеты.

Я с надеждой поглядывал на гудевшую поблизости ЛЭП и ломал голову, как заполучить её громадную энергию. Коснуться клемм уходящим в землю проводом — что может быть проще! Но это надо было сделать, не поджарившись самому. Я боялся браться за оголённый провод в резиновых перчатках или намотать его на ветку, держа её за другой конец. Бешенное напряжение могло пробить любую древесину или тонкий изолятор, пронзить меня насквозь и по чугунных опорам уйти в землю. Мне нужен был длинный кусок пластмассы. И вот я нашёл селфи-палку.

 

* * *

 

Вспоминаю начало конца. Я жил тогда в пригороде мегаполиса в никудышной квартире, за которую выплачивал кусачую ипотеку. Каждый день в душной электричке добирался до ещё более душного офиса в городе, чтобы заработать деньги на очередную выплату. Я мечтал о том, чтобы переехать поближе к центру, но средств на это не было.

— Вечером на футбол махнём? Сегодня нового легионера на поле выпустят. Как, блин, его имя? — поинтересовался Витя.

— Маабе... чего-то там.

— Во-во, ужасное африканское имя. Посмотрим, как он ногами шевелит.

Формально Витя сидел за соседним компьютером, но, на самом деле, обитал в курилке. Это был настолько никудышный программист, что начальник Гусейн Аскарович каждый день вместо приветствия встречал его фразой «А не пора ли мне тебя уволить?». Но именно от Вити я впервые узнал про СОН.

— Прикинь, там такую штуку забабахали. Софт, который за тебя всё делает, стоит ему только сказать.

— Очередной навороченный робот что ли?

— Да нет. Какой робот?! Софт, говорю. Сервер коннектится прямо к башке и двигает твоими руками-ногами, а ты в этот момент дрыхнешь. Вот она сном и называется.

Соня — такое нежное имя получила в народе «Система общественного наблюдения». Она ни за кем не наблюдала, но она контролировала тело, к которому подключалась. Поначалу создатели хотели её наречь «Системой управления человеком». Но потом посчитали, что «управление человеком» — слишком негативная фраза и может оттолкнуть людей, и потому переименовали её в СОН. По другой версии это произошло из-за того, что аббревиатура получалась неблагозвучной.

Костёр слабеет, а Насти всё нет. Рука машинально потянулась к левому уху, за которым притаилась пластина с тремя кнопками. Пластина соединялась с чипом в недрах мозга. Стоило включить, и в твоей голове раздавался мелодичный голос Сони:

— Желаете передать мне контроль над своим телом?

Ты ей отвечал: «Да, желаю. До завтрашнего утра». Можно было добавить, чтобы за вечер она сделала уборку, вынесла мусор и купила продукты. Мгновенное потемнение в глазах, и уже утро. Полы вымыты, мусора нет, а холодильник ломится от любимой еды. А главное то, что эти неприятные дела не пришлось делать тебе. Точнее, это сделало твоё тело,  которое в тот момент подчинялось не тебе. Ты не участвовал в самом процессе выноса мусора, а потому избежал связанных с этим негативных эмоций. На следующее утро любуешься результатом уборки, причём результатом превосходным. Ты даже помнишь в деталях весь процесс — хоть пережил его и не сам, — и поэтому уверен, что Соня не совершила с телом никакого непотребства. Всё-таки удобная штука.

Витя был также первым из знакомых, кто испробовал её на себе. В одно утро он впервые пришёл на работу вовремя, ко всеобщему удивлению не проторчал час в курилке, не налил себе кофе, не обсудил новости футбола, а тут же сел за стол и забарабанил по клавишам.

— Витёк, вчерашний матч зырил?

— Да.

— И как тебе новый легионер. Этот Маабе...

— Маабе Како Пуубу?

— Офигеть! Ты запомнил это отвратительное имя?

— Слабый. На тридцать четвёртой минуте при ударе в девятку промахнулся на десять сантиметров. За весь матч пробежал всего восемь километров. Средняя скорость — шесть и один километр в час — лишь седьмой результат в команде.

Он отвечал, не переставая стучать по клавиатуре. Чёрт возьми, он на меня даже не взглянул.

— Витёк, ты какой-то сегодня странный.

— Я установил СОН. Это всего-лишь бета. Зато по скидке.

Только теперь я заметил пластину с кнопками у него за ухом. Больше всех поразился Гусейн Аскарович, ведь за сутки Витя наклепал в десять раз больше строк кода, чем любой из коллег.

— Ты издеваешься надо мной? Я уже приказ о твоём увольнении распечатал, а ты такое вытворяешь!

Через месяц в офисе к Соне подключились все, в том числе и я. Мне пришлось это сделать из-за ипотеки, которая давила на меня слоновой тяжестью. И всё же изредка я приходил в офис, не будучи управляемым. Меня поражало, что курилка опустела, кофе никто не пил, да и про футбол все словно забыли. В зале стоял оглушительный грохот стучащих по клавишам пальцев. Единственный, кто не подключился к Соне, был начальник. Гусейн Аскарович радовался всплеску производительности, выплачивал нам громадные премии и лишь печалился, что приходится то и дело закупать новые клавиатуры взамен сломанных.

Во всём мире Соня пользовалась бешенной популярностью. Мало кому хотелось идти на работу и много кому хотелось с удовольствием проводить вечер. Соня стала лекарством, излечившей планету от серой рутины. Жизнь порой кажется длинным фильмом, снятым бездарным режиссёром. В ней слишком много скучных моментов, которые безумно хочется промотать. Оказался в тюрьме? Просто пролистай жизнь до момента освобождения. Ты жирный и некрасивый, но тебе неохота заниматься спортом? Соня будет бегать по утрам за тебя. Нет желания идти на работу? Предоставь это Соне. Она не разбирается в твоей области деятельности, но воспользуется информацией из твоей головы. Боишься, что дети или престарелые родители натворят бед? Подключи их к Соне, и она за ними приглядит. Пристрастился к курению, наркотикам, превратил пьянством печень в драную тряпку? Дай Соне месяц и она здоровым питанием и лекарствами выправит тело. Она не умеет лечить, но она простоит в очереди во все кабинеты поликлиники и в точности исполнит рецепты врачей.

Мировая экономика переживала сильнейший в истории взлёт. Производительность увеличилась в десятки раз. Соня окупила себя многократно и стала доступна даже беднякам. Население здоровело. Исчезли автомобильные аварии и даже пробки куда-то растворились: подчинив себе большинство водителей, Соня смогла так перенаправить движение машин, что заторы исчезли.

И беда была не в том, что Соня не умела что-то делать, а в том, что, взаимодействуя с человеком, делала всё слишком хорошо. Настолько хорошо, что не подключённый человек был не в состоянии конкурировать с подключёнными.

У Сони появились и противники. Возникло движения «антиуправленцев», которые требовали запретить контроль над телом. «Человек сам себе хозяин!» — скандировали они. То и дело по миру всплывали митинги, нацеленные на отключение Сони.

— Отказаться от «Системы общественного наблюдения»? Невозможно! — отвечали сторонники контроля. — Как лудиты тщетно требовали разрушить ткацкие станки, так и антиуправленцы бессмысленно требуют запретить СОН. Движения против прогресса всегда терпят поражение.

Мои финансы шли в гору. Я посчитал, что через тройку лет я расквитаюсь с ненавистной ипотекой. И я предоставил Соне контроль над телом на целых три года.

Очнулся я ранним утром в незнакомом дворе возле жилой многоэтажки. Жутко болела голова. Но это была не внутренняя боль, какая случается во время мигрени или после похмелья. Голова болела снаружи, как будто её кто-то исполосовал ножами. Я поднёс руку к левому уху. Пальцы оказались в крови.

Вдалеке уносил ноги серый кот, державший в зубах дохлого воробья. Его преследовали три других кота. Они издали пронзительный визг и скрылись за углом многоэтажки.

Значит, это кот спрыгнул с балкона мне на голову и разодрал ухо. Видно, он задел пластину, и я пробудился. Мысленно я проклинал его в тот момент, ведь он мог её поломать.

Что это за двор? Три жилых здания вокруг меня и небольшая дорога с четвёртой стороны. В пригороде таких просторных дворов не бывает, а рядом с моей работой жилых кварталов нет. Тогда за каким чёртом Соня привела меня сюда?

Я стал вспоминать всё, что случилось за то время, пока я был управляемым. Соня сделала меня одним из лучших работников компании. Я получал большие премии. Это отлично! Мы каждые выходные ходили на футбол вместе с Витьком. Зачем? Ну, да ладно. Я выплатил ипотеку и… взял новую ипотеку на квартиру в городе! Да это просто замечательно! Получается, что в этом доме находится моя квартира?!

Взглянул на часы: они показывали полдевятого.

— Дурак! Чего я здесь торчу? Мне же надо на работу бежать!

Голова уже почти не болит, а значит, заживёт. Я поплутал в незнакомых дворах и вскоре выбрался к метро. В офис пришёл с опозданием.

— Зайди ко мне, — раздался хриплый голос из кабинета начальника.

В офисе по-прежнему стоял грохот клавиш. Я робко прошагал меж столов, оглядывая коллег. И хотя моя голова хранила в памяти их имена, я взирал на них как на абсолютно незнакомых людей.

— Ты опоздал на восемь минут, — произнёс мужчина с осунувшимся лицом и идеально прилизанными волосами.

— Витёк?!

На меня смотрел мой старый товарищ. Это определённо был он. Только какой-то другой. Лицо стало более худощавым, корпус грузным, а взгляд снисходительным-презирающим. Он как будто постарел лет на десять. Видно, работа начальником отдела нелегка.

— Не Витёк, а Виктор Тимофеевич.

— А где Гусейн Аскарович?

— Директор в своём офисе на первом этаже.

— Директор?!

— Ваше опоздание стоило компании тысячи рублей. Немедленно займите рабочее место. Выношу предупреждение.

Витя, очевидно, был под управлением и моего удивления не понимал. Мне ничего не оставалось как сесть за свой стол и заняться работой.

День прошёл отвратительно. Передо мной стоял более современный компьютер, да и проект, которым ныне занимался отдел, оказался совсем другим, нежели в моё прошлое пробуждение. Я уставился в монитор и начал выдавливать из себя строчки кода. Я знал, что и как мне делать, но не мог сосредоточиться. Стоило мне отвести взгляд от экрана, как ко мне подскакивал Витя и жужжал над моим поцарапанным котом ухом, что я еле шевелю пальцами. Я не сказал бы, что он был приятным раньше, но тогда он хотя бы выглядел человеком. А став управляемым, он превратился в зверя — в идеального начальника, который выжимает из подчинённых всё, на что они способны.

— Ты выполнил лишь пять процентов запланированных на сегодня заданий, — заявил Витя в конце дня. — Это недопустимая оплошность.

— Чего ты взъелся, Витя?.. То есть Виктор Тимофеевич. Я просто сегодня без управления. Слушай, может в субботу сходим на футбол? Расскажешь, как дошёл до жизни такой.

— Давай. Только в субботу нет футбола. Сходим в воскресенье. Но ты уволен.

— Уволен?!

— Да. За низкую производительность. На твоё место нанят новый сотрудник. Даю пять минут, чтобы освободить рабочий стол.

— Но… — хотел я возразить, но вместо этого спросил: — А этот новенький, он управляемый?

— Конечно.

Чертовски расстроенным я вернулся домой. Я нашёл квартиру просторной, красивой и  довольно дорогой. Но в то же время обнаружил, что она не моя. Точнее, я не ощущал её своей. Половина вещей — шкаф, стол, книги — была перевезена с первой квартиры и мне они казались родными. Другая половина — диван, часть посуды, телевизор — была куплена уже не мной, а Соней. Но я не чувствовал радости от их приобретения, я не сжился с ними, не привык к ним. Они были чужими.

А это что за косолапый стул? Я его вроде перевозил с прошлого места жительства. Но я хорошо помню, что в пригородной квартире этого стула не было. Погодите, была ещё одна квартира?! Получается, Соня уже покупала мне раньше квартиру в городе, выплатила ипотеку и снова продала!

Чёртова Соня! Это зашло слишком далеко. Не то, чтобы я был против этих покупок, но хотелось бы такие ответственные дела совершать самому. И всё же за эти три года она сделала гораздо больше, чем я ожидал.

Стоп. А разве прошло три года? Ведь меня вывел из-под контроля кот, а значит, прошло меньше. Но как тогда Соня успела всё провернуть за столь короткий срок? Я вытащил мобильник. И обомлел. Прошло десять лет...

Так, спокойно, не волноваться. Мне уже тридцать пять. А ведь я недавно ещё был студентом. Десять лет отправились коту под хвост! Это надо осознать. Я глянул в чёрный экран мобильника как в зеркало. Лицо мало изменилось. Хотя оно стало каким-то более круглым, скуластым, я бы даже сказал взрослым. Я нажал кнопку на пластине.

— Желаете передать мне контроль над своим телом?

— Соня, почему ты не разбудила меня через три года, как я просил? Это какой-то сбой?

— Нет. Я проанализировала ваш мозг. Вашим главным желанием является приобретение квартиры в центре города. Поэтому я направила все усилия для осуществления вашей цели. Трёх лет на это не хватало.

— Но надо было меня разбудить, как только закрылась ипотека за первую квартиру! Может, я и не захотел бы покупать новую квартиру.

— Захотели бы, потому что это ваша главная цель. Вы бы всё равно купили бы новую квартиру и предоставили бы мне контроль ещё на три года, чтобы выплатить вторую ипотеку.

— Ты права. Я действительно, собирался так сделать. Но всё равно надо было меня разбудить!

— Разве квартира вас не устраивает?

— Квартира отличная. Но…

Я замялся.

— Вы не сможете без моей помощи выплатить ипотеку, — произнесла Соня. И добавила: — Я могу взять контроль над телом и уже завтра устрою вас на новую работу.

— Нет-нет, пока не стоит.

Я выключил Соню и пошёл бродить по улицам. Желание увидеть город спустя десять лет было столь естественным, что даже отложил разглядывание квартиры. Я шёл по тротуару вдоль одного из центральных проспектов. Мимо мелькали витрины, проносились автомобили, сновали прохожие. Бросался в глаза идеальный порядок в их движении. Машины скользили строго между полос, незнакомцы шагали по прямым линиям и даже дети катались на самокатах, идеально огибая встречных. Город жил размеренной жизнью, в которую не вписывался лишь один человек. Я пытался протиснуться сквозь толпу, но каждый раз наталкивался на чьё-то плечо или наступал кому-то на ногу.

Я вернулся домой и сел на чужой диван. Вновь включил пластину.

— Соня, я сегодня не встретил ни одного неуправляемого. Сколько сейчас людей находится под твоим контролем?

— Восемь миллиардов сто тридцать девять миллионов тридцать девять тысяч двести два человека.

— Ого! А сколько тогда вне контроля?

— Один. Вы.

— Что?!

Чужие настольные часы подтверждали, что прошло десять лет. А значит, всё могло измениться.

— Неужели ты заставила всех подключиться к себе?

— Я не имею права кого-либо заставлять. Все передали контроль добровольно.

В слова Сони не верилось. Была целая планета свободных людей, и вдруг все оказались под контролем компьютера. Невозможно.

— Но я помню, что было движение антиуправленцев, которых требовали тебя запретить. Что стало с ними?

— Они тоже подключились.

— Сами?

— Да.

— Но почему?!

— Они этого захотели.

На другой день я пытался устроиться на работу, но никто меня не брал. Все видели, что я не под контролем, и собеседования заканчивались ничем. Да даже если бы и взяли, разве смог бы я работать наравне с подключёнными? Выход казался очевидным — снова передать управление Соне. Но мысль о том, что я последний независимый от неё человек, останавливала. Поэтому я плюнул на всё и из винтика общества превратился в созерцателя.

Целыми днями я гулял по городу и наблюдал за людьми. Самым поразительным было то, что жизнь за эти десять лет почти не изменилась. Я садился в метро и смотрел, как в вагоны набиваются спешащие на работу пассажиры. Они читали книги, слушали музыку или пролистывали ленту новостей. Я заходил в ресторан и заказывал кофе. Между столиков сновали аккуратные и до приторности вежливые официанты. Рядом сидели две девушки и обсуждали покупки, напротив играли в шахматы пенсионеры, а в другом конце зала ворковали влюблённые. И так каждый вторник. В другие дни приходили новые люди, но через неделю картина повторялась.

— Соня, зачем ты приводишь сюда этих людей?

— Чтобы они хорошо провели вечер.

— Но они не получают удовольствия. У них не остаётся впечатлений от съеденных блюд, выигранных партий или нежных слов.

— Но им это нравится. Ведь именно это они бы и делали без моего контроля. Я лишь слежу, чтобы их действия не вредили их здоровью и карьере. Это им приносит счастье.

— Но они ведь только притворяются счастливыми! А не являются ими.

— Нет разницы.

— Как это нет разницы?!

А действительно, какая разница? Весь город жил фальшивой жизнью. Но ведь внешне она ничем не отличалась от настоящей. И люди выглядели довольными. Да, их улыбки — всего лишь маска, натянутая программой на лица. Но чем это хуже моей самой искренней грусти?

Мне каждую субботу звонил Витя и звал на футбол. Я его громко обкладывал матом, на что он спокойно отвечал:

— Хорошо. Сходим через неделю.

Я не раз подсаживался в ресторане  к тому или иному столику и заводил беседу. Разговор выглядел всегда искусственным и быстро мне надоедал. Например, как-то я подошёл к той воркующей парочке и спросил:

— Простите, что мешаю. Как давно вы встречаетесь?

— Год. Через месяц поженимся, через пять — заведём первого ребёнка, через двадцать — второго.

— Ого! — Я обратился к девушке: — За что ты его любишь?

— Он богатый, так как его отец — крупный бизнесмен.

— А ты её за что?

— Она меня возбуждает, — признался парень.

— А как же возвышенные чувства? Значит, вы всё-таки не любите друг друга?

— Любим, — хором отвечала парочка.

— Но почему?

— Потому что мы подходим другу другу.

Любой нормальный человек после первого же моего вопроса сказал бы: «А тебе какое дело? Проваливай!» — и послал бы меня куда подальше. А может, даже вдарил бы по лицу. Но управляемые отвечали всегда послушно и искренне. Они никогда не смущались, не отмалчивались и врали только в исключительных случаях. И я этим пользовался.

— Хорошо. Вам лет не больше двадцати пяти. Вы знали друг друга до подключения к Соне?

— Нет.

— А как вы познакомились?

— Встретились за этим столиком в полдень двадцатого мая прошлого года.

— Договорились заранее?

— Нет.

Мысленно я сам себе твердил: «Да оставь ты их уже в покое!» Но желание разобраться заставляло меня продолжить допрос.

— Как прошла та встреча? Расскажите.

— Мы сели за стол и поцеловались, — ответил парень.

— Вот так сели и, не спросив имени, тут же поцеловались?

— Да.

— Любовь с первого взгляда?

— Да.

Ни фига это не было любовью с первого взгляда. Я это осознал лишь потом. Их свела Соня. Она считала в мозгах предпочтения обоих и спарила их как собак.

Город выглядел естественным, но всё же неправильным. Соня повторяла те же действия, что совершал каждый человек до подключения к ней. Внешне не изменилось ничего. Разве что жители стали более вежливыми, внимательными и шустрыми. Моя внутренняя природа возмущалась против такого притворства. Мне хотелось взорвать этот город к чертям.

Но неправильным были не они, а я. Лишь я один не вписывался в идеальную гармонию города. Мне не находилось место в годами распланированном графике жизни. Как тогда, когда шёл по тротуару сквозь толпу. Я единственный запинался и натыкался на встречных. Что мне оставалось делать? Принять мир такой, какой он есть. Да, я программист, и IT-технологии, в частности, искусственный интеллект — моя специальность. Но наивно полагать, что любой программист может взломать компьютер в какой-угодно точке света.

Другое открытие я сделал во время похода в кино. В кинотеатре мне показали новый фильм, который я посмотрел с превеликим удовольствием. Я долго хохотал и даже приходил снова ешё раз семь. Такой же восторг я испытал после посещения картинной галереи.

Я ожидал, что искусство прекратило развиваться десять лет назад. Ведь ни один компьютер не умеет рисовать как человек. Его поступки для этого слишком рациональны, слишком отточены. Можно обучить программную нейронную сеть создавать картины на основе уже существующих изображений, но в результате будет получаться лишь нечто среднее из того, что уже существует. Чтобы создать шедевр, нужно нечто большее. Требуется взрыв иррациональности, снос шаблонов, нарушение правил. А это под силу лишь человеку с его непредсказуемым мозгом.

Но всё оказалось не так. И я стал думать. Я проводил недели в созерцании и размышлении. И я понял. Соня тоже не умела писать картины. Но она подключалась к мозгу художника и воздействовала на такие участки его коры, которые приводили к созданию невероятного полотна. Ни один из них, ни художник, ни Соня, по отдельности такого бы не создал. Это результат поразительного симбиоза машины и человека, рационального с иррациональном, что вместе даёт больше, чем может каждый из них. И картины получались фантастические. Словами их не описать.

Но философствовать мне пришлось не долго. Имевшиеся на карте рубли вскоре сожрала ипотека. Я не мог ни продать квартиру, ни взять деньги в долг. Неуправляемому кредиты не выдавались, а голод давал о себе знать. И я пошёл на воровство. Если бы кто-то десять лет назад мне сказал бы, что я буду вытаскивать кошелёк из кармана пассажира метро, я бы счёл это бредом. Всё произошло быстро: на выходе из вагона меня скрутили, надели наручники и повели в участок.

К удивлению, в камере предварительного заключения я сидел не один. Соседом оказался зек с кучей татуировок на руках. Это был вор-рецедивист, занимавшийся взломом магазинов. Среди ночи он разбивал витрины, опустошал кассу, а уходя, громил прилавки или даже поджигал помещение. И при этом он был управляемым.

— Зачем ты воруешь?

— Мне нравится вредить людям. Я представляю себе, как проклинает меня терпящий убыток хозяин магазина.

— Но разве Соня позволяет что-либо ломать, крушить?

— Она знает, что я совершу погром, а потому заранее делает заказ на производство чуть большего количества продуктов, строй-материалов, стёкол для витрин, чтобы за одни сутки привести весь магазин в исходный вид.

— Почему же тебя не ловят в момент преступления?

— Они ловят меня сразу после грабежа. Полиция всегда подъезжает в аккурат, чтобы меня задержать на выходе и вернуть деньги в кассу.

Хотелось спросить, откуда он это знает. Но вопрос был бессмыслен, потому что со мной разговаривал не сам вор, а Соня. А Соня ведает всё.

— Но если ты знаешь, что тебя гарантированно схватят, зачем тогда воруешь?

— Я говорю, мне это нравится.

Любопытный момент. Вор не получал никакого удовольствия от вредительства. Он бы его получил, если бы не был управляемым. Соня заставляла его повторять привычные ему действия, поскольку полагала, что делает ему приятно. Но ведь бывают на свете и маньяки, которые получают наибольший кайф, когда мучают, насилуют и убивают жертву. Неужели управляющая ими Соня также регулярно разрешала им совершать зверства, полагая что им это приносит удовольствие? Не хотелось об этом думать.

Состоялся суд. Точнее, спектакль одного актёра. Соня в лице прокурора зачитала обвинение, в лице адвоката — его частично опровергло, а лице судьи — дала мне условный срок. Меня отпустили, но легче от этого не стало. В тюрьме хотя бы кормили.

И в этот момент я повстречал Настю. Она когда-то училась со мной на одном курсе и, что уж скрывать, я был от неё без ума. Если бы не ипотека, давно бы на ней женился. За десять лет она почти не изменилась. Настя прошла мимо и даже не поздоровалась. Идея  пробудить её возникла мгновенно. Я подбежал к ней и нажал на пластину за ухом. Настя встала как вкопанная и принялась удивлённо осматриваться.

— Настя!

— Привет! — улыбнулась она, пристально меня разглядывая. — Ой, ты какой-то странный. Твоё лицо… Ты запил что ли?

— Что?! Нет. Как ты думаешь, сколько лет ты была под управлением?

— Каких лет? Это ты отключил пластину что ли? Я ставила контроль на шесть месяцев.

— Не хочу тебя расстраивать, но…

Сказать, что Настя была в шоке, — не сказать ничего. Три следующих дня я пытался ей объяснить, что произошло. Но она отказывалась верить.

Долго поговорить нам не удалось. Полиция выдворила меня из города. Соня поняла, что Настю пробудил я, но не было закона, который дозволял бы за это посадить в тюрьму. Поэтому Соня (буквально) руками полицейских выставила меня в близлежащий запущенный пригород и запретила возвращаться. С тех пор стоило мне приблизиться к городской черте, как появлялись полицейские и преграждали путь.

К счастью, Настя вскоре очухалась и стала приносить мне продукты. Я поселился в заброшенном доме с дырявой крышей. Мы подолгу обсуждали, как мир дошёл до такого состояния, но Настя постоянно возвращалась к одному и тому же вопросу:

— Что нам теперь делать?

— Жить.

— Вдвоём?

— Ну попробуй пробудить кого-то ещё, — сказал я ей однажды. Зря я это сделал. Она думал над тем, кого пробудить, около месяца и остановилась на своём отце. Рано покрывшийся сединой мужик долго охреневал от случишегося. Он с удивлением оглядывал подключённых, вечерами приходил к нам, матерился и ворчал:

— И на что вы собираетесь существовать?

— У Насти есть ещё деньги. Она может продать квартиру. Да и мы нашли заброшенный магазин через улицу. Там сохранились консервы. Так что проживём.

— А когда они закончатся, что тогда?

— О, это не скоро. Что-нибудь придумаем.

Но планы наши рухнули быстро. На следующий день из города вытурили Настю, и она поселилась со мной. Мы уговаривали её отца продать квартиру, чтобы раздобыть деньги и перебраться к нам. Но тот сказал:

— Да ну на фиг. Не, я возвращаюсь. Разве это жизнь?

— А там что? Жизнь?

— Жизнь! Буду сыт, здоров и голова о завтрашнем дне болеть не будет. И вам советую дурака не валять. Не верю я, что Соня пришла навсегда. Когда-нибудь отключится.

Он нажал на пластину, посмотрел на нас стеклянным взглядом и зашагал в город.

Теперь я понял, почему все подчинились Соне. Даже антиуправленцы, что требовали от неё отказаться. Они желали возвращения к прошлому, когда управляемых не было. Их не устраивало то время, в которое им пришлось жить. Не в силах бороться с Соней, они не имели другого выбора, кроме как переждать её, дожить до того момента, когда её отключит кто-то ещё. Поэтому они и подключились к ней, чтобы пробудиться через несколько лет и осознать, что дурной сон прошёл и люди отказались от контроля.

Так наступил апокалипсис. Он не был мгновенным, как удар метеорита об Землю. Он случился за пару лет. И самое удивительное, что этого никто не понимал. Всем казалось, что всё замечательно, в то время как человек вступал на путь без возврата. Соня никогда не боролась с человеком. Она не захватывала власть с целью уничтожить людей. Она искренне хотела им помочь в той мере, в которой может «хотеть» машина.

Я много думаю. Я думаю обо всём, о чём только можно. Я думаю за всё человечество сразу. Ведь больше думать некому. Соня уж точно не станет философствовать о месте человека в этом мире, а люди проявили слабость и отказались от этого блага, передав возможность размышлять за них компьютеру.

Даже Настя не хочет думать. Она предоставляет это мне. Полагаю, что если бы не было бы меня, она бы вновь подключилась к Соне. Я задаюсь вопросом: любим ли мы друг друга? В студенческие году любили точно. А сейчас? Мы вынуждены жить вместе, потому что у нас нет другого выхода. Мы делаем то, в чём я упрекал влюблённую парочку в ресторане — мы притворяемся счастливыми.

 

* * *

 

Сегодня я изобрёл огонь. Я его не открыл, не добыл, не получил. Я его именно изобрёл. Если бы он возник передо мной волшебным образом, это было бы не то. Огонь мог бы погаснуть, и я снова оказался бы перед той же проблемой. Но сегодня я изобрёл технологию его получения. Теперь мы никогда не останемся без огня. И всё это благодаря мотку проводов и палки для селфи.

Завтра я натаскаю с заброшенного завода кирпичей и сложу печь. Старорусскую печь с трубой и полатями. Я залатаю крышу, и в дом придёт тепло и еда. В ближайшем парке развелось много зайцев и одичавших кур. Я каждый день буду проверять расставленные силки. Кот будет дремать на печи, а Настя нянчить детей. Они подрастут и отправятся в город, чтобы найти себе невесту или жениха. Они выберут в пару самых красивых, здоровых и умных ровесников и пробудят их. Наших детей нет в списке тех, кому запрещено посещать город, а потому Соня не может их не пустить. У каждого из них будет только одна попытка, потому что, как только чипы будут отключены, Соня вытурит гостей из города, как меня или Настю. Также поступят внуки и правнуки.

Сегодня я изобрёл огонь. Но пройдёт время, и наши потомки изобретут ткацкий станок, доменную печь, огнестрельное оружие. Через много-много лет мы создадим и компьютер, который взломает Соню и высвободит всех людей.

Это будет человечество, которое никогда не жило без управления. Оно родилось под контролем и жило под ним. Каково будет им брать ответственность за свою судьбу в свои же руки? Возможно, они пробудятся и ужаснутся, что потеряли половину жизни. А возможно, они ничего не поймут и будут вновь поглощены повседневной рутиной. Но это будет потом.

А сегодня я изобрёл огонь. Вот идёт Настя. Она принесла здоровенную связку хвороста. От шороха проснулся кот и перебрался к Насте на колени. Он почему-то её любит больше меня. Это тот самый серый кот, что пробудил меня год назад. Сколько же времени я потратил, чтобы его найти и приручить!

Почему-то на душе хорошо. Я швыряю в огонь весь припасённый хворост. Пускай пламя взмывает вверх! Пускай его языки рвутся к облакам! Пускай они заслонят торчащие за лесом небоскрёбы! Пусть они поглотят чёртов город!

Хвоя приятно щекочет нос. Дым лезет в глаза и заставляет щуриться. Но я рад костру. Пусть он обжигает меня, пусть он слепит меня. Ведь он излучает надежду. Надежду на светлое будущее.