Почти 8

С тех пор как научились паковать ядерные взрывы в магнитные пузыри и вышвыривать их в космос, за пределы земной атмосферы, обстановка в мире, и без того сложная, приобрела вообще взрывоопасные формы. То и дело стала выплескиваться то тут, то там серьезными конфликтами.

Такое уж животное человек, что не может оно без кровопусканий.

Криптии спартанцев, газават, крестовые походы, тайпинское восстание, мировые войны и много ещё каких, локальных, - все эти мероприятия сопровождались пролитием океанов крови. Всё время и повсюду на Земле кто-то кого-то да убивал. Архипелаг Чатем, правда, продержался в подвешенном пацифизме почти две тысячи лет, но идиллия закончилась, как водится, грандиозным кровопролитием.

Такова природа человека.

Спроси любого, что такое счастье или как жить достойно, и вгонишь его в ментальный ступор. Однако, поинтересуйся у него же как кого-нибудь прикончить – фантазии не будет предела.

Вдобавок ко всему, войны и, связанные с ними, кровь и насилие цинично оправдываются пользой от побочно возникающих, в ходе основного процесса, прибамбасов и кунштюков, которые, в среднем арифметическом, благоприятствуют цивилизационному прогрессу. Писатель Жан-Кристоф Гранже в своём романе «Лонтано» как то выразился в адрес Швейцарии по поводу того, что в ней было «…пять веков мира и братства, и что они получили в результате? Часы с кукушкой!» - чем не одно из таких оправданий?

Сейчас уже и Швейцарии, как таковой, нет. Даром, что там в каждом частном доме оружия было напичкано. Две мировых войны отсиделась в нейтралитете, в Третью этот трюк не прошёл. И Альпы помехой не стали. Ограбили её подчистую.

А кому было пожаловаться?..

Туго как-то стало с гегемонией в мире, когда на ядерную дубинку нашли управу. Сколько лет было страшно за судьбу мира, которому грозил армагеддон ядерного вихря. Столько лет накапливалось напряжение… И тут на тебе! Подарок всему человечеству от бескорыстных физиков (нобелевки им ни по физике, ни мира таки не дали)...

Думаете, человечество, избавившись от страха за своё существование, стало наслаждаться гармоничным миром спокойствия?

Вот уж нет, отнюдь!

Все воспользовались открывшимся шансом свести счёты!

Нью-Йорк пять раз, в наглую, подвергался набегам с океана. Не помогли ни хвалёные авианосцы, ни субмарины.

Кого-то, как Швейцарию, ограбили, у кого-то отжали вкусные территории и шельфы, кое-кого откуда-то вышвырнули и просили благодарить за то, что оставили в живых.

У потерпевших, естественно, появились возражения…

В итоге, мир постепенно погрузился в запутанную войну, которая, из-за количества втянутых в неё сторон, приобрела характер мировой. Третья мировая война, о которой так много судачили и столь долго ждали, наконец, произошла и приобрела затяжной характер.

О её характере могу сказать только одно – она совершенно не похожа ни на одну из предшествующих ей мировых войн. Не могу дать более точного суждения, потому что участвую в ней непосредственно, а изнутри, как всем известно, мало что видно. Только конкретика моего крошечного, в масштабе всей войны, участка.

Кстати, я не представился.

Меня зовут Феликс Плодовит. Я младший лейтенант пара-танатологической службы, командую полувзводом охотников за головами. Можно, конечно, нас обозвать и хедхантерами (мы не обижаемся), но это цивильный термин имеет иносказательную смысловую нагрузку и не отражает истинного характера наших обязанностей.

Ясное дело, что атаки и контратаки – это не про нас. Разве что случится окружение (кошмар наяву) или глубокий прорыв фронта противником (кошмарный кошмар в кошмаре).

Я переживал и первое и второе. Нюхнул, что называется, пороху полными ноздрями. Однако своим для настоящих вояк так и не стал, несмотря на медаль «За храбрость» и почетную ленту ликвидатора прорыва. К нам, охотникам за головами, они относятся, как древнеегипетские воители относились к парасхитам. Отчуждённо-уважительно, и постараться не замараться общением с нами или прикосновением. Оно и понятно. Брататься с теми, кто имеет дело с живыми-убитыми, охоты нет совершенно.

Термин живые-убитые в том же Древнем Египте означал военнопленных, но с тех пор утекло достаточно много воды, и значение изменилось. Живой-убитый сейчас отнюдь не оксюморон, но факт прогресса биотехнологий и медицины. Война сдвинула с мёртвых точек множество заделов, которым в мирное время, из-за жадности на требуемые вложения, никогда бы не дали зелёной улицы. А тут пришлось. Часами с кукушкой много не навоюешь.

Комбат, сухощавый, низкорослый майор с тяжёлым взглядом карих глаз доводил до взводных и полувзводных боевую задачу. Так как батальоны охотников за головами состояли только из двух, и то не всегда, штатной численности рот, то в ротных надобности не было.

- По итогам утреннего наступления, - говорил он бесстрастным голосом, - предпринятого на высоты сорок девять и пятьдесят два штаб армии отметил отрицательные результаты выполнения поставленных боевых задач атакующими подразделениями при чрезвычайно высоком проценте боевых потерь как возвратных, так и невыясненных.

Невыясненные потери и есть наша, охотников за головами, специализация. Отделение живых-убитых от реально убитых, как зёрна от плевел.

Легкораненые покидают поле боя обычно сами. Обезболивающие сейчас просто чудо, и без эффекта привыкания. Тяжелых вывозят на себе эвакуаторы, этакие кибер-органические сороконожки, что-то вроде самоходных носилок с бронированием, которых медики именуют «пластунами». Так что таких сцен как в старинных фильмах «Они сражались за Родину» или «Дорогой мой человек», когда хрупкая медсестричка или астенического телосложения военврач тащат на себе вдвое-втрое превышающих их по массе и линейным габаритам раненых бойцов, сейчас не увидишь.

Организмы современных солдат, идущих в бой, так напичканы различными био-, кибер- и нанотехнологическими дериватами, что они, по сути своей, если не Кощеи Бессмертные, то Кощеи-почти-Неубиваемые.

Почти… Но, к сожалению, не совсем.

Если солдату развальцевало голову кумулятивными пулями, разнесло в клочья фугасом или испепелило плазмоидной миной, то к достоверности его смерти вопросов не возникает. Однако, если бойца лишь перерубило, к примеру, пополам очередью крупнокалиберного пулемёта, разворотило осколками брюшную полость или грудную клетку, пусть даже снесло напрочь голову – дело вполне поправимое. Лишь бы мозг оставался целым. С сотрясением, контузией, ушибом – тоже сгодится.

Этому, поправимому делу то есть, активно способствуют не только медики и биологи, но также и конструкторы, металлурги, дизайнеры и прочие специалисты, которые участвуют в разработке всё более навороченных модификаций боевых шлемов. Последний образец, при демонстрации, держал очередь крупнокалиберного пулемёта, выпущенную практически в упор. Пули просто огибали его по касательной, уходя в рикошет. Энергия просто распределяется по поверхности и гасится. Самое большое, что может получить солдат в таком шлеме при упомянутых обстоятельствах – сотрясение мозга средней тяжести.

Фантастика!

Однако же, командование раскритиковало и то, что изделие малоэффективно от кумулятивных пуль, выпущенных со средней дистанции, и то, что пули имеют крайне низкий процент рикошета в сторону их возникнования.

Никак им не угодишь! Тем не менее, разработчики пообещали в новой версии найти решения как по первой, так и по второй требуемым позициям. И ведь сделают! Напридумывают углы, очертания и конфигурации, чтобы обернуть их вокруг многострадальной солдатской головы… А там и процент нужного рикошета повысится и, глядишь, на куммулятивки управу найдут. Прогресс на войне идёт стремительно.

- На нейтральной полосе, - продолжал вещать майор, - предполагается наличие большого количества невыясненных единиц…

Всё ясно. Эвакуаторы-ползуны сделали своё дело, вытащив с поля всех тяжелых, которых определили как «возвратных», и зафиксировали координаты всех попавшихся им на пути «невыясненных». Теперь нам, охотникам за головами, предстоит ползти на «нейтралку», определять статус «невыясненных», да ещё и отыскивать тех, кого ползуны пропустили. Выяснять, кто из них «плюс», а кто «минус». В случае «плюса», произвести декапитацию. Именно, отделить голову от тела. Затем упаковать её в спецконтейнер и вернуться с этим грузом в расположение своего подразделения для передачи его в сортировку. На том боевая задача охотника за головами считается выполненной.

Голова взрослого человека весит, в среднем, примерно пять килограммов; шлем от восьмисот грамм до полутора килограмм, в зависимости от модификации; бронированный спецконтейнер для переноски – ещё один килограмм… Итого, максимум три головы на нос, чтобы эффективно провести эвакуацию при нормальных условиях.

Только, когда и где были эти «нормальные условия».

- По данным разведки там могут действовать снайперы противника, - говорил майор, оправдывая нехорошие ожидания. - По этой причине камуфляж, защитная амуниция и вооружение строго по уставу.

Да уж. Из-за этих поганцев придётся облачаться в броню, кутаться в плащ-невидимку и таскать тяжеленный дальнобой с двумя дополнительными обоймами к нему. Ко всему прочему, придётся поползать. Наверняка, эти говнюки будут стрелять кумулятивными пулями по эвакуируемым, стремясь перевести их в разряд безвозвратных потерь.

- Вас будет прикрывать контрснайперское подразделение, усиленное крупнокалиберными пулемётами.

Уже хорошо. Не будем, хотя бы чувствовать себя мишенями в тире. Эти приключения на нейтралках никому не по нраву. Тем не менее, вылазку делать необходимо.

Когда мозг блокируется инъекционными наноботами от тела с ранениями и травмами не совместимыми с жизнью, остаётся, максимум, шесть часов, чтобы его спасти. На большее действия ингибитора не хватает. Просрочишь, и мозг будет невозможно вывести из ингибиторной комы.

Нейтральная полоса – это самое худшее, что может быть у паратанатологов. Враг сидит на высотах. Всё простреливается… Но надо!

Нынче гибель солдата на поле боя – роскошь непозволительная. Времена тотальных мобилизаций давно канули в лету. Сейчас армейское дело напоминает существовавшее в Европе XVIII века, но только на современный лад. Нынешние солдаты – это практически те вымуштрованные рекруты, буква в букву исполняющие требования уставов, но без париков и лосин, и предварительно отобранные для службы по показателям генетической предрасположенности к ней, по особенностям интеллекта плюс навороты из биотехнологий, киберорганики и начинок из разных нанинтов. Такого дорогого, в прямом смысле этого слова, красавца зазря на пушечное мясо изводить не станут.

Психические атаки, в полный рост на пулемёты, сейчас не в тренде. Война, хоть и мировая, но воюют на ней исключительно профессионалы, в которых вложено столько средств, что ни налогоплательщики, ни, тем более, оборонные корпорации, попросту не простят, если их кровные обратятся в трупную гниль. Таким образом, если солдат и был сражён на поле боя, то это, в абсолютном большинстве случаев, не означает вечной ему памяти.

Медицина и биотехнологии шагнули в настоящее время так далеко, что теперь можно запросто регенерировать или пришить обратно утраченные в бою члены и органы, а, в крайнем случае, и нарастить новое тело на сохранившуюся голову. Коль голова цела, значит и мозг в ней уцелел.

Как терминаторов ни воспевали в бытность свою, там, в бытности той, они и остались. Против человеческих мозгов любой искусственный интеллект спасует. Хронология начального этапа войны, когда чрезмерно понадеялись на дронов, ботов и тех же «терминаторов» в различных вариациях, полна поучительных и даже комичных фактов, как дурили эту дигитальную нечисть-нежить. История о том, как у атлантического побережья Африки утопили плавающую кибер-крепость размером с Мальту, – вообще эпична.

Схватка жира, из которого на шестьдесят процентов состоит человеческий мозг, и злата, серебра, платины и редкоземельщины процессоров.

В итоге, на дне Океана образовалась, хоть совсем не такая грандиозная, как это было описано у Платона, но таки Атлантида.

На неё до сих пор за процессорами и драгметаллами местные ныряют, пока там мирно.

В тамошнем генштабе до сих пор не могут понять, как в крепость, сквозь такие уровни защиты, пробрались диверсанты, пустившие её, впоследствии, на дно. А ведь, по их замыслам, этот искусственный остров должен был контролировать добрую половину восточного полушария. Ан, не получилось!..

- На подготовку групп – десять минут. Первыми выдвигаются нечётные номера. Интервал смены – двадцать минут. Время! – Майор нажал кнопку на своем хронометре и в воздухе спроецировалось табло. Часы, минуты, секунды.

Я подкорретировал время на своём. Мой спешил на четыре секунды.

- Приступить к выполнению задачи! – отмахнул майор, покидая трибуну.

Офицеры засуетились, поднимаясь со своих мест. Время пошло! Теперь всё бегом. Тем более что по нумерации мой полувзвод пятый – нечётный.

Я вбежал в палатку, где меня поджидали мои подчиненные, все почти восемь человек, что называется наготове. Никто не спал, не ел, не пинал балду. Принцип «Бдеть, чтобы потом от натуги не бздеть» исполнялся неукоснительно.

- Идём на нейтралку, - сказал я им на выдохе. – Скорлупа и фарш по полной. Выдвигаемся через восемь минут. Идём первыми, как нечётные. Часы синхронизировать! Приказ ясен?

- Так точно, мой младлейт! – хором выкрикнули они мне в ответ и принялись паковаться.

Все почти восемь…

Время было двенадцать двадцать два пополудни. На небе ни облачка. Летнее солнце светит и жарит вовсю. Всё как на ладони.

Наступление начали в восемь ноль-ноль утра. Атака захлебнулась в девять двадцать три, если брать за основу приказ на отступление. Следовательно, на эвакуацию голов, пока действует ингибитор, есть два часа, плюс-минус пять-десять минут.

Мой полувзвод обшаривает нейтралку перед высотой сорок девять. Под плащом-неведимкой и так жарко, так ещё солнце жару добавляет. Зато нас абсолютно не видно, ни визуально, ни в инфра- или биовизоры. Мне и моим подчинённым такое уж не впервой. Есть привычка.

Со стороны противника постреливают. Для порядка. Только, к нашему счастью, огонь из пулемётов. Перелёт. Снайперы не работают – тоже радость. Значит не заметили. Надеемся, что за двадцать отведенных нам минут, так и не увидят.

Мы работаем тройками. Регламент следующий.

Подползаем к «невыясненному» и «выясняем» его.

Это просто. Нужно только отстегнуть шейную пластину и, если на коже есть нечто вроде ошейника из черной, некротизированной, ткани с ярко алой каймой барьерного воспалительного процесса поверх, то это наш клиент. Так выглядит работа наноботов-блокираторов. Они отсекают мозг от контакта с мертвым телом, от его токсинов. Теперь он погружён в глубокую спасительную кому, спровоцированную ингибитором, который впрыскивают внутричерепные наниты. В итоге, мозг зацикливается на себя. На шесть часов…

Потом начинается некротизация, закупорка и разрыв сосудов. Процесс ухода из биологической жизни становится необратимым.

Агония некупированной ингибиторной комы может длиться от нескольких часов до нескольких суток. Что может привидеться умирающему мозгу – одному Демиургу известно. Судя по диким пикам всплесков энцефаллограмм – что-то покруче пресловутого светового туннеля.

Наша задача – придти на помощь до этих всплесков.

Дальнейшая процедура проста. Голова отделяется от тела по красной линии. По научному это называется декапитацией, по нашему же «отстегнуть епитрахиль». Затем голова пакуется в спецконтейнер, по нашему «набить банку», и транспортируется на исходную позицию для передачи реанимационщикам.

У них, «воскресителей», по нашему, своё веселье, когда очнувшиеся головы начинают пучить глаза, разевать рты и, многие, шевелить ушами. Шок идентификации. Повторное переживание ужасов «предсмертных воспоминаний». Говорят, душе без туловища, в одной черепной коробке, тесно вот она и пытается вырваться, улететь, из заточения, что и проявляется в движе ушами. Как крыльями.

Среди «воскресителей», если не каждый, то через одного дипломированный психиатр. На «ферму» возвращённые в жизнь головы должны поступать в относительном ментальном здравии. К свихнувшемуся чердаку новое тело принайтовывать не станут. Это брак и, связанные с ним, разбирательства. Каждая боевая биоединица на строгом учете и персональной ответственности.

Тело наращивается примерно год. Потом месяца три уходит на реабилитацию, когда «новорождённый» учится вначале ползать; потом ходить; глотать, предварительно пережевав, и не испражняться тотчас и там же, где застало желание.

Через полтора года в строй возвращается полноценный, не требующий обучения, потому что «вспомнил», обстрелянный солдат. Как говорится: «За одного битого …»

Накрошили наших безжалостно. Я такой мясорубки давненько не видывал. Земля, мясо и кости вперемешку. Прямо на стволы вышли. Даже и четверти дистанции до вражеских позиций не прошли.

Первую голову моя тройка отстегнула у сержанта, которому прямым попаданием гранаты грудную клетку разнесло так, что ребра торчали из него, как крылья какой-то птицы. Мне вспомнилось, что у викингов была казнь «Кровавый орёл», только там ребра, как крылья торчали не из грудины, а со спины…

Всё вокруг было в крови вперемешку с разорванными лёгкими. Сердце, черное и скукоженное, висело, нанизанное на одно из рёбер.

Декапитация производится инструментом, напоминающим лобзик, но действующим по принципу лазерного меча из старинных «Звёздных войн». Вещь эта не столь мощная, как у джедаев (не существует пока таких резаков), но требует осторожности в обращении. Режет плоть, как раскаленный нож сливочное масло. Ощущение же резьбы по кости, словно половинишь неспелое яблоко тупым ножом. Разрез же получается аккуратный, с прижиганием тканей.

Поначалу душок горелой человечины здорово отвращает, но со временем, как говорится, дело привычки. Ты же не умерщвляешь. Наоборот, занимаешься спасением жизней.

Я аккуратно срезаю голову сержанту и выкатываю её из-под плаща невидимки.

Только бы снайперы не заметили. Если начнут палить по голове, то ничего нельзя будет сделать. Останется только отползти подальше и затаиться. Нас же под плащами не видно.

Голова катится по земле в поле моего зрения меньше секунды и тотчас же исчезает из вида, словно растворяется в пространстве, которое узкой щелью распоролось на какой-то миг. Это второй номер принял объект под свой плащ-невидимку. Сейчас будет набивать банку и ретироваться на исходную позицию.

В боевых условиях, подобных этим, норма выноса - одна единица. Вот когда враг отогнан, и поле за нами, тогда можно грузиться по максимуму.

Подползаю ко второму. Над ним вьётся туча мух. Он похож на фантастического осьминога. Длинные кишки вывалены из распоротого живота, словно щупальца. Бедолага, прежде чем впасть в кому, очевидно, жутко страдал. Об этом свидетельствует скорченная поза с поджатыми ногами и руки, вцепившиеся в края раны в тщетной попытке стянуть их. Дух свернувшейся крови вперемешку с каловой вонью вышибает одновременно и слёзы, и искры из глаз. Тем не менее, это получше рвотных позывов, что бывало раньше, на заре моей карьеры. Корчи их сопровождающие и демаскируют, и не позволяют заниматься своими обязанностями. В конце концов, на войне можно нюхнуть ароматов куда поядрёней.

Произвожу те же операции, что и с первым.

Голова катится и исчезает под плащом-невидимкой третьего номера.

Теперь, из всей тройки, на поле я один.

Смотрю на часы. Осталось ещё девять минут от двадцати отпущенных. По их истечении дам сигнал своим на отход.

Главное, чтобы не стреляли. Чтобы чеховское ружьё так и осталось висеть себе на стене неразряженное. Весь мир, конечно, театр, но театр боевых действий - это другое, и в нём, по идее, должна действовать другая драматургия.

За девять минут можно что-нибудь успеть. Банка у меня есть. Вон и очередной «невыясненный»лежит не так далеко. Минуты за три управлюсь.

Доползти до него заняло минуту и двадцать три секунды. Дополз и с первого взгляда понял, что-то с этим «невыясненным» не так.

Во-первых, это была женщина. Во-вторых, явный самострел.

Следы от вражеских пуль наличествовали на её доспехах, но их характер указывал на рикошет, и на то, что пули ушли по касательной. Ничего фатального…

А вот входное отверстие от кумулятивной пули, которая прожгла тело насквозь, никак не походило на поражение с дальней дистанции. Выстрел производился в упор, как раз в то место, где сочленения доспеха расходятся, под мышку, и под углом, вниз.

Пистолет до сих пор в вывихнутой отдачей руке зажат.

С дополнительным оружием в атаку не ходят.

Тем не менее, это не самоубийство. При нём стреляют в голову, чтобы уничтожить мозг.

А вот и выходное отверстие - дырка с кулак величиной. Через него, верно, всю прожаренную печень вынесло.

Мозг же цел.

Я прекрасно знаю, зачем дамочка это с собой сделала. Тем не менее, надо производить декапитацию. Может просто нервишки у дамы шалили?

Отстёгиваю шейную бронепластину… И тотчас же пристегиваю её назад, как было, хотя чёрно-алый «епитрахиль плюса» в наличии.

С нервами у неё всё было в порядке.

Ну, нет! Этот цирк с конями я уже проходил и уздечку там здорово порвал. Этой штучке я отстёгивать епитрахиль не стану. Обжёгшись на молоке…

С чего бы это я сделал такую головокружительную карьеру из старших лейтенантов в младшие?

Трибунал исключительно из-за того, что с кадрами катастрофа, такую гуманность проявил. Даже то, что деньги я, по большому счёту, на нужды своего взвода пустил, как смягчающие обстоятельства не учли.

Тем не менее тому, что только звездочки с воротника спороли, а не рядовым в штрафной штурмбат отправили, я несказанно рад. Даже то, что в нагрузку к моему наказанию ещё прилагается привесок в виде плода минутной слабости, не ввергает меня в уныние. Хотя вряд ли соскучишься, когда у тебя в непосредственном подчинении такое. Сущее наказание.

Суть моего нестандартного поведения проста, как бубен. Амазонка захотела возродиться в теле мужчины и грохнула своё тело, улучив момент во время атаки. Рисково, конечно, но кто не рискует…

Далее замысел состоит в том, чтобы её голову «перепутали». Положили в кучу к мужским.

Реаниматорщики работают в экстремальном режиме и подключают головы к жизни, не разбираясь, кто есть кто, полагаясь на то, что всё отсортировано по гендерному признаку заблаговременно. Когда же всё подключено, то дело сделано. Переключить на другой гендерный режим нельзя. К женской голове будет наращиваться мужское тело с соответствующими органами и железами. На войне всякое бывает. Неразбериха… Случайность…

Вот и дамочка, стало быть, хочет, чтобы такая вот «случайность» произошла с ней не случайно. Для этого ей нужен лопух, который отсортировал бы её в мужскую кучу.

Отстегни я полностью шейную бронепластину, и на меня пыхнуло бы облачком нанитов. Я заметил тонкий волосок-детонатор на её шее. Порвав его, я уже через пару минут стал бы сходить с ума от бескорыстной и светлой любви к этой павшей женщине.

Ненадолго, на пару-тройку часов, но этого оказывается достаточно, чтобы натворить делов, инструкции к которым напоют тебе наниты прямо во внутреннее ухо.

Приступ же безумной, некрофильной, по другому её никак не назвать, любви провоцируется феромонами, которые впрыскивает другая разновидность наноботов. Эту гадость используют на допросах захваченных в плен «языков», чтобы вызвать у них стокгольмский синдром и выведать необходимую информацию.

Гуманно получается.

По крайней мере, с точки зрения целостности тела, лица и органов. С психической точки зрения всё по-иному. Антидотом купируются только чувства, вызванные действием феромона, но никак не воспоминания о них. А они, поверьте мне, достаточно мерзкие. Позабыть их, сложнее чем не думать про белых обезьян.

Запамятовал упомянуть о нанитах третьего рода. В то время как одни травят тебя, а другие разъясняют, каких подвигов ты должен наворотить во имя светлой любви, третьи нашептывают тебе, вернее выстукивают прямо в височные кости, сумму, номер и код ячейки на предъявителя на спутнике банке. Материальное вознаграждение, то есть. Отнюдь не хилое, к слову сказать, по сравнению с тогдашним моим годовым денежным довольствием.

С тех пор как дотла разграбили все оффшоры на Земле-матушке, их сразу же организовали в Космосе-батюшке. Вмиг на высоких и непросчитываемых, если не знать крипты, орбитах закружились спутники-банки и спутники-биржи. Пока существуют деньги, будут существовать места и способы где и как их хранить и оборачивать.

Короче говоря, сделал я тогда для возлюбленной моей то, о чём просили за неё наниты. Отсортировал её голову в мужскую кучу, как бы случайно, а затем, глуша похмелье призрачной любви, воспользовался содержимым ячейки спутника-банка. Всё на свой счет перевёл. Ничего даже в заначке не оставил.

Вот такая вот продажная любовь у меня случилась.

Так как я молод и экстраверт, то понадобилась мне, для успокоения терзаний юной обманутой души моей, компания. А когда у тебя в подчинении целый взвод, найти её не проблема.

На том и засыпался. Слишком звонко гудели денежки моей мзды – вот и нагудели на трибунал.

И что этим женщинам-бойцам, во всяком случае, некоторым, так хочется в мужское тело забраться? Или взгромоздить на него мозг свой? Не знаю даже, как выразиться точней. Думают, что, если они умеют имитировать мужчин, то смогут ими и стать?

Да неужели?!

Первичные мужские половые признаки и органы, отданные в подчинение женскому мозгу – та ещё химера получается.

Мужской юмор не понимается напрочь, обидчивость запредельная, чувства меры нет вообще ни в чём! Потом жалуются на мордобой со стороны сослуживцев, которым ничего другого не остаётся, как заткнуть разверзшиеся обличительные уста хорошей зуботычиной. Скатываются на самый низ мужской иерархии и быстро зарабатывают алкоголизм. А уж сколько раз их застигали за актами рукоблудия… Тому и счёт потерян. Потому что понятия у них нет о мужском принципе: «Всё мужчины делают это, но тщательно скрывают».

Если в женском обличье они были более-менее хорошими бойцами, то в мужской ипостаси – сущее наказание. Никто с ними не хочет иметь дела. Женщины-военные в особенности. Потому что, образно говоря, с намёком на интим, дятел дятлу в глаз долбить не должен. То, что женский мозг оказывается в мужской оболочке с соответствующими мужскими же причиндалами, у дам восхищения не вызывает. А о том, чтобы к себе такое подпустить и думать об этом считают ниже своего достоинства. Вроде бы всё на месте, всё функционирует, запахи и пластика движений соответствующие, но… Как пел в своей песне забытый певец атомной эпохи, так и не определившийся то ли он семь тысяч над или сорок две минуты под землёй, «…девочкам видней…».

Теперь о наказании.

Трибунал присудил мне в подчинение разжалованного в рядовые дивизионного сержанта. Угадайте-ка, кто был этот вверенный мне рядовой?

Ну, конечно, он оказался той, что в прошлом отравила моё сознание феромонами и нашпиговала наническими сиренами. Даже гребцы Одиссея были бы бессильны перед зовом таких сирен, потому что внутреннее ухо, в которое эти паразиты пели свои песни, воском не залепишь.

Как же я возлюбил тогда эти, пусть уже поблекшие и чуть впалые в преддверии биологической смерти, черты её лица. Эти щёчки, подёрнутые белесым, прозрачным пушком. Этот аккуратный носик с точеным вырезом ноздрей, и эти чуть припухлые, но уже начинающие сдуваться губы, и глаза… этот разрез глаз в обрамлении пушистых ресниц. Даже закрытые они были прекрасны!

Нынче это уже отнюдь не то.

На щеках у предмета моей былой страсти растёт щетина, нос помаленьку раздувается и отекает от регулярных закладываний за воротник, а в глазах вечный прищур. Всё не может привыкнуть, что в мире поубавилось цветовых оттенков. Силится, при оказии, арбузный от кораллового отличить…

Мне, к примеру, всё равно…

Глаза б мои его не видели. Хотя на его денежки-взятку я и сам покутил хорошенько, и много чего для своего бывшего взвода прикупить успел, пока меня не сцапали.

Командование давно перестало верить в случайность наращивания головы одного гендера на тело другого, и повело борьбу с этой коррупцией. Я был уличён и наказан. Я осознал и теперь искупаю. Командую подчинённым, приданным мне в полувзвод согласно решению трибунала.

Этот рядовой жутко измотал меня нервически. Он не вылазит из нарядов. Он стервозен, как баба. Пишет на меня кляузы, которые командование мне же и пересылает, чтобы я разбирался на месте собственными силами. Он всё время сплетничает, за что по неуставке регулярно получает по сусалам. И, в довершение ко всему, совершенно не умеет выбирать время и место, чтобы погонять лысого. Я, боюсь, что он когда-нибудь сорвет его с резьбы.

Уж теперь я с ним, с этим существом, которое не упускает случая прозрачно намекнуть мне, что я косорукий взяточник, посчитаюсь. Сейчас он у меня отгребёт по полной. За все мои страдания!

Я выхожу из режима радиомолчания.

- Рядовой Деребенц!

- Я, мой младлейт, - слышу я в ответ.

- Доложите ваш статус.

- Следую на исходную с грузом, мой младлейт.

- Отлично, рядовой…Деребенц. – Чуть не назвал его Оксаном. – Следуйте ко мне по пеленгу. Груз передадите мне. Займётесь «плюсом».

Секунда молчания. Затем.

- Слушаюсь, мой младлейт!

Проходит пара минут в ожидании и я чувствую, как меня сквозь плащ касается кто-то невидимый. Это рядовой Оксан Деребенц добрался до меня.

Имя Оксан – свидетельство того, кем он был в прошлом. Командование не ЗАГС, чтобы ещё и имена «недоразумениям» менять. По документам рядовой числится как Ксения Деребенц, но для того, чтобы именоваться Ксен, хоть как-то, более-менее, по мужски, ему духовно-нравственных ТТХ не хватает. Оксан – самое то для него.

Я приподымаю плащ навстречу поднятому плащу рядового. Образуется что-то вроде палатки. Я беру из рук Деребенца спецконтейнер с коматозным содержимым и отдаю ему свой, пустой.

Начинаю отползать в тыл. Моё место занимает рядовой, и он тотчас же накрывает плащом-невидимкой голову «плюса», с которой я только что сдёрнул свой.

Я ползу с нейтралки к своим. До смены ещё целых пять минут.

Сейчас этот Оксан сёрбнет полную ложечку того, чем меня, в женскую бытность свою, попотчевал. Я-то, конечно, прослежу, чтобы голова попала куда надо вопреки пожеланиям её владелицы. И о взятке командование обязательно извещу…

Авось избавлюсь от этого женомужа, наконец. Пусть в штурмовой штрафроте свои истерики в атаках реализует. Может там Ксеном станет вместо Оксана.

Главное, чтобы снайперы с той стороны работать не стали. Рано или поздно, но их наблюдатели должны таки заметить с дронов, что у некоторых трупов исчезают головы.

Лучше поздно.

Я ползу и прикидываю, когда настанет миг расплаты, когда отольются мои слёзки. Если ориентироваться на хронометраж моей работы, то уже… П-п-пых!.. И небо в алмазах! Любовь побеждает долг! Лёгкое бабло…

Уж я тебе всё это пообломаю!

Я до сих пор ношу в себе ощущение, что он, Оксан, поимел меня, как наивную девицу. Теперь его черёд испытать те же ощущения да ещё вкупе с лишением лёгких бабок. Взятку то, обязательно отберут. Изловят наниты из мочи, с которой они будут удаляться из организма, а тем всё равно, кому инфу сливать.

Месть – сладкое яство.

Подстава?

Да, конечно!

Унизительно?

Да, но я готов унизиться, чтоб сладеньким горькое бытие своё, хоть немножко, да скрасить.

Но… Что такое?!

Фьють!.. Фьють!.. Фьють!..

Эти звуки не спутаешь ни с чем.

Реактивные, кумулятивные пули! Прошивалки! Прошивают всё насквозь. Только магнитным щитом можно изменить их траекторию полета на безопасную.

Снайперы!

Ну, неужели, без Чехова никак нельзя было обойтись?!

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, что происходит.

Проходят доли секунды, но мне кажется, что время тянется, как резиновый удав.

Оборачиваюсь и вижу, как голову в шлеме, уже летящую вниз, прошивают насквозь огненные струи.

Этот Оксан, стерва непредсказуемая, нанитов то нюхнул и «епитрахиль отстегнул», но вспыхнувшую любовь выразил по-своему…

Швырнул голову вверх, а остальное сделали снайперы противника.

Не учёл я, что не позволит любящий ни попасть любимой в тот кошмар, в котором ныне сам пребывает, ни жить в муках противоестественного и нереализованного желания «возродиться мужчиной».

«Как порывисто, романтично, - думаю я на это. – Разбирательства не избежать… Разве обычный мужчина так бы сделал? Потому-то у меня в подчинении почти, а не целых восемь человек. Потому что восьмой у меня…»

- Жаба! – кричу я Оксану, рву из кобуры дальнобой, и начинаю стрелять навстречу вражьим пулям, чтобы прикрыть его отход.