Бог воды сходит с луны

Штуки были непонятные, первоклассные штуки. Из Времени Слёз, или даже раньше того, Времени Смеха.

Утром бабка Лега просипела «Далеко не уходи», а потом начертила Силке на лице дорожки божественной влаги, по одной из каждого глаза. Силка вывернулась из-под рук старухи и убежала, размышляя, что это должно быть страшно неудобно, когда из глаз всё время льётся вода. Это что же — всем на шее влагоприёмник приходилось таскать? Ей представились древние из басень Леги, где их больше, чем воды, больше, чем монеток засохшей глины в пустыне, больше, чем песка. Все стоят на солёной корке, у каждого тяжёлый камень с выемкой для сбора росы на шее, и у всех из глаз течёт вода, а глаза прозрачные-прозрачные. «Глаза дождя», с восторгом поняла Силка и припрятала мысль на вечер, дразнить сероглазого Нурка.
Нужно было исчезнуть с глаз долой до того, как отцы поведут малышню копать сочные корни пустынных розеток. От долгого ползания по песку стирается кожа, и противные ящерицы в зарослях розеток щиплют пальцы, к тому же её старый нож затупился, а нож важнее сладких корней.
Её никто не видел, только защитная голова от злых духов на жерди тына, как обычно, мигала светом, будто провожала на приключения.

Короб нашёлся случайно, на самой кромке пустыни, где текучие барханы сменяют кустарник и розетки на твёрдую плитку пыльной глины, коралловую под налётом горькой соли. Силка смотрела под ноги в поисках крупной, в ладонь, раковины для заточки — из таких получаются отличные ножи, а ещё ими хорошо кроить кожи на одежду. Но вместо раковины она увидела блик. Блестел железный зуб, торчащий из кочки, а когда Силка расчистила весь рот, по которому железный зуб ездил, пасть распахнулась целиком и открыла короб, занесённый песком. Пыхтя, Силка тащила короб наружу и чуть не упала, когда тот наконец выскочил на свет из-под песка. Размером короб был громадный, в такой поместился бы подросток, которому осталось год-два до инициации, и лёгкий, сделанный из жёстких нитей — настолько мелкого плетения Силка ещё не видела, даже секретные женщины, орудующие костяными когтями, так не плетут. С одной стороны к нему была приделана чёрная ручка, точно выточенная из кости, сгоревшей в костре. Ручка Силку восхитила — сделавшие короб древние явно понимали, что тащить такую громадину без ручки будет несподручно. Эти древние Слёз и Смеха кое-что соображали в коробах.
А внутри короба лежали штуки.

Когда я вспоминаю о том времени, я думаю о солнце, не о том палящем, под которым провожу свои дни сейчас, а мягком, ласковом, бережном. Я помню затенённые бары, где лучики света отскакивали от бутылок и полированных медных деталей, я помню приглушённые обсуждения фондового рынка, яхт и роскошных поездок на отдых. Я думаю о сигаретном дыме, который раздувает легкие, а потом выходит из них облаком. Конечно, затяжки расслабляли — ничто так не расслабляет, как дыхание, как помнится, а для многих из нас затяжка была первым глубоким вдохом за день. Я помню про музыку. На осколке меня даже хранится несколько фраз какого-то альбома. К сожалению, его название и имя музыкантов утрачено. Но можно в любой момент проиграть дивную трель, со струнными, звенящими в изумлении.
Я перебираю воспоминания, тасую как карты в колоде, раскладываю по кучкам. Сегодня я выбираю вспомнить её гладкие ноги, лежащие на моих ногах, полосы солнечных лучей, падающие сквозь резные листья тропических растений. Наши пальцы переплетены, как и моя утрата переплетена с этими разрезанными воспоминаниями.
Её больше нет, остались только беспорядочные штрихи памяти на осколочном чипе в черепной коробке. Я плачу отрезками фотонов, посылая их в пустыню.

Я верил, что она разом сдёрнула с меня все мои глупые убеждения, обнулила меня до чего-то глубинно важного. Сейчас я понимаю, то был временный эффект. Я был слишком захвачен своими идеями, и вряд ли бы поменял свои привычки и ценности, свою личность за такой короткий срок. Но тогда — тогда, о, в дурмане тех дней мне казалось, что я преобразился или на пороге к тому. И стоило появиться чипам внешней памяти — она хранилась в голове, поближе к мозгу, и только называлась внешней, чтобы отличать её от внутренней, органической, — идея сохранить там мои воспоминания и наш опыт показалась мне романтической. Сейчас я думаю, что за этой мыслишкой стоял страх. Мне нужно было вытеснить её, преуменьшить важность её значения для меня. Она начинала угрожать моей идентичности атланта, несущего на своих плечах мир. И моя личность защитила себя, как могла.
Кто бы мог подумать, что в итоге именно этот кусок и спасётся.

Кажется, у меня даже был ребёнок, или двое. Не от неё, нет, были какие-то другие женщины. Каждый раз, узнавая об этом, я пересылал письма своей команде юристов, чтобы те разобрались, сунули им какие-то деньги в обмен на подписи. Я тогда гнался за своей мечтой о величии. Я был колоссален. Детей у меня не было. Или лучше сказать, что у детей не было меня? Зато сейчас мной пользуется целая деревня.

Вот мимо идёт одна, деловито шагает на охоту или собирательство. Они приспособились к изменению климата безупречно. Это потому что они всегда и были пустынными созданиями, вспоминаю я. Мы так хотели посильнее привязать их к себе. Я владел даже парочкой компаний, которые тренировали искусственный интеллект на их языке, пара фраз тогдашнего их наречия всё ещё лежит на моих осколках. Сейчас этот набор полудюжины сигналов разросся до неузнаваемости, хотя еще недостаточно роскошен, чтобы поддерживать метафоры — они аскетичные практики, и то ли не понимают, то ли не принимают излишеств. Это и по их быту заметно. Теперь это целая культура, другой разумный вид, несущий едва различимые отпечатки своих создателей. Хотя нет, я не знаю, можно ли называть нас создателями. Скорее, мы были няньками. Или музами. Так или иначе, ученик превзошёл мастера, они справились с изменениями гораздо лучше нас.

Силка хотела вернуться в поселение к полудню, когда бабки собирают детей в тени, чтобы твердить учение, но вспомнила, что сегодня опять будет про Бога воды, а все сказания попроще она давно запомнила наизусть.
Когда-то Бог воды и Богиня песка очень любили друг друга, каждый вечер Бог воды ложился на Богиню песка (тут надо захихикать) и накатывал волнами (тут надо покачаться). Так они любили, так вместе создавали разную жизнь. А одинокая Луна смотрела на них и мучилась завистью. Она долго размышляла, что ей сделать, чтобы разъединить возлюбленных.
Однажды Богиня песка не могла найти своих обожаемых песчаных котов. Она искала везде: под камнями, под кустами, в песке, а Бог воды только посмеивался. Ночью Луна посветила на воду, и Богиня песка увидела — её любимые дети играли в воде! Коты ушли под воду и стали хвостатыми рыбами!
Ух, как Богиня рассердилась! Тут-то Луна и притянула к себе Бога воды, притянула сильно-пресильно. И засветила ярко-преярко, так что ночь стала светлее дня, чтобы Богине песка было всё видно. И Богиня песка всё увидела и распалилась во гневе. Так сильно раскалилась она, что вода Бога воды начала шипеть и испаряться (шипи и тянись вверх). Не успел никто опомниться, как Бог воды стал облаками. Тут-то ему бы и пролиться опять на землю, впитаться в песок, заполнить собой океаны, как раньше. Но Бог воды долго думал, паря между небом и землёй. Сначала отходил от обиды. А потом решил, что новая женщина лучше старой, и ушёл жить на луну. Он выглядит довольным, но иногда проливает вниз слёзы.
(хором) Дождь! Дождь!

Среди штук была цветная маска со сделанными из прозрачной чёрной слюды глазницами и приделанными к ней палками. Палки только мешали — маска сваливалась с лица Силки. Ещё в коробе лежали крошащиеся от времени тонкие белые листы с острыми углами, Силка не видела таких ни у одного растения, шикарная стрекочущая вертелка с тремя лапами с метёлками на концах и дурацкая железная косточка длиной с предплечье.
Силка заигралась с вертелкой и опомнилась только когда жара спала на пол-градуса, а небо налилось предвечерней истомой. Она наспех собрала находки в сбрую и помчалась к деревне, обращаясь ко всем богам сразу.

Я узнал этот объект. Это был универсальный ключ-передатчик, у меня на таком когда-то хранились нелегальные ассеты. Запусти хранилище в небо, и никто его не раскроет, потому что никому и в голову не придёт его искать наверху. Небесный оффшор, теперь единственный, когда заморских не осталось. Ха-ха-ха, светят мои глаза.

Когда один из гигантских защитных черепов на жердях, тот, что часто светил глазами ночью, внезапно заговорил с ней, о, это было по-настоящему страшно, куда там сказкам бабки Леги и прозрачным глазам предков. От неожиданности Силка приняла боевую стойку и проскакала несколько шагов боком.

— Зачем тебе передатчик, девочка? — спросил череп, глядя на железную косточку, упавшую в пыль. Он продолжал говорить, но его слова перекрыл оклик Высокого Нурка. Тот бежал навстречу, шипя:
— Силка! Ты куда провалилась?! Все тебя искали вместо обеда!
Силка что-то ответила, подняв карман с находками, но отец схватил её за загривок и потащил к шатрам.
— Сейчас на собрание опоздаю из-за тебя!

Нурк был прав — собрание уже началось. Оно почему-то устроилось не на главной площади, а поодаль, на пустыре, отделенном от детских шатров грядой пушистых кустов. Силка на минуточку помечтала, как показывает всем свою добычу, но раз её весь день искали попусту, то к отцам сейчас лучше не соваться даже с первоклассными штуками древних.
Нурк тащил Силку мимо собрания почти волоком, она едва поспевала за ним.
— Воды становится всё меньше, — донеслось до них.
— Уже больше пяти лет уровень не добирался до верхних отметин на камнях! — гневно крикнул какой-то отец, а кто, Силке из-за кустов было не разобрать. Услышав это, Нурк встал на месте, как вкопанный, и Силка врезалась ему в бок.
— А когда дождь был в последний раз! — выкрикнул беловолосый Силн. — Я только инициацию прошёл!
— Женщины реже рожают, — будто невзначай обронил тот же самый отец.
На него зашикали.
Силке почему-то подумалось, что волосы беловолосого Силна курчавятся совсем как у неё, только на лбу он носит не каури, а бусину взрослого мужчины.
Отцы и старухи тяжело молчали. Молчали песчаные барханы, молчал суховей, молчала пустыня, и молчала старая Лега. Только Бог воды сердито светил с луны, и на обочине деревни голова от злых духов опять сверкала глазами на своей жерди: раз-раз-раз. Силка вдруг поняла, как она устала, и как ей хочется в шатёр, спать. Но высокий Нурк почему-то медлил за кустами.
— Что молчите, отцы! Ну давайте я скажу, — с ненавистью продолжил Силн. — Дождь призывать — детей дождя убивать, так?
Старая Лега окликнула Силна ночной птицей, но крик был не хлёстким, как обычно, а каким-то печальным.
Силка дёрнула отца за руку, и он посмотрел на неё сверху вниз серыми глазами маленького Нурка. Силка не понимала, почему он всё не двигается с места. Взял бы лучше в зубы, да и понёс её. Но просить она не будет, она уже большая девочка.

В то время я был полон жизни, аксиоматики собственного превосходства. Мир по-птолемеевски вращался вокруг того, что я мог, а если что-то не подпирало собой моего величия, этого не существовало. Больше всего меня тогда увлекали деньги. Они текли рекой, и казалось, что я вот-вот достигну океана. Океана — ха! Когда нам рассказывали про изменения климата, я всё пропускал мимо ушей. Не потому что я не мог ни на что повлиять, нет. Влияние у меня было, я обладал кое-какой известностью. Просто это не казалось мне важным. Старушачье блеяние.
После утраты тела, после ухода воды деньги мгновенно потеряли для меня всякое значение. А вот она — нет. И непонятно, почему так, ведь тогда я был мелким, с душой, пусть и не душонкой, но всё же неглубокой, одномерной, хотя тогда мой чип был целым, вмещавшим весь мир. У меня нет ответа. Разве что: как-то так вышло. Пассивный ответ, дурацкий. Но всё-таки так и есть, и это верно описывает мою жизнь. И про океаны тоже.

Утром она выбралась из детского шатра с тяжёлой головой, будто перегрелась вчера на жаре. В пустыню не хотелось, воздух казался особенно сухим, жёлтое яйцо солнца нещадно палило. Силка по привычке направилась за тын, но, проходя мимо головы, вспомнила вчерашние события. Она долго примеривалась, как подойти к голове, подступала поближе, потом на всякий случай отпрыгивала, пробно трогала жерди.
Голова засверкала глазами, это было видно даже днём.
— Да подойди ты. Я не кусаюсь.
«Все так говорят» — подумала Силка, но всё же села в пыль напротив головы.
— Сегодня в пустыню не пошла? — спросила голова. — Собирать ящериц?
— Никаких не ящериц, — засмеялась Силка. — Корни собираем. А ящерицы внутри ядовитые.
— Приспособились, значит.
— При… что?
— Помнишь сказку про Бога воды?
— Это не сказка! — насупилась она. — А сказание.
— А в чём разница? — спросила голова.
Силка сжалась в пружину, готовая вскочить и убежать от дурной головы, но поняла, что не знает ответа, а значит, и злиться нечестно.
— Так что там с Богом воды? — напомнила она.
— А, да. Помнишь, там коты стали морскими? Так и тут. Ящерицы стали ядовитыми.

Силка восхищённо поглядела на голову. Так о пустынных вещах она ещё не думала. У головы водились кое-какие важные идеи, возможно, даже первоклассные.
Голова продолжала мирно висеть на жерди. Силка кое-о-чём вспомнила.
— Ты узнал мои штуки, Светящиеся Глаза, — сказала Силка.
— Я узнал твой ключ. Железную кость, которую ты нашла. С ним можно подключиться к спутниковому поезду. Видела, как он пересекает небо после заката?
— Ты про упряжку из шести небесных котов?
Голова опять посветила глазами.
— Да. Ключ это свисток, которым можно позвать небесных котов.
— А зачем их звать? — осталась в недоумении Силка. У небесных котов важное дело — показывать луне путь, чтобы не падала на Землю. Идея отвлекать их от этого занятия Силке не понравилась.
— Когда-то я держал там секреты… В этой упряжке. Думал, что они, эти секреты, были важные. Но это всё был мусор. А вот океаны… океаны оказались самым важным. Но тогда я об этом не знал.
Силка не понимала, зачем голова ей об этом рассказывает. Но та скоро замолчала и только сверкала глазами.
Через несколько минут Силка поднялась и пошла обратно к шатрам.
— Мог ли я что-то сделать один? — крикнула голова ей вслед.

— Псс! Эй!
Силка оглянулась, но увидела только передний шатёр стана секретных женщин. От стана тянуло утренним дымком и сладким мускусным запахом. До Силки донеслось разноголосое щебетание колокольчиком, — сама она так не умела.
— Пс-пс! Эй ты! Дочь Силна из моего помёта!
Силка встала в песке как вкопанная. Об этом надо подумать, очень хорошенько подумать, а пока она затолкнула мысль глубоко на потом.
Из-под дверного клапана шатра показалась рука, очень белая, вся в красивейших чёрных узорах. Секретная женщина! Рука требовательно подозвала Силку, иди, мол, сюда. Силка с восторгом и замиранием повиновалась.
— Мне нельзя с тобой говорить!
— Что сказали на собрании? — не слушала рука.
— Откуда знаешь, что я была рядом? — поразилась Силка.
Рука недовольно шикнула.
— Говори!
— Говорили, что воды мало.
— И всё? — требовательно спросила рука.
— Что-то про детей дождя говорили, — напрягла память Силка.
Створка шатра распахнулась, и Силка увидела чёрно-белую фигуру, такую пёструю и красивую в полутьме со своими узорами, что у неё зарябило в глазах. Из шатра волнующе пахло секретными запахами специй. Большие светло-серые глаза секретной женщины тревожно смотрели на Силку.
— Что такое? — испугалась Силка.
Серые глаза секретной женщины наполнились влагой. Силка слышала об этом сто тысяч раз со слов Леги, но никогда не видела. Вода в глазах полнилась, плескалась, а потом пролилась, спеша вниз по щеке. Силка автоматически провела пальцем по своей щеке в знак прощания, а потом опомнилась.
— Не трать воду! — в ярости прокричала она и убежала, не понимая, почему так расстроена.

В пустыне было так же красиво, как и раньше, круглые зубы рыжих барханов мягко откусывали от раковины рыжего неба, розово-зеленые розетки суккулентов пестрели в песке. Силка не стала идти дальше, до глинистой корки. Солнце безжалостно светило с синего неба, отнимая последние драгоценные микрокапли воды, мир, всегда весело и упруго прыгавший под подушечки лап Силки, съёжился до линии недосягаемого горизонта, стал твёрдым. Безбрежное пространство больше не наполняло Силку ощущением бесконечности. Сначала она угрюмо перепрыгивала с кочки на кочку, потом с гневным криком атаковала ближайший бархан, взмётывая фонтанчики песка когтями, но песок просто спокойно и тихо осыпался, за несколько мгновений слизав свои раны. Силка обессиленно легла на песок, побеждённая.

Утром котёнок деловито направляется в сторону пустыни, как всегда. Правда, сегодня она не трусит, а идёт, повесив голову. Потом возвращается и садится под моей жердью.
— Когда детей дождя убивают, вода правда приходит? — уныло спрашивает она.
— Это фольклор, — рассеянно отвечаю я. — Магическое мышление. Сказки. Надежда. Бессилие.
Кошечка мгновение потрясённо таращится в пространство. Мне становится стыдно.
— Воды совсем мало, — говорит она.
— Воды всегда мало, — философски отвечаю я.
— Ты не понимаешь! — шипит она на меня. — Воды совсем не будет! И тогда убьют Нурка маленького! Или большого! И мою секретную женщину!
Она замолкает, обдумывая какую-то идею.
— Глаза! Сделай нас сухими, как ящерицы, чтобы нам не нужна была вода!
Я с сожалением говорю:
— Даже если бы у меня и были такие силы, на это уйдёт много-много поколений, девочка.

Она зажмуривается и издает высокий вой, раскачиваясь на месте. Так вот как они горюют.

— Всё это были сказки, сказки! А их убьют по-настоящему!
— Про Бога воды не сказки, — говорю я бездумно. — Воду свозили на Луну издалека со всего неба. Только не успели довезти до Земли. А потом вода на Земле закончилась.
Кошка трясет головой и смахивает лапой с ушей невидимую паутину, как будто мои слова это прилетевшая невесть откуда соринка. А впрочем, так и есть. Мои слова — пыль уже не существующего мира.
— Всё равно это бессилие! Бессилие! — кричит она. Я удивляюсь. Такая маленькая кошка, и такое большое отчаяние.

Она убегает.

Силка пробралась в запретный шатёр и позвала маленьким голосом:
— Секретная женщина!
— Что тебе, девочка? — спросили другие секретные женщины.
— Я дочь Силна и женщины с глазами дождя, — настаивала Силка.
Самая старшая из них моргнула от неожиданности, а потом укорила, что негоже маленьким девочкам вести такие речи, но Силка оборвала её.
— Отцы готовятся убивать детей дождя!
Секретная женщина Силки приблизилась, товарки по шатру расступились.
— Дитя дождя, ты веришь, что если детей дождя убить, вода вернётся? — спросила Силка её, глядя прямо в серые глаза.
Секретная женщина растерянно молчала.
— Единственным шансом нужно пользоваться, — твёрдо сказала старшая секретная женщина. Секретная женщина Силки опустила глаза.
— Выживание рода важнее кого-то одного… Ты не можешь ничего с этим поделать одна.
— Если никто ничего не будет делать, ничего и не будет сделано! — крикнула Силка, убегая из шатра.

Теоретически, размышляю я, у котёнка есть ключ. С ним я мог бы подключиться к спутниковому терминалу. Мог бы скачать библиотеки, обучиться и написать код, чтобы запустить автоматический транспорт ледяных глобул на орбиту. А оттуда они сами прольются дождём.
Теоретически. Жаль, что на чипе у меня нет места ни для каких библиотек.

В памяти сама собой запускается длинная нота: кто-то из начала тысячелетия перебирает клавиши инструмента, название которого я забыл.
И я понимаю, что уже всё решил.

Маленькая кошка несёт в зубах отрезанную голову по пустыне.

У меня есть всего полчаса, и я неистово роюсь в воспоминаниях, хватаю их беспорядочно, пытаясь запомнить, чудом удержать каждое: крик стаи гусей. Какие-то острова, появляющиеся из тумана в море, неожиданно, как гиганты. Мой первый нырок в озеро, холодный, как ожог. Хохоча, мы едем на великах вниз по холму вместе с лучшим другом из школы, его лицо стёрлось. Сосны, трепещущие на ветру в бурю. Первый поцелуй. Весенний снег. Её загорелое плечо, за ним — распростёршийся океан, бирюзовый, идеально спокойный.

Голова и кошка стоят в пустыне под начинающим темнеть небом, усыпанным первыми крохотными звёздами. Вся деревня собралась на песке поодаль, даже секретные женщины, которых подчёркнуто не замечают, и с которыми стоит старая Лега.
На западе встаёт голубая звёздочка первого небесного кота, вожака упряжки. Он сильный и бежит быстро, вытаскивая из-за горизонта остальных.

— Коты слышат меня, — сообщает голова. — Будем звать воду?
— А долетит зов до луны? — сомневается Силка.
— Долетит. Сначала воды будет мало. А потом много. Очень много.

Силка хмурит лоб под круглой белой каури. Спутниковый поезд быстро пересекает небо. Думай быстрее, маленькая девочка.
— Небесных котов надо звать сейчас, — предупреждаю я.
— Мы станем водными котами? — спрашивает она шёпотом. Умная девочка.
— Только через много-много поколений, — говорю я.

Силка прикладывает ко рту руки, сложенные раковиной, издаёт прерывистый вопль. Вся деревня отзывается улюлюканьем издали.
— Зови, — говорит она.
— Не боишься?
— Нурк будет жить. А те новые люди сами разберутся, — говорит она и улыбается, щуря глаза в густых белесых ресницах. — Я в них верю.

Спутниковый поезд мчится. Я мгновение смотрю на последнее, за что держался — полосы света на её коже — и отпускаю образ, вставляя завершающие уточнения к коду на его место. Вычисления бегут по чипу быстрее, чем спутник. Силка едва слышно сопит рядом. Поезд уходит, и больше в небе ничего не происходит.
— Всё. — говорю я.

— Опять ты светишь глазами, — говорит она и, глядя в небо, проводит пальцами по щекам.
Один раз, и другой, и третий.