Бур Грыбла

 

1. Завтра

Сегодня я проснулся, как обычно, раньше остальных. Потянулся, покрутил головой. Поймал себя на том, что вид жёлто-серой пыли на гостиничном подоконнике уже не вызывает той бессмысленной злости, что сводила меня с ума в первые дни. Взглянул на часы: через пять минут — общая побудка. Представив себе реакцию «сокамерников», поколебался, но всё же тихо встал и включил пылесосы; их рёв, сперва неуверенный и будто бы далёкий, вскоре набрал силу. Одеяла на койках зашевелились. Люди не хотели просыпаться, но они тоже чувствовали то, что я почувствовал чуть раньше: начало нового дня.

Зарядка, затем полчаса личного времени. Кто-то открывал припасённую со вчерашнего книгу, кто-то — кто вчера не истратил лимит энергии — смотрел фильм на разбитом смартфоне. Я подошёл к интеркому и позвонил Ире: мало ли что.

Встречались мы обычно в холле между мужским и женским флигелями. Днём, конечно, можно было заходить друг к другу в гости, но нам хотелось поддерживать иллюзию нормальных отношений. Здесь можно было ровно полчаса утром и полчаса вечером сидеть у окна, смотреть на улицу и молчать. Каждый день.

Я мог с точностью до секунды представить, о чём в каждый момент думает Ирина. Да даже если бы и ошибался — какая разница! Все в этой гостинице так или иначе думали об одном: о смерти.

Сегодня Ира решила нарушить молчание. Но уже за несколько секунд до того, как она произнесла свои слова, я знал, что скажет она и что отвечу я.

— Егор… А всё думаю, ведь мы можем…

— Можем. — Мой ответ не задержался ни на мгновение.

— Давай, сходи. Если хочешь, мы вместе сходим. Ну, запретит, ну, он же тоже человек!

— Он командир. На нём большая ответственность, которая мало кому по силам. Я бы на его месте не разрешил.

— Ты… Ты не на его месте. Да и какой он командир! Гостиничный портье! Да чего я тебе объясняю!

Кажется, Ира начала злиться. Я погладил её по спине — даже сейчас это оказывало магическое действие на неё — и согласился:

— Действительно, чего мне объяснять. Я понимаю. Но тут все всё понимают. Но я схожу. Сегодня. После работы. Я позвоню тебе. Ты, кстати, помнишь, как его по отчеству? А то я только помню, что фамилия у него странная…

Ирина промолчала.

Работа предстояла обычная: проверка насосов, фильтров, попытки соотнести документацию с реальным положением дел. Всё это было не столько трудно, сколько требовало терпения и внимательности. Ирина готовила учебные программы для детей. Казалось бы, ничего сложного. Если забыть о том, что не было связи, не было никаких книг, не было лекарств… Правда, был генератор, было несколько компьютеров, дышащий на ладан принтер, на котором можно было печатать один лист за раз — и, словно судьба извинялась за такие обстоятельства, — под сотню детей с сопровождающими, студентами, которые хотя бы умели этот принтер немного реанимировать.

Вечером я, уставший, поднялся третий этаж. Некстати подумалось, что ещё несколько лет — и здесь появится охрана, штатные пожарная и медицинская бригады… Но пока что обходились обычными гостиничными регламентами. На этаже было пусто. После суматохи первых дней на всех напала апатия. Ира говорила, что это депрессия, и что она опасна не меньше, чем возможные инфекции, которые могли попасть с водой снаружи. Поэтому все — хотели того или нет — спасались работой. Ежедневной монотонной, подчас бессмысленной, работой.

Дверь в середине коридора была открыта. Я осторожно заглянул в неё: администратор, тучный седой мужчина, сидел в кресле перед рабочим столом и листал какие-то распечатки. Тогда я постучал в дверь, обращая на себя внимание. Сидящий вздрогнул, взглянул в коридор и молча кивнул.

— Заходите. — Администратор положил бумаги на стол, придирчиво подровнял стопку и указал в угол комнаты. — Берите стул, садитесь. Я рад, что вы зашли.

Я удивился.

— Вы меня помните?

— Честно говоря, нет. У меня неплохая память на лица, я, наверное, даже могу попытаться вспомнить, кем вы работаете, но не более того. Просто… Как выдумаете, сколько людей зашли сюда по делам за последнюю неделю?

Я прикинул: в принципе, в течение рабочего дня многие могли отлучиться на полчаса по делам. По пути я никого не видел, стало быть, минимум вдвое меньше… С другой стороны, наверняка у всех — или почти всех — были какие-то вопросы. Я предположил:

— Ну, человек пятнадцать?

— Ни одного. После кутерьмы первой недели, когда охране пришлось буквально убивать людей, сюда не приходил никто. Психопаты не выживут здесь, и если поразмыслить, это на самом деле печально. Но вы пришли — значит, придут и другие, рано или поздно. Пока что все в прострации, но будут приходить в себя.

Мне администратор казался чересчур оптимистичным.

— А что, если я очередной психопат, пришедший, чтобы убить вас?

— И занять моё место? Да пожалуйста. Моей задачей было не допустить массовой истерики. Ни на что более я не претендую.

— Ясно. Виноват, запамятовал, а как вас по отчеству?

— Бур Сергеевич.

— Егор. Горбов.

— Очень приятно. Вы пришли с конкретной просьбой?

— Да… Бур Сергеевич, я Егор Горбов из пятого отсека. Я бы хотел попросить разрешения жить совместно с Ириной Аксёновой из второго. Мы вообще-то собирались пожениться до всего этого, вот только решили поехать по Золотому кольцу перед свадьбой. Ну, и мы здесь.

Бур Сергеевич Грыбла смотрел на меня, думая о чём-то своём. Обычно мне неплохо удавалось угадывать ход мысли собеседника, но сейчас я был слишком растерян. А возможно, Бур Сергеевич очень хорошо владел собой. И вообще зря я пошёл именно сегодня, нужно было выждать недельку, опять, как дурак, повёлся на Ирку, прямо как с этим идиотским путешествием… Мысли прервал Бур Сергеевич:

— Что ж… Ответьте на несколько вопросов. Во-первых, вы, я полагаю, знаете, что по опубликованным мною правилам, я вам должен отказать. Тем не менее, вы пришли ко мне. Почему?

Я пожал плечами.

— Невеста попросила. Ну, знаете ли, она умеет просить. Во всяком случае, меня.

Грыбла покивал.

— Хорошо. Очень хорошо. А вы знаете, почему правилами запрещены такие вещи?

Я опять пожал плечами. Этот мужчина немногим старше меня, но с повадками старика, начинал раздражать.

— Прекрасно. Так вот, мы все знаем, что произошла катастрофа. Те, кто остались снаружи — во всяком случае, если говорить про Северное полушарие — имеют мало шансов выжить и дать потомство, даже если прямо сейчас окажутся в убежищах. Нам немного повезло, что хотя эта гостиница и не строилась как убежище, нам удалось малой кровью переоборудовать её.

Я покивал:

— Без лишней лести скажу, нам повезло, что вы здесь работали.

Грыбла вздохнул.

— Нет, я здесь не работал. Это была небольшая ложь, когда многие — не знаю, были ли вы в их числе? — хотели решать вопрос старшинства при помощи мордобоя. Я работал неподалёку, в ведомстве, которому гостиница принадлежала, и знал кое о чём. В этом смысле действительно повезло. В общем, не важно. Важно то, что у нас очень мало места. Даже сейчас у нас большие проблемы очисткой воздуха, с элементарной гигиеной… Это вы, к сожалению, знаете лучше меня. То есть если мы будем продолжать в том же духе, то через несколько лет, когда дети подрастут, нам негде будет жить. Точнее… Вам негде будет жить. Я, боюсь, не выдержу раньше. Поэтому, глядя на всё происходящее, я не могу распорядиться выдать всем желающим по комнате. Понимаете?

Я третий раз пожал плечами. Кажется, это уже начинало входить в привычку. Но всё же попытался возразить:

— Вы, я смотрю, живёте отнюдь не в спартанских условиях. И я подозреваю, что многие другие тоже.

— Насчёт меня вы правы. Что до «многих других»… В общем, потом. Чуть позже вы узнаете больше, чем вам хотелось бы, но тут никуда не деться. Идёмте.

Он встал и не торопясь подошёл к закрытой двери, ведущей, очевидно, в смежное помещение. Открыв дверь, он сделал приглашающий жест. Я стоял на месте: помещение хотя и повторяло стиль рабочего кабинета Бура Сергеевича, выглядело скорее шкафом, где мы вдвоём едва ли поместились бы. Тогда Бур Сергеевич сам зашёл внутрь и вновь поманил меня рукой. Лишь теперь до меня дошло: это же лифт! Дело принимало любопытный оборот. Лифт из кабинета директора на верхнем этаже… Но лифтов в гостинице я до сих пор не видел. В подвал он, что ли, ведёт?

Когда мы оба были внутри, Бур Сергеевич закрыл дверь, кабину слегка тряхнуло, и мы поехали вниз. Никаких кнопок он при этом не нажимал.

Спускались недолго, секунд пятнадцать. Затем мой спутник открыл двери, и мы вышли.

Мы и вправду оказались в подвале. Не в убежище гражданской обороны, как я, признаться, ожидал, и не на какой-нибудь тайной станции метро. Передо мной простиралось огромное помещение с хаотически разбросанными бетонными стенами, змеились какие-то кабели, пахло сырой пылью, тут и там горели лампочки, напоминая светлячков, сидящих на стенах.

Грыбла явно любовался мною. Впрочем, если он хотел устроить мне какой-то спектакль, это его право, а я здесь за другим. Я спросил:

— Ладно, я полагаю, что это видели немногие. Я в их числе, то есть — условно некий ближний круг с этого момента. Ну, то есть если вы не маньяк-убийца, конечно. Это всё, — я обвёл рукой подвал, — воспринимать как положительный ответ?

Грыбла рассмеялся.

— А вы молодец. Обычно реакция другая. Это воспринимать как вопрос с лёгким налётом ответа отрицательного. Здесь планировалось убежище, и это хорошая новость. Но нам нужны люди, которые доведут всё до ума. Вы кем работаете? Ну, и сейчас, и в прошлом?

— Электрик, сантехник. И там, и здесь.

— Идеально. Я по образованию, кстати, тоже электрик. А ваша девушка?

— Ирина — психолог. Сейчас пытается переквалифицироваться в учителя.

— Хорошо. Давайте так, не знаю уж, какой вы сантехник, но то, что вы ко мне пришли, вызывает уважение. Вы можете рассчитывать на жильё. Но сейчас мне нужно, чтобы вы с вашей… Ириной приглядывали за окружающими. Не в смысле, чтобы нам были нужны стукачи… Хотя и это тоже, разумеется, но гораздо позже. Сейчас нам нужны, скажем так, морально устойчивые люди.

Я прервал его:

— На данный момент мне важно другое. Я верно понимаю, что сейчас мы продолжаем жить наверху, затем — по мере того, как мы найдём несколько специалистов — будем переселяться вниз, и тогда вы дадите нам с Ирой жилье? Какой-то мутный план, признаться.

Грыбла лишь рассмеялся и пояснил:

— Да, но другого у меня для вас нет. Вы же помните, как вначале, когда все занимались герметизацией здания, нескольких людей, скажем так, смутьянов, вытолкали взашей?

Я помнил. Если я и не оказался в их числе, то лишь потому, что меня в некоторые моменты останавливала Ира. Грыбле я этого решил пока не говорить.

— Хорошо, я согласен.

2. Спустя два года

Грузовичок трясло на ухабах. Возможно, конечно, это были не ухабы, а мастерство водителя, но деваться было некуда: без медикаментов Город жить не мог. Я держал в руках карту, нарисованную Грыблой. Где по памяти, где по найденным нами картам он сумел обозначить несколько перспективных мест для поиска запасов. Я поглядывал паренька, безучастно смотревшего в окно. Это был Максим, мой подопечный — во всяком случае, пока у Иры не родится второй ребёнок. Максим уже научился собирать радиостанции по типовым схемам, и я даже чувствовал отцовскую гордость за него. Плохо было то, что, кажется, он пытался делать наркотики, и в поисковую группу попросился именно по этой причине. Пока это было лишь моим подозрением, но я, разумеется, уже поделился им с Буром Сергеевичем и Ирой. Пусть думают, должности у них такие. А я…

Машина резко затормозила. Мы стояли у ничем не примечательного гаража, вокруг стояли какие-то стулья, диваны… Ощущение, что катастрофа случилась в момент переезда. Проверив по привычке противогаз, я вытащил сзади бензорез и выскочил на дорогу и пнул один из стульев. Тот послушно рассыпался в мелкую жёлтую пыль. Дверь гаража была заперта, я дал команду отъехать на несколько метров и стал не торопясь вырезать металл вокруг замка. Из-за визга диска было ничего не слышно, и когда я закончил, то прошло ещё несколько минут, прежде чем я смог общаться с остальными, не срываясь на крик; мы вместе открыли дверь, явно слишком тяжёлую для обычного гаража, и с включёнными фонариками зашли внутрь. Я шёл первым, поэтому сразу увидел, развернулся и дал команду отходить. Только этого не хватало… Максим, внезапно оживившись, спросил:

— Что там?

Я поглядел на него. Возраст у него тот самый, когда никого ни во что не ставишь. Но нужно достучаться. Хотя бы в этот раз. А потом я скажу Грыбле, чтобы никуда его не посылал. И меня тоже…

— Макс, сидишь в машине, караулишь. Дэн, ты стой у входа, я внутрь один пойду. Потом поможешь дотащить. Если что, меня не забудьте… Ну, в общем, всё знаете, не маленькие.

Дэн понимающе кивнул. Пожалуй, он тоже успел разглядеть, что там внутри. Макс явно хотел возмутиться, но понимал, что тогда это будет его последний выход наружу вне зависимости от того, как это подам руководству я.

А мне хотелось выть.

И, конечно, Максу пришлось меня вытаскивать, ведь водитель у нас был один. А потом Дэн заставлял Макса надеть противогаз.

Когда мы вернулись — все в заблёванных противогазах, жёлтые от нескольких вдохов ядовитой атмосферы, но с полным кузовом витаминов и активированного угля, — Бур Грыбла долго ходил кругами, не решаясь ничего произнести. Наконец он оторвал взгляд от пола и произнёс:

— Молодцы.

И больше в тот день ничего не сказал. Но в глазах его я прочёл: «Ты же сходишь туда ещё раз? Там прекрасная упаковка, впервые всё цело, мы погибнем без лекарств! И дети твои… И Макс…».

И, конечно, я ходил туда ещё пять раз. И каждый раз я спрашивал себя — за что?

На пятый раз мы забрали последние ящики, и я, отлежавшись в лазарете, спустился на четвёртый ярус Города к Грыбле. Почему-то этого человека, на котором здесь держалось всё, мне хотелось обвинить во всех бедах. Я понимал, что веду себя как ребёнок, но ничего не мог с собой поделать. И никто не остановил меня, потому что у меня был максимально деловой вид. Правая рука Бура Сергеевича!

Дверь к Грыбле была приоткрыта. Это означало, что сейчас можно заходить. Я постучал и ввалился так, что он даже вскочил. Клянусь, он испугался меня! Но это меня и отрезвило. Я хотел громовым голосом… То ли обвинить его, то ли молиться ему, но вместо этого заплакал. Я сидел в кабинете, сидел на стареньком табурете и плакал, а Грыбла проносил бумаги перед невидящими глазами и делал вид, что не замечает меня. Наконец, он произнёс:

— Егор, перестаньте… Пожалуйста. Мне кажется, вам хватит.

Я согласно кивнул. Я пролепетал:

— Бур Сергеевич, почему я? Я всё понимаю, но почему вы не хотите рассказать всем?

Грыбла задумчиво переспросил:

— Вы всё понимаете? Почему же тогда вы так говорите? Поверьте, у меня куда больше поводов для депрессии. Правда…

Я вздрогнул, как от удара и нервно рассмеялся, стараясь не впасть в истерику:

— Ну, да, ну да. Но вы хотя бы можете поплакаться Ирине. А она потом мне выносит мозг. Вот, считайте, возвращаю должок. Почему вы хотя бы ей не рассказали всего?

Грыбла промолчал. Я и сам понимал, почему.

— Хорошо. Но вы можете хотя бы сказать людям, что не было никакой войны! Все эти теории заговора разъедают мозг хуже, чем вы все!

Грыбла с изумлением посмотрел на меня. Но меня уже понесло.

— Что? Что вы на меня смотрите? Думаете, вы — Бог? Вы даже не дьявол! Не вы причина, но ваша вина! Вы ничего не делали! Хотя должны были! Могли!

Наконец он ответил:

— Я говорил им. Не верят ведь. Думают, совсем старик из ума выжил, хочет не то успокоить, не то себя в жертву принести.

Он вынул из ящика стола коробочку. Я знал, что в ней лежат какие-то очень дорогие сигары, которые Грыбла берёг для особых случаев. Он достал одну из них, долго возился с ней, наконец закурил. Я смотрел на него во все глаза. Или это тоже — чтобы не то успокоить меня, но то?..

Он, похоже, понял мой взгляд.

— Нет-нет, это я не отвлекаю ваше внимание. Действительно, кое-что случилось. Пётр с Максимкой вашим антенну новую собрали. Сегодня были несколько сеансов связи с другими группами выживших. Оказывается, нас много. Только вот разбросаны… ну, и есть те, кто может исследовать атмосферу. Процент кислорода падает медленно, хотя и неумолимо. Концентрация ядов — быстрее. То есть у биосферы есть шансы оправиться, но, вот такая вот ирония, от нас это почти не зависит. Зато есть повод закурить эту дрянь.

Грыбла бережно положил недокуренную сигару на блюдечко. Я принюхался. Табак как табак, если не считать того, что в подземелье курить строго запрещалось.

Я прислушался к ощущениям. Похоже, я действительно успокаивался. Всё же я спросил:

— Хорошо, но мы можем написать истинную причину случившегося хотя бы в будущих учебниках истории? Мне это важно. Понимаете? Важно! — я с ужасом понял, что опять срываюсь на крик, и почти шёпотом произнёс:

— Простите.

Грыбла серьёзно посмотрел на меня.

— А вы знаете, можем. Забавный факт номер много: на всей Земле едва ли найдётся сотня человек, знающих истинную причину. И то из них половина не уверена в том, что это правда. Правда ведь — она, знаете, глаза колет. Ну, да ладно. Пишите, что хотите. Только лучше через недельку, на свежую голову, и без подробностей. Мол, добыча полезных ископаемых, погоня за эффективностью, устранение человека, как ненадёжного элемента, из цепочки контроля за производствами… Никто не виноват. Компьютеры виноваты. А если начнёте имена упоминать… Ни к чему плясать на трупах.

Я кивнул и вышел из комнаты. Мне и вправду полегчало.

Иры не было. Сперва я не понял, почему, но потом увидел, что в углу на табурете сидит Макс и не то молится, не то плачет. Я подошёл к нему, и сотый раз он мне рассказывал, что увидел в свою первую вылазку наружу.