Ойо-ойо!

 

 

Ена давно мечтала отправиться именно в эту экспедицию, по мелиорации планеты Иии. Это слово было взято из языка давно исчезнувшей первой межпланетной цивилизации и означало одновременно «пространство» и «сердце». А мелиорация – это улучшение, в отношении планет долгосрочный проект по приведению атмосферы, поверхностных вод, растительного и животного мира к максимальному приближению к норме человека группы планет, на которой жили Ена, её муж Оан и их пока маленький сын Авка. Биохимическое единство – одно из важнейших условий для расселения на новые планеты и обеспечения долгосрочного выживания на них. Правда, таких важнейших условий ещё сотни и сотни. А Ена была как раз специалистом по биохимическим трансформациям.

На планете Иии велись работы уже несколько десятилетий, экспедиции сменяли друг друга. Изменялся – очень постепенно – состав атмосферы, с учётом того, чтобы флора и фауна адаптировались к новым условиям. Также использовались ускорители эволюции.

Для растущей цивилизации Ены требовались новые планеты к заселению плюс для подстраховки. Из семи планет их системы уже были заселены шесть, последняя оказалась совсем непригодной для жизни в силу сложной орбиты в структуре тел, обращающихся вокруг двойной звезды – на ней было то слишком жарко, то слишком холодно. Новая планета располагалась всего в нескольких десятках парсеков, для их возможностей по передвижению это было близко.

Отца с сыном она оставила ненадолго – всего за одну экспедиционную смену не успеют соскучиться. К сожалению, сеансы связи с родственниками именно на Иии были запрещены: практически в ежедневном режиме советы учёных принимали определяющие решения для ветвления эволюции, методов и интенсивности мелиорации, сохранения тех или иных видов, при этом частные впечатления, вольное или невольное влияние сторонних людей, индивидуальные симпатии не должны были влиять на выбор.

Необходимо добавить ещё одно пояснение. На планете Иии ещё не было разумной жизни и прогноз её естественного развития был неопределённым. Для таких случаев ещё тысячелетия назад их цивилизация выработала принцип «органичного развивающего первенства». Это означало, что те, для кого новый мир оказывался необходимым для выживания или даже только для расселения имели право на такое решение, невзирая на неопределённые перспективы осваиваемой терры, отводя себе роль одного из факторов возможного появления разума в ходе собственной эволюции, пусть и антропогенного, но в иерархии явлений вселенной такого же производного от неё, как и все остальные. Важными были и слова «развивающее» и «первенство» – первое означало, что поселенцы направляют свои усилия на содействие местным живым сообществам, второе – что непреднамеренное опережение других потенциальных цивилизаций накладывает на первых дополнительную ответственность за сохранение мира, как пространства и как состояния.

Перед выездом Ена долго советовалась с философами освоения, участвуя в серии коллективных и частных мировоззренческих сеансов. В этом направлении философии сосуществовали несколько школ, от максимально консервативной, призывающей к цивилизационной автаркии, до безгранично экспансианистской, а также объединительной, которая не находила между этими крайними подходами никаких противоречий. Ена тоже исповедовала объединительный всеохватный подход, хоть в нём и содержались многие «белые пятна» и неразрешимые изнутри системы противоречия.

Особенностью нынешнего этапа работ на Иии являлся не всеми признаваемый переход от формального освоения к неформальному, а именно когда и число субъектов, и объём процессов и фронт взаимодействия миров стали превосходить возможности контроля и управления. Такое происходит всегда, и любой подобный процесс переходит в эту стадию – но, как ни парадоксально, переход к новому качеству происходит всегда неожиданно. Хотя, какой парадокс, когда в единый котёл замешиваются такие разнородные субстанции, в такой динамике и в планетарных масштабах.

Одним из признаков неформального характера экспедиционной работы стали многочисленные варианты посвящения вновь прибывших специалистов в планетологи. Помимо поименования по специальностям все они становились планетологами. Традиции разнились от базы к базе, плюс зависели от многочисленности состава лагеря – при большей численности почему-то культивировались более публичные мероприятия – и характера первого лица. Если последний оказывался адекватным и весёлым, прописка происходила шуточная и несложная, если же тот или та имели склонности к бытовой тирании, могли быть даже жестокие ритуалы. К какому отнести свой, Ена так и не решила, даже по прошествии времени. Им, троим новичкам, предлагалось съесть представителя инопланетной флоры или фауны. А что, ведь в этом и заключается биохимическое единство – что люди могут питаться большинством местного мира без вреда для себя, и кстати, в обратную сторону это тоже работает, когда чужая «акула» откусывает у человека часть тела, с ней ничего не случается, и она даже начинает возвращаться к месту кормёжки за новой добычей. Ена знала, что отказаться от такого предложения нельзя, иначе работа не заладится. (Однажды у неё было такое, что новый руководитель решил всем устроить прописку в связи… со своим назначением. И стал задавать разные нелепые задания. К Ене он воспылал особенно, предполагая их более близкий частный контакт. Когда он оказался послан, взрослый мужчина сказал обидчивым ребячьим тоном и к тому же нарочно коверкая слова: «Ню, не наю, как теперь будем работать!» Скоро товарищ вылетел с нового места – по совокупности подобных действий в отношении почти всех сотрудников.)

На Иии перед новенькими поставили три тарелки, накрытые тарелками же. Весь лагерь – почти сорок человек – замерли в ожидании [написать «в предвкушении» оказалось бы страшным плеоназмом, хотя каждый прошёл через это].

– Ну все пока живы! // ­– Растягивайте удовольствие! // – Вам с каким соусом? – шуточки коллег не отличались оригинальностью.

– Они хоть не шевелятся? – спросила побледневшая Ена начальника, который сам распоряжался церемонией.

– Вроде нет, – усмехнулся в усы уже пожилой командир.

Новичков попросили закрыть глаза. Ене попался желеобразный неприятный на ощупь языка кусочек мяса, с прожилками и мелкими, легко разгрызаемыми костями – похоже на рыбу и одновременно тюлений жир. Поначалу вкус, одновременно острый и кислый, показался неприятным и даже противным, но через мгновение, возможно от воздействия слюны, он распался на ощутимую всем организмом полезную концентрацию белка и микроэлементов, на которые рот и последующие органы отреагировали восторгом восстановления сил и обретения новой энергии. Женщина не подала вида, что ей в итоге понравилось. Коллега справа перегнулся над столом – его вырвало прямо в тарелку с порезанными бесцветными стеблями, вероятно, водорослями. Третьей коллеге досталась какая-то трава, вероятно, безвкусная, потому что та не выразила никакой реакции на эту снедь. Всем поднесли воды. Команда со смехом разошлась по своим делам.

Глава биохимической лаборатории проводил Ену в её комнату.

– Что это было? – спросила исследователь коллегу.

– Скоро сами догадаетесь, – эта манера планетологов говорить загадками и не отвечать прямо на вопросы была общеизвестна, но Ена не думала, что это может быть так неприятно от нормальных в общем-то людей.

Перед Еной стояла ответственная задача сопровождать в трансформации потенциальные пищевые морские виды фауны, определять их пищевую ценность, оценивать перспективные объёмы лова и воспроизводства, вырабатывать способы добычи и переработки. Приходилось становиться ещё немного ихтиологом, рыбаком и поваром. А вне работы для неё, как фотографа-любителя, открывались огромные возможности для творчества. Её интересовали не пейзажи, хотя они были, конечно, очень необычными, а занимали животные, которые добавляли динамики изображениям, вскрывали какой-то скрытый нерв, выражали недосказанное, то, что невозможно считать в небе или в воде – ведь в отношениях живых существ со средой выражалось направление мира, звучали его скрытые струны.

Биохимик допыталась-таки у коллег, что ей дали попробовать самый «вкусный» вид местной фауны под названием ойо. Такое название этот переходный вид между рыбой и животным получило от произносимого им звука «ойо!», причём это, можно сказать, слово имело многочисленные интонации, так что можно было даже находить в них свой смысл применительно к той или иной ситуации. Существа, чучела и замороженные тела которых хранились в лаборатории, оказались крупными, почти с человека, с округлым телом, ластоподобными плавниками в два ряда вокруг всего тела, что позволяло им быстро передвигаться в воде, и непривычно для человеческого глаза острой мордой, не собранной наподобие иглы, а в виде топора. И голова могла активно крутиться. Вероятно, что в подводном положении морда занимала положение в продолжении корпуса, а на берегу голова становилась перпендикулярно к телу, как у обычных зверей и людей.

Зверь, а в силу его величины такое название вполне уместно, был крайне осторожен, и выловить удалось пока всего несколько десятков особей. Подводные исследователи же отмечают значимое присутствие и доминирование вида в прибрежных и пелагических водах. «Я бы не смогла спускаться под воду на чужой планете. На своей-то робеешь, а тут всё абсолютная неизвестность», – Ена уважала подводных планетологов особенно, впрочем, как и все остальные.

Одной из загадок было устроение внутренних органов ойо – голову и тело пронизывали многочисленные тканевые каналы и капилляры, при этом не было ярко выраженного мозга. У Ены была гипотеза, что мозг у ойо имеет распределённый характер и «перетекает» и концентрируется в необходимом месте организма в зависимости от ситуации. Но остаётся неясными его объём и доля к массе тела, число нейронов и центров, функционал и возможности. Плюс, как про себя оценивала Ена, животное (а, возможно, даже разумная тварь, «человек») весьма фотогенично. Вот бы не только научиться его ловить для промышленных целей, но и просто заснять мощную серию работ.

Учёный стала много времени проводить на берегу, даже внерабочее. По работе пробовала различные виды наживок, обсуждала с «подводниками» характерологические особенности вида, самые малые детали и предположения. Постепенно картина начала складываться.

Во внерабочее время Ена бродила с фотоаппаратом по берегу и низкой воде, фотографировала мелкую водную живность и воздушных животных. Обитатели эфира здесь больше походили именно на зверят – были крупнее средних птиц её планеты, имели в дополнение к крыльям лапы, соотношение головы к телу приближалось тоже к животным вариантам. И у различных видов оказалась сложная система социальных связей, не только по линии «хищник – жертва», но и по другим нелинейным моделям организации.

Женщина понимала, что первые несколько дней или даже недель ей необходимо просто примелькаться в местном пейзаже, стать его органической частью, чтобы обитатели не чувствовали в ней опасности. Этому способствовал также тот факт, что местные существа не знали человека и потому не боялись его. Первые контакты другого рода, когда обитатели стали изучать нового соседа не замедлили себя ждать – то летающие, то водные твари стали приближаться с ней, «высказываться» на своём языке, проявлять различные знаки внимания, в том числе покусывать.

Поначалу Ена не обратила внимание на появление ойо – так в некоторые периоды её внимание было занято общением с другими существами. Но первый же контакт привёл к открытию. Ойо подобралась на глубину по колено женщине метрах в десяти от неё, уселась и повернулась к ней одним боком.

– О, привет! – тихо сказала Ена, чтобы не спугнуть нового знакомца.

– Ойо! – громче необходимого прокричало существо.

– Ойо-ойо! – повторила на автомате Ена.

Она медленно достала фотоаппарат и показала ойо, что это не опасный предмет.

– Ойо-ойо-ойо-ойо-ойо!! – затараторило создание, и каждое «слово» имело свою интонацию, оттенок и даже тембр.

Оказалось, что это самка – по голове пошли характерные переливы фиолета и перламутра. На вскрытых и замороженных телах обнаружились поверхностные железы для цветовой коммуникации только у самок.

Ена сделал первые два снимка, как вдруг у глаза, который был с видимой половины головы, появился… ещё один глаз! Оказывается, по каналу, который проходил между глазами, органы зрения могли «перекатываться» с одной стороны на другую. Неизвестно, для чего это было нужно, но так ойо становилось красивее, внимательнее что ли к собеседнику. Да, видеть два глаза было привычнее, и животное сразу приобретало практически человеческие черты. «Можно сказать, ты сейчас как подруга, с которой мы встретились в кафе поболтать», – подумала с симпатией Ена.

Потом эти встречи стали регулярными. Конечно, учёный никому про это не говорила – возможно, такой контакт, на грани между животным и разумным, вызовет больше непонимания. Можно будет говорить о системном взаимодействии только если такие встречи станут массовыми и проявление именно развёрнутой, сложной коммуникации, в том числе на уровне символов и связанных посланий подтвердят разумность или прото-разумность ойо, что позволит их отнести к ветви прародителей в цепочке, получается уже смешанного, филогенеза.

Ена захотела дать имя новой подруге. Она начала перебирать привычные ей имена, но существо отказывалось их признавать, потом пришлось перебирать интонации «ойо» и, наконец, после сотой попытки удалось найти принятое созданием имя. На подходящую интонацию ойо активно стало кивать и плескаться. Иногда ойо даже выходила полностью на берег, но здесь ей было некомфортно, и вскоре она возвращалась на мелководье. Ена поняла, что этими выходами новая знакомая выказывает ей особенное доверие и расположение.

Фото получались уникальными, особенно в сочетании различных ракурсов, времени суток, других привходящих моментов. Так, что Ена уже раскралась начальнику базы о своих контактах и показала ему подборку. Тот одобрил и крепко задумался, одобрил, что пока никто больше про эти встречи не знает и не видел фотографий.

В результате многочисленных встреч ойо совсем перестала опасаться Ену и, скорее всего, людей в принципе. Поэтому, когда приблизилось время для смены в экспедиции, и учёной предстояло отправиться навсегда домой, всплыла необходимость что-то решать с этой милой ойо. Забрать её было нельзя: с планет на стадии изучения и трансформации запрещалось это делать.

К их последней встрече Ена готовилась особенно. Она даже надела новый комбинезон, повязала на рукав яркую ленту – подруга должна понять, зачем – и не стала брать с собой фотоаппарат. Ена знала, что найдёт нужный ей сейчас предмет на берегу.

Женщина пришла к морю заранее, вошла по колено в воду и стала ждать. Ойо показалась сразу, очевидно, тоже ждала Ену. Ойо стала плескаться, приближаясь, то ныряла, то выныривала, в процессе перемещала глаза то в одну, то в другую сторону. «Взрослая же, а как играет! И, кстати, почему мы у себя, взрослые, так не играем?!» – чуть отвлеклась на раздумья Ена.

Ойо вынырнула прямо напротив неё – тут Ена достала дубинку, которую соорудила на берегу из обломанной ветви, и с размаха сильно ударила существо по голове!!

…

 

Весь день и потом всю дорогу домой Ена плакала, не переставая. Нет, она не убила существо – та резко уплыла, и женщина надеялась, что далеко и глубоко. Этот удар был необходим, чтобы ойо начала сторониться людей. Мы ведь такие разные!