Глубокое погружение

 

 

Во время перехода мне снова снится океан. Для стороннего наблюдателя шаг между т-кабинами занимает лишь мгновение, но по моему субъективному восприятию проходит несколько часов, и я успеваю хорошо выспаться. Мой координатор говорит, что это невозможно. «Врешь ты все. За десять наносекунд нельзя уснуть».

Но я вижу сон.

Мне вновь шесть лет, и я ничего не знаю про то, что случится в будущем. Не помню ранение. Не помню вживление регистров памяти и службу аудитором.

Я купаюсь вместе с мальчишками на дальней косе. «Кто последний — того утопим!» Это кричит мой брат. Хорошо ему — он длинноногий. Первым успеет добежать до песчаных следов и схватить самую жирную наполненную липкой водой многоножку.

Из тех скудных воспоминаний, которые мне сейчас доступны, я знаю, что родился на Эгире пять. Родители были первопоселенцами. Кто-то же должен жить на открытой планете семь лет, чтобы ее посчитали пригодной для колонизации. Сейчас нормы изменились, но в мое детство срок составлял именно семь долгих земных лет, прежде чем планету выставят на аукцион. И в поселении должно быть не менее двух десятков людей.

Задание одно — выжить. Проверить, насколько безопасен новый мир. Можешь заниматься исследованиями искусственного интеллекта, как мой отец. Можешь охотиться и собирать выставку из чучел, как делала моя мама. Так я ее и запомнил: в глубоководном костюме и с гарпунным ружьем подмышкой. Еще одно воспоминание — мама копается во внутренностях очередной морской твари.

Я знал тайную мамину мечту: первой обнаружить инопланетный разум. Возможно, поэтому она пыталась разговаривать с каждой своей добычей. Помню, как мама сидела в позе лотоса перед большущей колючей тварью и просила у нее прощения. Тварь раздувалась, словно воздушный шар, клямкала ртом и зло зыркала по сторонам.

Дальше — провал. Воспоминания стерты. В памяти остался лишь последний день на Эгире. События того дня вновь и вновь возвращаются ко мне во снах.

По ночам во время отлива на дальнюю косу выползали огромные, как охранный бот, двухстворчатые моллюски. Панцирь крепкий — камнем не пробьешь. Лежит такая глыбина, наполовину закопавшись в песок, ждет приливную волну. А за моллюском след тянется. И в этом мокром овражке копошится разная морская живность: кто водоросли и ил жрет, а кто, как песчаные многоножки, за этой живностью охотится. Ползают, чавкают, пищат друг на друга, дерутся за лакомый кусочек.

Схватишь такую многоножку, а она толстая, неповоротливая, червяк-червяком с торчащими лапками и беззубым ртом. Надавишь слегка — и многоножка выпустит струю воды. Конечно, мы стреляли друг в друга. Мой брат даже мог сбить кусаку-плавунца, когда тот от испуга выпрыгивал перед тобой из своей норы. Главное, как говорил брат, найти особенную многоножку. «Не боись, Головастик, я тебя научу» — обещал он, но так и не успел этого сделать.

Океан перед поселением был огорожен электрической сетью. Никакая опасная тварь не должна была сквозь нее пробраться. Но одной в то утро это удалось.

Я прибежал на берег последним, и мальчишки с криком: «Топим!», схватили меня за руки и ноги, раскачали и швырнули в море. Никто не ожидал, что эта тварь затаилась у самого берега. Я не успел даже толком испугаться, как липкое щупальце обвилось вокруг моих ног и потащило на глубину.

Этим кошмаром всегда заканчиваются мои сны.

Я снова погружаюсь в толщу воды. Все глубже и глубже. До боли и звона в ушах. До огромной спирали-водоворота перед глазами. Я кричу и захлебываюсь соленой водой со вкусом крови и корицы.

Мой брат первым бросился на помощь. Говорят, он рвал щупальца голыми руками, и все-таки смог меня освободить к тому времени, как прибежали взрослые. Мой позвоночник был сломан в двух местах, а верхнюю часть черепа забрал океан.

«Бор умирает! Помогите!»

«Помогите же, кто-нибудь!»

Отец сжимал мою голову, вернее, все, что от нее осталось, и пытался остановить кровь. Я не чувствовал боли и видел перед собой лишь красный песок. Мой сон всегда заканчивается красным песком. И еще слепят вспышки от выстрелов.

***

Я зажмурился от яркого света. В т-кабине на Эгире пять пахло рыбой и сухими водорослями.

— Что с вами? — забеспокоился встретивший меня мужчина. — Вам нехорошо?

— Все нормально, — открыл я глаза. Не рассказывать же ему про мой кошмар во время перехода. Про привычный кошмар. — Просто вспомнилось детство. Я ведь здесь родился, но уже позабыл, как пахнет океан. И еще шум волн. Слышите? Не хватает только криков чаек. Знаете, это такие большие надоедливые птицы с Земли. Они пронзительно орут и норовят стащить все, что плохо лежит. Помню, в детстве в больнице на Земле бросал чайкам хлеб. Сюда их еще не завезли?

— Н-нет, — покачал головой встречающий.

«Валерий Кржановский» — прочитал я нашивку на его халате.

Начальник заготовительного цеха. Он же глава колонии. Кржановский слегка заикался и изрядно нервничал. Еще бы, не каждый день к тебе заявляется аудитор из сетевой безопасности.

— Чем обязаны? — неучтиво спросил он. — Вроде, у нас тут все нормально. Сегодня сообщили про ваш приход. Вот и думаем — зачем? Что не так?

— Обычная проверка, — пожал я плечами.

Вру ведь. У нас обычных проверок не бывает.

Все начинается с сообщения ИИ. Поступившая из колоний информация анализируется искусственным интеллектом, и при малейшем отклонении присылают нас. Аудиторов. Это может быть какая угодно мелочь: изменилась манера сообщений, не так подаются отчеты, любая другая ерунда, на которую человек даже не обратит внимания. Но ИИ уже забьет тревогу: что-то не так, существует опасность.

— После такой, как вы говорите, обычной проверки, могут отключить т-кабину, — проворчал Кржановский. — Это же ваши люди приказали изолировать Гекату?

— Да, — согласился я. — Бывают ситуации, когда колонию отключают от Сети.

— Но на Гекате остались люди! Там живет моя мать!

— Знаете, — сказал я, — у нас такая ситуация называется «чрезвычайной опасностью для человечества». На Гекате случилась эпидемия. А те, кто там жил… Это были уже не люди. Соболезную.

— К чему все это? — махнул рукой Кржановский. — Не знаю, из-за чего вы явились, но делайте, что должны. Вам предоставить нашу отчетность?

— Да нет, — улыбнулся я. — Пока не стоит. Слушайте, я здесь родился, в конце концов. И не был на Эгире уже тридцать пять лет. Дайте вспомнить детство. Обычно я предпочитаю вначале понять, чем живет колония.

И избавиться от своих кошмаров, добавил я мысленно.

***

Мое сердце заколотилось, когда день назад я узнал, куда меня направляют.

«Ты идешь на Эгир пять».

Куратор знал, что это моя родина. Знал, зараза, но его тон во время брифинга даже не изменился.

«Согласно анализа ИИ, на планете высший уровень опасности. А в последнем отчете с Эгира пять получена информация, не относящаяся к работе».

«Какая именно информация?» — спросил я.

«Смотри».

На экране появился текст отчета. Несколько слов были выделены красным цветом — очевидно, это произошло при проверке ботом.

«Головастик, возвращайся домой, — прочел я. — Что это значит?»

Я старался говорить невозмутимым тоном, хотя у самого перехватило дыхание. В далеком прошлом, от которого у меня остались лишь обрывочные воспоминания, Головастиком называл меня брат.

«Насколько я знаю, именно такое прозвище было у тебя в детстве», — сказал куратор.

«Совпадение».

«Может и так, — пожал плечами куратор. — А, может, и нет. Ты же хочешь побывать на родине?»

***

— Колония, говорите? — усмехнулся Кржановский. — Громкое название для двадцати работяг с семьями. Мы добываем морепродукты и отправляем консервы в Большую Сеть. Вот и все наши дела. Впрочем, вы и сами это знаете. Смотрите и проверяйте, что хотите. Ваше право.

Мы вышли из кабины на смотровую площадку.

Это был остров моего детства, с его протянувшимися в океан песчаными косами и монолитными кубами строений. Дома походили на выползших из океана странных крабов, которые издохли, прижавшись друг к другу. На берегу остались лишь их высохшие панцири. Некрасиво, зато долговечно. Такие дома выдержат любой ураган. Я помню, как однажды мы всей семьей прятались от бури. Мама обнимала меня, прижимала к себе, а снаружи выл ветер, словно раненое чудовище. Мне так и казалось: это морской змей вновь и вновь кидается на наш дом. И не может его разрушить.

Но сейчас небо было чистым.

От безбрежного простора захватило дух. Голубая вода простиралась до самого горизонта, и там, вдали, океан приобретал зеленый оттенок неба. Ветра почти не было, по поверхности бежала лишь мелкая рябь.

— Вам повезло, — буркнул Кржановский. Он словно сердился на меня за свою нервозность. — Вчера изрядно штормило.

Вдоль берега шло несколько человек. Голый по пояс бронзовокожий мужчина нес на плечах свернутую сеть.

— Валера! — прокричала женщина в цветном платке. — Мы тут трехвостов наловили. Будешь есть?

— Вот дура, — проворчал Кржановский, а затем закричал, сложив ладони рупором: — В столовую отнеси! У нас аудитор из безопасности!

Он повернулся ко мне:

— Куда вначале? Ко мне в кабинет? Или посетите наш цех?

— Туда, — махнул я рукой в сторону дальней косы.

Если Кржановский и удивился, то вида не подал. Мы шли по песку, и я улыбался, подставляя лицо теплому ветру. Нахлынули ощущения из детства. Но все-таки сейчас все было по-другому. Мысли другие. Другое ощущение опасности.

Странно осознавать, что под ногами была лишь тонкая прослойка суши, а глубже пролегали сотни километров воды. Остров состоял из застывшего силиката, выброшенного на поверхность огромным извержением, случившимся десять миллионов лет назад. Между расплавленным ядром планеты и водой пролегает полужидкий слой, в котором силикат и вода взаимно растворяются, образуя смесь из оксидов водорода и кремния. Эта экзотическая материя разогрета до температур звезды. Планетарное ядро клокочет и сотрясается, порой выбрасывая из этого смешанного слоя огромные, длиной в сотни километров, протуберанцы. Они растут, словно гигантские грибы — выше, еще выше — пока не растекаются по поверхности, и не застывают, превращаясь в причудливой формы острова.

Порой, когда «нога» застывшего протуберанца ломается, такой остров становится плавучим, и, в конце концов, разрушается ветрами и океаном.

Больших островов на планете всего три. Раз — это Локки на севере: восемьдесят квадратных километров ледяных торосов и замерзшего океана. Два — это словно размазанная по экватору разогретая солнцем Этна. Есть еще Имир в восточном полушарии — некогда самый большой из этой троицы. Вернее, был. Около ста тысяч лет назад, когда планета переживала эру несмолкающих бурь, Имир раскололся на архипелаг из множества плавучих островов, большая часть из которых уже поглощена океаном без следа.

Поселение с т-кабиной расположилось на центральном острове архипелага. Чтобы уходящая в глубины «нога» из застывшего силиката оставалась целой и служила якорем, ее укрепили графеновыми цепями.

Иногда ночами можно было любоваться, как океан светится багрянцем. Однажды отец взял меня с собой на батискафе, и я наблюдал, как лучи от светящегося планетарного ядра пронизывают воду. Сначала океан был бирюзовым от солнца. Затем он становился все темнее и темнее, но чем глубже мы погружались, тем больше тьму рассеивало багровое свечение ядра.

На определенном этапе мы остановились. Слишком большое давление могло раздавить батискаф. Я помню лишь огромную «ногу» острова, словно титаническую бесконечную башню, исчезающую в пучине.

Ох, и задала мама взбучку за наш поход!

Кржановский плелся за мной, прикрывая голову от солнца планшетом. Мы остановились на краю дальней косы. Здесь когда-то меня схватил гость из глубины.

Я нагнулся и подобрал с песка многоножку. Она пищала и извивалась у меня в кулаке. Странно, в детстве эти твари казались куда крупнее. Вдруг захотелось развернуться и выпустить из многоножки струю воды прямо в лицо моему спутнику. Но я подавил в себе это ребячество.

— Чего смеетесь? — спросил Кржановский.

— Да так, — махнул я рукой, бросая многоножку в воду. — У вас здесь отсутствует защитная сеть. Почему? Не боитесь незваных гостей?

— На этой косе мы добываем мясо кракена. Срезаем растущие из глубины щупальца. Вы же знаете нашу основную продукцию? Корпорация «Экзофуд». «Испробуйте нашу еду и путешествуйте вместе с нами по всей Галактике, не выходя из дома». Ну? Кракен. Деликатес, пальчики оближешь. Если не ели, обязательно у нас попробуйте. Могу угостить прямо сейчас.

Кржановский вынул из кармана пластиковый пенал и снял с него крышку. Внутри копошился серый комок плоти.

— Вот, попробуйте, — Кржановский протянул мне пенал и, будто извиняясь, добавил:

— Сырым он вкуснее. Поверьте, в консервах совсем не то.

— Спасибо, пожалуй, я откажусь, — отвернулся я, борясь с тошнотой. — Пойдемте, покажете ваш цех. И давайте уже вашу отчетность.

***

Я изучил документацию и не нашел ничего необычного. Проверил карточки обязательного медицинского сканирования всех живущих на Эгире — и не обнаружил никаких отклонений от нормы.

Вечером Кржановский отвел меня в местный океанариум. К концу дня я уже порядком устал от его общества. Педантичный сухой тон Кржановского сливался в нудное монотонное бормотание. Но в океанариуме моего собеседника будто подменили. Кржановский метался от аквариума к аквариуму, совал мне под нос чучела морских созданий и что-то с восторгом рассказывал.

— Глядите! — воскликнул он, указывая на стоящее в углу чучело колючей твари. — Морской еж. Замечательный экспонат! Знаете, как их трудно добыть?

— Угу, — согласился я, вспоминая, как вот этого самого ежа потрошила моя мама.

— Я мечтаю получить разрешение на вывоз всего этого добра в Сеть. Ни один музей не откажется! А вот это пелагический плавун! — бросился он к длинному аквариуму, выполненному в виде тора.

С помощью насосов там создавалось постоянное быстрое течение. В этом бурном потоке застыло существо, отдаленно напоминающее земного угря. Его чешуя переливалась изумрудными оттенками. К вытянутому телу прижались сложенные веера плавников. Вдруг передний плавник раскрылся, как купол зонта — раз! — и течение подхватило плавуна, закружило вместе с потоком в бесконечном круговороте.

— Кажется, моя мама когда-то тоже такого поймала. Хотя сейчас я все чаще сомневаюсь в правдивости своих воспоминаний. Вы же видели мои шрамы?

Кржановский молча кивнул. Я провел ладонью по лбу.

— Правый глаз синтетический. Я бы мог нарастить искусственную кожу и скрыть пластину, заменяющую часть черепа, но мне нужен доступ к кьюбам.

— Вы синтет? — нахмурился Кржановский.

— Да, один из первых. Большая часть моего мозга заменена облаком квантовых резисторов. Несчастный случай — в шесть лет мне снесло половину головы. Повезло, что отец тогда занимался технологией «квантум брейн мемори» и смог меня спасти еще до того, как меня взяли в оборот хирурги с Земли. Но детских воспоминаний почти не осталось — всему пришлось учиться заново. Ладно, это уже лирика. Если это все, что вы хотели мне показать…

— Нет! Смотрите, вот это наша гордость! Кракен! — Кржановский ласково провел рукой по стенке бассейна в центре океанариума. — Не весь, конечно, — всего не достать. Тварь сидит так глубоко, что и на батискафе не спустишься. Здесь только часть его щупальца, — улыбнулся он. — Представьте себе, отлично живет без тела.

Сквозь прозрачную воду я увидел нечто, напоминающее большую серую змею, что лежала на дне бассейна. Щупальце слабо шевелилось. По его скользкому на вид телу пробегали волны. Я рефлекторно отшатнулся. Снова перестало хватать воздуха, будто я погружался на глубину. Во рту появился вкус крови и корицы.

— Правда, красавец?! — спросил Кржановский. — Кстати, сейчас время кормежки. Наш малыш хочет есть.

Он вынул из кармана халата скальпель и чиркнул лезвием по левой ладони. Затем вытянул руку, и в бассейн закапала кровь. Капли расплывались в воде розовыми облачками. Щупальце дернулось и потянулось к ним. На его коже распахнулись множество крошечных «ртов».

— Что вы делаете? — удивился я, наблюдая, как щупальце поглощает предложенную еду. — Вы с ума сошли! Кажется, это та тварь, что откусила мне в детстве половину головы!

— Не может быть. Хороший кракен! Послушный кракен. Ты же никого не обидишь?

Кржановский опустил руку в воду и погладил щупальце. Я поспешил выйти из океанариума. В коридоре тускло светили лампы, и в их свете на стене виднелась сделанная мелом надпись: «Спускайся ко мне, Головастик».

Я кинулся обратно в зал, схватил Кржановского за руки и проверил его ладони. Белых следов от мела не было.

— Кто это написал? — вытащил я его в коридор и указал я на надпись. — Что это?

— Н-не знаю, — покачал головой Кржановский.

— Подобное сообщение было оставлено и в отчете для Большой Сети. — Кто это сделал? Тоже не знаете? Никто не признался. Вы не видите, что вами кто-то манипулирует?

— Н-ничего подобного!

Я поднял его изрезанную руку.

— И это тоже вы тоже делаете просто так?

Кржановский недоуменно посмотрел на стекающую каплю крови.

— Кто-нибудь из вас когда-то видел живого кракена? — спросил я.

— Н-нет, — покачал головой Кржановский. Он снова начал заикаться. — На такую глубину батискаф точно не опустится. Раздавит же к ч-чертовой матери.

— Мне непременно нужно выяснить, что это за тварь. Пойдемте!

— Что вы собираетесь делать?

— Сначала идем в связную. А том посмотрим.

Кржановский бежал за мной и слизывал текущую из пореза кровь. Он выглядел, словно растерянный мальчишка, который догадывается, что что-то не так, но, что именно, понять еще не может.

«Уровень чрезвычайной опасности», — передал я в Сеть, прежде чем принять окончательное решение.

Все! Теперь до моего возвращение т-кабина блокируется.

А там посмотрим, повторил я мысленно.

Со мной это случается уже во второй раз. Впервые я сообщал о режиме опасности на Проксиме Водолея, где по неизвестным причинам поселенцы лишилась воспоминаний. Вернее, они помнили. Вот только воспоминания были ложными — каждый из них вспоминал чужую жизнь. Тогда колонию удалось спасти. Причина оказалась банальной до невозможности — всего лишь испарения местного растения, которое в тот сезон непомерно разрослось. Плюс игра воображения. Защитные костюмы и гербициды решили ситуацию. На меня эта растительная дрянь подействовала лишь частично — с тех пор я вижу странные, будто чужие, сны.

— Я же говорил, что на девяносто процентов синтет, — улыбнулся я Кржановскому. — Это дает некую свободу перемещения. Я могу использовать местных обитателей, чтобы спуститься на глубину — гораздо глубже, чем в батискафе — и посмотреть, что собой представляет этот кракен. Ну, а вашей задачей будет позаботиться о моем теле, пока я не вернусь.

Я заставил поставить в ангаре кресло и приготовить крепкие ремни. Вокруг меня столпились несколько человек — все в поселении, кто сейчас был не занят.

— После того, как я… уйду, пристегните мои руки к подлокотникам и не позволяйте мне освободиться. А теперь, Кржановский, принесите из аквариума вашего плавуна.

Кржановский притащил в ведре бултыхающуюся рыбину.

— Когда я займу это тело, вы выпустите его в океан, — сказал я. — Все ясно?

Кржановский кивнул.

— В ваших интересах, чтобы я вернулся, и мое тело осталось целым. Тогда шанс, что вашу т-кабину разблокируют, намного выше. И еще, — добавил я тише, чтобы слышал только Кржановский. — Я сделаю все, чтобы не закрывать вашу колонию. Мы должны разгадать эту загадку вместе. Так что поберегите меня. Обещаете? Кстати, там, на Гекате… Мне жаль, что это случилось с вашей матерью. Посланный туда аудитор тоже не смог вернуться. Это был мой брат. Он остался на Гекате.

Я выудил из ведра плавуна. Рыбина от испуга раскрыла все зонты плавников и таращилась на меня желтыми глазищами. Правой рукой я слегка раздвинул пластины у себя на голове и прижал плавуна к образовавшейся щели. Миллиарды кьюбов — вся облачная структура квантовых резисторов, подчиняясь моей команде, начала перетекать в рыбу — сквозь рот, сквозь глаза — пока мой записанный в облаке разум, весь целиком, не занял мозг плавуна. Через минуту я полностью контролировал его тело. Видел его глазами. Шевелил его плавниками. Дышал его жабрами… Вернее, задыхался в душной налитой в ведро воде.

«Отпускай быстрее!» — хотелось выкрикнуть мне.

Но кричать было нечем. Я лишь щелкал жаберными щелями и пускал пузыри.

Кржановский потащил ведро с ползуном к шлюзу. Я успел увидеть, как задергалось мое прошлое тело.

— Кто я?! — кричал пристегнутый к креслу человек. — Как я здесь оказался?! Помогите! Освободите меня!

Оставшаяся в теле часть мозга не помнила почти ничего. Лишь инстинкты. И сны.

Побледневший Кржановский оставил ведро на полу и поспешно покинул шлюзовую камеру. Хлынувшая вода затопила меня с головой. Я ринулся в океан — к свету и быстрым течениям.

***

Свобода пьянила, и на мгновение я забыл, кто я такой. Так бывает, когда оказываешься в новом теле. Тебя охватывают иные чувства и желания, ты наслаждаешься обновленным собой.

Вода бурлила в плавниках и несла меня вперед. Быстрее! Еще быстрее! Я поймал нужное течение, мое гибкое тело резвилось и текло в нем, словно ртуть. Поток бежал к ноге острова и закручивался вокруг нее, огибая лабиринты из силиката, забираясь в пещеры и снова вырываясь наружу. Я опускался вместе с потоком, будто летел по спирали вокруг бесконечной башни, все ниже и ниже.

Бирюзовые лучи пронизывали теплую воду. Застывший силикат башни был весь изъеден колониями моллюсков. Миллиарды этих крошечных созданий, чьи раковины меняли цвет, с моим приближением втягивали свои «языки» и захлопывали створки. Я слышал их едва различимое стаккато. Игриво колыхались заросли зеленых водорослей. В стороны брызгала разноцветная мелочь, я собирал ее плавниками, как в воронки, а затем слизывал прямо на ходу длинным языком.

Среди всего этого буйства красок я, наконец, заметил то, что искал: щупальце кракена. Серой змеей оно обвилось вокруг башни и терялось во мраке глубины. Именно туда мне необходимо спуститься вместе с потоком.

Я понимал, что тело ползуна не выдержит такого погружения. Его место в теплых подповерхностных течениях. Если я продолжу спускаться, то рано или поздно меня раздавит толщей воды, превратит в плоскую дохлую рыбу. Следовало искать новое тело. Но пока я не мог остановиться. Я летел вместе с течением. Мне казалось, что я был самой водой, таким же быстрым и неуловимым.

Но я ошибался.

Спустя несколько часов, когда колонии ракушек остались позади, а зеленые заросли сменились редкими бурыми побегами, дышать стало труднее. Холод начал сковывать тело. Движения замедлились. Меня все еще несло на глубину, но мой полет в нисходящем потоке становился все более неуправляемым. Я просто подчинялся течению, и оно принесло меня прямо в ловушку.

Хищная тварь притаилась среди камней, словно огромная, как колесо комбайна, жаба. Бурое тело распласталось на ноге острова. Из раскрытого, словно выдвижной ящик, рта рос целый веер из тонких — не толще карандаша — гибких щупалец. Эти отростки растягивались, словно резина, устремлялись ввысь на многие десятки метров и переплетались в большую ловчую сеть.

В нее-то я и угодил. Секунда — и мое тело оплели сотни липких жгутов. Меня сдавило, скрутило и дернуло к каменной стене. Я успел лишь заметить распахнутую пасть, полную острых зубов, а затем нахлынул мрак.

Облако квантовых резисторов перетекло в нового носителя.

Когда я очнулся в теле этого ловца, то первой мыслью, которая пришла в голову, было: «черт возьми!» Новое тело оказалось неповоротливым. И еще оно неимоверно хотело жрать. Это желание затмевало все остальные и мешало связно думать. Превозмогая отвращение, я сжевал плавуна. На зубах захрустела твердая чешуя. Прощай храбрый друг! Твоя энергия понадобится мне сейчас.

Я постарался, как мог, изучить свое новое тело. Оно выглядело, словно бесформенный распластанный на дне кусок теста. Спереди была плоская голова с большим широким ртом, в котором шевелились отростки, а спину покрывали пластины брони. Все. Как же мне плавать? Или я должен ползать по дну?

С правого бока я отрастил ложноножку и ухватился ею за камень. Склизкая кожа намертво приклеилась к гладкой поверхности, и я с трудом подтащил к камню свое тело. Кажется, начинало получаться. Но, как же это медленно! Этак я буду ползти в глубину целый год. Нужно было срочно добыть новое тело. Но рядом не оказалось никого подходящего. Лишь из песка выкопалось существо, отдаленно напоминающее краба, и тут же зарылось обратно.

Делать нечего — я пополз вниз, медленно отращивая ложноножки, и также медленно подтаскивая свое новое тело.

Хуже всего, что снова захотелось есть. Крошечный мозг этой твари подсказал вкус ползуна с его хрустящей чешуей. М-м-м… объедение! Я задумался, открыл рот, и в сторону от башни выстрелили отростки, развернулись ловчей сетью. Существо замерло, поджидая добычу. Нет, так дело не пойдет. Вперед, нужно ползти! Но заставить передвигаться это создание оказалось делом не из легких. Инстинкт заставлял его охотиться, и всем остальным командам он подчиняться не желал. Тем более, мозг для этого существа был далеко не главным. Кое-какую информацию он, конечно, обрабатывал, но основные команды шли из разбросанных по телу сгустков нейронов. Мозг же хотел есть.

Вкусная рыба! Сочная рыба!

«Ползи, зараза»!

Ловить! Ловить добычу!

Внезапно существо почувствовало опасность. Оно вздрогнуло, собрало сеть и поползло в сторону. Я не мешал, радуясь, что этот куль сдвинулся с места. Но почему он так заторопился? Через минуту я сумел разглядеть неторопливо плывущую вдоль ноги острова серую громадину.

Это животное напоминало земного кита: неторопливо шевелило ластами и хвостом, толкая вперед грузное тело. Но в отличие от земного кита, у здешнего был хобот, которым он втягивал со дна песок, словно большой пылесос, и выбрасывал сквозь жабры. Иногда вместе с песком попадалось что-то съедобное — и тогда кит с аппетитом пережевывал добычу.

На мгновение я обрадовался — кит мне определенно подойдет: на вид сильный и выносливый, он сможет быстро погрузиться на достаточную глубину. Я заставил своего ползуна остановиться. Возможно, моя команда оказалась сильнее предыдущих, но на этот раз существо подчинилось. Я развернулся и направился к киту. Было сложно преодолеть страх смерти. Иногда я ловил себя на желании остаться здесь навсегда, вместо того, чтобы ползти прямо в пасть к хищнику. Но все равно упрямо толкал свое тело вперед.

Главное, чтобы кит меня заметил! Казалось, это создание не видело дальше своего носа. Но, все же, мне удалось подползти под его хобот. Мощным водяным потоком меня оторвало от песка и потащило в пасть к киту. Челюсти хищника захлопнулись — и наступила короткая тьма.

Затем я оказался в новом теле. Большом. Сильном. Мои ласты мощно загребали воду, и я погружался во мрак пучины, словно находясь в крепком батискафе. Мешал лишь хобот, который, казалось, жил собственной жизнью — ощупывал камни подо мной, втягивал песок. Это происходило само по себе, минуя мыслительную деятельность. Возможно, я заставил бы этого кита полностью подчиняться, но чувствовал, что такому большому тело нужна постоянная подпитка. Кит поедал все, что находил: крабов, креветок, каких-то созданий, напоминавших черепах. Однажды попалось что-то жгучее, и на некоторое время челюсти свело болью.

Видел я плохо. Перед глазами возникали вереницы плывущих огоньков, на мгновение слепили вспышки странных прозрачных созданий. Но все было подернуто дымкой. Впрочем, во тьме океанической бездны зрение не играло важную роль. Я воспринимал океан на вкус, ловил чутким слухом каждый шорох и писк. Даже когда стало гораздо светлее от планетарного ядра, я почти не пользовался глазами. К тому времени я уже запомнил, как пахнет кракен — мозг упорно подсказывал вкус крови и корицы — и плыл вдоль нужного мне запаха в пронизанную багровыми лучами глубину.

Каждой своей клеткой я чувствовал огромное давление воды. Я забрался уже глубже, чем в тот раз на батискафе вместе с отцом. Казалось, достань моего кита на поверхность — и его кровь мгновенно вскипит от перепада давления, а тело лопнет изнутри, как воздушный шар. Но здесь я был в своей стихии. Я ощущал себя хищником – вершиной пищевой цепи.

Разум часто мешает в таких случаях. Пользуйся мой кит лишь инстинктами хищника – и он смог бы почувствовать приближающийся запах опасности. Но я был слишком целеустремлен и не обращал ни на что внимания.

Убийца вынырнул откуда-то из глубины. Я успел заметить промелькнувшую красную молнию и огромные челюсти, захлопнувшиеся, как капкан.

Я очнулся, когда тело кита, в чьем боку зияла большая дыра, погружалось на глубину. Кит тонул, оставляя за собой кровавый след. Чудовище, чей мозг теперь принадлежал мне, в отличие от кита, видело прекрасно. Но в странном спектре. Казалось, мои новые глаза улавливали малейшие проблески от ядра планеты. Вода стала ярко розовой. Сверкающие, словно рубины, существа проносились мимо — слишком мелкие, чтобы заинтересовать такого гиганта, как я.

Потому что я был морским змеем. Во всяком случае, очень на него похожим. Мое длинное тело покрывала прочная чешуя. Огромная змеиная голова ощетинилась зубами-саблями. Давление километров воды теперь было для меня не страшно. Как и все повышающаяся температура. Казалось, что вода в океане вскоре начнет закипать, но я все плыл и плыл вниз.

Далеко во тьме, словно звезда, горело планетарное ядро. Вокруг яркого диска вырастали багровые протуберанцы, и ядро казалось живой огненной медузой. Столб острова нагрелся — я чувствовал исходящее от него тепло. Здесь почти не было живых созданий — лишь на дне порой шевелились странные существа, не то растения, не то морские звезды, и изредка проплывали глубоководные креветки. В этих глубинах царствовал кракен. Его щупальца, теперь окрашенные для меня в розовый цвет, змеились среди камней.

Наконец я увидел, откуда они росли.

На дне лежала огромная конструкция, напоминающая свернутую в спираль морскую раковину. Но она была слишком большой, чтобы оказаться панцирем морского существа. Скорее, это было нечто, созданное искусственно. И явно не людьми. Возможно, это был космический корабль неизвестной расы, погруженный на глубину.

Казалось, что корабль впитывает в себя тепло от разогретой колонны острова, получает сигналы об окружающем, функционирует. Живет. Во всяком случае, такие мысли промелькнули у меня в квантовом мозгу.

Щупальца — десятки, сотни щупалец — выползали из входа в эту раковину. Входа, или шлюза? Я подплыл ближе и проскользнул внутрь сквозь вязкую плоть, которая сомкнулась у меня за хвостом. Вода со всхлипом вырвалась наружу. Я забился на полу, без воды, в зале, чьи стены были покрыты щупальцами, сливающимися в единую массу. Все вокруг было наполнено мертвенно-розовым свечением.

Я захлебнулся воздухом. И умер. А потом вновь появился на свет.

Я был серой плотью, что жила в этой раковине. Я цеплялся за стены, смотрел с потолка, поглощал полом тело морского змея. Сначала растворилась чешуя, оголились кости, а затем в вязкой плоти исчезли и они. Я ощущал себя всем, что находилось внутри этой конструкции. И одновременно я был здесь не сам.

Я услышал чужие мысли.

«Ну, здравствуй, Головастик».

Посреди зала из плоти выросла человеческая фигура. Знакомое лицо. Знакомый взгляд. Именно так я выглядел, когда мне было шесть лет.

«Как я долго ждал этой встречи», — пронеслись у меня мозгу чужие слова.

— Кто ты? — хотел выкрикнуть я, но кричать было нечем.

Меня услышали.

«Тут важнее, кто без меня ты. Ведь я — часть тебя. Твоя память. Твои воспоминания. То, что ты потерял. Тот, кто здесь жил — гость из столь далеких времен, что он помнит, как на этой планете существовали иные врата, не те, что построили люди. Помнит о кораблях других цивилизаций, о том, как появились и исчезли создатели, оставившие его здесь».

Мой собеседник вновь слился с шевелящейся плотью, а потом вырос в ином месте зала.

«Слишком долго он пробыл один, собирая данные об этом мире. Знаешь, он ведь не был не разумным, просто живой машиной, пока не поглотил тебя. Так на свет появился я. И теперь весь этот океан принадлежит мне. Ты знаешь, что такое быть целым океаном? Хочешь попробовать? Я пускаю тебя».

Прежде чем согласиться, я вдруг начал расти в размерах. Вернее, мой разум растекался по всему океану. Бежал вдаль по щупальцам, словно по нейронам мозга. Я стал каждой рыбой, которой когда-то касался, каждым живым существом, что поглотило часть меня. Я стоял над собственным плачущим телом, пристегнутым к креслу, и смотрел глазами Кржановского. Я едва не задохнулся от нахлынувшего потока информации. Выплыл на поверхность. Вернулся в уютную раковину.

«Теперь ты понимаешь? Ты ощутил, что значит быть мной? Но я лишь часть тебя. Мне не хватает всех твоих воспоминаний».

— Что ты сделал с людьми в поселении?

«Знаешь, я ведь даже не помню твое… наше имя. Мы должны быть вместе. Стать одним целым».

— Что ты сделал с людьми?!

Я понял, что кричу по-настоящему. Я создал себе новое тело из этой мыслящей плоти. Я вырос из нее, пусть уродливым, не похожим на себя, но человеком. Стоял и смотрел сверху вниз на своего собеседника.

«С людьми? Почти ничего. Они не догадываются, что теперь они мои глаза и руки. Когда мы с тобой пройдем сквозь т-кабину, таких рук станет больше. Намного больше. Нам будет принадлежать вся Сеть, брат мой».

— Я не твой брат! Ты вообще не человек!

«А разве ты человек?»

— Да!

«Тогда в чем отличие? Ты всего лишь имя, всего лишь воспоминания в квантовом мозге. Я — такая же часть тебя, но состою из живой плоти. Это я позвал тебя сюда. Ты не сможешь без меня вернуться».

Я проверил, как мне подчиняются щупальца кракена.

— А это мы еще посмотрим. Помнишь, как однажды подрался с нашим старшим братом? Кто последний — того утопим!

***

Была ночь. Было утро. Когда аудитор вернулся на базу, вновь разыгрался шторм. За толстыми стенами бушевал ветер, и было слышно, как на берег накатываются волны. Серое оторванное щупальце проползло сквозь шлюз и коснулось лба спящего в кресле. Человек очнулся и шумно задышал.

— Развяжи меня, — потребовал он у дежурившего в ангаре поселенца.

Кржановский прибежал в ангар одним из первых.

— Ну что, — улыбнулся аудитор, разглядывая свои пальцы. Он сжал и разжал кулак. — Приятно вновь ощутить себя в своем теле. Кстати, опасность миновала. Это была ложная тревога. Я уберу блокировку т-кабины. Отчет подпишите завтра — вам передадут. Ну а мне пора возвращаться в Сеть.

Аудитор пошел к телепортационной кабине.

— Кстати, кормите почаще вашего кракена, — напоследок сказал он.

Затем улыбнулся и шагнул в кабину.

Аудитору снова снился сон.