Хронотопер

 

1.

 

Проснулась от эротического переживания невероятной силы и красоты. Вечность лежала на спине, всем телом прислушиваясь к жару и тяжести внизу живота, потом перевернулась на правый бок и вспышкой вспомнила сон. Он был цветной, неестественно яркий и существенно более реальный, чем реальность.

Там, во сне, я остановилась на возвышении, с которого потом взлетела, выбрав перед этим на стене магазина (или, не знаю, прокатного центра?) маленькую (размером с книгу, если ее немного вытянуть) досточку для полета. Вокруг было совершенно безлюдно – только холмы, зелень и вдали драгоценно светились водоемы. Я села на досточку, точнее просто зажала между ног этот воздушный скейт и взмыла в воздух. Ощущение от полета походило на восторг детского качания на качелях. Я летела высоко, иногда округло и резко срываясь вниз, и касаясь тогда то кончиками пальцев ног, то плечом крон серебристых деревьев. Там внизу, у корней, иногда попадались мертвые динозавры. На их радужных перламутровых шкурах, напоминающих разводы машинного масла в луже или морскую раковину, чернели следы разложения. Это было тошнотворно красиво.

Долетев до одного из холмов, я вонзилась в густые заросли папоротника (они упруго пританцовывали и шептались), по инерции пробежала на цыпочках несколько метров и упала в высокую траву, выронив досточку где-то по дороге. Почти сразу я почувствовала, что по моим рукам и ногам что-то щекотно ползает. Приподнявшись на локтях, я увидела множество пауков, каждый из которых был величиной с ладонь. Пауки стремительно и деловито опутывали запястья и щиколотки, потом внезапно сорвались с места и понеслись по вертикали стоявшего рядом древесного ствола. Паутинки, тянувшиеся от щиколоток, напряглись, а потом я поняла, что меня подвешивают вверх ногами.

Висеть оказалось совсем не больно и даже удобно, я не испытывала страха, просто наблюдала. На лицо мне упала тонкая полупрозрачная ткань моей туники, сквозь нее я различила, как ко мне наперегонки летит облако разноцветных бабочек.

Они подлетели и окутали меня цветом и движением воздуха.

Бабочки садились мне на бедра, мелко перебирая тонкими лапками и вздрагивая крыльями, топтались, постепенно спускаясь к главному цветку. Я чувствовала, как они подбираются все ближе и ближе, и когда первые ласточки бабочек коснулись пестика, дыхание само отключилось, и я увидела, как мохнатые пылинки, безмолвно смеясь, танцуют в закатном солнце. Постепенно это сделалось совершенно невыносимо, я начала извиваться и стонать, как будто мне уже время самой становиться бабочкой, и я выворачиваюсь из кокона, и вот-вот у меня получится. Внезапно бабочки, как по команде, оставили меня, разочарованно разлетевшись в разные стороны. Несколько секунд ничего не происходило, а потом я почувствовала, что по левой ноге движется что-то скользкое и упругое.

Я изловчилась и посмотрела. В ту же секунду змея сделала резкий бросок и вошла внутрь меня. Тело напряженно выгнулось и зажило совсем уж своей жизнью: ноги принялись крупно дрожать, таз раскачивался, передавая волну в грудь и руки. Вокруг меня как будто собиралось магнитное поле, я почти видела эту фиолетовую меховую – состоящую из тоненьких лучей – ауру. Она усиливалась, в висках пульсировало, в горле пересохло, уши заложило. Казалось, это никогда не закончится, но, мучительно вытянувшись, я проснулась.

Мне не так часто снятся эротические сны, но несколько раз все же случалось. И вот что удивительно. Ни разу мне не удалось во сне кончить. Вроде бы все условия, ан нет. Как-то мы напились с Адамом и обсудили этот казус. Он подтвердил. Ни разу! Адам – это мой друг с первого класса. Он замечательный, и мы с ним дико похожи. Начиная с любви к томатному соку и кукурузе («Мамалыжники!» – называла нас бабушка Адама Лиза, когда мы на пару уминали вареную кукурузу, смеясь и показывая зубы с застрявшими между ними желтыми пленочками), фильмам Вуди Аллена, голосу всеми забытого гениального Якуба Юзефа Орлинского, и заканчивая неприязнью к уменьшительно-ласкательным формам слов «варенье» и «печенье». Нет, реально ничего отвратительнее вот этих вот «печенька» и «варенька» мы с ним не слышали. Единственное, в чем мы с ним совершенно не совпадаем, это спорт. Я с детства занимаюсь гимнастикой, хореографией, теннисом, а ему бы – пачку чипсов и на диван.

Еще Адам недолюбливает моего жениха. Но не признается, что ревнует. Я надеюсь, что сумею их подружить в конце концов. Адам, наконец, нашел себе нормальную девушку. Завтра мы все вместе встречаем Новый год и одновременно празднуем мой день рождения и нашу с Дэном помолвку.

Размышляя обо всем этом, я наконец села на кровати и пристегнула правую ногу. По инструкции пошевелила пальцами, чувствуя, как они постепенно отходят, переждала отступающие мурашки. Вообще-то, можно было бы ее вовсе не отстегивать. Но за ночь она так сильно немеет, что потом вместо одной минуты уходит двадцать на то, чтобы привести ее в чувства. Я встала и побежала совершать утренний туалет.

 

2.

 

Стоя под душем, я планировала последовательность действий.

Принять душ, затем… позавтракать, одеться и сгонять за кормом для Снусмумрика. А потом… потом я наконец распакую тот летний день на море. Уже полгода я его храню – нет, можно хоть всю жизнь, но теперь время пришло. Во-первых, надо уже освободить хронотопер, чтобы можно было запаковать в него новые прекрасные дни. Вот выйду замуж, уверена, нам с Дэном захочется сразу что-нибудь этакое да и запаковать, чтобы распаковать, допустим, на золотую свадьбу. Во-вторых, сейчас зима зимее не придумаешь, и очень хочется погреться на солнышке и поплавать. В-третьих, ну в-третьих, у меня на сегодня очень удачно нет никаких срочных дел. В общем, я с собой обо всем уже договорилась.

Кстати, я еще ни разу не распаковывала свою жизнь. Мне и подарили-то хронотопер на прошлый день рождения, и я полгода не решалась выбрать достойное воспоминание. Только читала, как это бывает у других и то и дело обмирала от восхищения или ужаса. Хотя в сети много фейков. Сложно разобраться. У ближайших знакомых, конечно, такого нет – он стоит, как самолет. Если бы не Адам, который работает в IIST (International Institute for the Study of Time), где его создали, мне бы его не видать, конечно. Ногу, кстати, тоже он мне подарил – до этого был протез, которым я ничего вообще не чувствовала. Они там в своем институте делают лучшие протезы. Оказывается, чувствительность как-то связана именно со временем. Адам объяснял мне, но я не сумела вникнуть. Хотя он даже демонстрашку мне поставил. Я полулежала на кресле, полностью повторяющем изгибы моего тела, в светящейся темноте, и время текло сквозь меня то быстрее, то медленнее.

Признаться, у меня довольно сложные отношения со временем, мы с ним движемся в основательном рассинхроне, то обгоняя друг друга, то отставая – от самих себя, поэтому, например, вспомнить год по месяцам мне представляется совершенно невыполнимой задачей. Но я помню, как начался июнь.

1 июня меня пригласили почитать в один древний музей. Мы решили ехать туда историческим транспортом. И вот мы собрались небольшой группой в метро перед тем, как сесть на электричку, и к нашей – уже компании – присоединился один человек. Выглядел он не очень – какой-то опухший, как будто хронически пил и недосыпал. Смотрел на всех с недоверием и подозрением. Высокий, полноватый, заросший и взъерошенный, сутулый – в осанке читалась стеснительность, как будто ему неловко быть таким большим, хочется занимать поменьше места. Лет шестидесяти. Звали его Всеволод Марков. И несмотря на то, что никакой особенной симпатии он у меня не вызвал, я почувствовала с ним связь. Ее никак невозможно было уточнить, все попытки, которые я предприняла позже, показывали, что любое слово, поясняющее эту связь, меня только отдаляет от ее сути.

Конечно же, я никогда бы не запомнила то, что это все происходило 1 июня, если бы Всеволод не подарил мне свою книгу прозы с дарственной надписью и датой. Рассказы у него оказались замечательные. И потом мы на полтора месяца забыли друг о друге (в июле мы с Дэном на две недели поехали на море, было здорово). В июле мы еще было сговорились об интервью по моей инициативе, но оно потом как-то замялось. А где-то в середине августа списались по поводу публикации, заговорили о другом городе, куда он только что ездил, а мы с Дэном как раз планировали, и как-то незаметно стали переписываться. Но делали мы это не как нормальные люди, и даже не как мы сами, но с другими людьми, а в невероятной ажиотации, прерываясь разве что на сон (часа на три), как будто сейчас у нас отнимут эту возможность. Мы просто не могли остановиться. И это длилось примерно пару месяцев. За это время мы узнали друг о друге столько, сколько не знает о нас никто. Первым пришел в себя и испугался он. Попросил удалить нашу переписку, потому что ощущал ее как компромат. «Неплохое досье», – так он выразился. Мы торжественно и синхронно ее удалили. Потом он понял, что наше общение для него опасно, что он может потерять самое дорогое, что у него есть (он не уточнил, что именно, но, возможно, он имел в виду рассудок). Он написал мне, что боится меня, что я залезла к нему внутрь и ему требуется шапочка из фольги. Но поскольку носить шапочку из фольги безумно, то придется прекратить общение. Я согласилась, потому что и сама уже чувствовала, что мне нужна не только шапочка, но и шарфик и вообще костюм космонавта из фольги.

Еще я помню ноябрь – я пошла на занятия вокалом. К несчастью, у меня совсем нет слуха и очень громкий голос, что в сочетании вызывает ассоциации о трубах апокалипсиса. Я немного преувеличиваю, но попадать в ноты у меня получается крайне редко, поэтому, когда такое случается, я порчу весь эффект своим недоумением.

А в декабре я окончательно озверела и купила себе так называемый «Марафон стройности». Он состоит из разного рода экзекуций. Например, есть криолиполиз. Там ставят такую дуру на жировые складки. На животе и боках хорошо пошло, но как-то мне решили уизящнить спину. Видимо, у этого прибора сила засасывания рассчитана на гораздо более корпулентных дам, потому что меня туда втянуло просто наполовину. И я из этой штуки прохрипела, чтобы сняли. Сняли, но у меня остался зверский, в смысле, нечеловеческих размеров, засос. А еще там делают кавитацию. В ней самое отвратительное – это нанесение специального охлаждающего геля. Это такая холодная блевотная слизь, от которой реально начинает подташнивать. Но в целом, конечно, главное результат. Его пока нет, но я все еще на него надеюсь.

Кажется, в сентябре (или это было в конце августа?) мы с Дэном приехали на три дня в Кентерберийск. Любая смена места меня всегда отлично переключает, а в этот раз вышло особенно прекрасно, потому что я не взяла с собой ноут и почти не могла поэтому работать. Зато нас возили на Кудыкину гору смотреть огнедышащего Змея Горыныча, который не только извергал пламя, но и сопровождал это дело жалостливыми ламентациями, как будто бы сам себя ел.

Если рисовать этот год как реку времени, то до 1 июня она была какой-то подземной, а потом вышла на свет, в середине августа сделалась водопадом в небо, фонтанировала примерно до ноября, а теперь течет как-то вполне обычно, иногда подпрыгивая на камнях, временами немного иссякая, временами вроде как восстанавливаясь, слегка петляя, если смотреть сверху, а если так – то кажется довольно ровной.

Я вылезла из душа, встала к сушилке и нажала кнопочку. Так вот, я читала, что хронотопер используют не только для того, чтобы законсервировать какой-нибудь прекрасный день, но и чтобы не проходить через тяжелые испытания. Вырезают целый тяжелый день с операцией или еще чем неприятным, а потом просто не распаковывают все это дело, и поэтому не помнят. Но там как-то сложно надо работать с настройками, чтобы результат операции сохранился. Автоматом этого не происходит. Адам мне это тоже объяснял, но тут совсем уже высшая биоматематика. Ужасы читала про тех, с кем случались несчастья во время хронотопирования. Жили себе не тужили, а потом распаковывали свою заначку, а их там пополам перерезало или они себе голову свернули. Не знаю, правда это или страшилки. Но сейчас уже такое все равно невозможно, это в самом начале, когда эти штуки только выпустили. Сейчас в них встроена камера с распознавателем, так что если там хоть что-то не то случилось, меня бы уже двадцать раз предупредили. Сушилка выключилась сама, и из прорези шкафа на меня спустилась свежая туника. Я надушилась своей любимой туалетной водой, которая пахла глаженым бельем, подкрасила ресницы и брови золотой тушью и пошла на кухню завтракать.

На завтрак я себе с вечера заказала прозрачные рисовые хлопья в виде снежинок (с цинком), овсяные сливки и чайник пуэра. Недавно поняла, что люблю его не только из-за вкуса и действия, но отдельно – из-за запаха. Он пахнет землей, закрывает мне глаза, сосредотачивает на горячей светящейся темноте глотка. Пуэр – это тема.

Пока я пила чай, автоматически начала сочинять меню на обед, но вспомнила, что буду весь день в отключке, так что если и заказывать, то часа на два или даже три ночи. Мда…Бедная моя талия, как ты еще сохранилась при моей склонности регулярно нарушать все на свете? Ладно, пожалею тебя на этот раз, закажу кисломолочный остренький супчик с тертым свежим огурчиком.

Покончив с завтраком, я вызвала мобиль, пометив в примечаниях, что обязательно автопилотируемый (не люблю светские беседы с таксистами), и когда он вежливо хрюкнул на балконе, накинула надувной балахон и втиснулась в кабину. Когда мобиль уже взлетел, вспомнила, что, как всегда, забыла взвесить Снусмумрика, и Иван Джонович будет опять меня ругать, топорща усы и цокая языком.

Магазин корма и гаджетов для экзотических животных был маленький и находился в самом низу, куда обычно никто не летает. Я надела дыхательную маску и выползла из мобиля. Через маску все казалось еще темнее, чем на самом деле. Тут все было черного цвета – дома, тротуары, деревья. Редкие прохожие тоже носили дыхательные маски и черные сплошные балахоны. Кружились в воздухе и медленно то ли падали на землю, то ли наоборот взлетали вверх редкие и крупные черные снежинки. Я постояла минутку, разглядывая всю эту печаль, и вошла в магазин. Тройные двери по очереди открылись и закрылись за мной. Фух, здесь можно было маску снять. Как в ней находятся дольше двух минут вообще?!

Иван Джонович любовно раскладывал товар на стеллажи и бравурно намурлыкивал что-то явно из треков к фильму ужасов, когда тьма вот-вот поглотит главного героя или мертвец отгрызет ему ухо.

– Здравствуйте, Иван Джонович, – набрала я в легкие побольше воздуха и гаркнула во всю глотку. Иван Джонович был по возрасту глуховат – он разменял третью сотню. Причем, никто точно не мог сказать, сколько ему лет, знали только, что в 2044-м, во время третьей волны эпидемии, он потерял жену и детей. Иван Джонович резко обернулся, вскинул кустистые брови, порозовел, насколько позволял темный цвет кожи, воскликнул, топорща усы, нечто среднее между французским о-ла-ла и тирольским йодлем и посеменил ко мне, покачиваясь из стороны в сторону. Он встал на цыпочки, и мы обнялись.

– Алиса, ну? – сказал он, отступая и облегченно выдыхая. – Как ты, как Соня? Я отправил ей на прошлой неделе важнейшую – важнейшую! – информацию о родовых травмах тритонов, но она не отписалась. Здорова ли она?

– Иван Джонович, я напомню ей посмотреть почту, но, вы же знаете, бабушке лучше голосом, она ненавидит переписки. А у вас тут перестановка, – я покрутилась, осматриваясь и переводя тему, потому что разговоры о тритонах бабушки могли завести нас не туда.

– Да, милая, ты не была у меня уже месяц, – с наставительным укором произнес Иван Джонович. – Я было решил, что Снусмумрик перешел на эти химикалии. А ведь экзотических животных нельзя кормить всякой отравой! Мерзостью всякой.

– Нет-нет, что вы, – замахала я руками, энергично отпираясь. – Я просто…

– … гадостью!

– … просто прошлый…

– … дрянью!

– … прошлый раз я хорошо запаслась, да и сегодня приехала заранее…

– … говном!

– … у нас корма еще недели на полторы, а то и на две.

– Смотри мне! А то заведут себе животное, наиграются и гробят. Сейчас принесу отличнейший корм. Тебе на месяц? Чтобы подольше не приходить? – он утвердительно и скорбно кивнул.

– Давайте на неделю, Иван Джонович, – попросила я, подавив вздох, потому что, конечно, во всех отношениях было бы выгоднее взять на месяц, но не хотелось огорчать старика.

Иван Джонович возликовал и побежал в свои тайные комнаты, где у него хранились стратегические запасы. Через секунду он выволок хорошую такую коробочку с кормом, на которой были нарисованы экзотические животные разной окраски и породы.

– Вот, – выдохнул он. – Только не перекармливай его. Предупреждаю, что этот корм он будет у тебя клянчить ежесекундно. Ежесекундно! Но не сдавайся, будь стойкой.

– Хорошо, Иван Джонович.

– Ты его взвесила? Он не набрал? – спохватился Иван Джонович.

– Да, – соврала я, прикидывая, отразится ли моя ложь на снусмумричьем самочувствии, но вспомнила, как он ночью гарцевал в коридоре, и успокоилась, – то есть нет, то есть взвесила, но не набрал.

– Хорошо. Попьешь со мной чаю?

– Конечно! Разве я могла бы уйти без вашего травяного чая? Только вы умеете так его заваривать.

И это была правда.

 

3.

 

Когда я возвращалась домой в мобиле, думала о том, что Иван Джонович мне насплетничал про хронотопер, и дополнительно пугалась. Зря, конечно, я поделились с ним своим намерением. Вот зря. Знаю же его привычку разводить панику. А рассказал он мне, чавкая сладкими сухариками и слегка меня ими же и оплевывая, что один его знакомый, давний клиент, практически сын, тоже вот завладел этой модной нынче игрушкой. А был он заядлым и страстным альпинистом. И вот отправился он в свои любимые горы. Один. Там по инструкции желательно никого из знакомых рядом не иметь. Запаковал свои законные 12 часов. Или сколько там у него был объем флешки. И довольненький вернулся домой. Прошло пару лет, заболел он чем-то нестрашным, вроде ковида, но должен был две недели валяться дома. И он решил, что время настало. Устроился поудобнее, распаковал это свое воспоминание, а когда очнулся, то оказалось, что он двинулся кукухой. Так никто и не понял, что там с ним произошло. Но, видимо, что-то в самом деле ужасное, потому что он не только чокнулся, но и поседел.

От как оно бывает, ага!

А другой его знакомый умер от разрыва аорты, когда распаковывался…

А третий его знакомый… А четвертый… А пя…

В общем, я наслушалась. На прощанье Иван Джонович убедительно меня попросил выкинуть этот проклятый хренотрёпер, потому что все это от дьявола, и лучше посмотреть какой-нибудь добрый старый фильм. Или просто поспать.

Дома меня встречал растрепанный и сонный Снусмумрик. Мне кажется, они, снусмумрики, умеют читать мысли и на расстоянии чувствуют, что сейчас кто-то придет. Снусмумрик минут за десять до прилета папы подходит к балкону, садится, как египетская статуя себя, и ждет. А ведь папе лететь семь минут. Откуда эта жирная морда знает, что папа намылился к нам в гости?

Вот и сейчас он явно заранее выбрался из своего гнезда над дверью. Утром не соизволили-с снизойти-с. Я с усилием поставила коробку с кормом на пол и стала разоблачаться, а Снусмумрик принялся тереться щекой о край коробки, нежно ее покусывать и совершать под нее символический подкоп.

– Ну что, экзотическое животное? Будем жрать? – спросила я как-то неделикатно. Но Снусмумрик был в необидчивом бодром расположении духа и радостно навострил ушки, ревниво следя за тем, как я пытаюсь распаковать его провиант. Надо же опробовать новое.

Я покормила прожорливого Снусмумрика, включила инструкцию, промотала примерно до середины голограмму очаровательной китаянки (потому что никто никогда не смотрит все эти предисловия) и устроилась на полу в позе лотоса внимать нюансам работы хронотопера, на часах уже был час утра. Это означало, что только где-то в два – в лучшем случае – я начну распаковку… Честно говоря, я была не уверена, что так можно. Ну в смысле… во всех роликах, которые я к этому времени пересмотрела, и во всех постах, которые на эту тему перечитала, настоятельно рекомендовали входить в процесс именно в то время – минута в минуту – которое запаковано. У меня было запаковано с 12 дня до 12 ночи. Правда никто не объяснял, чем грозит подобная непунктуальность.

Скорее всего, просто, чтобы не сбивать биологические часы. А что еще?

Китаянка, сияя улыбкой, объясняла, что не следует есть часа за три до (ну с этим у меня было все отлично), нужно опорожнить мочевой пузырь и кишечник, задвинуть шторы, выключить телефон и все, через что до вас могут дотянуться, надеть удобную одежду, лечь в удобную кровать, закрыть глаза и на выдохе нажать на неудобную кнопочку распаковки. Да, чтобы на нее нажать, пришлось сначала повозиться, открывая крышку у кулончика. Прошлый раз я сломала ноготь, сейчас обошлась искривлением маникюрных ножниц. Короче, надо на выдохе нажать на вот эту вот кнопочку, а вдох я сейчас сделаю уже на море. Мне не терпелось. Я вырубила дощебечивающую пожелания девушку и быстро справилась с прелюдией к волшебному путешествию. Легла, закрыла глаза и на выдохе…

 

4.

 

Я все еще чувствовала под пальцем твердую кнопку, но уже вдыхала совершенно другой воздух. Сквозь веки яростно светило июльское солнце, я осторожно приоткрыла глаза и у меня сильно закружилась голова. Ох, ну еще бы… я совершенно забыла, что приняла тогда неправильную позу. Чтобы исправить свою ошибку, нужно было совершить еще одну. Запаковывалась я сидя, прислонившись к скале над морем. Это было отличное безлюдное место, но эффект от изменения пространственного положения оказался нехилым. Пришлось какое-то время посидеть, привыкая и пережидая головокружение и легкую тошноту.

Пока я сидела, из моей памяти, как это бывает со сновидениями, испарялось все, что стало моим прошлым за время, прожитое с этого дня, и я вдруг твердо почувствовала законное сегодняшнему дню вчера. Я отлично помнила, как мы с Дэном купались на Белых дюнах, добираться на которые нужно было на старинном фуникулере, приходившем в возбуждение от штрихкода на бумажном (!) билете. Как потом проводила его в порт, и он улетел на сутки, потому что у них в лаборатории вывелись какие-то штуки, и всем, кто пишет курсач по палеогенетике, было необходимо на них поглядеть, описать и описание свое защитить от вредного профессора Дорда (о нем ходили настойчивые слухи, что он раньше был женщиной, но в столетнем возрасте поменял пол). Видела я этого Дорда – маленький, скрюченный, с длинными седыми редкими волосами, фанатично сосредоточенный на своих исследованиях. Я еще весной зашла с Дэном к нему в лабораторию, и он даже не взглянул на нас, проверил какую-то работу, которую принес Дэн, ворчливо похвалил за остроумный ракурс, и так же не глядя на нас разрешил идти.

Потом, порядочно ужаснувшись, я вспомнила, что у меня же на два часа дня есть договоренность об интервью с писателем Всеволодом Марковым. Мы с ним недавно познакомились в одном древнем музее на чтениях. Я проверила, есть ли при мне сумка (она была) и в ней диктофон (он тоже в итоге был, хотя, пока я его искала, заметила свой несчастный сломанный ноготок, и уже больше, чем диктофоном, озаботилась тем, чтобы беднягу где-нибудь быстро отреставрировать). Нужно было идти. Я поднялась на ноги, аккуратно спустилась с той стороны скалы, где она была никакой не скалой, а просто небольшим пригорком, покрытым травой и мелкими голубыми цветами, и почувствовала, что сон, который я только что еще помнила, совершенно выветрился, осталась легкая досада на свою короткую память.

Время на реставрацию ногтя у меня было. Тем более, салон красоты, в который я здесь повадилась ходить, располагался по дороге к книжному, в котором мы договорились о беседе. Ну не совсем по дороге – нужно было сделать небольшой крюк. Когда я почти дошла до салона, я внезапно на веранде кафе увидела Дэна, ужасно обрадовалась и даже почти не успела удивиться (ведь он же в лабе сейчас – как так-то), но тут же заметила рядом с ним девушку, которую он нежно держал за руку, а потом обнял ее, и они слились в долгом поцелуе. Они оба сидели к мне спиной и не заметили того, как я сначала сделала движение к ним навстречу, потом замерла, а потом тихо ушла оттуда.

Я не знала, что делать. Страшная боль сжимала мне грудную клетку, я просто не понимала, как это вместить. И тут позвонил Адам. Он сразу по моему голосу понял, что что-то случилось, и уже через полчаса примчался ко мне на авиамобиле в другой конец этого маленького дурацкого городка. Я ждала его в безлюдном уголке парка, в беседке, густо увитой виноградом.

– Рассказывай, – Адам сел со мной рядом, тревожно вглядываясь в мое заплаканное лицо.

– Ох, – сказал он, когда я рассказала. Мы помолчали. Но мне почему-то сделалось немного легче.

– Что мне теперь делать? – я понимала, что вопрос идиотский, и Адам не сможет мне на него ответить. Но не спросить я не могла, потому что именно этот вопрос пульсировал у меня в висках. Но Адам всегда знал, что делать.

– Пойдем есть мороженное, – безапелляционно предложил он.

– У меня через 20 минут интервью с писателем, – возразила я.

– Позвони-ка ему, – приказал он.

Я нажала на номер телефона Всеволода. Ответил ясный голос.

Адам выхватил у меня трубку.

– Всеволод? Здравствуйте! Это Адам Беркович Вас беспокоит. Сегодня к Вам должна была подъехать наша... Интервью, да… Да, именно… Так вот, мы вынуждены интервью перенести… Да, форс-мажор… Приносим свои извинения. Она свяжется с вами позже. Спасибо за понимание!

Мороженое мы купили в этом же парке, а потом увидели аттракционы, и до одурения крутились, скатывались, прыгали и качались. К концу нашего аттракционового трипа я уже хохотала. Это был истерический смех, и он закономерно перешел в рыдания. Адам стоял рядом, забавно взмахивая руками, как курица крыльями, а потом он обнял меня, и я постепенно успокоилась. Я знала, что Адам давно в меня влюблен, сейчас понимать это и чувствовать было особенно целительным. Его любовь оказывалась тем, на что я могла опереться в хаосе обрушения всего моего мира сейчас.

Потом мы с ним пошли в какую-то забегаловку «поесть нормально», но не только поели, но и изрядно выпили. Я не хотела возвращаться к себе в номер. До полуночи было еще шесть часов, как их провести, мы уже не очень представляли. Я чувствовала себя опустошенной.

Адам нагуглил какую-то гостиницу, снял там номер. В номере он поцеловал меня, а дальше все получилось как-то уже само.

Мы лежали, обнявшись, он гладил меня по плечу, как будто продолжал утешать. Меня все сильнее настигало ощущение ирреальности происходящего.

– Слушай, – спросила я, – а когда я все это… того… запакую, я же ничего помнить не буду, да? А как ты думаешь, может, просто выбросить на фиг этот хронотопер?

– Можно, – бесцветно сказал Адам и на несколько секунд перестал меня гладить. – Если хочешь…

– Да, ты просто возьми его у меня завтра и выкинь. И не рассказывай мне ничего, хорошо? – я чувствовала какое-то странное ожесточение. Оно как будто было направлено и против меня, и против Адама.

– Хорошо, – еще более бесцветно пообещал Адам.

– Спасибо!

– Пожалуйста, – совершенно выцвел Адам.

А потом он вдруг вскочил с кровати и стал быстро ходить по комнате. Он выглядел смешно. Пухленький обнаженный Адам.

– Как ты не понимаешь, – он остановился и сказал очень спокойно, – Дэн ведь не сможет быть верным. У него всегда кто-то еще есть. Ты просто в упор не видишь, это просто потрясает! Все видят, кроме тебя… Не сейчас, так потом ты снова с этим столкнешься.

– Это мое дело, – я чувствовала, что грублю ему, но все, что он говорил, было слишком болезненным.

– Хорошо, конечно. Ты права.

После этого Адам оделся и ушел. А я заснула.

 

5.

 

Проснулась я в своей кровати в два часа ночи и долго лежала, раскрыв глаза в темноту. Рядом дрых Снусмумрик. На потолке легко колыхалась какая-то тень. Я пыталась понять, что я чувствую. Определенность с чувствами настала, когда я вспомнила, что попросила Адама забрать у меня эту хреновину. И он главное пообещал! Друг называется… Я резко вскочила, разбудив Снусмумрика. Мне хотелось позвонить этому обманщику сейчас же и наорать. Но закружилась голова, и я села обратно на кровать.

Но если Адаму мне хотелось поскорее позвонить, то с Дэном мне никак контактировать не хотелось. Я с особенной отчетливостью вспомнила следующий после запаковки день. Он вернулся – «вернулся» – из поездки. Был очень нежен и мил, я ничего даже близко не заподозрила… Привез мне в подарок маленького плюшевого медвежонка. Запрещенный и очень дорогой подарок. Новодел, конечно, не раритет. Но все материалы – их давно уже нельзя использовать…

Я чувствовала, как все во мне сопротивляется, чтобы думать об этом, но не думать я тоже не могла. Как теперь со свадьбой?.. Куча гостей – друзья, родственники…Какой ужас… какой ужас, что я этого не знала… Почему Адам не сказал мне сразу? Как он мог?! Он знал, что Дэн изменяет мне, и молчал все это время! Да уж… Друг называется! В этот момент я поняла, что Адам у меня виноват во всем, причем в полностью противоположных действиях – в том, что недостаточно хорошо все это от меня скрыл, и в том, что утаивал. Мне стало смешно. Захотелось увидеть его и обнять. Просто обсудить все это, посоветоваться. Я с трудом дождалась утра.

– Алло, – ответил сонный голос Адама. Видео он не включил.

– Можешь приехать? – спросила я, понимая, что это не телефонный разговор.

– Кто это? – спросил такой же сонный голос Маши. Блин, я не подумала об этом.

– Это Алиса, – сказал Адам в сторону. И ответил уже мне, – сейчас приеду.

Через десять минут мы уже сидели у меня на кухне и пили зеленую матчу. Она отдавала рыбой.

– Ну рассказывай, – Адам сделал хороший глоток и закашлялся.

– Я распаковала тот день.

– Я так и подумал.

Мы помолчали.

– Ты не обижаешься на меня за то, что я не смог его у тебя изъять? Я просто не понимал, как должен поступить. С одной стороны, я пообещал тебе… с другой, получается, я тебя обманываю – знаю, что произошло, и молчу. Еще и все доказательства убираю. Я подумал, что лучше так оставить. Не знаю, правильно это было или нет… Прости.

– Что мне делать? – привычно спросила я.

– Не знаю, – ответил Адам. Обычно он так не говорил. – А что ты хочешь в итоге?

– Хочу, чтобы этого не было.

– Но это было, – Адам пожал плечами. – Ты можешь не говорить Дэну, что распаковала тот день. Или не говорить ему, что видела его с той девушкой.

– И не говорить ему, что мы с тобой переспали. Слишком много всего нужно не говорить. К тому же, я же не смогу все это забыть. Это будет стоять между нами.

– Тогда ты можешь рассказать ему все.

– И что будет?

Адам пожал плечами.

– Возможно, вы станете ближе. Возможно, расстанетесь.

Он говорил равнодушно. Мне стало больно еще и от этого. Кажется, Адам больше меня не любил. Конечно, теперь у него есть Маша. Маша была хорошая девушка, я ее одобрила. Милая, спокойная, не соревновалась со мной. Уважала нашу долгую дружбу с Адамом.

Адам поднялся, похлопал меня по плечу.

– Ты, это, подумай, чего ты хочешь, а тогда уже действуй. Я пойду… Мы с Машей сегодня еще должны к ее родителям заехать… И держи меня в курсе – как мы будем что встречать.

Он поцеловал меня в лоб и вышел. Я слышала, как открылась входная дверь, впуская акустику из общего коридора, и закрылась, восстанавливая квартирную.

Я открыла мессенджер.

«Привет»

«Тебе еще нужна шапочка из фольги?»

Он отозвался сразу.

«А у тебя есть лишняя?»

«Можешь написать обо мне рассказ? Со мной произошла ужасная история»

«Ужасная? Могу! Расскажешь?»

«Да»