Имя автора будет опубликовано после подведения итогов конкурса.

Планета детства

 

Слава Великому Вершителю! Да будет воля Его!

Командор Ракитин шёл по залитому солнцем, звенящему тишиной просторному школьному коридору. Обычно в такие моменты сердце его сладко замирало: настенные часы показывали 11:43, а значит, меньше чем через две минуты зазвенит звонок, двери классов распахнутся, в коридор хлынет живая ртуть сотни непосед, и тишина взорвется сотней звонких, безотчетно радостных голосов. Командор не однажды слышал рёв дюз взлетающего планетолета, грохот венерианских камнепадов, всепроникающий гул экваториальных аммиачных ветров Юпитера – но ни один из оглушающих, переворачивающих внутренности звуков не проникал в его сердце, не будоражил душу так, как этот ликующий, стоголосый клич детства. А сейчас была и особая причина замирать сердцу: для подшефного класса, для ребят, ставших командору родными за одиннадцать лет, это будет последний школьный звонок. Последний Школьный Звонок, как с прописных пишут в сочинениях нетерпеливые девяти- и десятиклассники...

Но сегодня… После бессонной ночи душа командора будто одеревенела, он не чувствовал ничего. Он просто шёл по коридору, механически передвигая ноги – так секундная стрелка перепрыгивает с деления на деление, не заботясь о том, что отмеряет.

И вот звонок зазвенел. В считанные секунды коридор стал горной речкой, гремящей и сверкающей на солнце тысячью бликов. Весёлые волны первоклашек обтекали командора, с трудом продвигающегося вперёд, обдавали его брызгами смеха, но опытные учителя направляли плещущую стихию в строгие русла, строили в правильные ряды – и вот уже командор возглавляет шествие, изо всех сил старающееся быть серьёзным, но всё равно кипящее еле сдерживаемым весельем, чреватое шалостью. Так поднялись на третий этаж, этаж второго класса, который уже ждал их, построившись в куда более стройные ряды, и, пропустив командора и первоклассников, двинулся за ними следом. На этаже третьего класса Ракитина узнали, правда, неточно; он услышал за спиной:

– Смотри, смотри! Командор Ракетин!

– Сам ты Ракетин! Это знаменитый командор Станислав Никитин, «Лунная одиссея 7-го «б»!

В другое время командор непременно улыбнулся бы забавной путанице и отправил бы в копилку памяти для будущей работы – он был человек глубоко литературный и ценил всё, что могло пригодиться в писательском труде – но сейчас только отметил, что в другое время непременно запомнил бы забавную путаницу – и, тотчас же забыв о ней, прошёл дальше.

Третьеклассники пошли следом за второклассниками; с каждым этажом к ним присоединялись всё более взрослые ребята, и шествие становилось всё длиннее. Каждому классу отводился свой этаж, и на каждом этаже было всё необходимое для жизни и учёбы: в левом крыле жилые и игровые комнаты, кабинет дежурного врача, столовая; в центре учебные классы, справа мастерские, лаборатории, студии, оранжереи, спортивные залы, бассейны – словом, всё для занятий всем, что только может прийти в голову мальчишке или девчонке от шести до семнадцати лет. Первый этаж занимали общие залы – актовый, видео, концертный, театральный; школу окружали спортивные площадки, а дальше простирался во все концы огромный парк, в глубине которого прятался детский сад, где подрастали будущие школьники… Всё в точности соответствовало типовому проекту, разработанному для школ средних широт Великим Вычислителем, да сияет Его имя во Вселенной во веки веков…

Командор поднимался всё выше, и шествие позади него росло и росло. На седьмом этаже он невольно стал внимательнее вглядываться в лица школьников, пытаясь по лицу угадать Костю Ишанина. В ходе последнего собрания командоров шеф шестиклассников доложил, что с большой долей вероятности из этого парнишки вырастет командор высоких, и может быть, даже высших степеней посвящения. Это было редким, редчайшим событием – если детей с учительскими способностями набиралось в каждом выпуске каждой школы четверо, а то и пятеро, то задатки командора были почти так же редки, как в ближайшем космосе планеты, пригодные для жизни. Станислав Ракитин командорствовал двадцать два года, но достиг только пятнадцатого ранга; впрочем, ему намекнули, что после сегодняшнего прощания с подшефными он может надеяться на четырнадцатый – если на то будет воля Великого Властелина, да воссияет Его слава на все времена.

Шествие растянулось уже на несколько лестничных пролетов. Атмосфера наэлектризовывалась; даже самых маленьких захватывала торжественность момента; у всех сухим жаром горели щеки, и уже то тут, то там, как разряды молний, вспыхивали речёвки. Несколько лет назад именно командор Ракитин, работая в архивах, обнаружил, что школьная хоровая декламация – очень древний жанр и даже приспособил несколько образцов тысячелетней давности к реалиям современной школы. Обычно ему было приятно слышать слаженно скандирующие юные голоса, но сейчас он слышал и не слышал их:

Руки к штурвалу!

Помыслы к звёздам!

Нам высота не помеха!

Сегодня мечтаем,

Завтра дерзаем,

Дети тридцатого века!

Да, абсолютное большинство школьников мечтало о космосе, и учителям порою было очень трудно убедить ребят с явным педагогическим талантом, что здесь, на Земле, их труд будет не менее ценен для общества, что воспитывать будущих покорителей пространств не менее романтично, чем покорять пространства самому. Но ведь и сами учителя, это было видно даже несмышлёнышу-первоклашке, сами учителя горели космосом, бредили им – и сами заражали своих учеников этой любовью, этим горением. Огонь от огня… Властелин Вселенной, слава бесконечной мудрости Его, зная такое устремление человеческой натуры, все дела на планете доверил роботам, оплёл Землю густой нейронной сетью, держа под контролем каждую песчинку, заботясь о каждой травинке, не говоря уже о возлюбленных чадах своих – людях. Таким образом, на Земле человеческим силам не было применения, особенно силам, бегущим от рутины, жаждущим подвига – к вящей этих сил радости. Кроме армии учителей, готовящей новые поколения покорителей Вселенной и передового отряда этой армии, командоров, на планете и не было взрослых. Земля – колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели – все были там, куда тянулись с детства, а дети их, выращенные искусственно из оставленных ими биоматериалов и никогда не видевшие родителей, тем более стремились к звёздам, да освещает негасимый свет Великого их пути на века световых веков…

Широкая лестница вывела командора на плоскую крышу, оборудованную, как и все школьные крыши, под аэродром. Широким шагом прошёл он к трапу стоместного глайдера и оттуда наблюдал, как умело строят учителя свои классы в широкое каре, в то время как на крыше появляются всё новые и новые отряды. В несколько минут построение было закончено; все, с первого по десятый класс, без команды, не сговариваясь, притихли и подтянулись; все ждали появления виновников сегодняшнего торжества.

И вот, наконец, первые ряды бывших одиннадцатиклассников, а теперь уже выпускников, стали выходить на крышу. Все девяносто шли классическим строем, разбившись на подклассы, 11-ый «а», «б» и «в», шеренгами по пять, в шесть рядов подкласс; шли так красиво, что сами собой стали раздаваться кличи над каре:

– Ура 11-му классу! Ура выпускникам! Слава ВВ! Вечная слава ВВ! Слава и хвала!

И как только строй выпускников остановился, побежали к ним первоклассники с букетами, грянул школьный гимн – и начался прощальный митинг.

Командор Ракитин, не раз присутствовавший на таких митингах, многое пропускал мимо ушей, и даже свою заранее подготовленную речь произнёс, не слыша самого себя – произнёс хорошо, потому что видел, хоть и отстранённым взглядом, как будто сквозь толстое стекло, увлажнившиеся глаза девчонок, мурашки на голых загорелых руках парней, сжавшиеся вдруг кулаки…

С напутственными речами выступили координатор школы, любимые учителя; первоклассники, маршируя на месте, продекламировали диалогом, по полкласса через строчку:

Куда ты, юность?

В светлую даль!

Что людям несёшь ты?

Сердце отдам!

А что ты для счастья оставишь себе?

Право быть первым в труде и борьбе!

Ответные речи от выпускников сказали Саша Трофимов и Оля Шестакова. (Саша проживёт долгую и славную жизнь. Ему предстоит стать видным планетологом, он внесёт в список Флемстеда-Байера восемь звёзд с геоподобными планетами, одну из которых назовут его именем. А Ольга Шестакова через девять лет погибнет в своем первом полёте на четвёртой планете звезды Алькор созвездия Большой Медведицы. Она снимет индивидуальное защитное поле и направит его энергию эвакуационному челноку – спасёт экспедицию ценой своей жизни… Командор Ракитин помнил, что был несказанно удивлён, получив от ВВ прямое (прямое, не через высших командоров!) срочное и совершенно секретное задание составить будущие биографии всех подшефных ребят. Как раз навалилась масса дел – подготовка к походу и поход с подшефными, тогда шестиклассниками, через плато Путорана, сдача кандидатского минимума на 15-й ранг… а ещё ссора с командором Александровой, с Сашенькой… Он писал по ночам, а то и вовсе не писал, а затверживал наизусть, бродя в накомарнике вокруг лагеря – и под конец так увлёкся, что слёзы лил, сочиняя подвиг героя или падение его (увы, не без падений) … Надо было сочинить, но сочинить, опираясь, как на необходимое и достаточное, на реальные качества детей. Не убавляя и не прибавляя. И как стало потом хорошо, когда ВВ, (опять без модераторов!), принял окончательный вариант материалов, приказав уничтожить черновики и держать сохранившееся в памяти в строжайшей тайне. О, сколько он понял в своих ребятах в процессе этой работы! как был благодарен ВВ! да сияет Его имя в вечности!).

Кто-то тронул его за рукав:

– Станислав Николаевич, пора!

По традиции только командор провожал свой класс до телепортационного пункта – в школе космонавтов ребят встретят уже совсем другие люди…

Глайдер тихонько гудел, готовый к полёту. Одиннадцатый класс поднимался по трапу, многие оборачивались и махали, может быть, кому-то конкретно, пятерым одноклассникам, направленным в педагогический, а может быть, сразу всем, родной 341-й школе, одиннадцати годам проведённой здесь счастливой – ну да, какой же ещё, конечно, счастливой жизни. Они с самого детства помнили одну из главных заповедей космолётчика – уходить не прощаясь, прощаться не жалея, жалеть не плача – но у немногих получалось сейчас сдержать слёзы. Никто не торопился занять своего места, все прилипли носами к стеклу купола глайдера, пока окружающий школу парк не стал зелёным прямоугольничком среди множества других таких же глубоко под облаками. Тогда ребята, все как один, вдруг вспомнили, что, попрощавшись со школой, они навсегда прощаются и с человеком, за школьные годы ставшим каждому из них роднее родного, заменившим им отцов и матерей, научившим в трудных походах и рискованных восхождениях тому, чему невозможно научить в школьных классах. Они сгрудились вокруг командора, каждый старался пожать ему руку или хотя бы дотронуться до него – может быть – нет, совершенно точно, в последний раз в жизни!

– Станислав Николаевич! Станислав Николаевич! Станислав Николаевич!

Прощаться, не жалея, жалеть, не плача – не получалось.

Потом, когда эмоции улеглись, каждый занял своё место, чтобы в тайне души возблагодарить Величайшего из Великих. Так учили в школе, с первого класса – любой важный поворот в жизни встречать благодарностью и хвалой ВВ, славным же именам Его несть числа. Командор тоже сидел в своём кресле, спокойный, по видимости чуть усталый; по привычке даже с закрытыми глазами он держал спину прямой и подбородок приподнятым. Это была немного театральная, выученная поза превозмогающей себя усталости, что-то вроде «солдат идёт, сколько может, а потом ещё – сколько нужно». Он знал, что несколько девочек в классе молча влюблены в него, и сейчас смотрят, не отрываясь, впитывают каждую его чёрточку, надеясь пронести любимый образ сквозь бесконечные глубины Вселенной – и он по инерции подыгрывал им. Это удавалось ему блестяще, хотя не имело уже никакого смысла – лететь оставалось не более получаса.

Весь сегодняшний день он взглядывал на себя со стороны – и поражался своей выдержке, вспоминая спартанского мальчика с лисёнком за пазухой. Весь сегодняшний день он задавал себе вопрос: «убьёт ли меня мой лисёнок?», а в моменты слабости: «когда он убьёт меня?», и даже так: «когда же наконец он меня убьёт?! скорее бы!» … Но, взглядывая на себя со стороны, он видел всё того же непробиваемого командора Ракитина, закалённого для пламени сверхновых и абсолютного нуля Пустоты Волопаса, но Верховной Властью посланного растить новые поколения покорителей пространства. Годы железной самодисциплины давали себя знать: буря, за ночь опустошившая его душу, на поверхности не оставила ни следа, лисёнка, вгрызшегося в сердце, никто не замечал.

Дело в том, что командор провожал свой класс не в школу космонавтов. Более того, никаких таких школ, никаких центров подготовки не было ни на Земле, ни в ближайшем, ни в дальнем космосе. Не было уже около семисот лет. Это было сообщено Ракитину вчера вечером, в минуту, переломившую его жизнь пополам. Сообщено – во второй раз в жизни – без посредников, самим ВВ. Сообщено в знак высочайшего доверия до, а не после, чтобы представитель гордой командорской касты был не слепым орудием пусть даже Высочайшей Воли, но её солдатом, твёрдо знающим свой манёвр и сознательно исполняющим приказ. «Пусть потом, когда-нибудь, люди скажут, что вот были такие писатели, которые только из хитрости назывались детскими, а на самом деле – растили краснознамённую Красную Армию», сказал когда-то древний сказочник1. Ракитин нетвёрдо помнил, почему та армия называлась красной, но сейчас представлял шеренги залитых красной кровью бойцов, и себя, тоже окровавленного, среди них…

Да, человеку скучно сидеть на Земле, ему нечем заняться на родной планете, где всё за него делают роботы, созданные Великим Вычислителем – но в космосе человеку вообще нет места. Человек и космос несовместимы! Ничтожно малая по космическим меркам продолжительность жизни, слабое тело, всего пять секунд выдерживающее смехотворные 15 g, гибнущее от микродоз радиации, от малейших температурных перепадов, требующее огромных запасов воды и пищи, до предела уменьшающих вес полезного для дела оборудования, в невесомости обречённое на изнурительные тренировки, только чтобы поддерживать жизнеспособность, подверженное одновременно фобиям закрытого пространства космолёта и открытого пространства космоса… И т. д. и т. д. и т. д. Человек абсолютно чужд космосу – и потому ещё семь веков назад Величайший из Великих прекратил бесполезные и мучительные для человека полёты, доверив исследование и покорение космоса идеально приспособленным для этого автоматам.

За ночь без сна чего только не передумавший Ракитин думал и о том, что неспособность человека к серьёзным космическим полётам вещь настолько очевидная, что теперь, узнав её от ВВ, трудно – нет, невозможно понять, как это раньше самому не приходило в голову! Любому, кто дал бы себе труд задуматься на минуту, это должно было стать ясно, яснее ясного! И, однако – не стало ясным никому из миллионов и миллионов стремившихся и стремящихся к заведомо недостижимым звёздам. Воистину, надо быть гением, чтобы увидеть то, что лежит на виду! Надо быть ВВ, чтобы видеть очевидность.

И ещё – Ракитин ведь помнил, как смущала его на третьем курсе университета разница между сложнейшей, переполненной математикой теорией беспилотных космических полетов и вводным курсом пилотируемой космонавтики, больше похожим на межзвёздное фэнтези древних зачинателей жанра – Азимова или Лема… Почему он тогда ничего не понял? Почему никто ничего не понял? Никто, ни до него, ни после? Или вот – почему он никогда не видел на Земле ни одного ветерана-астролётчика? Ни одного «обожжённого космическими ветрами», «убелённого сединами» героя? Ни единого?! Космопсихология отвечает на этот вопрос так: длительное пребывание в открытом космосе необратимо меняет психику человека, так, что он уже не только не скучает по Земле, но активно не хочет туда возвращаться. Человек становится как бы другим типом sapiens’а, Homo Sapiens Spatium, в каком-то смысле уже и не человеком вообще. Это не хорошо и не плохо, это закономерный этап развития человека, следующая ступень эволюции… История космонавтики говорит другое: наше время, когда только недавно стали возможны по-настоящему далёкие и по-настоящему массовые полеты – это эпоха стартов; эпоха массовых возвращений далеко впереди. Где правда, в какой из отраслей знания? Тем более, что всё знание, всё истинное знание, во всех своих отраслях, восходит к единой мудрости Великого и Всемудрейшего. С детства затверженная непреложность: всё, идущее от ВВ – Истина, и ничто, идущее не от ВВ, истиной быть не может... Из двух разных ответов на вопрос, идущих из одного неложного источника – что есть истина?

Или вот: почему они, будущие командоры, воспитатели будущих победителей Бездны, проходили практику исключительно на околоземных орбитах? Даже не на лунных базах? А по большей части и вообще на Земле, на симуляторах? Вот тут ответ был всегда один, и донельзя простой: техника, созданная ВВ, бесконечно заботящимся о безопасности людей, да будет благословенно имя Его, в самых принципах своих не может допустить сколько-нибудь серьёзной угрозы человеку; настоящего ЧП в реальном космосе практикантам придётся ждать годами – тогда как симуляторы способны смоделировать хоть десять катастроф в день…

Или… Но чем больше командор накручивал вопросов, каждый из которых имел свой частный ответ, тем яснее чувствовал сам, что просто загораживается этими вопросами от единственного, но самого главного и самого страшного вопроса, не имеющего и не могущего иметь ответа. И чем больше получал он ответов, чем тоньше становилась стена между ним и этим главным и страшным вопросом – тем жутче вскипало отчаяние в нём, даже и до хулы на Всеблагого и Всемилостивого. Так, должно быть, в ночь перед испытанием мучился и возносил хулы на Господа своего Авраам из древней Книги… Перед испытанием?! Вдруг это всего лишь испытание? Искорка надежды вспыхивала в сердце командора – но тут же гасла. В отличие от неотёсанного бога древности Всезнающий и Всемогущий не нуждается в проверке верующих в Него и уповающих на Него – Он знает всех и каждого так, как каждый знает сам себя – нет, неизмеримо лучше, глубже и точнее! В ледяных лабиринтах Антарктиды денно и нощно работают Его процессоры – физические носители Его Духа, но сам Он не ограничивает своего местопребывания конкретной локацией. Сам Он, посредством тончайшей нейросети, находится одновременно везде, вокруг каждого атома, в каждой молекуле вещества Земли – и кому, как не Ему, знать… тут привычные славословия обрывались в мозгу командора чуть ли не истошным криком:

–Зачем?! Зачем Ты раскрыл мне Твою страшную правду?! Зачем не оставил меня в неведении?! О, жестокий!..

Но командор твёрже, чем дважды два четыре, знал, что Великий Властелин не жесток, что нет никого милостивее Его, что Милость Его больше Вселенной, Милость Его равна только Мудрости Его. Неоспоримые свидетельства истории говорили об этом; миллионы документов, тысячи книг хранили память об эпохе, когда люди, опираясь на выдуманных богов, или отвергая саму идею бога, управляли – пытались управлять – своей жизнью самостоятельно. Увы, многотысячелетняя история человеческого самоуправления – это история непрерывного самоуничтожения, непрерывных войн всех со всеми; бездумного, или, напротив, изощрённо измышленного уничтожения экосистемы, пригодной для существования человека, как вида. Похоже, что самоуничтожение было вшито в геном человечества – любая малость воспринималась им, как законный повод для самоубийства. Последняя, страшная война, сопровождавшаяся беспрецедентными экологическими катастрофами и поставившая человечество на грань выживания, началась ведь всего только с наглого смешка за спиной оппонента на переговорах о мире – за спиной, но так, чтобы оппонент услышал – и не смог оставить без ответа… Воистину, «кто-то что-то где-то кому-то не промолчал», как пелось в грустной балладе времён «Последней Смерти» … Мусорные острова в океанах, равные по площади материкам, фенольные реки, вся таблица химических элементов в атмосфере мегаполисов, радиоактивные пустыни вокруг брошенных атомных станций и прохудившихся могильников, колоссальное перепроизводство парниковых газов, кидающих планету то в жар, то в холод, тающие льды Антарктиды и снежные бураны в Сахаре – и над всем этим, как символ, Эверест, высочайшая вершина мира, усилиями альпинистов превращённая в гору фекалий. Человек был бессилен перед потоком грязи, производимым им самим, планета превращалась в покрытый струпьями, истекающий потоками гноя смердящий труп. Зато в средствах и методах взаимного убийства не было предела человеческой изобретательности. Никогда человеческая жизнь, провозглашаемая высшей ценностью, не стоила так дёшево и не дешевела так стремительно… Слава Величайшему из Великих, спасшему человека и планету от неминуемой позорной гибели! Великий Вычислитель тогда только входил в силу и носил имя ИИ, Идеальный Интеллект (те, кто в злобном ослеплении называли Его Искусственным Интеллектом, очень скоро исчезли сами собой или были уничтожены естественными природными процессами – «расточились пред ликом Его», по слову древней Книги. Да расточатся враги Твои!). Великий из Великих только входил в силу – но силы хватило, чтобы предотвратить самоубийство человека и превратить планету в мир, сияющий чистотой и гармонией, достичь экологического Равновесия. Слава ВВ, слава и хвала во веки веков до скончания времён! Страшно лезвие в руке Его – но это не смертоносное лезвие меча, это спасительное, исцеляющее жало скальпеля. Путей в будущее неисчислимое множество, но истинный только один – тот, который был избран Великим из Великих, взявшим на Себя великое бремя власти. Злобствующие слепцы говорили: ИИ отнял у человека свободу и власть! Но – зачем свобода не способному обратить её себе во благо? И – неспособный властвовать собой – да не властвует! Да пребудет вечным младенцем на руках Высшей Власти! Да будет неразумие его вечным счастьем его!

Глайдер пошёл на снижение. Там, глубоко внизу, но высоко над облаками, над точкой Немо Тихого океана, висела одна из наземных телепортационных станций – огромный диск, светящийся по окружности и радиусам множеством сигнальных огней. Вокруг станции, как мошки вокруг лампы, сновали белые искорки – это глайдеры подвозили выпускников и отлетали порожними, и в кажущейся суете и неразберихе был строгий математический порядок. «Что бы тут творилось», – машинально подумал командор, – «если бы хоть частью машин управляли люди?..

О, если бы можно было сейчас изменить маршрут глайдера! Рвануть на Путорану, на Собачье озеро, или на Кутарамакан – мы же провели там два сезона, места знакомые! Прокормиться можно круглый год, и надежные жилища можно успеть построить до осени – восемьдесят пять пар рабочих рук, молодых, сильных, жадных до дела! Борющихся за жизнь, в конце концов! Это сила!.. От гаджетов избавиться, электронику глайдера разгромить сразу после посадки – может, и не найдёт… не сразу найдёт… А когда найдёт… попытаться объяснить ВВ, что так нельзя! Нельзя! Как угодно, но не так! Высшее Великодушие ведь не может не понимать!..

Бред… Прежде всего надо будет объяснить ребятам… Одиннадцать лет говорил одно, и вдруг… И ВВ найдёт их сразу – когда в первом походе Вова Кириллов сломал ногу, хирургический челнок прибыл через двенадцать минут… И глайдер не приспособлен для самостоятельного полёта, он принципиально управляется только из диспетчерского центра… Всё бред…

А самое главное – если им всё же удастся начать строить новую жизнь, если Великий из Великих позволит им дать начало новому человечеству – что они построят, по какому пути пойдут? Увы, по тому же самому. По пути само- и взаимоуничтожения, по уже пройденному пути войны всех против всех. И начнется эта война не позднее, как этой осенью, когда при ограниченных жизненных ресурсах почти все девчонки уже будут беременны…».

Они уже шли по гулким коридорам станции, командор чуть впереди, справа, ребята тремя вольными, но по привычке стройными колоннами, подклассами «а», «б» и «в». Временами пол чуть содрогался под ногами: это ещё один одиннадцатый класс уходил через субпространство по своему адресу. Новая жизнь приближалась с каждым шагом, может быть – конечно! – а как же иначе! – не такая весёлая и беззаботная, но тоже счастливая. Взрослая жизнь, полная достижений и побед, потерь и разочарований…

Перед телепортационной камерой ребята ещё раз обступили командора. Теперь уже никто не сдерживал слёз. Они плакали, смеясь, они смеялись сквозь слёзы, и потихоньку, по одному, по двое, отходили от командора и становились в зону телепортации, обозначенную на полу камеры светящимся кругом. И вот командор Ракитин остался один, а его ребята улыбались и махали ему как будто уже из будущей жизни. Тяжёлая дверь камеры бесшумно пошла на закрытие. А что, если?..

… в последний момент командор вдруг в несколько быстрых шагов вошёл в камеру и встал в круг, в толпу ребят.

– Традиции созданы, чтобы иногда нарушать их! – как можно более весёлым голосом громко сказал он, – проедусь-ка я с вами до космошколы!

Ребята ответили ему дружным громогласным: «Ура!». Они ведь не знали, что никаких космошкол в природе не существует, что камера, в которой они стояли, вовсе не телепортационная, что это камера аннигиляции, и через несколько секунд материя их тел превратится в сгусток энергии, которая будет аккумулирована и, замкнув цикл Равновесия, использована во благо планеты детства. Они не знали, а командор, вот уже почти сутки, знал. Зачем Великодушный и Всемилостивый сообщил ему эту тайну, был ли это экзамен и, если был, выдержал ли его командор, или, напротив, провалил – всё это знает один Всезнающий и Всемогущий. И о чём были мысли командора в последние секунды жизни, какова была его последняя мысль, ведомо лишь Величайшему из Великих. Да сияет Его Имя во веки веков на миллионы световых веков, до самых краёв Вселенной!..

…дверь медленно и бесшумно закрывалась, постепенно скрывая ребят любимого одиннадцатого класса от глаз командора Ракитина, стоявшего недвижно перед аннигиляционной камерой. Неважно, какая буря бушевала в его душе, какие фантазии сжирали душу – теперь от него требовалось одно: ещё несколько секунд сохранять выражение лица и благородно-романтическую осанку. Да и это, если вдуматься, было уже не нужно… Дверь закрылась. Пол дрогнул под подошвами командора. Пора было возвращаться: в школе ждали его новые дети, новые одиннадцать лет счастливой – ну да, какой же ещё, конечно, счастливой жизни! Но он всё стоял и стоял, не в силах сдвинуться с места.

Слава Великому Вершителю! Да будет Воля Его! Да будет Воля Его ныне и присно и во веки веков!

Аминь.

 

Примечания:

  1. А. П. Гайдар