Имя автора будет опубликовано после подведения итогов конкурса.

С бездной наперегонки

 

 

 

Сбери свои все силы ныне,

Мужайся, стой и дан ответ.

Ломоносов

 

 

Москва, как обычно, стояла, стоял в пробке и Обухов — точно так же как и прочие водители. Машины впереди, похоже, не собирались продвигаться, и Обухов глядел на них отсутствующим взглядом и, постукивая пальцами по рулю, пытался думать. Но думать у него получалось плохо: сгрудившиеся в голове Обухова мысли, словно автомобили в пробке, образовывали похожий затор — и в заторе этом вязло все, и не было никакого, даже маломальского продвижения вперед.

Поэтому он почувствовал облегчение, когда пробку в его мыслях вышиб звонок телефона.

— Сергей! — загромыхал по салону автомобиля недовольный басок шефа. — Почему не на месте?!

— Евгений Павлович, я же скинул вам в мессенджер, что подъеду прямо на совещание, — отвечал Обухов. — Хотя… Задержусь на полчаса. Пробки.

— Что?! Обухов, ты совсем охренел?! — взревел шеф и так грязно выругался, что будь сейчас Обухов в машине не один, а с дамой, ему стало бы бесконечно стыдно за этот отборный полицейский мат. — У нас через три часа встреча в Главнефти! Важнейшая встреча, на которой…

Обухов поморщился и убавил громкость начальственного рыка. Опять они с Палычем были на разных волнах, но что поделаешь? Такое с ними случалось часто — уж очень разными они были людьми, хотя и работали в одной конторе. Обухову, закончившему университет и затем надевшему погоны офицера подразделения «Гамма», не нравилось многое в своем непосредственном руководителе: необыкновенная упертость Евгения Павловича Кабанова и его узколобость, и недостаточный для его должности уровень знаний, и привычная для выходцев из высших чинов МВД грубость с подчиненными. Но были у бывшего генерала полиции и сильные стороны: серьезные решения он принимал не абы как, всегда выжидал и медлил, но раз решив что-либо, более уже не колебался. И натиск у Палыча был мощный, как у матерого секача…

— Все это так, Евгений Павлович, и вы были бы совершенно правы, если только не одно обстоятельство… — сказал он примирительно и сделал паузу.

— Что?! Какое обстоятельство?

— Возможно, оно имеет прямое отношение к делу с порчей трубопроводной нефти.

— Что еще с этой нефтью?! Не тяни кота за яйца!

И Обухов стал докладывать. Палыч слушал его внимательно, недоверчиво похмыкивал, но не прерывал. А когда Обухов закончил, спросил коротко:

— А точно ли это так?

— Не точно, но проверить нужно непременно. Все равно Крутакову сейчас нечего предъявить. А если обнаружится связь между испорченной нефтью и микробиологами, то это будет реальная ниточка.

— Ну, Обухов, смотри у меня! Если мазанул, я с тебя шкуру спущу.

— Если мимо цели, тогда спускайте, Евгений Павлович. Только бледно мы будем выглядеть сегодня в Главнефти, если не раскопаем хоть что-нибудь.

— Хорошо, копай, только в Главнефть не опаздывай, — сказал Палыч уже совсем другим голосом.

Снова хмыкнув, Палыч дал отбой. А Обухов, успевший за время разговора, протолкаться через пробку и вырулить на Третье кольцо, уже подъезжал к Институту микробиологии.

Институт микробиологии им. Н. Д. Иерусалимского представлял собой комплекс из двух корпусов. Кирпичное здание более ранней постройки было четырехэтажным: изгибаясь по дуге, оно образовывало полукруг. Замыкая его концы, почти вплотную к кирпичному зданию примыкал второй корпус — многоэтажная панельная башня.

Обухов развернулся, медленно проехал по параллельной улице и нашел парковку.

«Золотая парковка-то, — подумал он, когда взглянул на тариф. — Да я б разорился, если контора не оплачивала».

Вдыхая сдобренный смогом воздух и размышляя о неприятностях Главнефти, Обухов приближался пешком к Институту микробиологии. По внешнему состоянию фасадов обоих зданий института ему стало ясно, что ремонта в них не было со времени их постройки во второй половине XX-го века, когда деньги на науку выделяли с избытком.

Подойдя ближе, он окинул взглядом огороженную стоянку перед входом. Контрастируя с побуревшими от грязи угрюмыми стенами института, на солнце весело посверкивали навороченные автомобили: японцы, немцы, китайцы, французы с англичанами, — на стоянке института был представлен чуть ли не весь современный автопром.

— Да, не тем я занимаюсь, — усмехнулся Обухов. — В науку нужно было идти, в науку.

Обухов поднялся по ступеням подъезда башни и поинтересовался, где можно найти лабораторию биологии плазмид.

— Здесь арендуют помещения коммерческие компании, — объяснила секретарь на ресепшене. — А вам нужен Институт микробиологии. Это в другом корпусе — вход во дворе, налево.

Он пересек внутренний двор и вошел в один из подъездов кирпичного корпуса. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за ним, и Обухов оказался в длинном полутемном коридоре. Его стены были покрашены зеленой масляной краской, в некоторых местах потрескавшейся и облупившейся. И пахло здесь затхлостью, сыростью и отсутствием нормального финансирования.

Лаборатория биологии плазмид отыскалась на третьем этаже. Нашелся в ней и Ян Николаевич Шимов, ее заведующий: весьма упитанный доктор биологических наук, похожий в своей серой медицинской робе на Крысиного Короля из «Щелкунчика».

Сначала Крысиный Король биологических наук побледнел лицом и несколько минут не мог членораздельно отвечать. Пришлось Обухову объяснять: что к следственным органам он, Обухов, не имеет никакого отношения; что хорошо бы ему, Шимову, ответить на несколько простых вопросов; что вопросы никак не связаны с расходованием средств из государственных фондов, полученных заведующим лабораторией по грантовым программам.

Наконец микробиолог порозовел, выдохнул и расслабился, но впал в другую крайность: повел себя вызывающе и отказался отвечать. Тогда Обухов посмотрел Крысиному Королю прямо в глаза — и смотрел так, пока Шимов не побледнел снова.

— Так работает ли в вашей лаборатории Арсений Павлович Похлебкин?

— Сейчас уже не работает — две недели назад мы его уволили.

— Почему?

— Оказался профнепригодным. Несколько лет как сотрудник он наш институт устраивал — у нас жуткая нехватка кадров. Но не так давно выяснилось, что Похлебкин использовал имущество лаборатории для личных экспериментов.

— Каких именно?

— Боюсь, не смогу сказать точно. Но определенно что-то связанное с биосурфактантами.

— Чем-чем?

— Биосурфактанты — основное направление нашей лаборатории. Это вторичные метаболиты, вырабатываемые некоторыми микроорганизмами. Они являются эффективными нефтедеструкторами и входят в состав различных препаратов для очистки загрязнённых нефтепродуктами территорий…

Заведующий лабораторией продолжал объяснять, но, Обухова внезапно как ударило: «Эффективные нефтедеструкторы! Да здесь действительно может быть связь с испорченной в Мурашах нефтью!»

А доктор биологических наук продолжал объяснять — правда, каким-то незаметным для Обухова образом успел перескочить на другую тему, более для Крысиного Короля интересную, и уже вовсю стоил из себя эффективного руководителя, увлеченно повествуя о том, что он, Шимов, только тем и занимается, что радеет о развитии российской науки. И как не покладая рук, головы и прочих членов своего объемного тела, он, Шимов, тяжело трудится, изыскивая для лаборатории новые источники финансирования.

— Мир одолела Величайшая депрессия, — заливался соловьем Крысиный Король, сверля Обухова из-за щек, заплывших жиром, черными глазками-буравчиками, — и денег на науку сейчас нет нигде — ни на Западе, ни даже в Китае. Но, представьте себе, именно в Китае я их все же нашел! Правда, для этого вместе с моими китайскими коллегами мне пришлось вкушать змей, лягушек и кузнечиков. Тогда в ресторане я было подумал, что принесли тараканов, жареных в масле. Но нет, оказалось — это кузнечики. Да, в этой командировке в Китае я себе основательно желудок испортил. Но дело того стоило! С колоссальным трудом в итоге я вырвал серьезный грант на исследования из маленьких ладошек наших восточных партнеров!

— Жареные кузнечики — это любопытно, но давайте вернемся к Похлебкину, нефтедеструкторам и… Как вы сказали?

— Биосурфактантам, — поправил Шимов и задумался. — Да я, собственно, все уже о них рассказал. И за что Похлебкина уволил — тоже.

— Вы говорили, что Похлебкин использовал в личных целях оборудование лаборатории. По этому оборудованию можно как-то определить характер исследований, которыми он занимался?

— До некоторой степени можно. Похлебкин пользовался нашим электронным сталагмометром. Вы только представьте себе: я возвращаюсь из Китая, а сотрудники лаборатории мне докладывают, что приобретенное за безумное количество юаней дорогостоящее оборудование буквально разваливается на части! Да вон он, сталагмометр, у двери. Можете сами посмотреть, во что он превратился.

И Шимов указал на картонную коробку у входа в лабораторию. Обухов поднялся со стула и заглянул в коробку: в ней находились детали сталагмометра, сваленные в беспорядке.

— А вы еще удивляетесь, что я его уволил, — продолжал возмущаться Шимов. — Раньше нужно было это сделать. Раньше!

Обухов вытащил из коробки какую-то железяку. Когда он за нее взялся, толстый слой бурого порошка, которым она была покрыта, осыпался на пол.

Обухов осторожно пощелкал пальцем по железке и поинтересовался:

— А что это за труха?

— Пластмасса… Вернее то, что ей когда-то было.

Бурый порошок на останках прибора что-то напоминал Обухову. Только что? Вернув железку на место, он попросил у Шимова полиэтиленовый пакетик.

— Для наших экспертов, — пояснил он, набирая несколько щепоток порошка. — А когда вы в последний раз общались с Похлебкиным?

— Дней десять назад, когда он забирал вещи.

Обухов почесал переносицу: полтора часа назад он не смог дозвониться Похлебкину.

— Ян Николаевич, вы, конечно, знаете про аварию в Мурашах? Масштабная экологическая катастрофа.

— В новостях об этом много писали.

— А вы посылали на место аварии кого-нибудь из сотрудников вашей лаборатории? Для помощи в устранении последствий нефтяного загрязнения.

— Нет, не посылал. Да и зачем? Мы наукой занимаемся, а не практическими инженерными решениями.

— А каким образом ваш сотрудник, Арсений Павлович Похлебкин, оказался на месте аварии?

— Три недели назад Похлебкин был в отпуске. А куда он ездил, я понятия не имею.

— В отпуске был, значит. Хм-м… — Обухов снова почесал переносицу и взглянул на часы. — Так, Ян Николаевич, тогда у меня последний вопрос.

Шимов с готовностью закивал.

— Скажите, а если бы эти ваши… био… Если бы эти нефтедеструкторы каким-то образом попали в нефтепровод, могли они испортить нефть, прокачиваемую по трубе?

— Только представьте себе, сколько их для этого потребуется! — рассмеялся Крысиный Король. — Сырая нефть содержит серу и другие вещества, которые агрессивны к микроорганизмам. Добавьте отсутствие оптимального температурного режима и питательной среды. Нет, ерунда полная. Фантастика!

— А чем вы тогда объясните порчу сталагмометра?

— Возможно, Похлебкин работал с кислотами. Пролил что-то на прибор, и от этого пластмасса потеряла свои свойства. Да мало ли что! Меня это не особенно волнует.

По дороге в офис Главнефти он успел заскочить в контору и отдал образец порошка на срочную экспертизу. Обухова очень интересовало, каким образом была разрушена пластмасса прибора и будут ли обнаружены в этом порошке следы кислоты.

Перестраиваясь из ряда в ряд, он заспешил к деловому центру города. Когда Обухов проезжал по Третьему кольцу, он внезапно вспомнил: «Да ведь в Мурашах были хлопья, похожие на этот порошок!»

Тотчас память услужливо нарисовала ему картину экологического бедствия в Мурашах: испоганенные поля и кусты, озера нефти, обильно вытекшей из поврежденного трубопровода — и хлопья, густым пеплом покрывающие оскверненный мир окрест Обухова.

«Правда, те хлопья были не бурые. И структура у них чуть иная — порошок от прибора мельче. Но сходство несомненное!»

В задумчивости Обухов застучал по рулю пальцами, размышляя, верно ли его предположение. Интуиция ему подсказывала, что между превратившейся в труху пластмассой и хлопьями на поверхности нефтяных луж была связь. Но интуиция — дама неверная, поэтому пока в его руках не окажутся доказательства, спешить с выводами преждевременно.

А перед Обуховым уже стеной вставали башни Москва-Сити — и выше всех, словно оттопыренный в неприличном жесте палец великана, пронзал облака небоскреб Главнефти. Казалось, он говорил всем и каждому: «Большие дела. Большие деньги. Большое высотное здание».

Искать парковку времени не было — совещание начиналось через пятнадцать минут. Обухов бросил автомобиль на обочине и перебежал на другую сторону набережной. Там в кронах искусственных деревьев из крохотных динамиков раздавалось пение птиц, но шум автомобилей заглушал их.

Обухов быстро зашагал по небольшой аллейке, и нависающие над ним пластмассовые ветви кленов, точь-в-точь как настоящие, давали тень и приятную прохладу, а трели соловьев из динамиков создавали в голове чувство умиротворенности. Каблуки его ботинок застучали по полированным мраморным плитам — Обухов пересек небольшую площадь. Два лебедя — белый и черный, — изгибая длинные шеи, плавали в фонтане друг за другом. Лебеди тоже были искусственные.

Через вращающуюся стеклянную дверь Обухов вошел внутрь и предъявил документы на ресепшене. Секретарь набрала внутренний номер, и через две минуты перед Обуховым предстала симпатичная девушка в деловом костюме.

— Буду вашим проводником, — пояснила она и мило улыбнулась. — Попасть на 200-ый этаж не так-то просто.

Обухов направился было к толпе сотрудников, ожидавших в холле, но девушка-проводник остановила его.

— Для топ-менеджеров и их гостей есть отдельные лифты. — И указала на дальний конец вестибюля. — Так на 200-ый этаж будет значительно быстрей.

Миновав парадный вход в здание, они проследовали в дальний конец вестибюля. Там обнаружилась уютная кофейня, благоухавшая густым ароматом кофе. Пройдя кофейню насквозь, Обухов увидел два лифта рядом с пожарным выходом. Девушка приложила карточку к панели и нажала кнопку вызова. Послышалось мелодичное «динг-донг», и двери бесшумно раскрылись. Обухов, не глядя, сделал шаг внутрь, а затем с удивлением заозирался.

— Прямо-таки пасхальное яйцо Фаберже!

Изнутри кабина лифта действительно напоминала яйцо Фаберже — только вывернутое наизнанку. И потолок, и пол, и поручни, и стены, и кнопки на панели были исполнены в стиле «модерн» и сверкали драгоценными каменьями, горели золотом и красовались разноцветными эмалевыми покрытиями.

— Внук основателя итальянского ювелирного дома «Антонио Фанчини» специально приезжал в Москву и сотворил для нас это чудо, — пояснила девушка с гордостью. — Я так счастлива, что работаю в Главнефти. Это потрясающая компания!

«Жители Мурашей с этим не согласятся, — подумал Обухов. — Хотя дело здесь не в отдельной нехорошей компании. Главнефть заимствует варварские принципы работы западных транснациональных корпораций. Главное для них — это баснословные премии топ-менеджеров и дивиденды акционеров, а что станется с людьми корпорациям до лампочки! Это изнанка свободной рыночной системы, которая давно уже и не свободная, и не рыночная. Это тот же хищнический капитализм — поменявший личину и научившийся искусно притворяться добреньким».

А тем временем пол ударил в подошвы Обухова и весело засверкали бриллиантами цифры этажей на винтажном механическом индикаторе. Но подъем скоро замедлился, и они вышли на 50-ом этаже.

— Пересадка. И будут еще, — пояснила девушка. — На 200-ый этаж сразу не поднимешься.

Они перешли на противоположную сторону холла. Девушка вызвала второй лифт, и тот, словно крылатый конь Пегас, с быстротой ветра понес их на 100-ый этаж.

Стекло кабины было сделано из прозрачного горного хрусталя. Обухов смотрел, как стремительно удаляется земля и уменьшаются на ее поверхности автомобили и люди, и думал, почему так происходит, что серьезные проблемы современной цивилизации никогда не решаются, а вместо них внимание общества направляется на проблемы малозначимые либо целиком вымышленные. И как из года в год корпорациям удается так умело фальсифицировать реальность, что творимые ими против человечества преступления в упор не замечаются обывателями.

На 100-ом этаже они опять сделали пересадку и вызвали третий лифт. Обухов достал телефон и отменил «Режим полета». Дерганье по пустякам, отвлекавшее и мешавшее думать, он терпеть не мог — поэтому, как только перед ним ставили очередное ответственное задание, начинал время от времени отключаться от сети.

Обухов проверил сообщения и звонки. Пропущенные звонки от Палыча и два новых сообщения в мессенджере — от него же. Первое сообщение было написано в ВЕРХНЕМ РЕГИСТРЕ. В который раз шеф обещал уволить Обухова за то, что тот отключает телефон. Второе сообщение было лаконичней и почти без мата: Палыч угрожал стереть Обухова в порошок, если он опоздает на совещание.

Он набрал Похлебкину и опять услышал: «Абонент сейчас не может ответить. Попробуйте позвонить позднее…»

«Да что же такое случилось? — подумал Обухов обеспокоенно.

Телефон снова тенькнул — ему прислали предварительные данные из лаборатории. Обухов по диагонали быстро пролистал основной текст экспертизы, затем внимательно ознакомился с главными выводами в конце: «…каких-либо следов кислоты не обнаружено. Исследование продолжается».

Послышалось мелодичное «динг-донг», двери лифта раскрылись, и Обухов оказался в святая святых корпорации Главнефть — на 200-м этаже, где располагались апартаменты высшего руководства компании.

И тут же он лицом к лицу столкнулся с Палычем.

— А, явился, не запылился! — Шеф ухватил Обухова за рукав и потянул в сторону. — Удалось нарыть что-нибудь?

Обухов кивнул.

— Полагаю, между поврежденной в Мурашах нефтью и Институтом микробиологии существует связь.

— Полагаешь?

— Полагаю. Фактических доказательств пока нет.

— Что ж, — пожал плечами шеф. — И курица — птица, для закусона сгодится…

Другая симпатичная девушка-секретарь повела их к месту проведения совещания. Но у Обухова не было времени смотреть на девушек и восторгаться роскошью интерьеров офиса Главнефти — Палыч все никак не мог успокоиться и, бухтя вполголоса, давал Обухову ценные указания:

— Игорь Константинович позвал нас специально, чтобы мы были в курсе происходящего в компании. Пока идет официальная часть, ты сиди на жопе и слушай. А как начнется конкретный разговор в узком кругу, я дам общую вводную, а ты в деталях растолкуешь…

Их провели в Янтарный конференц-зал, который, за исключением окон, одной пустой стены для проектора и массивного стола в центре был, судя по всему, репликой Янтарной комнаты из Царского села.

Все уже были в сборе. После пожимания рук и обмена стандартными приветствиями, жалюзи на окнах сомкнулись, свет в конференц-зале померк и началась официальная часть совещания.

Ярко вспыхнул проектор, и секретарь объявил, что первым будет выступать руководитель финансового департамента.

Тут же стену перед Обуховым заполнили диаграммы и графики. Следя за доходами и расходами Главнефти, он иногда поглядывал на генерального директора корпорации и удивлялся, насколько искаженным может быть представление о человеке, составленное из новостей. Самым удивительным было то, что в жизни Игорь Константинович Крутаков казался еще более значительным и властным. И эта безмятежная полуулыбка на его суровом и мужественном лице… Обухов никак не мог вспомнить, что она ему напоминает.

Но вот финдиректор перешел от успехов компании в минувшем квартале к колоссальным тратам, возникшим после аварии в Мурашах, и тогда Обухов вспомнил.

«Ну конечно! История Древнего мира. Статуи и барельефы императоров!»

Римская империя корчилась в судорогах агонии и распада, а на лицах ее императоров была запечатлена в камне та же безмятежная полуулыбка. Она вселяла надежду и говорила каждому гражданину империи: «Это временные затруднения. Видите, как спокоен и умиротворен ваш император? Он знает, что скоро в империи вновь воцарятся порядок и процветание».

А цифры в таблицах финансового директора говорили об ужасном, почти катастрофическом положении с оперативными фондами нефтяной империи. Деньги были растрачены буквально подчистую. Устранение последствий аварии в Мурашах и колоссальный штраф, взысканный государством, влетели корпорации в копеечку. Кредитная линия заморожена. После резкого падения на бирже акций Главнефти, занять в банках не получится. Продать часть акций нельзя — тогда их цена рухнет окончательно. Словно истощенная налогами и войнами Римская империя, корпорация семимильными шагами приближалась к неминуемому финансовому краху. Однако на устах Игоря Константиновича по-прежнему царила безмятежная полуулыбка, подобная полуулыбке Марка Аврелия, когда тот получил известие о том, что германские варвары вторглись через альпийские проходы в Северную Италию.

Тем временем финдиректор завершил доклад, и все взгляды обратились на топ-менеджера. Но выражение олимпийского спокойствия на лице Игоря Константиновича не изменилось, и каких-то вопросов, говорящих о недопонимании чрезвычайной ситуации, сложившейся в его корпорации, у него также не было.

Тогда начал выступать руководитель юридического департамента и следом за ним — директор по связям с общественностью. Их речи были похожи на предыдущую: вначале каждому также хотелось рассказать о достижениях, беда была только одна — достижения эти были из разряда: «Из огня да в полымя».

Штраф корпорация заплатила сразу и без возражений, других претензий со стороны государства пока нет — но это только пока, потому что, хотя в Северную Италию были срочно переброшены воинские контингенты, война с германцами не окончена. Клиенты не получили по контрактам значительные объемы нефти и грозятся вчинить корпорации миллиардные иски. Пока их успокоили обещаниями — но это только пока, потому что набранные из гладиаторов и рабов свежие подразделения ненадежны и могут в любой миг развернуться и поднять восстание. В особенности теперь, когда из-за волнений в Северном Египте поставки зерна прекращены, а социальные сети полнятся гневными сообщениями и требованиями к депутатам наказать корпорацию, портящую экологию. Депутаты не поддерживают эти требования — но это только пока, потому что в легионах, прореживая их ряды, бушует эпидемия чумы, и близятся выборы в Государственную думу. И кто знает, не возобладает ли у депутатов желание воспользоваться горячей экологической темой, чтобы было с чем переизбираться в следующем году?

Обухов залюбовался топ-менеджером корпорации: словно философ-стоик на троне, Игорь Константинович выслушал и эти сообщения, не дрогнув ни одной черточкой лица.

Затем выступали руководители логистического, инженерного и научного департаментов. Аварию в Мурашах удалось быстро ликвидировать, распределительный узел снова заработал. Однако далее выяснилось, что прокаченная через него нефть доходит до потребителей в виде бурой жижи, свойствами нефти уже не обладающей. Узел в Мурашах пришлось закрыть, а потоки нефти перенаправить через другие узлы.

Обухов заинтересовала причина потери сырой нефтью своих свойств. Но как раз это руководитель научного отдела и не смог объяснить внятно — он лишь ограничился парой сомнительных гипотез.

Но вот слово взял Крутаков и подвел черту под официальной частью совещания:

— Без сомнения, перед нами очередной вызов и ситуация действительно серьезная. Однако это лишь временные затруднения, которые не способны поколебать положения корпорации в будущем. В наших силах переломить ситуацию, — сказал Игорь Константинович и пристально поглядел на руководителей отделов. — Нам необходимо сделать все возможное и даже невозможное. Пусть каждый приложит максимум усилий. Идите и работайте.

И когда он произносил эту речь, непоколебимая уверенность в собственных словах была написана на его лице, а на губах играла та же безмятежная полуулыбка, что и на лицах императоров Рима, изваянных в камне.

«Да Марк Аврелий просто мальчишка рядом с Игорем Константиновичем», — восхитился Обухов.

Перебрасываясь вполголоса короткими репликами, ободренные руководители отделов стали покидать конференц-зал. Секретарь пересел поближе к Крутакову, включил диктофон, и началась неофициальная часть совещания.

Палыч бодрым голосом заговорил об осмотре сотрудниками «Гаммы» места аварии. Рассказал об опросе свидетелей. На оперативной работе бывший генерал полиции съел целую свору псов, поэтому говорил он бегло и просто и старался по возможности избегать научных терминов.

Наконец его шеф зачитал выводы отчета экспертов, упомянул для затравки о связи с Институтом микробиологии и передал слово Обухову.

И Обухов стал рассказывать.

По мере того, как он говорил, Игорь Константинович отставил в сторону маску философа-стоика, и его лицо обрело способность выражать другие человеческие эмоции: заинтересованность, изумление, а под конец — даже радость. Это было так необычно, что Обухов удивился.

— Мои рекомендации следующие. Во-первых: необходимо как можно скорее отыскать Похлебкина и выяснить подробности его открытия.

— Чего тянуть, объявим микробиолога в розыск, — поддержал Палыч. — Разошлем ориентировку, подключим силовые структуры.

Крутаков наклонил в согласии голову, поднялся и заходил по конференц-залу. Приближаясь к широкому окну, он в задумчивости окидывал взглядом мир, простиравшийся под подошвами его ботинок.

— Во-вторых: нам неизвестно, какое влияние окажет это открытие… — сказал Обухов и замолчал.

Он медлил, поскольку понимал: каждое неверно понятое слово в будущем сможет навредить. Но он понимал также, что несказанное вовремя слово принесет вред еще больший.

— А какое влияние оно может оказать? — спросил Крутаков и повернулся к столу. — Вы знаете?

— Есть несколько сценариев.

— Несколько сценариев — это несерьезно, — сказал генеральный директор. — Я у вас покупаю не гадание на кофейной гуще.

— Мы получили информацию несколько часов назад… — встрял Палыч.

— Знаю. — Крутаков остановил его. — А что пока неясно, это как ситуация повернется в будущем. Вы можете это сказать?

— В лаборатории был прибор, испорченный микроорганизмами, — заговорил, наконец, Обухов. — Если они так же разрушают изготовленные из нефти материалы — это может быть опасным.

— Насколько опасным?

— Очень опасным. По худшему сценарию под ударом окажется целый мир.

— Целый мир? — недоверчиво хмыкнул император Главнефти. — И опять, возможно?

— Да. Неизвестно, с какой скоростью микроорганизмы размножаются и от чего зависит их распространение. Наша цивилизация — цивилизация нефти. Если исчезнет нефть, это приведет к краху нашего мира…

Палыч делал ему какие-то знаки, но Обухов не обращал внимания. Он продолжал говорить, и ему становилось легче, словно каждое слово снимало с его плеч часть тяжкого груза.

— Нефть — это не только топливо для электростанций. Сделанные из нее компоненты и материалы широко используются в промышленности. Нефть — это одежда, автомобили, самолеты, электроника, станки, приборы…

— Мне это хорошо известно. — Теперь на лице Игоря Константиновича было написано недовольство. — Ваши предложения?

— Необходимо как можно скорее устроить пресс-конференцию, заявить об угрозе в СМИ. Затем передать ученым все имеющиеся данные… — начал говорить Обухов, но, посмотрев на генерального директора, тотчас замолк.

Игорь Константинович разглядывал Обухова, как какое-то насекомое, а затем рассмеялся. Потом посерьезнел, и маска философа-стоика вновь скрыла его лицо.

— Работайте по первому пункту — ищите ученого.

— Будет исполнено, Игорь Константинович! — Палыч тут же вскочил. — Будем искать. Из-под земли достанем!

— Хорошо, действуйте. — Современный Марк Аврелий махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена. — Время — ключевой ресурс, не будем напрасно его растрачивать.

Они направились к выходу из конференц-зала, а Крутаков тем временем уже давал указания секретарю:

— Запиши, для PR-отдела: насчет пресс-конференции. Если объявить в СМИ, что как спонсор мы участвовали в разработке инновационного открытия, мы сможем убить сразу двух зайцев: акции Главнефти пойдут вверх и в обществе будет представлен положительный образ корпорации. После аварии в Мурашах это важно. Далее, пункт второй, для юристов: приобрести права у Института микробиологии. Их бывший сотрудник пользовался оборудованием лаборатории, следовательно, права сейчас принадлежат институту. Пускай проработают договор. Пункт третий, опять для юристов: зарегистрировать патент…

Обухов испытал чувство глубокого разочарования. Он сделал что мог, но его попытка объяснить Крутакову серьезность ситуации оказалась тщетной.

Они вызвали лифт, и Палыч стал ругаться. Его похожее на свиную морду лицо покраснело, и брызги слюны полетели прямо в глаза Обухову. Он поморщился и стал мысленно возводить между собой и Палычем воображаемую прозрачную стену. Это помогло, и шеф, словно кабан, оказавшийся за стеклянной оградой в зоопарке, стал беззвучно открывать и закрывать рот, но Обухов уже не слушал его.

Они спускались в яйце Фаберже, и Обухов смотрел на мир внизу. Он уже не ощущал недовольства на себя за то, что он не смог быть убедительным. Наверное, он многого не знает и мир, расстилающийся под ним не такой хрупкий. И если наша цивилизация так устроена, что важные для мира решения принимают озабоченные прибылью топ-менеджеры вроде Крутакова, то пусть тогда все идет как идет.

Обухов очнулся от своих мыслей и понял, что Палыч продолжает его отчитывать:

— Не забывай об этом, — бухтел без устали шеф. — Корпорация платит конторе большие бабки. Наше дело не рассуждать. Наше дело действовать так, как Крутакову нужно! Ты понял?!

На переходе 50-го этажа Палыч направился по стрелке с указателем «К парковке», и Обухов задержал его.

— Евгений Павлович, моя машина на улице. Какие ваши указания?

Палыч сразу перешел на деловой тон:

— Давай в контору. Пробей его по камерам и базам. Из-под земли мне его достань.

— Достану, Евгений Павлович. Не может быть, чтобы человек бесследно пропал в Москве, нашпигованной камерами.

— Все так, действуй, — сказал Палыч и, утерев ладонью пот с лица, добавил уже совсем другим, утомленным голосом: — Уф-ф… А я домой. Устал и сердце побаливает… Как шунт и кардиостимулятор врачи мне влепили, полегче вроде стало, но все равно как раньше уже не могу впахивать… Ну ладно. Если нароешь что — звони…

Тяжело ступая, Палыч закосолапил к парковке, а Обухов в ожидании лифта стоял и смотрел ему вслед.

«Да, теряет хватку шеф, — подумал он и пожалел Палыча. — Он уже почти старик, и к тому же болен».

Раздался тенькающий звук, и в телефоне замигало сообщение — из лаборатории прислали обновление по экспертизе. Обухов заглянул в конец документа: там оказалось подтверждение гипотезы о связи между хлопьями в Мурашах и порошком в Институте микробиологии.

Когда Обухов вышел из лифта, аромат жареного кофе сразу же подсказал ему, где можно посидеть и спокойно подумать. В кафе на первом этаже он занял в углу мягкий пуфик и сделал заказ:

— Американо. Двойной, пожалуйста.

— Извините, но кофемашина сломалась. — Официантка указала на техника в рабочем комбинезоне, который ковырялся во внутренностях аппарата. — Есть чай, какао, минеральная вода и кола.

— Тогда какао, пожалуйста.

Он читал сообщение в мессенджере и морщился: если бы оно было написано по-китайски, то и тогда бы Обухов понял не сильно меньше. Изучать основной текст экспертизы, который в отличие от выводов в конце, не был предназначен для начальства, — задачка еще та. Но ничего не поделаешь: придется в поисках смысла продираться через эту китайскую грамоту.

Обухов изучал документ, иногда возвращаясь назад и перечитывая в особенности головоломные фразы. Дело шло со скрипом, поэтому он даже почувствовал облегчение, когда официантка принесла на подносе какао и небольшое пирожное.

— От заведения, — пояснила она и улыбнулась. — В качестве компенсации за кофе.

Обухов поблагодарил и вновь с головой уткнулся в экспертизу. Микроскопический и генетические методы исследований дали море информации, но Обухов тотчас понял, что тонет в узкоспециальной терминологии.

Многое по-прежнему оставалось непонятным. В образцах обнаружена одна и та же новая бактерия, по топологии похожая на псевдомонаду pN154. Ее генетическое отличие в том, что наряду с хромосомной ДНК у нее в наличии имелся некий дополнительный генетический материал, значительно ускорявший процесс биодеградации.

«Что еще за биодеградация? — Обухов с шумом выдохнул и отпил какао. — Вот эксперты! Почему нельзя было человеческим языком написать?»

Он посмотрел в сети и выяснил, что биодеградацией называют процесс разрушения химических веществ и предметов под воздействием микроорганизмов. Итогом процесса биодеградации, как утверждала экспертиза, и стали бурый порошок и хлопья на лужах нефти.

«Ну хоть что-то прояснилось! — утешился Обухов и откусил сразу половину пирожного. — Получается, новая бактерия является спусковым крючком, запустившим процесс разрушения нефти и пластмассы. Но откуда взялась эта бактерия? А об этом нам может рассказать один человек — наш таинственный микробиолог. Только здесь у нас закавыка — его еще отыскать нужно…»

Обухов закинул в рот остатки пирожного и, допив какао, уже было собрался уходить. Но тут краем уха он услышал, как техник, чинивший кофемашину, говорит вполголоса по телефону:

— Прикинь, Леха, новый аппарат, на гарантии, а пластмассовые детали в нем бракованные. Никогда такого не видел… Да буквально на части разваливается…

Обухов поднялся из-за стола и намеренно сделал небольшой крюк, чтобы пройти рядом со стойкой. Бросил взгляд на кофемашину — и похолодел. Знакомый порошок бурого цвета покрывал тонким слоем ее пластмассовые внутренности и механизмы. Этим же порошком был усыпан и пол рядом с кофемашиной.

Когда Обухов вышел из кафе, мысли его перескакивали от экспертизы к испорченным деталям кофемашины. Потом Обухов вспомнил о сталагмометре в Институте микробиологии и слова Крысиного Короля Шимова, сказанные про поврежденную в Мурашах нефть: «…представьте, сколько микроорганизмов для этого потребуется!.. Добавьте отсутствие оптимального температурного режима и питательной среды. Нет, это ерунда полная. Фантастика!»

А если все же реальность? Что если Арсению Павловичу Похлебкину удалось сделать революционное открытие? Современные методы генной инженерии позволяют изменять ДНК растений и животных. Чего уж говорить про микроорганизмы! Эта технология уже доступна для работы в практически кустарных условиях. Похлебкин же имел доступ к современному оборудованию в институте…

Думая так, он быстрым шагом сошел по лестнице и пересек небольшую площадь. И вдруг остановился.

Что-то изменилось на площади, пока Обухов был на совещании. Он посмотрел по сторонам. Уже стемнело, и в ярком свете разноцветных фонарей пространство перед ним выглядело сказочным и нереальным — так, как это изначально было задумано архитектором, проектировавшим подходы к зданию Главнефти. Из динамиков в ветвях искусственных деревьев по-прежнему доносились трели соловьев, однако… Обухов чувствовал, что теперь здесь было что-то не так, как раньше.

Его взгляд уперся в фонтан в центре площади. Белый и черный лебеди, еще три часа назад плававшие друг за другом и так изящно изгибавшие шеи, теперь двигались рывками и дергались. Они сшибались, бились об стенки фонтана — именно этот звук их конвульсивных ударов и привлек внимание Обухова.

Он приблизился к краю фонтана. Было что-то отталкивающее и вместе с тем притягательное в хаотичном движении механических лебедей — словно эти красивые птицы сошли с ума и пытались таким образом покончить с собой.

Обухов, как зачарованный, следил за лебедями, а потом его взгляд упал на воду. С ней тоже что-то было не то: на ее поверхности плавали какие-то хлопья. Он наклонился, зачерпнул воду, поднес ее ближе к глазам — и ахнул.

Вода быстро стекла между пальцев, и на его ладони остался уже знакомый Обухову бурый порошок. Пытаясь осознать случившееся, он замер на минуту, в изумлении рассматривая свою руку. А затем бросился к своей машине на набережной, все ускоряя и ускоряя бег.

Он так торопился, потому что теперь знал: худший сценарий, о котором он предупреждал Крутакова, — не вымысел. Сценарий этот уже воплощается в жизнь, и только микробиолог Похлебкин обладает сведениями, которые могли бы остановить страшное бедствие, надвигающееся на наш мир.

В конторе Обухов с удвоенной энергией накинулся на работу. Он поговорил с оперативниками и экспертами, составил обновленный набор критериев и запустил поиск сразу по всем доступным массивам.

Система искусственного интеллекта тотчас стала выдавать информацию. Обухов ее анализировал, но работалось ему плохо. Вместо того чтобы искать микробиолога, в голову лезли не связанные с основной задачей мысли.

«Если момент упущен, то тогда бесполезно все, чем я сейчас занимаюсь. Надо звонить Палычу, но это будет так же напрасно, как оказалась напрасной попытка объяснить топ-менеджеру Главнефти серьезность грозящей нам опасности».

Обухов заглянул в новостную ленту, и это сразу положило конец его колебаниям. Он принялся названивать шефу и даже обрадовался, когда после долгого ожидания тот все же ответил ему.

На одном дыхании Обухов поведал Палычу об испорченной кофемашине, хлопьях в фонтане и крушениях авиалайнеров. Тяжело дыша и сопя в трубку, Палыч выслушал его и, когда Обухов закончил, сказал:

— Обухов, да ты совсем охренел. Три часа ночи.

Судя по заспанному голосу, сил ругаться у шефа не было, и Обухов стал его убеждать:

— Дело серьезное! Необходимо ограничивать доступ в районы, где были замечены следы этой бактерии, производить термическую обработку…

— Вечно вы, гражданские шпаки, как бабы панику на ровном месте устраиваете, — перебил его Палыч. — У меня режим, мне спать нужно. А тут ты со своими глупостями.

— Евгений Павлович, так самолеты падают!

— Ну и что? Они и так падают — и без микроорганизмов твоих дурацких.

— Это не совпадение! Знаете, какая вероятность трех авиакатастроф сразу? Я вам скажу: одна тысячная процента!

— Ты меня цифрами не дави. Сам себе ужасов напридумывал, а теперь кричишь, что небо упало.

— Вовсе нет! Сейчас важно как можно скорее объявить чрезвычайное положение. Евгений Павлович, вы общаетесь с людьми, знающими президента лично. Нужно срочно подключать полицию, армию, МЧС!

— Сергей, серьезные люди со мной разговаривать перестанут, если я буду к ним с такой ерундой лезть, — вздохнул Палыч. — Вспомни Игоря Константиновича. Ты ему об угрозах, а он только о корпорации своей думает.

— Но это угроза мирового масштаба! Время сейчас…

— Вот именно! Время сейчас ключевой фактор, — оборвал его Палыч. — А ты фигней страдаешь. И еще спать не даешь!

— Но…

— Никаких «но»! Не перечь мне, Обухов! У тебя есть задание? Есть. Ты нашел микробиолога? Не нашел. Так что давай, занимайся своим делом! — выкрикнул Палыч в сердцах и бросил трубку.

Обухов вздохнул, отложил телефон и занялся своим делом. Однако время шло, и темноту ночи сменил утренний рассвет, а Похлебкин по-прежнему не находился… От бессонницы у Обухова болели глаза, а голова почти перестала соображать. Надо было ехать домой спать, однако Обухов не уходил из конторы. Ему казалось, что вот-вот, сейчас, еще немного и ему удастся выйти на микробиолога.

Он выпил кофе, и голова его немного прояснилось. «Стоп! Если искусственный интеллект и анализ больших данных не позволяют решить задачу, то у нас здесь нестандартная ситуация. И тогда для решения задачи нужен нестандартный подход… Да как же мы раньше-то работали без искусственного интеллекта?! И хорошо ведь работали — раскрываемость была высокой».

Обухов отвернулся от монитора, взял чистый лист бумаги и стал записывать на нем известные об Арсении Павловиче факты.

К полудню Похлебкин был найден в морге небольшой подмосковной больницы, до которой пока не дотянулись щупальца глобальной цифровизации. Вот почему искусственному интеллекту не удавалось отыскать микробиолога по видеокамерам: среди живых его уже не было. Среди мертвых он также не числился из-за того, что документов при себе у него не было, а телефон его был сильно поврежден бактериями.

Обухов связался с патологоанатомом, который делал вскрытие.

— Инфаркт миокарда, и вызвала его эмболия, — ответил тот на вопрос о причине смерти микробиолога. — Раньше он перенес операцию по шунтированию, но странное дело, такое первый раз в моей практике: шунт оказался некачественным. Пластиковая оболочка шунта распалась на части, это привело к некрозу сердечной мышцы…

Убрав телефон, Обухов откинулся в кресле и замер в задумчивости. Предчувствия его не обманули: цивилизация семимильными шагами приближалась к пропасти и все его старания, — все, чем он занимался последние сутки, оказалось напрасным.

Им овладело подавленное состояние, из которого его вывела дискуссия в смежном кабинете. Обухов прислушался: сотрудники обсуждали падение самолетов.

«Надо посмотреть, что в мире происходит», — подумал он вяло и заставил себя подняться.

В переговорной комнате Обухов включил телевизор и увидел топ-менеджера Главнефти: Крутаков, на губах которого играла все та же безмятежная полуулыбка, торжественно жал руку руководителю лаборатории Шимову.

— Инновационная разработка Института микробиологии, — с гордостью в голосе вещала диктор, — созданная при участии корпорации Главнефть! После применения этой разработки, российским ученым удалось полностью устранить последствия экологической катастрофы в Мурашах. Сенсационное открытие! Бактерия способна эффективно ликвидировать нефтяные загрязнения и улучшать экологию!..

Оператор переключил камеру, и на экране крупным планом было показано лицо руководителя лаборатории. Оно буквально светилось воодушевлением, и по этому его выражению Обухов сразу понял, что Крысиный Король ошарашен внезапно открывшейся перед ним перспективой и уже предвкушает Нобелевскую премию, не меньше.

Обухов поморщился. Переключив канал, он наткнулся на репортаж с места крушения лайнера. Как загипнотизированный, он смотрел на столб дыма над местом крушения, на наряды разбирающих обломки пожарных, на мигающие огни пожарных машин и скорых, и почти не вслушивался в то, что говорил репортер.

— …После крушения десяти авиалайнеров для российских авиакомпаний введен режим ограничений на выполнение полетов. Временно приостановлены пассажирские перелеты в другие страны. Так все же из-за чего падают лайнеры? Это терроризм или дело в некачественном обслуживании? В рамках расследования Следственный Комитет проводит допросы свидетелей, возбуждено несколько уголовных дел, но четкого ответа о причине крушений пока нет.

«А ситуация и не собирается улучшаться», — отметил про себя Обухов.

— Иностранные информационные агентства сообщают об авиакатастрофе в аэропорту Анталья. Пока неясно, связано ли как-то падение лайнера авиакомпании «Турецкие авиалинии» с крушениями самолетов в России…

Репортер продолжал говорить, но Обухов уже не слушал. Он только что принял решение, и от этого ему сразу стало легче.

Обухов взял чистый лист бумаги и принялся писать: на этот раз это был список необходимого, — всего самого необходимого, что может пригодиться в новом и незнакомом будущем, которое уже наступило. А потом быстро собрался, сел в машину и выехал с подземной парковки. Время перевалило за полдень, и до вечера ему нужно было многое успеть сделать.

Звонок Палыча застал его в оружейном магазине, где Обухов закупался порохом и дробью.

— Обухов! Гони в контору! Живо!

— Ничего не получится.

— Ты когда-нибудь доиграешься — я тебя уволю. Давай, без разговоров!

— Не уволите, Евгений Павлович. Я сам себя час назад уволил.

— Чего?! — вскричал Палыч и принялся нецензурно браниться.

Когда пыл бывшего шефа подугас, Обухов его перебил:

— Евгений Павлович, расстанемся по-хорошему. Мы с вами хорошо поработали. А нашего микробиолога я все-таки отыскал.

И Обухов ознакомил его с подробностями гибели Похлебкина.

Палыч помолчал немного, осмысливая услышанное, а затем уже другим тоном попросил:

— Сергей, приезжай в контору. Нам организуют встречу на самом высшем уровне. Уверен, после нее будут приняты все необходимые меры.

— А, Евгений Павлович, вы все-таки прислушались к моим словам. Только встреча — это как-нибудь без меня.

— Но это не выход.

— Слишком поздно — поезд уже ушел. И у вас самого сейчас других проблем хватает. Вы, конечно, самодур, но самодур отстаивающий общее дело, и вовсе не дурак, — подвел итог их отношениям Обухов, — поэтому вот вам мой последний совет на прощание: вытаскивайте-ка вы ваш шунт — да поскорее, пока больницы еще работают.

— Чего?! — ошарашено выдохнул Палыч. — Я ж без него окочурюсь!

— Это еще не факт. А вот с ним вы окочуритесь непременно, когда бактерии попадут в организм, — пояснил Обухов и дал отбой.

Он выбрал из списка контактов «Катя» и набрал номер.

— Ты во сколько заканчиваешь? — поинтересовался Обухов и, услышав ответ, попросил: — Не уходи с работы, я подъеду. И Василису с Никитой из школы заберу… Не сюрприз, объясню позже…

«Раз спасти мир не получается, нужно спасать тех, кто тебе дорог», — подумал Обухов и позвонил друзьям. Сообщив каждому название села в Костромской области, он посоветовал как можно скорее выбираться из города.

Ближе к ночи, когда они миновали Ярославль, Обухов попытался залезть в Интернет, но безуспешно: их телефоны потеряли связь. Тогда Обухов включил радио и узнал, что весь мир сейчас вводит запреты и отгораживается кордонами, однако против бактерии Похлебкина эти меры оказываются тщетными. Современная цивилизация разрушалась окончательно и бесповоротно.

В Москве объявили чрезвычайное положение. Палыч, до последнего верный своему делу, сумел все-таки убедить серьезных людей. Но было уже слишком поздно: в городе начались беспорядки.

Толпа пользователей соцсетей в распадающейся одежде, подстрекаемая блогерами, ворвалась в офис Главнефти. Отыскать Крутакова в нем не удалось, и тогда перепуганные полуголые люди устремились к Институту микробиологии. Оказавшийся на рабочем месте Крысиный Король Шимов был разорван на части, и обезумевшая от крови толпа еще долго тащила его окровавленные останки, а потом с гиканьем и улюлюканьем побросала их с моста через Москву-реку.

За Костромой радио замолчало. Обухов с покрасневшими от недосыпа глазами гнал по ночной трассе машину и молился лишь об одном — чтобы им удалось дотянуть до дома. После смерти деда прошло несколько лет, но Обухов знал: большой дом его предков по-прежнему стоит на косогоре над речкой, и он станет для его семьи надежным пристанищем. И будет дышать жаром в стылые зимы большая русская печка, и, согревая его семью, будут в ее глубине весело полыхать и потрескивать березовые полешки.

И хотя цивилизация вокруг Обухова рушилась, мысли об основательном и крепком доме, возведенном его прадедом из бревен лиственницы, придавали ему чувство уверенности. Они давали ему также надежду на будущее. Обухов отчего-то был твердо убежден, что после страшных неурядиц грядущих Темных веков, цивилизация будет возрождена, как когда-то после страшных пожаров была отстроена Москва. Возможно, это случится нескоро, и восстановление займет даже не столетия, а тысячелетия. Но что с того? Человечество выживет, и из пепла старой цивилизации, как феникс, будет рожден новый Чудесный мир. И не так важно, если он будет основан не на нефти, а на атоме или чем-то еще. Главное, во что Обухов сейчас верил: что этот Чудесный мир будет непременно явлен на свет пред глазами удивленных потомков.