Диадема Снежной королевы
29.05-03.06.
ge
**ral
no**
le
so*
ita***
Буквы роились, дробились на точки и тире, подлетали к низким свинцовым облакам и с треском отскакивали обратно, то расшибаясь о шершавый лёд, то ныряя в стылые волны.
fran
uo
sof
*os
so*
Они, эти буквы, и сами сплетались в волны — короткие, тридцатиметровые, — не подвёл одноламповый передатчик, который Бьяджи протащил на борт почти контрой, вне перечня. Третьи сутки радист то и дело начинал отстукивать ритм, в котором, кажется, бился уже его собственный пульс.
no
bile
ita
li**
Буквы почти достигли цели, радиорубки «Читта ди Милано», но от них отмахнулись как от случайного позывного, занесённого в эфир из далёкого Могадишо.
… — — — ...
Ещё сутки. Двое. Или четверо. Бесконечный вальс в бесконечной ледяной пустыне.
Вдруг заплясали, закувыркались по проводам разложенных на столе деталей регенератора, посыпались с грифеля замусоленного карандаша. Долетели? Правда? No-bi-le? Не ошибка?!
… — — — …
— Куда, оглашенный! Закрыто, не видишь!
— Это срочно! Правда, срочно! В Москву! Это ж эсперанто...
— Ох, Коля…
На обшарпанную столешницу брошен выдранный из тетради листок. Генсеку Мукомлю? Без указания Селезнёва, начальника почты, такую ерунду, пожалуй, и не отправили бы. И снова — точки и тире, гудящие от напряжения провода, по которым буквы мчатся из Вознесенья-Вохмы в Москву, в Общество друзей радио.
Уже на следующий день, четвёртого июня, информация о перехвате будет передана итальянскому правительству, а Комитет под руководством замнаркома Уншлихта развернёт подготовку к операции по спасению застрявшей во льдах Северного ледовитого океана экспедиции Умберто Нобиле, дирижабль которой неделей ранее потерпел крушение, не долетев до Нордаустландета всего тридцать километров.
17.06.
— Извольте, синьорина, — осторожно опираясь на ногу в самодельных шинах, механик Чечони потрепал доверчиво подставленный для ласки загривок. — Наелась? Э, будешь не только первой в Италии собакой, дважды покорившей Северный полюс, но и первым фокстерьером, пожирающим белого медведя!
Титина, как все женщины обожающая внимание, однако, сразу вскочила, стоило ей заметить движение хозяина.
Генерал Нобиле, потирая ноющее запястье, запрокинул голову и вглядывался в мельтешение белых мух, застилающих небо уже четвёртые сутки. Показалось? Вот. Снова!
Инженер Трояни, тоже не сводивший глаз с белёсой хмари, превращавшей полярный день в ноябрьские сумерки, вскочил и принялся размахивать руками:
— Летят! Самолёт! Э-эй, тут, тут люди-и-и…
— Бьяджи, сигнал!
Нобиле поторопил радиста, который и сам уже налаживал снятую из-за порывов ветра самодельную антенну. Несмотря на поддерживаемую с восьмого июня связь, ни зафрахтованным итальянским правительством норвежским китобоям «Хобби» и «Браганца», ни шведским лётчикам, ни советам до сих пор не удалось пробиться сквозь ледяные оковы океана и засечь дрейфующую льдину. И вот сейчас шанс появился.
Минуты томительного ожидания слиплись в час, второй, но шум моторов не возвращался. Похоже, спасение пока откладывается.
Нобиле никогда и ни за что не признался бы, но к жёсткому разочарованию и беспокойству за судьбу команды добавлялось ещё какое-то мелкое, трусливое облегчение. Как будто отсрочка эвакуации могла отвести от необходимости ответа за провал...
Умберто, которому во время полётов не раз приходилось смотреть прямо в Бездну, поёжился, представив глаза Дуче на предстоящей аудиенции.
Снежная Королева осталась без диадемы. И хотя главный, Центральный Северный гран был сброшен вместе с крестом старины Пия двадцать третьего мая точно в назначенном месте, а два из трёх гранов Восточного Крыла заняли свои гнёзда ещё во время второго вылета (установке третьего на западе Северной земли помешала непогода), четыре грана, остававшихся на борту «Италии» во время катастрофы, находились сейчас в неизвестности, как и шестеро членов команды.
Это могло бы быть поводом для обвинения в государственной измене.
Впрочем, Муссолини так старательно оставался в стороне от подготовки экспедиции, даже всё финансирование взяли на себя Милан и Королевское географическое общество. Генерал вспомнил, с какой тщательностью маскировались его визиты к Дуче — те, на которых присутствовал волкоголовый. Этот удивительно серый, будто состоящий из пыли и паутины человек с плотно прижатыми к черепу ушами временами полностью сливался со стенами знаменитого зала-со-столом, а беря слово, исторгал из горла почти те же звуки, с которыми извлекались листы из серо-стальных папок.
Das Diadem der Schneekönigin. Название на папках располагалось прямо под значком с волчьим профилем — таким же, как в петлице серого.
Не то от парного шелеста, не то от скрежещущего названия волшебной Regina во рту появлялась противная сухость.
Для Нобиле, с пятнадцатого года рвавшегося на фронт, присутствие рядом с Дуче немецкого чина было почти оскорбительно.
Коробило и то, что Муссолини связался с неудачниками, от которых отвернулась (не забыв оторвать лакомые куски) почти вся Европа, и то, что договором о мореплавании двадцать четвёртого года Дуче признал советов и установил дипломатические отношения, которые теперь собирался вероломно обойти.
Впрочем, сам проект «Диадема», ставивший целью полный контроль над Скандинавским сектором Северного Ледовитого океана, не мог не восхищать генерала. Ещё в первую экспедицию, когда деньги Эллсворта и случайное везение Руаля, этого принципиального неудачника, открыли перед Нобиле невообразимый, головокружительный и сладкий в своей смертельной опасности Край Мира, Умберто ощутил, как что-то кольнуло — будто в старой детской сказке — в груди, защипало глаза. Так, наверное, чувствовали себя великие полководцы, создатели или губители Империй, стоя на пороге неограниченной власти. Моё. Это всё моё. Никому...
Воспоминание о напарнике не добавило настроения. Будь Амундсен сговорчивее, всё могло пойти по-другому. Уж он-то всегда чуял своей норвежской печёнкой, какой борт стоит подставить могучему норду, а какой — коварному зюйд-весту. Вот только там, где стоило прогнуться и переждать непогоду иного рода, терял чутьё. Что стоило ему, пользуясь деньгами янки, немного придержать свою гордость? Продолжал жить в новом веке так, будто обожаемый им Нансен в замшелом девятнадцатом. Раз за разом оказывался вторым там, где мог бы быть единственным. А главное — Нобиле не знал, откуда приходило к нему это ощущение, но рядом с Руалем он всегда чувствовал себя самозванцем. Выскочкой при настоящем короле, получившем своё право кровью рождения и Божией волей. И это бесило.
10.07.
Аккуратные завитки на кабинетных обоях морщились и рассыпались грязной морской пеной. Не помогали родные стены. Перестали. Уншлихт поморщился, сжал виски — не отпускало. Третий день ломило.
А ведь поначалу всё было понятно. Сложно, почти невыполнимо — но понятно.
За четверо суток приготовить и ещё через три дня вывести на рейд ледокол, который готовился к длительному ремонту в Кронштадте? Что ж тут непонятного. Позже мир скажет: «Такое могли сделать либо безумцы, либо большевики».
Собирать и разбирать ЮГа прямо на палубе? Понятно. Надо — значит, надо.
Принять на борт всю команду и оборудование, когда «Малыгину» оказался не по зубам лёд острова Надежды? Проходить тяжёлые льды по сотне метров в день, при этом отдрейфовывая на двести от курса?
Эгги справится.
Самойлович, Орас, Чухновский — в каждом из них Уншлихт был уверен. Настоящие, наши, советские люди. Те, кто не пожалеет живота своего, но достигнет цели и придёт на помощь.
На кого положиться теперь — он, увы, не знал. Вот и извивались червями завитки на обоях.
С того момента, как на стол легли сразу четыре рапорта.
Андерсены хреновы. Королева у них. Снежная. В короне, мать её за ногу.
Из проекта «Диадема», развёрнутого этим Нероном в чёрной рубахе, явственно торчали уши германского волка. Того самого, который разнёс по Европе вирус бешенства в четырнадцатом, стравив без малого половину мира. Союз «Наследие». А ведь вся агентурная сеть сходилась на том, что Веймарская республика взяла иной курс. Штреземану почти удалось убедить в этом и Версаль. Неудача с Канарисом двухлетней давности открылась в новом свете...
Оценить всю технологическую суть проекта по кратким донесениям удавалось плохо, но и описанного хватало для серьёзных выводов.
Некие устройства, именуемые гранами, должны были быть установлены в определённых координатах, обусловленных магнитными полями земного шара. При активации они породили бы поле, полностью блокирующее управляемые волновые сигналы. Сделали слепыми, глухими и немыми любые морские или воздушные суда в границах Гренландского, Норвежского и Баренцева морей, а также всего приполярья в границах восьмидесятой параллели.
Для Советского Союза это означало вывод из игры Мурманска и Архангельска. Доступным остался бы только восточный морской путь, что практически убивало внешнюю торговлю и наносило сокрушительный удар по госбезопасности.
Если информация о координатах установки гранов и сведения о вылетах итальянской экспедиции были достоверны, выходило, что главный гран, расположенный на Северном полюсе, а также несколько гранов на линии, расположенной между Землёй Франца-Иосифа, Новой и Северной землёй, уже были установлены.
Оставалась надежда, что линия Свальбард — Медвежий — Ян-Майен ещё не закрыта.
Насколько участники экспедиции, официальными целями которой значились наблюдения в области океанографии, были в курсе миссии? Впрочем, понятия «земной магнетизм» или «атмосферное электричество» можно трансформировать и в прикладное русло. По крайней мере, теперь становился понятнее состав, включавший только троих истинных полярников. Остальные — военные.
И всё это — сейчас, когда внимание всего мира приковано к операции и к спешащему на помощь советскому ледоколу, а на борту куча прессы. А главное — когда Лундборг уже вывез Нобиле.
Мало того, что на кону репутация молодого советского государства. Малейший прокол — и под ударом оказалась бы агентурная сеть, с таким трудом налаживаемая наркомом с девятнадцатого года.
Решение необходимо было принимать быстро. Виски снова сжало. Виски в тиски. Какая чушь лезет в голову тогда, когда она должна варить особенно чётко... Уншлихт понимал, что права на ошибку у него нет.
— Товрщ прдсдатель, разрешите! «Молния», срочно! Радиограмма Чухновского, на льду трое. Сам на Вреде сел, шасси, винты. От помощи отказывается. «Красин» запрашивает изменение курса.
И права нет, и ошибок не будет. Работаем.
— Идём по координатам от Чухновского.
— Есть! Разрешить идти?
— Стой. Готовим связь с «Малыгиным». Срочно.
Льдинки стёкол слаженно блеснули. Такого не сделают даже безумцы. Только большевики.
12.07-14.07.
— Ты глянь! А говорят — буржуи. Компартию, говорят, запретили. А палатка-то — кумачовая!
— А то не буржуи? Этот офицеришка, говорят, каюту себе затребовал!
Экипаж «Красина» и члены спасательной экспедиции горячо обсуждали поднятие на борт сначала двух итальянцев, которые пытались пешком добраться до Конгсфьорда, а затем и пятерых полярников, остававшихся на льдине после эвакуации руководителя. Больше всего беспокойства вызывало состояние молодого штурмана Мариано, отделившегося от товарищей вместе с Филиппо Цаппи. Последнему же доставались весьма нелестные отзывы. Различные подозрения усиливала и тёплая экипировка, и неплохая физическая форма, свидетельствующая о том, что офицер не голодал, в отличие от напарника. Отсутствие третьего члена группы — Финна Мальмгрена — и вовсе породило жутковатые слухи. Впрочем, после отдельной радиограммы из Москвы точки над i были расставлены окончательно и бесповоротно. Тридцатитрёхлетний метеоролог погиб ещё за месяц до спасения экспедиции, а Чухновский просто ошибся, приняв за тело сигнальные тряпки. Этот факт «великодушный чемпион Арктики», как назовут его благодарные европейцы, не попытается опровергнуть и в дальнейшем. Иногда сверху виднее, чем с неба.
Обитатели «Красной палатки» (с этим прозванием они и останутся в истории) были искренне благодарны своим спасителям и с нетерпением ждали возвращения на Большую землю и встречи с родными.
На 600 миль севернее.
— Лёд от семи до восьми баллов. Но отклонение. По заданному курсу девять-десять. Мощность до трёх метров.
«Малыгин» — не «Красин». Такое ему не по зубам. Не с имеющимся запасом топлива.
— Готовлюсь к вылету.
Кто сказал, что океан — это вода? Океан бывает очень твёрдым. Но мы твёрже.
Радиоантенна выбрана через сто пятьдесят метров. Связи с «Малыгиным» больше нет.
Самолёт Ю-13 под командованием Михаила Бабушкина не будет торжественно сбрасывать на льдину флаг Советского Союза. Этот полёт над Северным полюсом не войдёт ни в один список. Но если всё получится — будет ещё много, много новых списков. Да и не в списках дело. Сейчас прямо за плечом Бабушкина, между Грошевым и Фоминых стоят несклоняемыми рядами те, кто за сотни лет ДО называл океан... своим? Не своим. Нашим. Кто задолго до Баренца проложил курс до Груманта, кто поднимал под предводительством Синеуса Белоозеро, кто не позволил врагу уничтожить морское сердце России под Новодвинской. А впереди — из белой пелены — уже протягивали ему руку те, кто придёт завтра. Кто поведёт союзные конвои, кто не даст заблокировать Карские ворота, кто придёт на выручку сотням судов со всего света...
24.07.
— Товрщ прдсдатель, срочная! Круизный лайнер «Монте-Сервантес», получен сигнал о пробоине. Экипаж и пассажиры высажены на берег. «Красин» сообщил об изменении курса.
— Лайнер? Немецкий? Да что за х...
— Виноват, товрщ прдсдатель, не понял...
— Ничего... Ничего. Изменение курса подтвердить.
После окончания ремонтных работ 29 июля лайнер продолжит свою поездку. Триста членов экипажа и полторы тысячи пассажиров навсегда с благодарностью запомнят короткое русское слово «Красин».
25.07.
Серые, свинцовые волны наждачат борт парохода. Сегодня «Читта ди Милано» прибывает в Нарвик, оттуда — прямой путь на родину. Как ни настаивал Нобиле, капитан Романья отказался продолжить поиски остальных участников экспедиции и дирижабля, ссылаясь на приказ Рима.
Скоро всё будет закончено... Генерал морщится, поднимает взгляд в небо. Как он раньше не замечал, что море — это просто отражение? Глупая, морщинистая подделка с ледяными ошмётками. Вон он — настоящий бескрайний воздушный Океан. Умберто построит новый дирижабль, он убедился в преимуществах «Италии» и учтёт все недостатки. Он поднимется высоко-высоко, туда, откуда можно видеть весь мир. А рядом будет сидеть этот вредный, ужасный, несносный старина Руаль, но Нобиле простит ему все недостатки. Главное — пусть побыстрее вернётся. Тогда уж генерал Нобиле покажет ему, как пропадать без связи на целый месяц!
Эпилог
Ледокол «Красин» получил за этот героический поход орден Трудового Красного Знамени. Ледокол «Малыгин» вернулся в Архангельск. Для всего мира он так и останется судном, которое не смогло преодолеть прибрежные льды.
31 августа 1928 года в море был найден поплавок от гидросамолёта «Латам-47», на котором на поиски экспедиции Нобиле отправился Руаль Амундсен. Ещё через месяц был найден пустой бензобак.
В августе и сентябре того же года «Браганца» и «Красин» предприняли экспедиции по поиску оставшейся части полярников — группы Алессандрини. Обе прошли безрезультатно.
В 1935 году группа оксфордских студентов обнаружила недалеко от Шпицбергена остатки ледового лагеря, в том числе некие документы на итальянском языке и куски ткани, похожей на материал оболочки дирижабля. Информация не была предана огласке.
У. Нобиле по возвращении на родину столкнулся с массовой травлей со стороны государственной и международной прессы, а также недовольством власти. Государственная комиссия признала его основным виновником катастрофы. С 1932 по 1936 год разжалованный генерал по приглашению советской стороны руководил проектированием и постройкой в Советском Союзе дирижаблей полужёсткого типа. Жил в США, Испании, затем вернулся на родину. После поражения фашизма в 1945 году итальянские ВВС сняли с него все обвинения.
И. С. Уншлихт, один из создателей советских органов государственной безопасности, был обвинён в принадлежности к диверсионно-шпионской сети польской разведки. Расстрелян 29 июля 1938 года. В 1956 году реабилитирован и восстановлен в партии посмертно.
Серого, будь его лицо хоть чуточку более узнаваемым, вы легко могли бы опознать на кинохрониках с Хансом Швальмом или Бруно Швейцером. А вот на кадрах с Нюрнберга его уже нет — в это время и команда, и километровые стопки серых папок занимали свои места совсем на другом материке.
Что же произошло с гранами? Пропали они или были установлены в отведённые гнёзда? Обезврежены или ещё могут быть активированы? Спросите об этом у Океана. Он лучше знает. И расскажет, есть ли у Севера хозяин. Или хозяйка. В короне.