С биолякры воды не пить

 

 

Почему захотелось передать то, что случилось?

 

Далеко не каждому дано родиться ещё раз.

Едва ли получится ясно обдумать моё состояние.

Когда мысли мчат на перекладных биолякрах.

Парадоксально меняют тело, образ мышления.

Я будто играл за разных персонажей.

 

«Одарён чувствительностью, но не обременён выдержкой», ‒ вынес

вердикт мой вековой дед после очередной истерики внука.

 

Как бы мне начать рассказ? Пожалуй, с истерики и начну.

 

**

 

Гуннар заметил назойливый взгляд и недовольно откашлялся.

А куда мне было смотреть? Этот коротышка кряжистым пнём торчал рядом за

столом.

Просто умора со щёткой имплантированных волос, а выпирающее темечко – какой-

то чудо-остров с седой кудрявостью. Старомодный дознаватель шевелюру

подходящую не мог сообразить, по старинке взращивает волосы.

Поймал мою ехидную улыбку и со звуком открывающегося сейфа прощёлкал

вытянутым ртом.

‒ Что же, про-дол-жим. Со-средо-точь-тесь.

У ботов и то реакция поживее будет. Я вдруг осознал, что хочется растормошить

клюворотого?

Но, ветреная легковерность явно не из его подружек, а интуиция у Гуннара – как

задумчивая картинная дева.

До икоты утомили его методы. Чопорность, щепетильность еле волочатся по

расследованию старосветской свитой. Ха… у старикашки похоже, тормозит

квадратная голова, даже улики не собрать в стройный ряд.

Бедный зануда бьётся со мной больше недели.

Хотя не пристало мышке жалеть кошку.

Заточили в острог науки с земным комфортом вроде, а меня колотило изнутри,

словно я опять на «Громе».

 

 

Гуннар, вероятно, понял невротическое состояние узника и примирительно произнёс:

‒ В космосе ещё мало что знаем наверняка, скорее полагаемся на интуицию и силу мысли. Да и на Земле понимание приходит не сразу. А вы хотите быстро, за несколько бесед? Наберитесь терпения, начните уже внятно излагать. Рассказывайте, Кровель, рассказывайте, а выводы позвольте… м-м-м… мне самому.

Ха-ха, беседа. Наносное добродушие не обманет меня, знаю, на что способны ваши секретники. Кого взращивают в чужеродной колыбели.

Ух и уроды эти биолякры! В дрожь бросало даже от вида муляжей, увеличенных в неизвестной степени отсчёта. Когда впервые рассмотрел мозговых поселенцев, чуть не обмочился. Подумал: «О боги! Забейте меня молниями!»

Ну да ладно. Продолжаем, так продолжаем.

‒ С самого начала? ‒ угодливо спросил я.

‒ Конечно, ‒ буркнул Гуннар.

‒ В тот день я понял, что Мари не принимала меня всерьёз. По-прежнему общалась с бывшим, а меня держала про запас. Да, провались весь мир под землю, я бы не заметил, а тут боль скрутила колючей проволокой, когда столкнулся с целующейся парочкой в нашей кофейне.

‒ Мне зачем эти подробности? ‒ прервал рассказ инспектор.

‒ Потому что я любил Мари, единственную живую девушку в… той, прошлой жизни.

Помню, в шестнадцать лет родственники подарили синтетку Аишу. Дешёвую модель из эластомеров, с примитивным функционалом, с соглашательскими мозгами древней прошивки. Голое гладкое тело Аиши оказалось ледышкой на ощупь, но я плавился от её прикосновений. Улётный подарок для подростка, скажу я вам. Тем более, что вживую замутить с девушкой не удавалось или просто не везло.

«Это хлопотно», ‒ пугали более опытные друзья. Мол, сил затрачивается больше, а получишь неизвестно что.

Я любил целовать грудастую Аишу. Из размалёванного рта у неё возбуждающе пахло жжёной резиной. И меня потянуло… вернее, решил работать в отрасли химических заменителей.

Мари другая, она живая и своенравная. Помню, так радовался, что коллега по цеху синтетических смол активной оказалась, сильно меня заводи…

‒ Довольно, ‒ вскочил из-за стола инспектор. ‒ Арестованный Кровель, вы издеваетесь?

‒ Почему это я издеваюсь? Вы просили подробно излагать, вот я и…

‒ Ближе к событиям на космическом судне, пожа-а-алуйста. ‒ Вроде как смущённый несдержанностью, протяжно произнёс он.

Тело обдало жаром, нахлынули воспоминания, закружились в голове до одурения.

Вот бы оторвалась моя башка и покатилась куда глаза глядят. Смог бы тогда похвастаться, что сказочным колобком ускользнул от тварей земных.

А пока пришлось голосить как малолетнему нытику.

‒ Который раз повторяю. Вечером кутил в баре. У вас же записано, что в сильном опьянении искорёжил аэромобиль, искалечил тело. Мои родители подписали разрешение на эксперимент. Когда очнулся, узнал об их подвиге. А как иначе назвать спасение полумёртвого сына? Подвиг, подвиг, подвиг ‒ тараторил я, ‒ мне не удавалось ни проглотить, ни выплюнуть противное до горечи слово.

Гуннар подбежал и выплеснул мне в лицо: «Заткнись, не ты один такой, прекратить истерику!»

Я отдышался, пытаясь унять свистящее дыхание. Вопреки моей воле слова бурлили. Захлебнулся и вынырнул, захлебнулся и вынырнул, окатывая следователя волнами самой грязной брани, какую помнил.

На следующий день я уже не угорал над дознавателем. Сам оказался пришибленным после дозы успокоительного и что-то бездумно блеял с покорной прилежностью.

‒ Не надеясь увидеть сына в живых, мама и папа обеспечили себя и младшеньких на всю оставшуюся жизнь. Родителей не осуждаю, нет. Меня выучили с горем пополам, а на дочерей средств не осталось, ‒ плакался я и лепил, лепил слова, словно из болотной тины.

Страшный эпизод аварии медики сохранили в памяти в назидание, а что толку? После прибытия из космоса я ещё ни разу не выходил из застенок института. Поразмыслить как следует не успеваю, что произошло на «Громе».

Гуннар вызывающе молчал.

Немного передохнув, я собрался с мыслями и, взбудораженный тем, что меня не перебивают, уже заливался соловьём.

‒ Чему раньше учили по службе, с тем хорошо справлялся. Остальное произошедшее туго перевариваю. То ли мы – изгои отверженные, то ли избранные и считаемся добровольцами.

Собранные будто по винтикам тела, скрученные намертво с экспериментом.

Кто его разберёт, что сотворили с моим мозгом? Какие-то опыты с нейронными связями.

Догадываюсь, что являюсь передатчиком. Может быть, пересказчик видений? Исходящих от мелких биолякров, подсаженных мне в мозг. Усвоил лишь то, что доходчиво объяснили о правом полушарии, куда внедрили датчики телепатического толка. В левое же подсадили нечто мудрёно-хитроумное, я и сам до конца не понял. Какую-то модифицированную фигню, которую назвали модифами. Мол, они должны будут усиливать телепатический эффект с биолякрами-дублёрами, запущенными под ледяную корку иноземного океана. Создавать, как их? Забываю часто.

А-а-а, вспомнил, налаживать нейронные лингвистические связи в моей скроенной башке- передатчике. Или приёмнике? Короче, чёрт знает что.

Знаю, что в мозгах увидеть уродливых малявок на просвет медицинских приборов не получится. На снимках их нельзя заметить человеческому глазу. Бешеных подселенцев распознаешь только с помощью квантового микроскопа. Нас не допускали к этим дорогущим игрушкам, сколько бы мы ни просили, играемся муляжами.

‒ Да, вы правы, мой понятливый друг, ‒ с подозрительным сочувствием произнёс Гуннар. Он посмотрел на меня с уважением, как мне показалось. Ближе подошёл к столу, за которым я исповедовался, хотя время обеденное, и, приобняв за плечи, повторил: ‒ Вы правы, Кровель.

Так же удивляюсь расстояниям, на какие способны передавать мысленные картинки биолякры. Моего умственного запаса не хватает, хотя имею высший офицерский чин службы безопасности института планетарной океанологии. Всё же не могу постичь силу, проводимую сквозь пространство, чтобы увидеть далёкие планеты.

Потёрто-серое лицо Гуннара порозовело, он уже почти улыбался узким ртом.

‒ Космос забит неслышимыми нашему уху шумами и магнитными импульсами неясного значения и…

‒ Уважаемый инспектор, – перебил я словесный поток и, привстав из-за стола, шепнул в инспекторское ухо. ‒ Откроюсь вам, что раньше так хотелось долбануть кувалдой по своей черепушке. В голову будто подселили соседей-бузотёров, и с того момента от них не было покоя.

Дознаватель застыл в напряжении, а я отстранился от него и бодренько закончил мысль. ‒ И что же? Стоило мне полюбить эту мелюзгу, смириться со стайкой невидимок, как булькающие говоруны стали беззвучны и исчезли.

Гуннар хитро улыбнулся, с остервенением закивал так, что курчавый островок на темени запрыгал. Мне привиделось, что у него открылась верхушка головы, а изнутри извергается ошмётками мозговое месиво. Предчувствие меня не обмануло, и дознавателя пробило на подробные изъяснения.

‒ Да, да, дорогой мой человек, ‒ с жаром тряс он меня за плечи.

‒ У-ух, какая экспрессия! Нет, не холодных кровей оказался инспектор. Тем временем он распалялся всё горячее, так не терпелось выговориться.

‒ Понимаешь ли, Кровель? Вообще у всех людей не синтетов под черепами булькает целый непознанный океан, выражаясь иносказательно. Мы, как одержимые вурдалаки, хотим расчленить на куски не познанное, бесцеремонно вторгаясь туда, где ещё не были. Квантовый эффект передачи мысли по туннелям волновых настроек нейронов лучше, эффективнее всего работает при низких температурах.

Подо льдом идеальные условия для изучения водных глубин и возникновения жизни там, в глухой изоляции от внешних помех космоса. По долгу службы мне приходилось читать протоколы, инструкции, методички и много общаться с учёными.

О-о, если бы вы знали, Кровель, как мне всё это интересно. Ах, как я вам завидовал! И тем, кто отправился с вами на космическом судне. А сколько огорчений и переживаний я испытал?! Ведь мои рапорты постоянно отметали. С короткой резолюцией: «Не годен для экспериментальной миссии в силу возрастных изменений».

Подыгрывая его запалу, я подбросил огоньку.

‒ В международной команде нас готовил возрастной тренер, старорежимный, как и вы.

Назвался нам: «Михалыч – русский медведь». Хотя и в солидных летах, но по выносливости сто очков вперёд даст всем носителям. К месту, не к месту, пословицы и присказки из него сыпались, как из рога изобилия. Когда мы в ужасе шарахались от уродливых муляжей биолякры, расставленных зачем-то между тренажёрами, он с издёвкой орал: «Желторотый воробей на обед свинью забей! С биолякры воды не пить. Монстров бояться – в космос не летать. Сила есть, биолякры мозги подтянут».

Подначивал и глумился, беспощадно изнуряя тренировками. Мы ненавидели тренера, который не чурался рукоприкладства. Беспричинно оскорблял: «Гоу-гоу! Студянистые хлюпики с кислыми лицами, вы похожи на слизней в шрамах. Только и можете строить рожи зеркалам. Злитесь, что отражается хилая немощь? Ничего, ничего, скоро из бледных мотыльков вылупятся бультерьеры».

Неисправимый грубиян, а на «Громе» носители вспоминали Михалыча добрым словом.

 

Гуннар отчего-то помрачнел и вдруг переменил тон с дружеского на официальный.

‒ Кстати, Кровель, я не получил чёткого ответа о вживлённых биолякрах. Как вышло, что из пятидесяти ни одна биолякра не выжила у вас в голове? Ведь поначалу они казались в крепкой нейронной связи с дублёрами подо льдом Куропы.

‒ Так и ни у кого не выжили. Нас же семьдесят три носителя было, не забыли?

‒ Я никогда ничего не забываю, ‒ обиженно подёрнул курчавым островком на затылке инспектор, и глаза у него стали похожи на не тающие ледышки с Куропы.

Закрывая ладонью рот, я беспрестанно фыркал на манер моего кота. Нестерпимо захотелось громко, во всю глотку поржать. Со мной так бывало, нечаянный конфуз от нервного напряжения. Гуннар угрожающе вскинул сжатую в кулак руку над моей головой, я упреждающе уклонился. Инспектор так и застыл с поднятой рукой вне решительности.

В нарастающем зловредном кураже с видом напускной обиды я воззрился на него как на истязателя, старательно изображая затюканную недоверием жертву.

Постановочная скорбь на моём лице, видно, заставили умолкнуть дознавателя. Он изучающе смотрел на меня, будто уснул с открытыми глазами, потом с неожиданной резкостью заговорил.

‒ На исследовательском судне, направленном к Куропе, разместили семьдесят три подготовленных носителя. У каждого одинаковое количество вживленных биолякров. Почему, кроме вас, все люди погибли? Почему вы живы, а биолякры в вашем мозгу словно растворились? Отчего у обслуживающих андроидов случился подозрительный дефект карт памяти? До сих пор инженеры разбираются.

‒ Откуда мне знать?

Я тщетно старался настроиться на официальный тон инспектора.

‒ Сбой программы, наверно, не удивительно под давлением космической материи. Запущенные дублёры-биолякры ныряли глубоко в непролазные подлёдные дебри. С кем они побратались под тоннами льда и воды? Тайна, уплывшая с ними от мозговых малявок сородичей. Я ничего не знаю, могу только догадываться. Думаю, что наши подселенцы не выдержали непосильного общения с раздувшимися подлёдными клонами, не перенесли враждебного влияния Куропы.

Что вы ещё хотите от меня услышать, господин инспектор?

Ведь отчётную кодировку пребывания на «Громе» институт изъял сразу по прибытию. Картография рельефа дна, составленная ботами по нашим сеансам, – вполне чёткая и подробная. Подо льдом картинку видел ясно, как вас сейчас. Наверняка эта информация засекречена от всех.

Как понял, моё возвращение – воля власти была. Дорогое путешествие, знаете ли, явно не по карману вашей конторе. Все носители погибли, а за мной почему-то прислали челнок-метеор. Вы полегче с моей персоной, инспектор. Я – птица важная.

И опять мне вздумалось громко загоготать для убедительности.

Я уже заподозрил перебор в поведении, но непреодолимая волна паники оглупляла мой разум.

Ведь говаривал мой дед, ‒ «напускной гонор ненадежен, как панцирь у линялого рака.»

Только бы не сболтнуть лишнего! Надо запросить перерыв.

Гуннар на моих глазах преображался. Из нелепого старикана превратился в матёрого хищника в засаде, с кровожадным прищуром. Застыл как изваяние, только набухшие вены пульсировали на шее.

Пытаясь выскочить из-за стола, я упёрся глаза в глаза с дознавателем. Железной хваткой он сжал мои плечи и сильными толчками подмял, затолкал моё одеревенелое тело, усадив обратно за стол.

Когда он заговорил, голос гулко летал по комнате:

‒ Сбой, говорите? Налажен одинаковый алгоритм слияния каждого носителя с биолякрами. Медики проводили реабилитацию по единому протоколу. Огромные страховые суммы упали на счета ваших семей задолго до того, как все подопытные оказались на «Громе».

Нам важно знать вид мутации. Именно в вашем, Кровель, загадочном организме генетический симбиоз с океанической мокрицей мутировал по-особенному. Каким таким чудесным способом? Пока мы слепы, но обязательно прозреем. Надеюсь, с вашей помощью.

Гуннар глумливо ухмылялся, выдерживая паузу. Потом назидательным тоном отчеканил:

– Жду подробный отчёт, без ужимок и уловок дурака. Ваша интеллектуальная состоятельность установлена, хорошо изучена. Мы догадываемся о существовании в вашей голове некой, пока бесконтрольной нам, мозговой активности. Не советую испытывать терпение. Перестаньте темнить и ёрничать. Объясните, что случилось под ледяным панцирем Куропы? Вашей задачей по-прежнему остаётся трансляция видений, так транслируйте чётко и ясно. Не забывайте, Кровель, что вы живы, пока полезны нам. Вы смертник, с которым даже семья попрощалась.

 

‒ Нет, эта язвенная бацилла меня прикончит. ‒ Я взмолился о передышке.

 

***

 

Флеш-память, июль 2055 г. (Личный дневник) Кровель Лепик.

 

Исследовательское судно «Гром» стало нашим домом. Как надолго? Мы остаёмся в неведении.

Андроиды, обслуживающие в космосе, звали нас «тесто», а мы их – «чокнутые провода». Внутренняя начинка синтетов, по мнению органических, чрезмерно точно копировала нашу кровеносную систему.

Подробные изображения ботов в разрезе изводили нас в земных учебках до отвращения. Глаза бы не смотрели на мерцающие слайды на стенах.

Мерещилась извилистая проводка внутренностей при первом взгляде на андроида.

Хорошо, что здешнее стерильное оформление в тускло светлых тонах. Ничего лишнего, кроме знаков-путеводителей, позволяющих ориентироваться на «Громе».

 

Андроиды наверняка отметили в судовом журнале, что разбудили «тестообразных» точно в срок.

А мы до сих пор в неведении, как долго пребывали в состоянии анабиоза.

Обнаружили свои тела трепыхающимися словно лягушки в простокваше. Нас долго не освобождали. Пичкали россказнями о чётком указании медиков. Вот черти! Замочили в сопливой подливке бессрочно. Мол, при малейшем колыхании питательная масса служила оберегом. И что же? Теперь мы в благодарность должны прокиснуть в воображаемой материнской утробе?

Неужели младенцы дышат такой же кислятиной в животе у матери?

Интересно, боты в курсе, что очнулись далеко не новорожденные ангелы? Скорее создания Франкенштейна, с мутным осознанием себя.

 

Восстановить «тесту» физическую активность проволочные истуканы не спешили.

Поначалу у всех нас саднило, чесалось на слизистой языка и носа, в местах, натёртых до ошмёток. Понятно, что от оттисков трубчатых датчиков. Струпья мешали глотать, раздирала боль в горле, будто кошка скребла когтями. Пока мы отмокали в месиве, вероятнее всего, с нами не церемонились. Не очень бережно провели подопытным интубацию трахеи.

Тяжёлые хрипы вырывались из лёгких со свистящим дыханием и кашлем. Мы отхаркивались и блевали сгустками застойных мокрот вперемешку с кровью.

Хвастливо размахивали друг перед другом правым запястьем с вмятиной от браслета, как «чёрной меткой». Орали о тайном братстве мучеников науки. С дёрганой мимикой морщинили заспанные лица. Диким образом вгрызались в отросшие ногти, загнутые корявым серпом.

Даже обнимались тумаками, наверно так околачивают пыльные мешки.

Будто хотели доказать, что наши никчемные жизни нуждаются в самообороне.

Сгрудившаяся толпа молодых придурков сперва беспечно веселились после пробуждения. Хотелось кайфовать от любой гадской радости. А тут такой сюрприз! Самоубийцы проснулись живыми и с комфортом обслуживаются ботами.

Ну и обалделый видок у нас! Таращились на белый свет распахнутыми глазами с чёрными кляксами зрачков. Синюшно – бледные тела в грязных подтёках. На башках колтуны волос. Мы словно только что вылезли из могилы.

С бешеным рычанием кривлялись, подражая зомби.

С животной наглостью макак тискали затёкшие части тела, кое- кто ощупывал гениталии, будто проверяя рабочее состояние детородного органа.

Так же бесстыдно забавлялись, рассматривая отметины на шее, ногах, животе, где присоски датчиков оставили алые засосы.

Я донимал всех пошлыми шутками, изображая похотливых андроидов. Сообщал, что боты во всю мощь проводки занимались любовью с нашими бесчувственными телами.

Тьфу, изврат какой лез мне в голову, привет Аише.

Ну вот такой он, юмор подопытных шизиков, очнувшихся в изоляции космоса.

Правда, официально подтверждено тестированием, что все как один, - не пустоголовые, а заселённые биолякрами.

 

Постепенно обычное человеческое самочувствие налаживалось, приходило в норму.

Семьдесят парней и три девушки. Численное преобладание мужчин над женщинами вначале удивило, но дело не в сексизме. Как нам объяснили, количество покалеченных претенденток оказалось больше, чем требовалось.

При отборе выяснилось, что женский мозг менее приспособлен к аномальным изменениям. Нейронные связи женщины зависимы от удивительно странной привязанности к определённой локации в мозгу.

Участницам эксперимента объяснили доходчиво, что кому написано на роду материнство, та натура подчиняла себе каждую клетку, превращая в прислужников будущей жизни, напрочь отметая вредящие потомству манипуляции. С женщиной природа сотворила всесильную волю, где возможно поклонение одному божеству – ребёнку. Сбой в программе женского организма рано или поздно привёл бы к перерождению и бесславной кончине тела как пустопорожней оболочки без миссии материнства.

Только у трёх командных девушек в виде исключения прижились по одной биолякре, появился шанс на жизнь в эксперименте, правда, не долгий.

 

Подозреваю, что медики хладнокровно исполняли свою задачу.

Рассуждаю так исходя из горького опыта. Не обольщаюсь найти в живых людях великодушие. Органические врачи не лучше синтетов.

Наверняка собирали размозжённые скелеты, нисколько не горюя над нашими затухающими жизнями.

Представляю, как на операционные столы грубо, без различия сваливали вялые человеческие туши. Небось, мяли нас как вату, по - заправски обминали, будто с нас осыпались все кости.

Определённо, мы считались не жильцами на земле.

Но, родные, почему моих родителей не смутило, что жизнь в меня вдохнули на время, а потом я бесследно сгину, как биолякра в подлёдной пучине?!

Наши скроенные тела до сих пор на симбионтах. Семьи подписали отказ от претензий в случае гибели.

Кто же мы?

Мертвяки, как есть, мертвяки, и душой, и телом. Вряд ли нас выставят супергероями на всеобщее обозрение. Мы никогда не попадём в сводки межзвёздных новостей. Наши жизни не планетарной важности. Хотя по значимости и величию эксперимент над нами межпланетарного масштаба. Обидное несоответствие.

Вот если бы из носителей сотворили полурыб амфибий, тогда морды в чешуе с жабрами вместо ушей мелькали бы на мировых дисплеях величиной с небоскрёбы. Наши имена вырезали бы лазерными лучами в небесном пространстве. Наше воскрешение отмечали бы как рождество Христово.

Какая милота! Это чествование супергероев в обывательском понимании.

 

Никто никогда не поинтересовался простым и житейским.

Забуду ли я паническое безумие при общении с подлёдной жутью? Когда чувствуешь страх, обдирающий спину ледяным скребком. Стыдливо замечаешь струйку мочи, змеёй ползущую по ноге. Скрытно от всех обливаешься слезами, сокрушаясь о предательстве родных.

Невыносимо выходить на связь с биолякрами, когда мечешься, стыдишься своей трусости.

Немного успокоился, когда отметил рассудочное превосходство в общении с носителями. Наблюдал – чем слабоумнее носитель, тем он бесстрашнее.

 

Иногда на сеансах сбоила обратная связь, но в основном сносно работала в обе стороны. Биолякра ловко выхватывала дублёра моим зрением. Отчего же сразу после трансляции невидимая сцепка губила биолякру? Сорок девять сеансов закончились смертью моих мозговых малявок. Я слышал, ощущал пятидесятую. Её подлёдный клон плавал опасной торпедой. Игла кощеева в ней, скорее всего, она и пропорет мне дыру в сердце.

 

***

У бесполых андроидов одинаковые тела и лица, будто по коридорным рукавам мельтешили маски в костюмах ядовитой расцветки. Боты исправляли, чинили, убирали, лечили, кормили, развлекали, раздражали, но никогда не хохмили как люди.

Заряженные человекообразные с твёрдой осанкой сновали по заданным дорожкам на потеху нашим зубоскалам.

‒ Ух, ты водонос! Будто с горшком на голове вышагивает, ‒ дребезжал широкозубый носитель № 9.

‒ Ага, шоб на нас не покушался, на кол посадили, ‒ подхватил словесный пас девятого носитель № 2.

‒ У него чип-пика из задницы прямо в башку ввинчен, ‒ захлёбывался от своей шутки № 23.

‒ А важности-то! Как моя аквариумная жаба, ‒ надувал щёки лопоухий № 7.

 

Судя по всему, с капитанского мостика не ослабевало наблюдение за людьми и андроидами. Центр управления изолирован от любой живности на судне. Кто нами командует, живой человек или программа? Чаще всего носители задавались этим вопросом.

Да, командующего «Громом» мы никогда не видели, зато знали всех ботов-охранников. В личные боксы регулярно заглядывал для приватного общения психолог – синтет высшей категории. Иногда мы обращались к специалисту по метаболическим процессам. Близко познакомились с докторами в медицинском отсеке. Особенно горячий приём медики оказали после буйных стычек носителей между собой. Тогда большинство из нас валялись обездвиженными в итоге безжалостного расстрела из шприцев. Медикаментозное причащение сопровождалось проповедями психолога. Проникновенно он вещал паралитикам о пользе смирения и величии героизма, о жертвенности во имя человечества.

Пустозвонные речи мы пропускали мимо ушей. Ворочали онемевшими языками, хрипели, мол, причастие вином собрало бы паству быстрее, кучнее и послушнее. Пытались растянуть губы в улыбке, но получался дантистский оскал.

 

Если бы не зависимость от эксперимента.

Едва оклемавшиеся из особо буйных грозились раздробить хребты обидчикам, вырвать из них пучки проводов, начистить их одинаковые морды, надрать их бесполые задницы.

Но, вспомнив о наших бунтарских телах, раскиданных словно грязные сапоги, пришлось гасить мстительность, а не синтетов.

Андроиды опекали и контролировали нас как маленьких детей, правда, не так нежно и бережно. А ведь поначалу мы воспринимали их как обслуживающий персонал. Замечали, что надзиратели видели не дальше своих прошивок. Светодиодные свербящие глаза не замечали очевидное, перспективу обмана живым человеком. А среди подопытных встречались авантюристы и проходимцы те ещё. Даже под бдительным контролем они умудрялись выскользнуть из зоны внимания.

Сразу с началом ежедневных сеансов былая свобода передвижения ограничилась протоптанной тропой от каюты до столовой. Не приветствовалось долгое общение между собой носителей.

Вероятно, чтобы не сбивать телепатическую связь с биолякрами. Семьдесят три капсульных бокса наглухо закрывались на ночь. Кормили нас три раза в сутки, порционно раскладывали на столах питательное месиво из автомата, заряженного готовыми разогретыми концентратами. На ночь выдавали по бутылочке воды и гигиенические спецпакеты.

В квадратном модуле приёма пищи, за раздельными рядами столов общение было коротким. После поедания сытного месива мы неслись каждый в свой бокс на связь с биолякрами. За нарушение принятого распорядка следовали карательные меры. Урывками удавалось перекинуться между собой несколькими фразами при выходе после обеда, по пути к так называемым каютам.

 

***

Спутник напоминал песчаного богомола с выпускаемым жалом. Приземлился точно по заданным координатам. В том самом месте, где, согласно картографии, толща льда значительно уязвимей обычной скорлупы на Куропе. Но разведка подвела неточностью геопозиции.

Жерло спутника – лазерный бур – меняли без счету. После каждого километра расплавленного ледяного столба он обламывался и крошился. Меняли место бурения и наконец-то нащупали единственную брешь с менее крепким ледяным покровом.

Тут жало вонзилось в лёд как комар в человеческую кожу. Слава гостеприимному богу Куропы!

Без серьёзных сбоев запустили дублёров мозговых биолякров. У каждого носителя по одному подопечному. Подо льдом клоны биолякры размером с пиявку раздувались до мутантов- гигантов.

Я мог только предполагать, что запускался процесс биохимической реакции на ледяную воду. А как это работает посвящённых среди носителей не нашлось.

 

Боты неустанно контролировали сейсмографию, телеметрию. Топографические изображения выводились на наши индивидуальные дисплеи. Мы видели пористую поверхность дна. Измеритель глубин исправно мониторил параметры. А вот подводные горы и гряды скальных хребтов носители замечали фрагментарно, страшенными глазами подопечных биолякров, их скошенными взглядами.

Каждый подопытный наблюдал картинку по- своему, а боты-наладчики обобщали информацию, сокращали видения, сжимали покадрово, в зависимости от важности момента. Если визуальный эпизод был значим и бесценен, то разбирали его чуть ли не на молекулы.

Постепенно, оправившись от страха, я даже любовался подлёдным мерцанием оттенков зелёного, розового, голубого и не поддающимися цветовому определению бликами. Позже выяснил природу цветового эффекта, отдалённо похожего на земное северное сияние. Это явление, всего лишь, тепловое искажение от чужеродной для Куропы подсветки, закреплённой на плавающих громадинах дублёрах. Которые высвечивали видимые земным зрением микроорганизмы.

Возможно, что новоявленные куроптяне живым налётом облепили дно.

Иногда высокоточное оборудование подсказывало неладное в донных слоях. Приборы вибрационным сигналом оповещали о чём- то скрытном человеческому зрению.

Тут- то и подплывали к невидимке лупоглазые клоны биолякров, охватывали и фиксировали объект ультразвуком, ориентируясь на магнитные поля.

Вероятно, монстры использовали для предсказания свои чувствительные многопучковые усищи.

 

**

 

На сеансах дистанционного общения нас, носителей, всегда накачивали нейромедиаторами.

Мне казалось, что одноразовой дозы не хватало для более крепкой сцепки с дублёром. Слишком хрупкие паутинки разума связывали мозговых биолякров с подлёдными родственниками.

Нередко в часы отдыха задавался вопросом: что бы было, если запустить под толщу льда океанологов? Наверняка раздавит давление даже ударопрочных ботов.

Придумывая в утешение себе несуразные умозаключения, я с особым удовольствием нежился на тёплой койке, попивал прохладную водичку. Воображал, что дома.

Грезил, что вот- вот ко мне войдёт шаркающей походкой дед и расскажет обо всём на свете.

 

Почему же после окончания сеанса, я чаще всего чувствовал себя жертвенным быком? Впадая в состояние агрессивно затаившегося спокойствия.

После подлёдной связи бывало не раз, когда носители взрывались неуправляемой яростью. Таких изолировали, вплоть до окончания курса восстановительных капельниц.

 

***

Биолякры жуткого вида, к этому никогда не привыкнуть. Мне легче за ними следить через слезящиеся глаза. Надвигалось, расплывалось серое невнятное пятно, и тогда не так страшно. Пропускаешь монстра из виду и вычленяешь картинку рельефа дна. Благо, что кроме наших страхолюдин посторонней крупной живности не наблюдалось. Зато подлёдный донный ковёр показался активнее и приветливее земных созданий.

 

***

 

 

Живу, ем, двигаюсь, ощущаю запахи сильнее и сочнее. Поначалу уверовал в то, что происходящие на «Громе» перемены – всего лишь галлюцинации. С подозрительной лёгкостью пропустил момент, когда сгинул последний земной носитель.

Один за одним они бесследно исчезали из своих кают, оставляя запах пота, пыли и страха.

Обесточенные неизвестной силой боты застыли тряпичными манекенами. Безмолвие витало угрозой, как горячая струя хищного дыхания зверя.

На «Громе» повисла вязкая тишина, она рождала странные звуки. Вроде как обволакивала меня приятным шуршанием замши. И вдруг, обдирала кожу мерзким скрежетанием. Не так ли скрипят наэлектризованные кишки синтетов превращаясь в хлам?

Я с нежностью оберегал последнюю биолякру, думал о ней почти как влюблённый, с поэтическим придыханием. То восхищался, как трепетной птахой, бьющейся в чертогах моего сознания, то называл проклятой подселенкой за то, что изводила меня не затухающей связью с подлёдной жизнью Куропы. Тогда я не отлипал взглядом от манитора. Сеансы в бредовом состоянии прерывались внезапным сном, тело безвольно оплывало в кресле.

Однажды очнулся с выстраданным решением разодрать взрывом, умертвить изношенное, опостылевшее мне туловище.

Но обретёт ли свободу мой пленный мозг? С размаху больно припечатал ладошкой себя по лбу. Но вместо осмысления происходящего почувствовал упадок воли, подчиняясь ураганной силе инстинкта самосохранения.

 

Вяло, и уже без злобы наблюдал проплывающего на мониторе громилу с пастью-лоханкой. Живёт же чудовище! Удивляет, пугает, отвращает такого помешанного, как я. Что за гнусная ухмылка, оскал, насмешка?

Состояние моей психики проверять некому. Стало быть, буду принимать на веру всё, что вижу и слышу.

Я рассуждаю, значит, живу, – ха, и ха, и ещё раз – ха!

 

Всё изменилось внезапно и бесповоротно.

Меня необъяснимо возбуждала, манила восторженная суета, похожая на мелькающий хаос резвящихся мальков в стае.

Мне стало всё нипочём – ни смерть, ни жизнь.

Если бы сообщили про трещину между мирами и предупредили о возможности просочится туда вместе с океаном Куропы, я бы согласился без раздумий.

 

Наверно, так распирает счастье подкидывающих себя в небо многотонных китов?

Однако, плавал всего лишь разбухший клон биолякры. Я старательно лавировал в одиночестве на просторах донных угодий. Двигался не так шустро, как хотелось бы, телесные габариты тормозили и не совпадали с внутренним воодушевлением.

Я взъерошивал шершавое дно грузным пузом. Ощупывал многопучковыми усами. Близко рассматривал донных обитателей. Хотелось верить, что пестрит вполне умное сообщество моллюсков и мирно беседует со мной. Планктон, или как ещё определить этот цветастый микромир?

Я уже не называл его ледяным склепом, не чувствовал свою ничтожность, уверенный, что со мной приветливо общались конфигурациями знаков.

Наблюдал и выучил комбинации фигур, проявляющихся на плюшевой поверхности донного послания.

Три круга как штампами отпечатывались сразу в моём присутствии.

Залетая сознанием в своё убогое тело на корабль, я подглядел на мониторе, что к кругам добавлялись поперечные волны. Куроптяне ждали, принимали меня любого в разном настроении и обличии. И я возвращался.

 

В моей компании живой ковёр казался скромным собеседником.

Зато я старательно пучеглазил и вращал всеми телесными наростами наподобие телодвижений аквариумной рыбки. В исполнении гигантского пугала, подозреваю, что приятность сомнительная.

В отличии от лихого задора жизнерадостной туши, столбняк сознания сковал меня и я долго не мог выловить в себе не единой здравой мыслишки.

Могу представить возмущение бессловесного планктона.

‒ Кто этот наглый ледожёр? Что за вращательные пляски выпуклых шаров невпопад выскакивают из плавающей горы? Нам ли, крохотулям, с тобой спорить, пришлый урод.

 

Тем временем я постоянно всматривался в глубины.

Куда исчезла стая клонов биолякры ?

Где их толстые трупы?

Прикидывал в уме, что если клон мог распухать в объёме, то легко запустить и обратный процесс.

Тела могли растаять, как бы это сказочно не смотрелось.

 

Зато освободился обзор, расширился горизонт видимости для меня.

Сверху по- прежнему нависали глыбы льда, которые я назвал - святым нимбом донной Куропы.

Как единственный выживший, пытался молиться во спасение и обожествлять непонятное. Не помня ни одной земной молитвы, придумал новые – Куроповские. С жалобным воззванием к планктону, окроплённому моей слезой.

 

Какое же блаженство ощущать свободу!

Я оголтелой глыбой нырял, крутился вентилятором, разрезая мордой водную толщу.

Взбивал разводье водяных струй до бурления в жабрах, до пузырьковых туч, собирающихся надо мной.

Замирал на месте, замечая смутные видения о веерном пространстве.

Завораживали, раскрывались гармошкой многомерные картины. И тут же изображение пугливо схлопывалось до вертикально вибрирующих линий. Мой взгляд не успевал выловить предмет, содержание этого размытого живописания.

Если ледовый ореол казался тяжеловесным, то архитектурные контуры здешнего мироздания с набегающими волнами теней виделись мне радужной органзой, как занавески моей бабушки.

 

Оказавшись в каюте, всласть рисовал увиденные подводные откровения, додумывал пейзажи и перспективу пространства.

Раньше не замечал, как убога известная мне палитра.

 

Всё меня радовало теперь.

Но, угнетала, да что там, стала невыносима мысль о необходимости доносить видео подлёдной Куропы до землян.

Как это безнравственно! Будто фото безвинной новорожденной малышки выставлять на всеобщее обозрение.

Моя детка даже говорить ещё не умела.

 

***

Когда я заметил в космосе надвигающиеся огни земного челнока, биолякра мгновенно перенесла сознание. Прощаясь, успел начертать знаки на донном ковре.

Три круга и поперечные волны, что означало обещание вернуться.

 

 

– Кровель, Кровель, очнитесь! ‒ Гуннар беспардонно трепал меня за щеку.

‒ Доза избыточна. ‒ оповестил он.

‒Зато действенна. ‒ ответил кто-то невидимый мне.

 

**

Не помню как прибыл на землю.

Постоянные допросы утомили.

Выклянчил у Гуннара перерыв.

Мне показалось, что он ко мне проникся состраданием, а может быть считал идиотом.

 

Заканчивая рассказ разочарованно заметил, что нужные слова уплывали от меня, мелькнув глубокомысленным хвостом.

Не сразу решился отразить события без помощи ИИ.

Проще говоря, вооружился чувствами.

Так себе оружие, ведь это мои переживания.

Моя сокровенная история о чудной любви к чужой планете.

 

Отрадно осознавать новую жизнь, отшвырнув соблазны прошлого.

Никчёмная земная оболочка как- то справлялась с обычной суетой.

А настоящий обновлённый я плавал подо льдами Куропы.

Безмолвная толща, промёрзлая даль! Только здесь я абсолютно свободен.

Куропа, ты стала роднее всех родных на Земле.

Что это, если не бессмертие?