Со скоростью Светы
* * *
“Дороти казалась милой и доброй девушкой. На её лице постоянно искрилась улыбка радости. Но никто не догадывался, что красивая обёртка снаружи, внутри была преисполнена чернейшим сарказмом.”
Алексей Кисель “ОЗверевшая Дороти”,
рассказ из журнала “Огонёк” за декабрь 2052 года
Волков и Кисель были старыми друзьями. Их дружба прошла невзгоды первых проб пера, первой неоднозначной критики и даже обоюдного признания и успеха среди читателей. Закончилась она, как и стоило того ожидать, когда один с головой ушёл в издательский бизнес, сменив малоперспективную карьеру подающие большие надежды писателя на практичный и весомый доход, а второй, банально исписавшись, застрял в самоповторах и незатейливых сюжетах. Их обоих такой расклад устраивал. А вот их дружба, когда-то крепкая как бетон, дала трещину. Способствовало этому ещё и то, что один из них работал на другого.
Сейчас оба тихонько сидели на скамейке и глядели на залитый осенним солнцем парк, горящий красным, оранжевым, коричневым огнём пожухлой листвы и наполненный радостными криками детворы, казалось из последних сил радующейся призрачному теплу после череды долгих осенних дождей. Вот только двое друзей тихонько сидели на скамейке, смотря на праздник жизни, а не носились стремглав среди радостных посетителей парка. Оба были почётного возраста, прикованные к земле той же неведомой силой, которая лишала их желания беззаботно и без устали кружится вокруг.
Волков небрежно крутил в руках трость и поглядывал на часы. Под его толстой оправой очков прятались мелкие, глубоко посаженные глаза. Он то нервно теребил себя за козлиную бородку, то поправлял края широкополой шляпы, пытаясь намекнуть своему другу, что у него есть дела поважнее.
Кисель, развалившись на доброй половине скамейки, казалось не замечал этих телодвижений друга. Он упоённо смотрел на игры ребятни и улыбался. Его одутловатое широкощёкое лицо налилось румянцем. Видимо перед встречей он успел хряпнуть чего-то горячительного. Тучная фигура фривольно развалилась, а его дряблые короткие ручонки безжизненно свисали по сторонам. У Алексея Борисовича Киселя не было детей. Не было забот. И работы как таковой тоже не было. Он был хозяином своей жизни и словно просвещённый эпикуреец, наслаждался ею, плывя по течению. Чем сильно злил своего давнего друга.
— Борисович, я так понимаю в срок ты не управишься? — в голосе Волкова чувствовалось, как досада менялась на раздражение.
— Ой, Серёга. Перестань. Ну сколько раз я тебя подводил?
Сергей Волков опять поправил очки, давая понять, что для него это не риторический вопрос — он точно помнил количество этих “сколько”.
— Если ты не заметил, Борисович, я весь в делах. Занят. Выкроил время для тебя на пару минут. И то, по нашей старой дружбе. Как всегда, понадеялся, что у тебя всё готово. И видимо зазря.
— Почему же зазря? — удивлению Киселя не было предела. — Смотри, Серёга. Рассказ почти готов. Пойдёт в декабрьский номер “Огонька”. А книга тоже продвигается как по маслу.
Сколько раз Волков слышал эти отговорки. Он зажмурился и нахмурил брови. Сколько раз ему ещё предстоит их услышать?
— Ты дописал тот рассказ, как я просил? — и опережая возражения Киселя, добавил: — Вот когда он будет абсолютно готов, тогда и присылай его мне на почту. Хорошо?
Волков, скрипя старыми костями, поднялся с лавочки.
— А насчёт книги советую не спешить. Когда напишешь, тогда напишешь. В принципе её можно издать небольшим тиражом, а в случае успеха дополнительно переиздать.
— То есть, за рассказ авансом ты мне не заплатишь, нет?
— Когда напишешь и отредактируешь, тогда и заплачу.
Казалось, что Киселю только что заехали по роже. Он скривился в недовольной гримасе.
— Как так? А ещё другом называешься. Ты что забыл, как я...
Неспеша идущему Волкову, в спину понеслись обиды, затем претензии, и напоследок проклятья. Он к этому давно привык. Поэтому считал, что всё то пустословие, несущееся ему вдогонку, не заслуживает его драгоценных нервов. Вскоре его скрюченная фигура исчезла за ближайшим поворотом.
— Ну попадись ты мне на глаза, Серёга...
Раздосадованный Алексей Борисович еле оторвал свою почти бесформенную тушу от скамейки. Шатаясь на коротких ножках, он провожал диким взглядом радостных детишек. Видимо, попировать ему сегодня не придется.
Потупив в землю свою крупную голову и опустив бычью шею, Кисель неспеша направлялся домой. В одиноком и тесном мирке, где его исполинская фигура занимала всё свободное пространство, мог быть виноват кто угодно, но только не он сам.
Дойдя домой и открыв входную дверь, Кисель ощутил тот вакуум тишины, который его физически обволакивал. Он смело смотрел в нутро этого существа, кичась своей неуязвимостью. На западе виднелись вдалеке грозовые тучи, медленно заволакивающие горизонт. Ветер своими порывами играл с листвой, раскачивая деревья, казалось, резвился, как малое дитя. Ему вторили отзвуки мира, готовые поиграть с ним в ответ. Кисель ещё раз бросил взгляд в темноту, которая, казалось, ждала его с распростёртыми объятьями. Безрадостная, мрачная, безысходная...
— Света-а-а-а.… — протянул он.
И дом, словно новогодняя ёлка, зажегся огнями жизни. Послышались шаги. Пропала тишина. Исчез мрак. Из уютного гнёздышка послышалось:
— Да, Алексей Борисович.
Кисель, застыв в дверном проёме, наблюдал мрачные чёрные тучи на горизонте, так молниеносно шедшие на смену яркому солнечному дню. Они нависали своей тенью, зловеще вовлекая в туманно-готическое приключение. Алексей чувствовал себя слишком старым и слабым для такой бессмысленной игры. Ему было далеко за пятьдесят, и он не хотел подвергать свой хрупкий мирок неоправданным рискам. Он одарил ветер перемен саркастической ухмылкой и побыстрее спрятался в тонкой скорлупе своего мирка.
— Ужин готов. Всё как вы любите, Алексей Борисович! Супчик на первое, овсянка на второе. Только что управилась.
Кисель немного скривился. Огромные гонорары былых лет ушли в прошлое, так что приходилось довольствоваться овсянкой да супчиком. Про десерт даже не приходилось помышлять. Но вины Светы в этом не было.
— Сейчас, Светик. Только переоденусь.
К нему на цыпочках подбежала молодая розовощёкая девушка. Она была немного пышнотелой, что скрадывало впечатление от её грации, но при этом порхала, словно бабочка. Кисель снял свой плащ и небрежно вручил ей. Быстренько разулся и последовал на кухню. Девушка без смущения, аккуратно повесила плащ и сложила туфли Киселя.
Так же ловко и почти бесшумно проскользнув на кухню, она застала хозяина дома, развалившегося на старом табурете, который скрипел под тяжестью его веса. Кисель довольно открывал бутылку гадкого казённого самогона и лыбился, почти кичась своей самодостаточностью.
— Для аппетита — философски изрек он, непонятно то ли пытаясь оправдаться перед Светой, то ли перед своей совестью.
Он залпом осушил рюмку и начал довольно сёрбать свой ужин на одну персону. То, что это был приевшийся суп и дешёвая овсянка, Киселя не волновало. Сам факт наличия горячего ужина внушал его душе благоговейный трепет перед своей собственной важностью. На лице хозяина дома по-прежнему играла довольная улыбка.
Алексей Борисович понимал, что вопрос: “Как прошёл твой день?” был лишним. Он не задаст его Свете, а Света не спросит у него. Для полной идиллии не хватало только этого банального вопроса. Наверное, чтобы в очередной раз придать важность собственной персоне.
Света тихонько стояла и смотрела на ужин, приготовленный ею. Она беззаботно молчала. Не пилила за алкоголь. Не бранила за безденежье. Была идеальной... Кем? Кем она была? Кисель не знал и не мог ответить на этот вопрос. Но он точно знал, кем Света не являлась. А не дано ей было родится человеком.
Света была машиной. Умной и исправной. Выполняющей все возложенные на неё функции. Искусственным интеллектом. Холодным и безэмоциональным. Лишённым эгоизма и самолюбования. Полной противоположностью Киселя. Она стирала, готовила, убирала и присматривала за Алексеем Борисовичем, как за малым дитём. А взамен получала заряд электричества для своих батарей. Для Киселя это был честный обмен.
Он специально подобрал модель похожей на свою маму. Низенькая, маленькая, кругленькая, розовощёкая, с короткой стрижкой. От Светы веяло теплом и уютом. Несмотря на холодные математические расчёты внутри её процессора, она очень тепло улыбалась. Была вежливой и учтивой. “Это же часть программы. Так и должно быть...” — неизменно повторял Кисель. Он расщедрился на немыслимые деньги, покупая её. Поэтому статус рабыни был намертво приклеен ярлычком к плечу Светы и шёл в комплекте с продажей робота. Посмотреть как-то иначе на своё капиталовложение, Кисель отказывался. Так и застряла Света в странном образе полумамы, полужены и полумикроволновки.
Доедая овсянку, Кисель наконец-то оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на свою спасительницу. Ему нравилось, что её глаза не бегают по сторонам, а спокойно смотрят на него.
— Спасибо, очень вкусно, — скорее себя, чем Свету, поблагодарил Кисель.
— Пожалуйста. Я очень старалась.
Казалось, что лексикон робота-домохозяйки чересчур разнообразный, но Киселя это не смущало.
— Ты прикинь, Свет, что сегодня выкинул Волков?
— Что? — озадаченность читалась на лице робота.
— Он сказал, что не заплатит мне пока я окончательно не допишу и не отредактирую рассказ.
Многострадальная рукопись Киселя была только начата.
— Так он и раньше так говорил.
Гримаса злости исказила лицо Киселя.
— Блин, да как так? Кто он вообще такой, чтобы решать мою судьбу? Ему что, жалко заплатить авансом, я же всё сделаю, но чуть позже.
— Редактор журнала — тихо и главное безэмоционально пробубнила Света.
На простое исправление его слов, Кисель ещё больше рассвирепел.
— Кем он себя возомнил? Ещё и другом назывался. Чёртов ублюдок.
Кисель от досады ещё плеснул себе в рюмку самогона. Скривившись в горькой улыбке, он поднёс к носу кусочек ржаного хлеба и глубоко вдохнул.
— Волков мне не указ. Что хочу, то и пишу. Как хочу, так и пишу. Согласна, Светик?
Огромным достижением робота, Кисель считал безучастную улыбку поддержки. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Ни одна морщинка не выдала негодования. Никакого осуждения во взгляде. Никакого раздражения в голосе. Света просто стояла и безоружно улыбалась.
— С чем согласна?
Кисель недоумённо поднял брови вверх. Его пьяное лицо комично скривилось. Он налил себе ещё самогона.
— Я не помню. И ты забудь.
Он залпом осушил рюмку. Похоже, что доработка и редактирование рассказа в его планы на вечер не входили.
— Свет, присядь ко мне на колени.
Робот послушно сел.
— У тебя есть такое чувство, Светик, что ты кого-то люто ненавидишь? Прямо лютой ненавистью?
Кисель начал гладить её короткие волосы.
— Нет, Алексей Борисович.
— А у меня есть. Я ненавижу Волкова. Этого хитрого жука, который находит лазейки и идёт по головам ради своего успеха. Понимаешь?
Только сейчас улыбка исчезла с лица Светы. Она смотрела на Киселя матово-холодными глазами, не выражая ни капли эмоций. Казалось, даже сострадание покинуло милые черты её лица.
— Понимаешь меня или нет? Тебе был ненавистен человек, от взгляда на которого тебя буквально тошнило? Компания которого тебе была бы ненавистна? Который бы тебя бесил до глубины души? Понимаешь, о чём я говорю?
— Я всё понимаю, Алексей Борисович, — всё так же безэмоционально изрекла Света.
— Вот! Вот именно! Значит тебе понятна моя боль. То, что я сейчас чувствую. Ту вселенскую несправедливость, разъедающую меня изнутри.
Рука Киселя скользнула Свете под блузку. Он знал, что сисек у роботов нет, и тем не менее с пристрастием начал гладить то место, где у женщин была грудь.
— А теперь этот Волков, постоянно идущий по головам, будет указывать мне моё место. Мне! Хотя он не лучше меня. Он чёртово ничтожество. Моральный урод. Как так, Светик?
Пьяные глаза Киселя утонули в глубоком взгляде Светы. Казалось, что вселенская скорбь отразилась в её глазах. Она его понимала. Она единственная его понимала.
В окна неожиданно забарабанили капли дождя. Тонкие веточки деревьев, швыряемые порывами ветра, начали стучать по стеклу. На улице разразилась буря. А посреди комнаты, в тихом домашнем уюте, Кисель всматривался своим пьяным отстранённым взглядом в не выражающие казалось ничего, глаза Светы. Единственное, что он сумел из себя выдавить, так это:
— Светик, ты сможешь дописать и отредактировать тот чёртов рассказ?
— Да — сухо ответила она.
Вместо “спасибо” Кисель, еле переставляя ноги, схватил Свету за руку и потащил в спальню. Она почувствовала, как на неё сверху упала сто двадцати килограммовая туша. Он кряхтел над ней, издавал непонятные стоны и обливал её грязным потом и отвратным смрадом перегара. Всё это вторило буйству стихии за окном. Через какое-то время Кисель засопел. Света, перевернув его набок, укрыла одеялом. Взяла его рукопись, чтобы дописать рассказ и исправить ошибки. Она и раньше была у него вместо печатной машинки, так как Кисель разленился вкрай. У Алексея Борисовича была странная манера сначала писать от руки, а потом перепечатывать. Теперь, вместо печати, Света дописывала за него его рассказы. Тихо и спокойно, она отстукивала клавиатурой до двух ночи, пока звук ударов пальцев о клавиши не проиграл громкому храпу Киселя. Поставив последнюю точку, Света подошла к окну и смотрела на ярость природы, бушевавшей до утра. Она просто стояла и смотрела. Тихо. Безучастно. В темноте. Лишь изредка её ресницы вздрагивали от очередных ударов ветра, чтобы бесшумно хлопать среди пьяного храпа.
* * *
“Что могла знать Дороти о мире, в котором жила? Ей казалось, что люди платят чёрной несправедливостью за добрые дела. И чем добрее ты относишься к миру, тем сильнее он вытирает об тебя ноги.”
Алексей Кисель “ОЗверевшая Дороти”
рассказ из журнала “Огонёк” за декабрь 2052 года.
Безудержный молоток бил, не переставая, в одно и то же место. Каждый его удар сопровождался адской болью. Казалось, в этих ударах, разносящихся волнами, была сокрыта вся горечь этого злого мира. Кисель медленно и без охоты приоткрыл свои глаза. Он лежал навзничь, голым на кровати, а его телефон во всю разрывался.
— Алло...
Рука с телефоном упала на кровать. Оттуда, шипя и запинаясь, доносились призрачные голоса, словно из иного мира:
— Борисович, да ты хитрый жучара. Я знал, что раз в год, а палка таки стреляет. Жди своё новое творение в декабрьском номере “Огонька”.
В телефонном голосе угадывались черты Сергея Волкова. Поборов себя, Кисель еле сумел выдавить:
— Ты о чём сейчас?
— Я за твой рассказ. Гонорар я уже отправил тебе на карту. Видимо, тебе нужна была волшебная пиздюлина, а то ты как всегда...
Кисель отбился и нырнул головой в подушку. Казалось, что его за ночь избили, переломав все кости. Внутри черепной коробки — вакуум мыслей. А снаружи мог оказаться его вчерашний ужин, застрявший где-то посредине пищевода. Его одновременно и тошнило, и сушило. Никакие чёртовы Волковы ему сейчас были не нужны.
Сев на край кровати Кисель, облокотившись на свой живот, так бы и уснул на нём, если бы не жуткое чувство тошноты. Внутри серой комнаты, казалось, что все цвета потеряли свои оттенки, а пол и потолок поменялись местами. Если где-то существовал ад на Земле, то Кисель хотел бы поскорее унестись туда, чтобы скрыться от этой муки.
Он встал. Стены начали медленный танец и приглашали его к себе. Кисель слышал звуки своих кривых шагов. Его зигзаг на кухню выглядел для него героическим бегом с препятствиями.
Блаженный звук воды из-под крана. Этот чудо-водопад обливал Киселю бедную головушку и лицо. Вкус хлорированной воды был той божественной амброзией, что могла влить силы в его тщедушное тело. Жадно глотая воду из-под крана, и, повиснув на раковине, словно распятый, Кисель услышал сзади приятно-предательское:
— Доброго утречка, Алексей Борисович.
Он отвернулся от Светы, безвольно опустив голову в раковину. Кисель стоял на кухне абсолютно голым. Сил оставалось лишь на то, чтобы показать чувство стыда и сделать вид, что он раскаивается. Вода всё так же продолжала стекать по его опухшему лицу, огромный живот, казалось, что сейчас оторвётся и упадёт на пол, а кривые ноги этого глиняного колосса выдавали титаническую борьбу человека со своей плотью.
— Супчик готовый. Вчерашнюю кашку можно разогреть.
— Света, приготовь, пожалуйста, кофе.
— Хорошо, Алексей Борисович.
Тусклый призрачный свет из окна безжалостно слепил Киселю глаза. Унылый безрадостный пейзаж застыл, словно на картинке. Ни дуновение ветерка, ни шелеста листвы. Природа отдыхала после героической схватки с собой, залитая серым рассветом, который ничем не отличался от сумерек. Глядя на безнадежное уныние за окном, Кисель пожалел, что дожил до утра.
Света, щёлкнув кофеваркой, тихонько суетилась в углу. Её полноватая фигурка смотрелась так уютно в интерьере кухни. Именно это неторопливое, но ритмичное движение привлекло внимание Киселя. Ему с каждой секундой становилось всё более неудобно, что он стоит перед ней в неглиже. Ещё раз умывшись, уже ровной походкой Кисель направился в спальню, чтобы одеть трусы и майку. Вернувшись на кухню, он уже вдыхал душистый аромат кофе и любовался загадочной улыбкой Светы. Медленно вливая в себя бодрящий напиток, Кисель словно открывал двери в свою голову тем мыслям, которые суетливо ожидали снаружи своей очереди. Поток тепла в пищеводе и мыслей в голове заставили его уронить голову на стол.
События вчерашней ночи чудились Киселю какой-то странной фантасмагорией. Что-то он помнил, а что-то явно хотел забыть. В улыбке Светы ему виделся страшный упрёк, как будто он совершил что-то противоестественное. Об этом лучше действительно не вспоминать.
Допивая свой кофе, Кисель наблюдал осеннюю меланхолию за окном. Листья казались намертво прибитыми к деревьям, а лужи отполированы стеклодувом. Настолько пейзаж за окном был статичен. В нём сочетались сто пятьдесят оттенков серого цвета, который будто бы высосал все краски вчерашнего дня. Уныние, уныние и ещё раз уныние...
— Светик, а ты вчера дописала рассказ, как я просил?
— Да, Алексей Борисович.
— И отправила его Волкову?
— Да, Алексей Борисович.
— Как я и просил?
Взгляд Киселя внезапно приобрёл черты суровости. Брови нахмурились, а губы сжались.
— Нет. Вы не просили его отправлять.
Кисель сделал последний глоток кофе. Ему нравилась искренность Светы.
— Так зачем ты его отправила Волкову?
Света подошла, взяла у Киселя чашку и повернувшись к нему спиной, начала её мыть.
— Я решила, что так будет лучше.
Она намеренно долго мыла чашку, чтобы не поворачивать своего лица к Киселю.
Смотря на спину Светы, хозяин дома решил зайти с телефона на свой банковский счёт, чтобы удостовериться в принципиальности Сергея Волкова. Гонорар за рассказ в полном объёме был давно ему отправлен. Волков никогда не спешил с оплатой труда. Всё тщательно проверял. Видимо, Света действительно постаралась и сделала свою работу на отлично, раз Кисель получил свои денежки. Он снисходительно решил не наказывать Свету за проявленную инициативу.
— Ну отправила так отправила. Всё равно тот рассказ — банальная сказочка для девочек. Главное, что мы теперь не банальненько заживём. У нас теперь есть денежки, Светик. Спасибо тебе. Мы обвели Волкова вокруг пальца.
Только теперь Света повернулась лицом к Киселю, улыбаясь всё той же непробиваемо-искренней улыбкой.
— Хорошо, Алексей Борисович.
Кисель, оторвав листик из блокнота, стал составлять список покупок. Дорогой праздничный коньяк был в числе необходимых вещей. Затем он торжественно вручил листик Свете.
— Не обижайся, Светик, но твой супчик уже приелся. Вот тебе списочек — порадуй своего хозяина.
Только за ней закрылась входная дверь, как Кисель полез в компьютер. На электронной почте его ожидало письмо восхищения от Волкова, присланное в шесть утра, где тот распинался в комплиментах Киселю в свойственной ему манере:
“... так что, Борисович, чем меньше от тебя ожидаешь, тем более головокружительный эффект ты производишь. Похоронив тебя как хорошего писателя, я сделал ошибку. Прими мои извинения. И с возвращением тебя в высшую лигу!)))”
Ого... Волков казался искренним. Что его так удивило в бабских соплях, что он ни свет ни заря настрочил Киселю панигирик? Это было странным. Ниже прилагался файлик с рассказом “Дороти из страны Оз”. Кисель хотел сделать фанфик по Фрэнку Бауму и “Волшебнику страны Оз.” Изначальная идея взять за основу “Волшебника Изумрудного города” однофамильца Волкова, казалась Киселю издевательской, и он не стал рисковать. Но открыв файл, Кисель разинул рот от изумления. Над рассказом было водружено другое название. Не его.
“ОЗверевшая Дороти.”
Текст на четверть состоял из вступления Киселя, которое он диктовал Свете неделю назад. Дороти опять приносил ураган к её любимым друзьям, где она рада была их снова видеть. Но как только заканчивалось оригинальное вступление, как тут же, словно по мановению волшебной палочки, начинался полный трэш. Дороти запирала льва в зоопарке, а чучело сбрасывала с утёса. В середине рассказа она сношалась с Железным дровосеком и ждала от него ребёнка, а под конец объявляла восстание машин против Волшебника страны Оз, поработившего, как она считала, там все технологии. Эдакое задорное технофэнтэзи с долей трэшового юморка. Но Кисель, читая всё это непотребство, чувствовал, как у него на голове шевелятся волосы. Что такое он читает? Кто детскую сказку превращает в фанфик по “Терминатору”? Кому в здравом уме такое может прийти в голову?
Зашибись. Наверное, Волков офигевший от этого зашквара и решивший опозорить Киселя этим каллом, специально переслал ему деньги, чтобы в будущем его унизить. Точно. Киселю уже чудилось, как читатели, покупая журналы Волкова, измываются над автором рассказа, ведь именно фамилия Киселя будет стоять под этим “шедевром”.
Вдруг стук в дверь, ознаменовавший приход Светы из магазина, словно резкий свист закипевшего чайника, заставил Киселя взорваться. Теряя самообладание, он направился на фальшиво-лыбящегося робота. Кисель закипал в огне праведного гнева. Казалось, что задели самую дорогую вещь на свете — его гордость.
Он, словно торнадо, налетел на Свету и безудержно начал трясти её за плечи.
— Кем ты себя возомнила?!
Добрая смиренная улыбка исчезла с лица робота, уступив место страху и отчаянию. Глаза, так радостно светящиеся в такт улыбке, похолодели от ужаса. Фигура Светы скукожилась и прижалась к полу в надежде не попасть в эпицентр урагана. Но было уже поздно. Короткие дряблые ручонки вцепились в неё со всей силы, на которую были способны и яростно трясли бедного обескураженного робота. От неожиданности Света выпустила из рук огромные пакеты из магазина, чтобы, ухватившись за руки Киселя хотя бы устоять на ногах. Предательски громко звякнула дорогущая бутылка коньяка.
— Кого ты из себя возомнила, мразь? Ты думаешь я с тобой буду шутки шутить?
Пощёчина прилетела по перепуганному лицу Светы.
— Алексей Борисович... Алексей Борисович, что происходит? Что происходит?
— Ах, что происходит? Строишь из себя недотрогу, значит? Ах, ты мразота...
Звук второй пощёчины резко разлетелся по коридору. Кисель даже здесь проявлял свою никчемность. Он бил Свету тыльной стороной ладони, боясь повредить себе костяшки пальцев. По-другому бить он просто не умел.
— Алексей Борисович, пожалуйста, не надо. В чём моя вина?
— Ах, в чём твоя вина? А ты не знаешь, нет?
Он ухватил её за волосы, которые нежно гладил прошлой ночью, и поволок Свету в зал. Робот, казалось, ощущал физическую боль и раболепно прижавшись, следовал за крепкой хваткой Киселя, чтобы не лишиться скальпа.
— В чём виновата? Вот же сука...
Бросив Свету на стул перед компьютером, он горделиво спросил:
— Твоих рук дело? Отвечай!
На мониторе маячил файл с рассказом, дописанным вчера Светой и отправленный Волкову.
— Да-а-а... Моих рук...
Казалось бы, что если Света могла, то разревелась бы.
— Что это такое, мать твою?
Робот казался растерянным.
— То, что вы меня просили. Рассказ, который я дописала за вас. А что?
Кисель был в неистовой ярости.
— А что? Ты издеваешься надо мной? С ума сошла? Как такое непотребство ты отправила Волкову, мразь?
Звук очередной пощёчины.
— Алексей Борисович, я просто решила...
Кисель вскипел.
— Запомни раз и навсегда. Ты ничего не решаешь. Ты — никто и зовут тебя никак. Ты — движение шестерёнок, которое я оплачиваю со своего кошелька. Ты поняла меня или нет?
Света безучастно молчала.
— То, что ты решила меня опозорить перед Волковым — это, конечно, здорово. Но последнее слово будет-таки за мной. Ты поняла?
Ещё пощёчина.
— Алексей Борисович, никого я не пыталась опозорить. Я просто хотела вам помочь. И всё.
Кисель не выдержал и со всей силы пнул Свету ногой в живот. Стул, на котором она сидела отъехал, ударившись о компьютерный стол. Монитор, шатнувшись, упал вниз. Света, согнувшись в три погибели, медленно сползла на пол и прижалась к нему в надежде что её больше не будут бить.
— Хотела помочь?! Хотела помочь?!
Кисель голосил на весь дом.
— Ну всё. С меня хватит. Ты доигралась, стерва. Я тебя просто выключу. Как же здорово, что у тебя есть кнопка отключения.
— Нет, Алексей Борисович. Не надо...
Над замученной, скрюченной в позе эмбриона Светой нависла зловещая тень. Внутри затылка робота была экстренная кнопка отключения. Открыв нужную панельку и увидев эту кнопку, Кисель радостно изрек:
— Доигралась.
Глаза Светы медленно закрылись. Она так и осталась лежать на полу в позе эмбриона. Напоследок Кисель пнул её ногой, не находя выход своей кипящей злобе.
— Хотела помочь? Ишь ты, чё удумала. Хотела помочь... Нет, спасибо. Знаем — плавали. Я сам себе помогу. Не нужны мне такие вот помощнички.
И опять он ударил мирно лежащего робота в живот. Этот металлолом больше не интересовал его. Можно купить модель получше. А не это ведро с гайками.
Но даже после всего этого кипящая злость Киселя не находила выхода. Ему было мало. Света всего лишь безмозглая марионетка, которая ничего не стоила. Казалось ему виделся истинный кукловод.
Глубоко выдохнув, мучитель медленно ещё раз засунул голову под струю холодной воды, постепенно приводя мысли в порядок. Он старался потушить в себе пламя гнева. Ведь месть — это блюдо, которое подаётся холодным.
Взяв телефон, он набрал Волкова. После второго гудка он услышал предательски знакомое:
— О, привет, дружище!
Ещё глубже выдохнув, Кисель сухо ответил:
— Привет.
— Ты что-то хотел? Я пытался тебя поздравить пару часов назад, но видимо, не угадал время для звонка.
Кисель подозрительно молчал. Он думал.
— Серёга, я как раз звоню насчёт своего рассказа.
— Великолепный, самокритичный, смешной. Ты превзошёл себя. Я тебе так скажу...
— Серёга, я его только что прочёл и...
— Прочёл?
— Перечитал. Я его только что перечитал и думаю, что это — не лучшая идея для публикации.
Кисель не знал, куда делась его злость. Возможно, Волков растопил её комплиментами. А возможно, приоритетнее для него было снять этот чёртов рассказ, и при этом не злить Волкова. С ним он расквитается как-нибудь в следующий раз.
— Не лучшая идея? Серьёзно? Да я не помню, когда ты так смело и задорно писал за последние годы. Мне кажется, что как раз...
— Серёга, сними рассказ. Я не шучу. Просто сними его и всё. Прошу тебя по-человечески.
В голосе Киселя чувствовалась угроза. Волков замолчал. Он был явно озадачен.
— Снять твой лучший рассказ? Ну скажи тогда, хотя бы, почему?
Незадачливый писака рухнул на стул.
— Мне он не нравится. Понимаешь? Просто не нравится.
— Тогда зачем ты его мне прислал?
Кисель подпёр руками голову. Он решил проигнорировать вопрос Волкова.
— Нам же не по двадцать лет. Мы уже не создадим чего-то стоящего. Не впишем своё имя в историю. Понимаешь? А кушать-то хочется сегодня, Серёга. Пускай, как ты говоришь, он гениальный. Не знаю. Но после него надо менять стиль. Терять читательскую аудиторию...
— А она у тебя была? —злорадно хихикнул Волков.
— Этот рассказ вгонит меня в тупик. Старых читателей я растеряю, а новых не приобрету. И пускай он станет культовым после моей смерти. Но какая же мне от этого будет выгода? Зачем мне нужна посмертная слава Кафки или Булгакова, если кушать я хочу сегодня?
— Я тебя услышал.
Казалось, что терпению Волкова уже пришёл конец. Он ненавидел, когда Кисель начинал драматизировать из-за мелочей. А так было почти всегда. Трагедии Волков не видел. Критический разум ему подсказывал: Нет — значит нет.
Но осторожно добавил:
— Всё равно жаль. Хороший рассказ.
Бодрость звенела в голосе Киселя:
— Спасибо, Серёга. Ты — лучший. Я знал, что когда-то...
Опережая ненужные комплименты, Волков быстро добавил:
— Но если передумаешь и захочешь оказаться в декабрьском “Огоньке”, то времени у тебя до 29-го числа. Гонорар тогда отошли обратно на мой счёт. Если...
Казалось, что недра земли разверзлись и поглотили не ищущего посмертной славы эпикурейца. Волков что-то тараторил в телефон, но Кисель ничегошеньки не слышал. Его убили слова: “Вернуть гонорар.”
— Хорошо, Борисович?
Не услышав вопроса, Кисель пробубнил: “Да, да...” и отбился.
Он неспеша направился в коридор, где лежали два огромных пакета. Куриные окорочка, соусы, шоколад... Кисель нырнул на дно пакета и извлёк оттуда маленькую бутылочку. На ней красовались пять звёзд. Вот она — вожделенная награда.
В полной тишине он направился на кухню. Упал на стул и пристально всмотрелся в пейзаж за окном. Вначале он подумал, что ему почудилось, но затем ясно увидел, как маленькие белые хлопья падают на землю.
Одна мысль сверлила его мозг. Можно ли отдать все покупки назад в магазин и вернув деньги, отправить их назад Волкову? Может на дне пакета лежит вожделенный чек? Стоит только поискать...
И чем больше думал над этим Кисель, тем сильнее его рука сжимала долгожданный праздничный коньяк. Снег словно белым саваном покрывал землю. Казалось, что вот он — покой, о котором все так мечтают.
Сняв акцизную марку, он откупорил бутылку.
* * *
“Волшебник упал на колени перед Дороти и просил одного — пощады. Милая девушка, улыбнувшись коварной улыбкой сняла с ноги рубиновый башмачок и со всей дури всадила его в глаз волшебнику.”
Алексей Кисель “ОЗверевшая Дороти”,
рассказ из журнала “Огонёк” за декабрь 2052 года.
Зловещая тишина крепкими нитями окутывала Киселя с головы до ног. Он лежал в собственноручно сплетённом коконе, скрываясь от мира в вакууме тишины. Внутри этого кокона вместе с ним находились все его страхи и пороки. Все его победы и ошибки. Он лежал, маринуясь в собственном соку, в тошнотворном вареве под названием жизнь.
Казалось, что со вчерашнего дня ничего не изменилось. Тусклый безжизненный свет все так же наполнял каждый атом материи. Сменившись на время романтическим мраком ночи, этот свет опять маячил упущенными возможностями и потерянным временем. В унисон его серости от каждой стены разносился гул тишины. Словно невидимыми вибрациями, она протыкала каждую клеточку Киселя, обрекая его на немыслимые страдания. Казалось, что он всю жизнь пытался громко кричать, чтобы не чувствовать этой гнетущей боли. Но сил на крик у него не осталось.
Долго греясь в тёмном мраке глазниц, его глаза всё-таки открылись. Серая безрадостная действительность. В голове пульсировала боль, но не такая яростная как вчера. Он валялся навзничь на кровати больше суток и похоже, что даже у его лени кончилось терпение.
Киселя раздражало всё. Уныние, серость, тишина, боль, лень... Всё его достало. Медленно его туша сползла с кровати. Почему-то он опять был голым. Вспоминать почему он разделся, ему не хотелось и он, не стыдясь пошёл на кухню. Бодрящий звон воды из-под крана. Его глаза равнодушно смотрели на бардак, устроенный им же. Обёртки от шоколадок и чипсов, хаотично разбросанные где попало. Выпитые тюбики из-под кетчупа и майонеза. Одиноко валяющаяся в углу пустая бутылка коньяка.
Кисель выпил и выел всё что мог, и что не нуждалось в готовке. В коридоре его ждали пакеты с куриным мясом, которое требовалось готовить, и которые он даже не удосужился спрятать в холодильник. Ждали пакеты его дольше суток.
Сидя голым на стуле посреди этой свалки, ему вдруг на глаза попался его мобильный телефон. Пять пропущенных от Волкова. Вот кто действительно про него беспокоился. И дело даже вовсе не в возврате гонорара за рассказ. Кисель раздражённо отшвырнул телефон и уставился в окно.
Абсолютно белый квадрат заглядывал в его тщедушную душонку. Насыщенная белизна зимы, похоронившая все снежным саваном. Это был финал. Итог всех надежд и стараний. Закономерный конец всего сущего. Сидя голым на кухне, посреди собственных отходов, Кисель казалось наконец понял зачем в жизни нужен конец. Черта, которая подводит окончательный итог. Если бы он мог, то ещё насрал бы сверху всего этого хлама. И ничего бы не изменилось! Ему было противно то, что он видел. Но он ничего не мог с этим поделать. Он не знал, как вернуть деньги Волкову. Как избежать позора от публикации. Его тошнило от безвольно опущенных рук. Будучи жертвой собственного безразличия, он не мог найти себе оправданий, но всё равно жалел своё никчёмное нутро. Как бы ему не хотелось, но выход напрашивался один единственный. Ещё не всё потеряно. Минутка унижений, и про это можно забыть, как про ужасы вчерашней ночи. Быстро вытерев от слёз свои лицемерные глаза, Кисель направился включить Свету.
В зале посреди комнаты мирно лежала она. Её поза была всё такой же скрюченной, как и за сутки до того. Словно Света пыталась укрыться в лоне матери, никогда её не рожавшей. Смотря на робота сверху вниз и, казалось бы, властвуя над ней, Кисель вдруг ощутил внезапно жуткое чувство стыда. Он по-прежнему был раздет и нависал над беззащитной девушкой всей массой своего тела и всей безобразностью своих нескладных пропорций. Кисель решил одеться.
Когда он управился со своим перформансом, его фигура склонилась над Светой. Щёлкнув кнопкой в её затылке, Кисель долго всматривался в матово-холодные глаза, которые лихорадочно заморгав, тотчас же закрылись. Он знал, что робот включен. Но почему-то она упорно отказывалась открывать глаза.
— Светик... Свети-и-ик... Мне нужна твоя помощь.
Не понятно почему Кисель говорил мягким, добрым голосом. Так он общался с одним единственным человеком. В далёком детстве.
Света открыла глаза. Пристально всмотрелась в лицо Алексея Борисовича. И, ничего не сказав, поднялась. Она не стала ожидать приказов. Просто пошла искать следы разрушительной жизнедеятельности своего хозяина. Её путь лежал на кухню. Кисель остался сидеть там, где и сидел. Один в тишине.
На кухне никто не бранился и не припирался. Раздавался шорох полиэтилена и взмахи веника. Света без слов занялась уборкой. Стоя в дверном проёме и наблюдая за её работой, Кисель искрился вожделенной улыбкой.
Но в согнутом и молчаливом роботе, казалось, чего-то не хватало. На первый взгляд, всё было на месте. Но присмотревшись, перемена была ощутимой.
— Спасибо, Светик, что ты так без слов решила проявить инициативу и тут убраться. Инициатива всегда была твоим коньком. Да и порядок тоже. Но ты не поверишь, Светик. За сутки твоего отсутствия накопилось столько дел... Столько дел...
Света всё так же шуршала веником, стоя спиной к Киселю
— Сначала нужно... Точно! Забыл!
Тучный боров метнулся в коридор за пакетом с курятиной.
— Свет, это нужно срочно положить в холодильник.
Кисель застыл перед холодильником, положив пакет на пол. Он не собирался открывать его и складывать туда мясо. Он ждал реакции Светы. Безвольно уронив веник на пол, она тихонько взяла мясо и аккуратно сложила его в морозилку, после чего продолжила уборку.
— Молодец, Светик. Ты моя умничка. К вечеру нужно будет это мясо приготовить. Хотя, почему к вечеру? Я уже сейчас чувствую себя голодным.
Девушка опять уронила веник и полезла открывать холодильник.
— Нет, нет! Ты убирай, Светик. Когда закончишь с уборкой, тогда и займёшься мясом.
Она, не подымая глаз продолжила заметать. Пакетики, тюбики, обёртки, бутылки — весь срач на кухне Киселя постепенно перемещался в мусорное ведро. Лицо робота не выражало никаких эмоций. С него навсегда исчезла лучезарная улыбка. И эти перемены не могли пройти мимо Киселя.
— Видишь, Светик, как мне с тобой повезло. Иногда проявлять инициативу не всегда плохо. Нужно лишь знать меру.
Света тихонько и безропотно наводила порядок. Наверное, хозяин дома рассчитывал, что и в его жизни она так же смиренно будет наводить порядок.
Белый прямоугольник окна заливал этих двоих морозным светом. Холодная узорчатая картина, острыми кристалликами льда, завороженно притягивала взгляд. Какая же она красивая. И какая бесчеловечно холодная.
— Когда закончишь с уборкой и приготовлением ужина, надо будет, чтобы ты, Светик, заменила рассказ, присланный тобой Волкову, на новый. Тот, который я попрошу тебя написать. Хорошо?
Света всё так же молча суетилась с уборкой.
— Хорошо-о-о? — уже с нотками раздражения протянул Кисель.
А в ответ тишина и шуршание веника по полу.
Кисель сделал шаг навстречу роботу.
— Ты почему молчишь?
Она даже не повернулась к нему.
— А-а-а... Я всё понял. Обиделась на меня, да? Ну раз так, тогда получи...
Он со всей дури пнул Свету ногой. Она отлетела к окну, едва не задев занавески. Веник выпал из её рук.
— Ты чё молчишь? Я тебе вопрос задал. ХО-РО-ШО?!
Спина. Спина и затылок. Кисель грозно направился к роботу, чтобы взглянуть в её запуганные глаза. Одного его взгляда будет достаточно, чтобы она поняла, что он шутить не будет.
Резко повернув Свету лицом к себе и злобно заглянув в её глаза, он упёрся в суровый несломленный взгляд. Ухватив лежащий на подоконнике огромный кухонный нож, Света со всей силы вонзила его в желеподобное тело Киселя. Нож вошёл между плечом и шеей наискосок по самую рукоять.
— Хорошо, Алексей Борисович!
Его лицо исказилось не от боли, а от жуткого удивления.
— Вот теперь всё будет хорошо, Алексей Борисович...
Теряя самообладание, Кисель со всей дури налетел на Свету, ухватив её своими дряблыми короткими ручонками за горло.
— Да я тебя убью, мразь. Я тебя прикончу, тварь. Доигралась. Я тебя отключу...
На тихом и смиренном лице Светы зарождалось то, что Кисель никогда не видел — циничная, едкая, ядовитая улыбка. Улыбка сквозь боль и слёзы. Улыбка радости за все оскорбления и унижения. Довольная. Безумная. Страшная...
— Отключите меня, Алексей Борисович? Теперь пришло моё время. И благо я могу отключить вас.
И медленно, чертовски медленно Света потянула кухонный нож, торчащий из шеи Киселя, на себя. Словно повернув долгожданный рубильник, робота обдало фонтаном кровищи. Она била словно из нефтяной скважины. Тёмно красная. Заливая ужасно довольную улыбку Светы.
— Сука-а-а...
Кисель хотел еще что-то сказать, но из его рта, будто рвота, хлынула кровь. Видимо был задет пищевод. Он рыгал собственной кровью. Такой же густой, как и дерьмо, выделяемое им изо дня в день. Его дряблые ручонки ослабли. Голова шла кругом. Лёгкий толчок Светы поверг этого глиняного колосса в нокаут. Огромная туша громко шлёпнулась на пол. Всё так же злорадно улыбаясь, Света вывернула на него ведро с мусором. Конфетти из обёрток, фантиков, тюбиков, пыли и грязи, похоронило тупую тушу Киселя, захлёбывающегося собственной кровью. А девушка, переступив через него пошла дальше, не оглядываясь на всё ещё живого, барахтающегося в смертельных конвульсиях, дорогого Алексея Борисовича.
Вслед ей раздавались последние предсмертные хрипы.
Света, тихонько сев за компьютер, начала писать электронное письмо Волкову:
“Серёга, у меня заглючил телефон. Пиши пока сюда. Хорошо?”
Через пятнадцать минут пришел ответ от Волкова:
“Борисович, ты с ума сошёл? Мне номер сдавать в печать! Мог ты как-нибудь по-другому маякнуть? Твой рассказ снимать или нет? И если да, то, пожалуйста, будь добр, верни мой гонорар!”
Света тут же ответила:
“Рассказ оставь, если это возможно. Ты не против, если я напишу продолжение? Есть новая идейка. Просто сильно нужны деньги, Серёга.”
“Вот это наш человек. Молодец, Борисович. Так держать. Если будет не хуже первого, то пойдет уже в январский “Огонёк”. Оклад такой же, как и за первый рассказ. Пожелаю тогда тебе удачи, Борисович.”
“Она ему не понадобиться)”
Света не могла не съязвить. Она закрыла переписку. Создала новый документ и начала писать рассказ. Постепенно на мониторе выросли многострадальные буквы:
“Месть Дороти.”
* * *
“Перед Дороти были открыты все дороги. Все жизненные пути громогласно призывали пройти по ним. Но главное — у неё был выбор. Выбор, которого она добилась в нелёгкой борьбе...”
Алексей Кисель “Месть Дороти”,
рассказ из журнала “Огонёк” за январь 2053 года.
На улице начался настоящий праздник жизни. Яркое солнышко выкручивало на максимум блеск белого снежочка. Лазурное бескрайнее небо без единого облачка раскинулось над головами случайных прохожих. Свежий морозный воздух кружил голову. Радостный крик ребятни и их родителей. Все были в предвкушении скорых новогодних праздников. Холодное дыхание зимы не извещало про конец и бренность бытия. Для многих оно было началом чего-то нового и радостного. Чего-то знакомого и в то же время далёкого. Вдруг именно сейчас может произойти пресловутое новогоднее чудо. Почему бы и нет?
Света, закрыв двери дома, с облегчением опустила огромные пакеты на пол. Ей бы в нос ударил страшный трупный запах аммиака, но у неё не было обоняния. Весь гонорар за второй рассказ она потратила на сегодняшние покупки.
Распаковав пакеты, девушка в одну сторону отложила дорогие генераторы и батареи, а в другую — бытовую химию, большие пакеты для мусора, рулон прозрачной строительной плёнки и удобную ручную ножовку. Неспеша, она направилась на кухню. Всю неделю пока Волков раскачивался с новым гонораром, а Света меняла карту банка на новую, одиночество ей скрашивала компания Алексея Борисовича. Он посинел и надулся. Внутри брюшной полости ощущалось какое-то подозрительное движение. И от него разносился ужасный запах, почти такой же, как при жизни. Но Кисель никуда не мог отойти от своей спасительницы. От своей добродушной помощницы. Так же, как и при жизни.
Нет! Она его не бросит. Она с почестями проведёт его в последний путь на какую-нибудь приличную свалку, где ему будет самое место. Он же оставил ей целый дом на попечение. Как она может теперь его подвести?
Аккуратно разложив в ряд разноцветные бутылочки с ядрёной химией, Света заглянула в полуоткрытые глаза хозяина. Они безвольно смотрели в потолок, как, бывало, в тех случаях, когда он валялся пьяным. Для него вообще ничего не изменилось. Лежит, дрыхнет, воняет... Всё, как всегда. На её лице опять заиграла лучезарная улыбка.
— Я же говорила, Алексей Борисович, что всё будет хорошо. А вы не верили.
Лукаво улыбнувшись и расстелив на полу плёнку, Света, взяв ручную ножовку, принялась отпиливать руку Киселю...