Демон Вершинина

Стоя на краю крыши, я отметил, что на высоте четырёх сотен метров воздух особенно вкусно пахнет. Чем-то свежим и немного сладким. Возможно, из-за бескрайней лужи Финского залива перед глазами, но, скорее всего, из-за страха смерти, ждавшей меня за парапетом.

В небе клубилась июньская хмарь, внизу пыхтел шумный город, а я застрял между ними, вцепившись в стальную ограду.

Рядом стоял Боря Вершинин. Высокий, худой, в чёрном кожаном плаще и чёрных очках — дань уважения Матрице. Идеалист, показавший мне, что в мире есть не только “купи-продай” отношения. Он поглядывал на меня, не пытаясь скрыть возбуждение, которое растянуло его лыбу от уха до уха.

— Не терпится, да? — В душе я проклинал себя и друга.

— Ты сам предложил.

— Сам, — нехотя признал я. — Но внизу во мне было больше уверенности.

— И на стакан водки больше.

На языке ещё осталась кислинка от маринованных осьминогов.

— А ещё говорят, что лифты скоростные. Всё успело выветриться.

— И смелость, видимо, тоже, — подначивал Боря.

— Не дави! Если я сказал прыгну, значит прыгну.

— Тогда почему ссышь?

— Потому что хочется, — буркнул я и глянул вниз.

Мне и правда хотелось, и более удобного места нельзя было сыскать. На вершине мира, над толпами людей. Но имея за плечами горький жизненный опыт, я решил не пачкать себе брюки и ботинки. Ветер дул в лицо.

По спине прошли мурашки, а там, где к коже крепко присосался “демон”, — вдоль позвоночника от копчика и до шеи — словно электрический разряд пробежал. Аппарат, который, по словам Бори, мог менять реальность, хоть и ощущался физически, казался таким же абстрактным и фантастическим, как сегодняшние новости о первом кустике картошки, клюнувшем на свет из марсианской почвы.

От высоты кружилась голова. А ведь когда-то в детстве, полтора века назад, я доил коров под Краковом и получал затрещины от деда, если забирался на водокачку.

Я сделал глубокий вдох, занёс ногу над пропастью, но тут же вернул обратно. Посмотрел на Борю. Лицо у него было простоватое, немного лопоухое, с крупным носом и невысоким лбом, заправленным в ёжик синих волос.

— Может, вместе?

— Конечно, секунду, — он похлопал себя по карманам, наигранно растерявшись. — Чёрт, забыл, что у меня только один образец, на который ушло десять лет!

— Да понял я, понял.

Боря не собирался прыгать. Он хотел, чтобы я на собственной шкуре проверил. И эта настойчивость подкупала, вселяла уверенность, но ровно настолько, чтобы не забывать, что учёные — люди увлечённые. Они похожи на больших детей, играющих со Вселенной в поддавки, и до самого последнего момента неизвестно кто кому поддаётся.

Ну что ж, всем пока!

Я шагнул. Был уверен, что шагнул. Наяву ощутил, как тело полетело вниз, а нутро устремилось вверх. Я точно шагнул, но обнаружил себя на ногах. Внезапный порыв ветра вернул меня обратно на парапет.

Боря внимательно следил за мной, сняв очки.

— Ну?

— Гну, — бросил я, разозлившись, и сделал ещё один шаг.

Снова чувство невесомости, снова сильнейший порыв, от которого я чудом устоял. Спину что-то пекло, оказалось, что демон нагрелся под рубашкой и пиджаком. Борина улыбка стала ещё шире.

— Я же говорил, — прошептал он возбуждённо. — Работает.

Я не технарь, не механик, всего лишь инвестор, но даже мне не составило труда сложить два и два. И как-то не до слов сразу стало. Я медленно слез с парапета и рассмеялся, усевшись. Дважды за минуту смирился со смертью, отдавшись воле случая, поставил всё на кон и словно победил в лотерее.

— Но я же чувствовал, как падаю.

Боря кивнул:

— Голова не всегда успевает за демоном.

— Нужен контрольный.

Я поднялся, но Боря схватил меня за плечо.

— Стой! Дай ему остыть.

— Боишься за мои шмотки? Новые куплю.

— Сдались они мне, — поморщился Боря. — Повезло, что сценарий с ветром повторился. Демон мог принять другое решение, будь оно рациональнее. Не хочу искать тебя по всему зданию.

— Только не говори, что он живой, — я ощупал металлический панцирь. Тёплый.

Боря закатил глаза:

— Не обязательно всё сводить к “съедобное-несъедобное”.

Коммуникатор за ухом ожил и стал отзванивать SOS на морзянке. Пришлось принести извинения роботу-оператору за ложный вызов экстренной службы. Я ведь мог разбиться, как никак. Машина спасателей отчалила от входных дверей и в гордом одиночестве покатила по своей выделенной полосе, проходившей над остальным потоком.

— А самое забавное, — продолжил Боря, — что где-то в параллельной вселенной собака уже слизывает Бартоша Бертича с асфальта. Возможно, грызёт берцовую кость.

Порой меня пугали его психопатические наклонности, но я отмахивался, ведь человек науки не может быть здоровым. Если он здоровый, значит живёт в рамках, а это самое страшное, что может произойти с человеком, призванным эти самые рамки ломать.

— Идём, — махнул я и пошёл к двери.

— Куда?

— Покажем тебя начальству. Можешь начинать готовить речь.

 

Мы спустились на лифте на первый этаж. Всю дорогу Боря уверял меня, что рано ещё что-то презентовать, что надо провести ещё много тестов.

— Значит, точно всё готово, — отрезал я перед входом в зал совещаний. — У тебя всегда чем сильнее сомнения, тем вернее результат. Или ты хочешь быть новым Кафкой или новым Менделем, чтобы о твоей работе узнали только после смерти?

Внутри было людно. По периметру зала шли конференц-будки, на фасадах которых бушевала “Большая волна в Канагаве”, а в центре, окружённый белыми колоннами-стагнатами, расположился островок из нескольких рядов мягких кресел. Мы встали в длинную очередь и уселись на последние свободные места.

Боря нервничал, семенил коленями вверх-вниз и пялился на лысого мужика напротив. Мужик смотрел куда-то в пустоту, нелепо выпучив глаза, и никак не реагировал. Сейчас он находился в собственной дополненной реальности. Я тоже включил линзы и, пробежав глазами по заголовкам новостей, вышел на связь с менеджером отдела разработок Социального управления. Полминуты слушая гудки, я успел решить, что наши тесные деловые отношения дали трещину, но тут передо мной в воздухе появилась виртуальная копия Ифрама.

— Бартош, у меня два ночи, давай завтра.

— Значит, не отвлекаю, — начал я с разбегу.

Смуглое овальное лицо с взъерошенными кудрями деловито зевнуло и уставилось на меня, недовольно нахмурившись.

— Я в Сиднее, в отпуске, помочь никак не смогу.

— В отпуске? На досках катаешься и пьёшь, как не в себя? Завидую по-чёрному, но дело не терпит. Нужна связь с мордами из третьей фокус-группы. У меня тут бомба.

Я посмотрел на Борю, улыбнулся, подмигнув, тот неуверенно улыбнулся в ответ.

— Какая бомба? Ты бухой?

— Самая настоящая бомба, Ифрам. — Я прикусил нижнюю губу и руками очертил крупную дыню. — Большая, жирная бомбёха, которая разворотит этот мир, возьмёт его за шкирку и встряхнёт, как девятибалльное землетрясение. И ты первый, кому я говорю об этом.

Виртуальная копия застыла, лицо превратилось в мёртвую маску. Сейчас Ифрам обдумывал тот нажим, с которым я определил его первенство в цепочке информации, и пытался пересчитать его в денежном эквиваленте. По моим прикидкам интонация тянула на пару процентов от продаж, но Ифрам обладал здоровым самолюбием.

— Пять.

— Без ножа режешь, полпроцента.

— Меня могут уволить. Три.

— Как можно уволить человека в отпуске? Мы назовём их свиньями и подадим жалобу. Один.

— Они подотрутся твоей жалобой. Два.

— Тогда мы скажем в новостях, что шубы у них из натурального меха. Полтора.

— Договорились, — он вздохнул и протёр лицо ладонью. — Докатился, даже не знаю под чем подписываюсь.

— Под светлым будущим, Ифрам, под светлым будущим. Жду сигнала, и можешь дальше досматривать сон, в котором ты привозишь мне бутылочку лучшего местного вискаря.

Я оборвал связь и на несколько секунд остался в темноте прикрытых глаз, жалея, что ушли времена, когда можно было самому выходить на нужных людей и не терять прибыль на дороге.

— Ты зачем соврал о срочности? — спросил Боря. — Человека разбудил.

— Я знал, что он в отпуске, знал, что спит, но, если не пнуть, эта улитка хрен разгонится. Для него такая спешка значит, что дело стоящее. И не строй из себя святого, тебе же хочется покрасоваться.

Он развёл руками:

— Но у меня даже патента нет.

Я небрежно отмахнулся и принялся читать новости про колонию на Марсе.

Очередь двигалась медленно, но организованно, как колонна муравьёв. Когда очередная будка освобождалась, Боря крутил головой и пристально смотрел вслед тому, кто отделял его от триумфа.

Рано, Боря, о триумфе думать, ещё огромная работа впереди. Это совещание — лишь толчок первой плашки домино, которая, если повезёт, сможет завалить плашку побольше. Я уже не раз сидел перед дверьми кабинетов, когда встречи с глазу на глаз ещё были в чести. Ожидая от встречи чуда, верил, что сейчас дядя министр проникнется, почувствует запах наживы и осыплет меня золотом. Но каждый раз я уходил золотом облитый, с карманами, набитыми пустыми обещаниями. Недостаточно просто изобрести что-то, это что-то надо продать.

— Но сейчас всё получится, — прошептал я в пустоту.

Пока кислый кофе из автомата отгонял от меня сон, Боря успел прикорнуть, положив голову в ладони, отчего щёки собрались на скулах в две пухлые морщины. Вскоре заушник завибрировал, и линза подсветила мне нужную будку красным цветом.

Внутри она была полностью чёрной, кроме мультимедийной стены два на два. Белая надпись на тёмно-сером экране, окружённая множеством иконок, сообщала о готовности к связи, требовалось только ввести код соединения. Из-за полной шумоизоляции создавалось впечатление, что дверь отсекла нас от внешнего мира, поместила в карманную вселенную.

Напротив экрана стояло два кресла. Боря сел первым и принялся ёрзать туда-сюда. Я стукнул его в плечо, успокаивая, потом ввёл код и как мог устроился в своём кресле, потому что демон не позволял сделать это комфортно.

Один за другим на экране появились изображения людей в квадратных окошках, всего — десять. Я разглядывал лица людей и не видел ни одного ясного взгляда. Все молодые, не старше тридцати на вид — хотя сейчас все выглядели так — но у каждого на лице серела печать утомительной рутины. Она угадывалась в полуприкрытых веках, в опущенных уголках губ и не сулила ничего хорошего, потому что нет хуже клиента, чем уставший клиент, которому плевать. И будь твой продукт хоть золотой гусыней, он будет выглядеть драной курицей.

— Добрый день, начинаем заседание номер шестьдесят шесть, — монотонно начала женщина из верхнего левого окна, питающая любовь к восточной традиционной моде. — Меня зовут Селиванова Мария Геннадьевна, я выступаю в роли ответственной. Мистер Бертич, мы не получили от вас заполненной формы.

— Виноваты, Мария Геннадьевна, — я смотрел точно в камеру, жалостливо сведя брови шалашиком, — но Ифрам уверил, что мы можем прислать форму позже. Он увидел в нашем предложении бесконечный потенциал и не пожелал откладывать заседание, хотя мы не хотели отрывать вас от дел.

— Да, он был немного взволнован, но без оценки патента нам будет сложно говорить предметно.

— Патента, — я посмотрел на Борю, — нет.

— Значит, заседание переносится на месяц, — подытожила Мария.

— Но ведь это формальность.

— Мистер Бертич, есть протоколы, которые…

— Патента нет, — вмешался Боря, подавшись ближе к камере, — но документы всегда со мной.

Для наглядности он постучал пальцами по заушнику.

— Мы не можем тратить время, чтобы разбираться в них, Борис Антонович.

— Маша, — сказал мужчина, подписанный Робертом Генри. Голос и манера у него оказались под стать удаву. — Мне пришлось сорваться с виртеатра, чтобы сидеть здесь. Я не хочу, чтобы эта жертва была напрасной. Кто-нибудь ещё?

Восемь изображений мигнули белым, и Мария недовольно выдохнула:

— Показывайте.

Боря парой движений вывел на экран презентацию, отчего иконки людей сместились вправо. На обложке схематическое изображение демона нависало над витрувианским человеком. Устройство напоминало пустой хитиновый панцирь из множества сегментов, от которых раскинулись “крылья” проводов, они сейчас обхватывали мой торс и тянулись по рукам до локтевого сгиба.

Пока члены фокус-группы изучали данные, я вглядывался в лицо Роберта Генри, показавшееся мне смутно знакомым. С тонким носом и жидкими бровями, суровое и обветренное, — этот человек, похоже, не слышал о косметике.

Тишину нарушила темнокожая Джоанна:

— Борис Антонович, вы понимаете, что предлагаете нам поверить в магию? Какие-то голые рассуждения и вычисления с очень сомнительным базисом. Ни одной публикации за всё время исследования, ни одной научной выкладки. Вы пришли с ответом на незаданный вопрос. Работа ведь должна быть продиктована необходимостью.

— С приходом неглисена ¹ наука тонет в болоте. Мне кажется необходимым вытащить её оттуда.

— И что, ваш так называемый демон с этим справится? Анализ начальных условий в радиусе пятисот пятнадцати метров, — она стала зачитывать алгоритм работы, загибая пальцы, — определение критического фактора, поиск реальности, где критический фактор исключён, захват материи в квантовую ловушку и дальнейшая реализация реальности. Мало того, что вы безапелляционно продвигаете многомирие Эверетта ², так ещё и предлагаете сливать реальности воедино.

Иногда люди, огорчённые человеческой глупостью, цыкают и ругаются. Они не пытаются никого оскорбить, просто жалуются Вселенной, что приходится иметь дело с непробиваемыми тупицами. Боря был из таких людей.

— Сливать можно только дерьмо в унитаз, — выпалил он, отчего у меня округлились глаза, а Джоанна поперхнулась. — Я говорю о пересечении.

Он сцепил ладони в знаке инь и ян.

— Я не продвигаю Эверетта, я ни разу не был в Копенгагене ³, я вообще не любитель крайностей. Я верю, что истина где-то посередине, что мы живём в предсказуемом детерминированном мире, только миров этих бесчисленное множество. И что на этом самом месте, ceteris paribus, — он ткнул пальцем в пол, — при прочих равных, может сидеть немецкая овчарка.

Боря пролистал слайды и вывел один, где в воздухе застыло абстрактное облако из множества песчинок.

— Всё зависит от точки зрения. В один момент перед нами друг, — он повернул облако, и из песчинок сложился силуэт вставшей на дыбы лошади. — А в другой…

Ещё один поворот, всего на пару градусов, и на меня уже глядел тигр.

— Просчитав окружение и обнаружив смертельную опасность, демон пойдёт по пути наименьшего сопротивления и просто изменит фактор, вызвавший её. Хотите повеситься? Верёвка оборвётся. Кирпич, летящий на голову, рассыплется в воздухе. Надо всего лишь найти ту реальность, где всё повёрнуто под нужным углом, и повернуть нашу в ту же сторону. Зачем изобретать колесо, если его можно украсть у соседа?

Джоанна не перебивала, но её лицо с каждым Бориным словом всё больше превращалось в сморщенную губку. Посыпались от других участников заседания, и я честно пытался вслушиваться в технические подробности, но все эти квантовые механики пролетали сквозь мои уши, как нейтрино через материю — не задерживаясь.

Вскоре обсуждение упёрлось в обывательское “верю-не верю”, и тогда слово взял Роберт, который до этого отмалчивался.

— Если оставить ребёнка играть в песочнице, то рано или поздно он начнёт играть в Бога.

— Вы верующий? — Боря дёрнулся, точно ошпаренный.

Роберт не стал отвечать на провокацию.

— Это я так, к слову. Я хотел сказать, что учёный — человек увлечённый, а увлечённый человек может не осознавать последствий своей работы. Он одержим своими демонами, — Роберт сделал упор на последнее слово, — безграничным любопытством, а безграничное любопытство — это порок, способный прорвать устойчивую ткань. Любой научный прорыв — это революция. Вместо устойчивого экономического климата наступает ядерная зима, люди становятся недовольными, а это ведёт к новым революциям, но уже гражданским. Бунт Бессмертных ведь был не так давно. Малейшее чувство превосходства выгнало людей под стены Кремля сменять власть. Вы ведь сами пишете в статье, что социальные потрясения будут, но упоминаете это так, между делом, вам ведь наука важнее, какие-то винтики с гайками. Отводите кризису двадцать лет, но я не уверен, что мы готовы пожертвовать ими.

— У вас сотни лет впереди, — Боря стиснул подлокотники. — Надо уметь ждать.

— Уважаемые! — повысив голос, сказала Джоанна. — У нас не кружок юного трансгуманиста. Давайте по существу.

Роберт небрежно отмахнулся от её слов:

— Пустая трата времени и сил. Никто не одобрит эту авантюру. Я против. Мы не готовы.

Окошко Роберта загорелось красным, и во мне откликнулось что-то старое и злое, что я похоронил давным-давно. Этот надменный тон перетряхнул мою память, и перед глазами явью всплыло блаженное лицо Софии, напичканной обезболивающими. “Чего ты плачешь? — говорила она, лёжа на больничной койке. — Я всё равно не смогла бы вытерпеть тебя лишние десять лет”.

А затем вспомнились морды министров и депутатов, которые слали на три буквы МНЭ — “Министерство науки и этики”, где рулил Генри Робертсон, ныне Роберт. Я завалил его стол письмами и прошениями от нуждающихся, но ушёл со звенящим эхом в ушах. "Я против, — дрожал его старческий маразматичный тенорок. — Мы не готовы." И прихлебатели вторили ему, из-за чего клеточная чистка отодвинулась на двадцать лет, которых не было у моей жены.

Теперь Роберт выглядел на тридцать, чистка стала его лучшим другом, но риторика ничуть не изменилась. Я бы всё отдал за то, чтобы лицемерие каралось по закону.

Из динамиков раздался вскрик Марии. Я вовремя успел заметить лицо Бори, перекошенное злобой, и занесённую назад руку, в которой что-то блеснуло. На секунду мир схлопнулся до маленького пятнышка со скальпелем в центре. Я почувствовал, как металл вспарывает мне грудь.

А потом всё завертелось.

Назад! Я вывалился из кресла, и скальпель рассёк пустоту. Крикнуть не успел, как Боря ударил снова. И снова. Я уклонялся. Не знаю как, но уклонялся, спотыкаясь и поскальзываясь. Крутился в комнатушке под вопли фокус-группы. Скальпель жалил, ведомый рукой друга, но всегда пролетал мимо. С каждым ударом под рубашкой нагревался демон, и, когда на спине будто зажглось солнце, я взвыл и оттолкнул Борю. Всё закончилось.

— Хватит, хватит, хватит, — бесконечно повторяла Мария, спрятав лицо в ладонях.

Боря отлип от стены, повертел в руках скальпель и, заметив на большом пальце порез, на секунду присосался к нему, после чего убрал оружие в нагрудный карман.

— Надеюсь, вы все убедились в работоспособности моего изобретения.

— Ты же чуть его не зарезал, — покачала головой Мария.

— Я не мог, потому что демон у него под рубашкой. Вы сами всё видели.

— Это именно то, о чём я говорил, коллеги, — сказал Роберт. — Думаю, голосование тут бессмысленно.

Десять окон зажглись красным.

— Это прямое правонарушение, Борис Антонович, — сказала Мария. — Дело будет передано в министерство науки и этики. Вас вызовут. Заседание окончено.

Экран погас. С открывшейся дверью из комнаты выдуло всю надежду, что наполняла её полчаса назад. На выходе из конференц-будки стояли двое охранников, в руках болтались наручники. Боря без препирательств отдал им скальпель, а так как с моей стороны претензий не последовало, охранникам пришлось удалиться.

— Скажи хоть что-нибудь, — попросил Боря, когда мы вышли на свежий воздух.

Ветер холодил мне спину. Сдать бы этого дурака в камеру на недельку, чтобы пришёл в себя, но ведь не он виноват. "Не ищи злодеев, — Софа ерошила мне волосы, её живот приятно грел мне щёку. — Разве можно винить мышь, что она боится мышеловки?"

Люди косились на меня, как если бы мои пиджак с рубашкой были сзади прожжены. Ах, точно…

— Надо поесть, — вздохнув, сказал Боря и потянул меня за руку.

 

Жил он скромно, даже бедно, как порядочный человек науки. Съёмная двушка на севере города подвывала северной прохладой голых белых стен, разбавленной одной единственной картиной над кроватью в спальне — геометрические узоры, заляпанные брызгами экспрессивного ребёнка. По ней было видно, что Боря не любил красоту, или в ней не разбирался. Но я смотрел на холст и думал, что так бы брызнула кровь из разбитого Роберту носа.

Здесь не удавалось почувствовать себя как дома, потому что сам Боря эту квартиру домом вряд ли считал, проводя всё время в цеху и в лаборатории. Так, забегаловка. И судя по разбросанным пакетам из дорогих ресторанов, все вложенные мной деньги тратились на еду.

Мы сидели за столом в гостиной возле большого окна, за которым ночь прогоняла закат. Вместо испорченной рубашки Боря дал мне какую-то растянутую кофту.

— Ты бы убил меня? — Я смог заговорить, только опрокинув в себя бокал сухого красного.

— Барт! — Боря пил джин и закусывал лазаньей. — Этого демона создал я. Я знаю как он работает. Я знаю, что он работает! Не надо пытаться меня в чём-то обвинять.

— Я? Да ни за что. Просто забавно, что сначала ты кидаешься мне в ноги, просишь о помощи, а спустя года кидаешься с ножом. Кажется, это называется развитием отношений.

— За него и выпьем, за развитие. И помянем дело всей моей жизни.

В поникшем друге, сидевшем напротив, я узнавал себя столетней давности, глотающего слёзы и обиду от собственного бессилия. А хотелось бы видеть поникшего Роберта, глотающего собственные зубы.

— А плевать, — я резко поставил бокал, тот плеснул вином на стол. — Без них обойдёмся.

— Как это?

— Сами всё организуем, без их одобрения. У нас тут не древний Новгород.

— Но ведь протокол…

— Пусть подотрутся протоколом. — Я вылез из-за стола и стал расхаживать по комнате. — Я не позволю этому ублюдку даже пальцем прикоснуться к твоему демону. Соберём народ, покажем, расскажем, а там ситуация выйдет из-под нашего контроля, и останется только получать удовольствие. Я ведь сегодняшнюю крышу до конца жизни буду вспоминать. Я, когда шагнул, считай, переродился, потому что мысленно уже попрощался со всеми. И стоит подарить людям это чувство, как они побегут за демонами без разговоров.

Боря быстро смекнул куда я клоню. В глазах заблестела надежда, или алкоголь, или всё вместе. Он понимал мои чувства.

— Только на счёт названия я не уверен. Демон ведь со злом ассоциируется.

Боря помотал головой:

— Демон — это просто непознанная сила. Ты сам всегда говоришь, что люди ссут перед непознанным, вот сознание и повернулось соответствующим образом. А идею о существе, способном одномоментно просчитать эволюцию вселенной взад и вперёд, придумал Лаплас. Не мне с ним спорить.

— Да людям плевать кто что придумал.

— Ну вот и пускай плюют на название. А функционал переплюнет весь негатив.

Бутылки пустели, и мы с Борей будто вернулись на сорок лет назад. Я тогда совсем разочаровался в мире, готовился к переобучению, чтобы оставить инвестирование, ведь инвестировать было некуда. Мне хотелось стать нянькой для нового человека эпохи неглисена, помогать ему развиваться, расти дальше, а новый человек появился на свет, да так и уснул, не пожелав вставать на ноги. От долгой жизни все будто стали заторможенными северянами. Я собирался поставить крест на своих мечтах, но вошёл Боря со своей квантовой магией и поставил крест на моём кресте. Синяя коса на голове, дурацкие капли солнцезащитных очков на глазах. Чокнутый профессор. И я рассмеялся ему в лицо, когда услышал суть идеи, и пообещал все деньги мира.

“Если не ради этого момента я жил всё это время, — он уже не слушал меня, витал где-то в облаках, — то даже не знаю для чего ещё.”

Сейчас, с полным бокалом в руке, Боря озвучивал свои давние мечты, почти слово в слово:

— Я команду сколочу, — он загибал пальцы. — Каждые несколько лет по новому поколению, улучшенному. Корпус легче, энергопотери меньше, прогнозы точнее. Добьюсь, чтобы он работал в вакууме. Демон, как основа безопасных межзвёздных перелётов. Да просто — безопасности. Больше не будет войн. Ё маё, я же заплачу сейчас.

И он взаправду плакал. Улыбался, пил и смотрел куда-то далеко в будущее, где у него много денег и славы, а у человека, как это всегда представляется — времени и свободы.

В дверь позвонили. Мы встрепенулись, прислушиваясь. Раздался новый звонок. Боря откатился на стуле к небольшой панели в стене и вывел изображение с камеры.

— Кто там? — спросил я, потому что ничего не видел.

Он пожал плечами. Сканер безопасности бикнул, не обнаружив угрозы. Я взял пустую бутылку из-под вина и скользнул к стене за углом, чтобы не светиться. Стена на секунду качнулась вбок, но мне удалось её удержать. В голове гудело. Боря вытер руки о штаны и щёлкнул замками. Я чуть не выронил бутылку, когда услышал вкрадчивый голос, подумал, что уши вином заплыли.

— Борис Антонович, добрый вечер. — За порогом стоял Роберт Генри. — Я войду?

Боря сглотнул, пригладил волосы рукой и отошёл назад, покачиваясь. Дверь закрылась за гостем.

— Я ненадолго. Мы встречались сегодня на очень неоднозначном заседании, помните?

— Забудешь тут.

— И я так думаю, — хохотнул Роберт. — Деменцию излечили давным-давно.

Роберта невозможно было узнать со стороны. Сменил костюм на повседневный прикид, спрятал руки в карманы, а лицо под капюшоном кофты. Он огляделся, но меня не заметил.

— Чем обязан? — Боря набычился.

— Днём вы спросили меня верю ли я в Бога. — Он сжал что-то в кармане. — Верю, очень крепко верю. И я оценил вашу увлечённость работой, потому что она тоже похожа на веру. Вы были готовы взять грех на душу, чтобы свою веру отстоять.

— И?

— И я уверен, что, если вы продолжите в том же духе, у вас всё получится, но… — голос Роберта дрогнул. Я чувствовал, что он врёт. — Но я тоже готов взять грех на душу, чтобы отстоять свою веру.

Вот мудак.

Я выскочил из-за угла, шаркнув тапком. Роберт дёрнул руку, заметив меня, но пистолет застрял в кармане. Я ударил его бутылкой под колено, раздалось гулкое “бум”, тело повалилось на пол. Я лупил Роберта кулаками, он пытался как-то отбиваться, сжавшись креветкой.

— Хватит! — Боря оттянул меня за плечо. — Убьёшь ведь.

Мне бы откинуться на спину, отдышаться, подумать, как долго во мне живёт этот зверь, но вместо этого я наклонился к Роберту, к его обветренному лицу с шелухой кожи и сказал:

— Ты должен был сгореть так же, как сгорела моя жена. Только она от рака, а ты на настоящем костре. Из-за тебя столько людей умерло, сволочь.

— Пусти! — процедил Роберт, оскалившись. Он стал брыкаться.

Я размахнулся и ударил бутылкой о бетонный угол стены. Осколки разлетелись по прихожей, заскользили по полу, в руке осталась острая розочка. Роберт замер.

— Что ты хочешь?

— Чтобы к нам никто и близко не подходил, чтобы никаких дел и исков. Иначе один звонок, одно видео с этой камеры наблюдения, и твоя спокойная жизнь разлетится, как эта бутылка.

Роберт поспешил убраться, оставив после себя на полу брызги из разбитого носа, точь-в-точь как на картине в Бориной спальне.

Из того вечера я вынес, что алкоголь и знакомство с безумным учёным пошли мне на пользу. На трезвую голову стоял бы я деревом и смотрел, как в друга стреляют. Хотя нет, алкоголь тут был ни при чём.

Больше нас никто не беспокоил. Ни ночью, ни на следующий день, ни через неделю.

Я дал Боре карт бланш, и он почти на год пропал из виду, спрятавшись в цеху. За это время я видел друга пару раз, но в каждую встречу настроение у него плясало от маниакального до депрессивного. От вопросов он уклонялся. "Иногда я ненавижу этих демонов, — говорил Боря с отцовской теплотой. — Всех бы кинул в топку, но сам полез бы следом.”

Июньским вечером он связался со мной и попросил самолёт до городка Боа-Виста, что в Бразилии. Для нас двоих и тридцати добровольцев.

Недалеко от города, под палящим солнцем южного полушария, гнил колосс космического лифта, одного из главных долгостроев конца прошлого века, когда человек ещё думал о старости и к чему-то стремился. В небо уходила недостроенная башня из пяти колец. Кто-то когда-то прозвал её “Шуховской-Вавилонской” из-за общего недостроенного вида, и из-за схожей сетчатой структуры из стержней, которые словно закручивались по спирали, соединяя кольца между собой.

— Почему именно здесь? — спрашивал я. — Зачем снова бросаться откуда-то?

— Не ты ли хотел подарить людям чувство от своего первого раза? А я просто люблю этого стального старика.

Наш передвижной бокс — с виду коробка из жёлтого пластика — стоял недалеко от нижнего кольца диаметром в сто пятьдесят метров. Люди мялись на улице, привыкая к инородной броне на спине, и по очереди заходили внутрь к Боре на калибровку. Он нервничал и периодически сбивался в настройках, из-за чего срывался на людей, а потом неловко извинялся.

— Всё хорошо? — спросил я у него, когда последний человек вышел на улицу. Боря склонился над панелью чёрной коробки сервера и почёсывал небритый подбородок. Он подключал устройства к одной сети на сервере, синхронизировал, чтобы демоны не устроили хаос, решая разные уравнения.

— Нормально. Только боюсь, ничего не получится.

— Брось. Лажать на финишной прямой — не про тебя.

— Рано говорить о финише. Мы только рекламу снимаем.

— Причём самую дорогую в моей жизни. Она много чего решит.

— Например, насколько глубокой будет могила, в которую нас закопают СМИ.

— Слушай, — я сел на краешек стола возле окна. — Ты человек, на которого я равняюсь, хотя никогда бы не поверил, что стану восхищаться психом. Не смотри на меня, как на осиное гнездо. Разве здоровый человек додумался бы до всего этого? — я кивнул на сервер. — Но дело не в мозгах, хотя они у тебя блестящие, дело в яйцах и в стержне. Ты идёшь до конца, тобой даже этот мудак восхищался.

Боря дёрнулся от упоминания Роберта, нажал не ту клавишу и громко выругался.

— Вот о чём я говорю. Снаружи тридцать почти незнакомых людей, которые доверили тебе жизнь, а ты перед ними материшься и не паришься.

— Они тут, потому что ты заплатил, потому что у них нет ни семьи, ни денег.

— Но они верят, что ты не подведёшь, и я верю.

— Ну и дураки, — тихо ответил Боря.

— Сам им это скажешь, когда всё получится.

Я хлопнул друга по плечу и оставил в угрюмом одиночестве разбираться с последними настройками.

Подъёмник подвёз нас на пятое кольцо. Диаметром оно было в пару раз меньше базового, но шириной такое же — в человеческий рост. Мы стояли над пропастью, готовые прыгнуть в горлышко стальной воронки. Где-то в вышине кружила стая кондоров, голос которых напоминал приглушённый скрежет металла, а внизу, чуть севернее, две сверкающие ленты Риу-Урарикуэра и Риу-Такуту сливались в спокойную и прозрачную Риу-Бранку, очищенную от ила и цветущих водорослей.

И всё-таки дело в страхе, решил я. Потому что здесь, на высоте четырёх сотен метров, воздух тоже очень вкусно пах, но Финского залива рядом не было.

Боря окончательно сник. Он переводил хмурый взгляд с добровольцев на горизонт, в сторону города, и обратно, словно кого-то ждал, и постоянно поглаживал нагрудный внутренний карман плаща, где, как и у меня, лежал пистолет для нашего финального представления.

Я запустил в воздух несколько дронов-репортёров, способных угадывать лучшие ракурсы, и решил сказать пару вступительных слов.

— Страшно, да? — Люди успели растянуться по всей длине кольца, но благодаря заушнику каждый мог меня отчётливо слышать. — У меня вот ноги трясутся. Но если упаду раньше времени, то ловить не надо. — Кто-то закатил глаза, а кто-то усмехнулся. — Часть меня хотела, чтобы никто не приехал в аэропорт. Тогда можно было бы развести руками и пойти домой, не париться ни о чём. И вы могли бы так сделать. Никто бы вас не осудил, потому что наша просьба — бред, какие-то фантазии, что-то непонятное и неизвестное. И это нормально бояться неизвестности. Я, например, без понятия как работают женщины и потому побаиваюсь их. Но я не пытаюсь их запрещать.

Дрон выхватил мой пристальный взгляд, адресованный Роберту, который обязательно посмотрит это видео в сети, разозлится, быть может, скрипнет зубами и на всех парах примчится, чтобы упасть к нам в ноги и умолять не мешать его с грязью всю оставшуюся вечность.

— Но всегда есть те, кто считает себя выше всех. И так обычно бывает, что сидят они в высоких креслах, и любят говорить, что мы играем в Бога. И это в нашу эпоху неглисена! Раньше сменялись поколения, а мы живём не пойми сколько. И как живём? Да нормально живём. Не перебили друг друга, не выродились, кара Божья нас не настигла. Я недавно понял, что у нас появилась возможность дослушать Джона Кейджа ⁴. Моей жене эту возможность даже не дали. Я молил ввести чистку, но в ответ слушал, что мы не готовы. — Меня перетряхнуло от злости, в глазах слегка помутнело. — И спустя столько лет мы приносим им залог безопасности, а в ответ то же самое, что и полтора века назад. Мы не готовы! Да какого чёрта вы вообще решаете кто готов, а кто нет?! Они перекладывают вину на нас, почти прямым текстом называют недоразвитыми, неготовыми. Не знаю кому как, а мне до жути обидно от такого отношения. Это они не готовы терять места, мы же готовы действовать!

Раздались редкие хлопки, но тут небо рассёк ниспадающий свист. В нашу сторону летел блестящий болид — сверкающая капля из металла, отливающая золотом солнца. Он стремительно снижался, и когда скорость упала ниже сверхзвуковой, раскрыл многометровые крылья, на которых спланировал почти к самому подножию башни. Я ещё не понимал, как сильно Вселенная решила подшутить надо мной.

Из планолёта вышел человек, его расстёгнутый пиджак трепало ветром. Боря выдохнул с облегчением, извинился перед добровольцами и попросил подождать ещё немного. Он уговаривал меня остаться наверху, но я молча затолкал его на подъёмник. За ту минуту, пока мы спускались, Боря ни разу на меня не взглянул, только жёстко попросил:

— Держи себя в руках.

У входа в бокс стоял Роберт Генри. Улыбался, руки за спиной заламывал, покачивался на ступнях взад-вперёд. У меня в голове родилось много мыслей, но все они разом стухли, когда Боря с Робертом пожали друг другу руки, а второй по-дружески хлопнул по плечу первого.

Я отвернулся и стал пристально разглядывать пейзажи. Красиво здесь в Бразилии, только всё мутное какое-то, будто в глаза водой брызнули, будто мне до слёз обидно.

Боря позвал нас в бокс, где достал ещё одного демона и стал подключать его к Роберту. Тот вцепился в кожу, как котёнок в спину матери-кошки. Прокуси, прокуси, прокуси.

— Я буду участвовать, Бартош, вы меня убедили.

Я молча кивнул. Убедил, как же. Кулаком или угрозой смерти?

— Я долго думал и пришёл к выводу, что здесь далеко до вмешательства в природу человека. Просто броня, хоть и на квантовом уровне. Неглисен гораздо сильнее переписал нас, сделал инертными. — Я пропускал этот лицемерный шум мимо ушей. — Мне правда жаль вашу жену. Не сомневаюсь, что она была чудесной женщиной, но не получается беспокоиться об индивидах, когда вопрос касается всего человечества. Нельзя бросаться на первую попавшуюся кость, надо планировать, ночами сидеть над схемами, там математика вступает в дело. Борис прекрасно понимает это.

Борис всё понимал, только показывать не хотел, тыча спиной мне в нос. Он копошился, цеплял провода, каждый из которых, видимо, олицетворял вселенскую истину. В подмышках аксиомы, на рёбрах теоремы, и все электрики разом обернулись философами.

— Готово, — подытожил Боря. Роберт накинул пиджак и размял плечи.

— Немного неудобно, но ты поправишь в будущем, я уверен.

— Об этом позже, — он рукой пригласил гостя на выход. — Нас заждались.

Роберт вышел первым, я не сдвинулся с места, из-за чего Боря остановился в дверях.

— Барт, прошу, мы можем обсудить это позже?

— Я отсюда посмотрю. Кажется, у меня развилась боязнь высоты. Появилось навязчивое чувство, что меня кто-то захочет столкнуть.

Боря покачал головой и вышел. На экране сервера все тридцать три модели были отмечены зелёным, сигнал сети не прерывался. Я тоже был в сети, связанный по рукам и ногам, и эта сеть жгла кожу.

Прислонившись плечом к дверному косяку, я наблюдал, как подъёмник несётся вверх по склону стальной башни, превращаясь в маленький квадратик. Потом до меня донеслись обрывки речи Роберта, которая тоже попала на камеры дронов. Что-то про прогресс, про гуманизм, про светлое будущее, про смерть, как болезнь и демона, как лекарство.

С детства я привык, что лучшее лекарство от любой болезни — пневматический пистолет со стержнем. В десять лет, на ферме, дед вложил его мне в руки и приставил ко лбу бурёнки с тупыми глазами. Она издыхала от ящура, вся в слюнях и язвах. В соседних стойлах мычали здоровые, но всех ждала одна участь, без исключения.

Но Роберт словно издевался надо мной:

— Я спасу вас, — каждое слово, как выстрел.

И во мне в миг стало пусто.

Прости, Боря, у тебя всё получится, но не в этот раз.

Я подхватил со стола разводной ключ и с размаху ударил по чёрной коробке сервера. Передвижной бокс наполнился электрическим и механическим треском, в стороны полетели осколки сенсорного экрана. Я молотил, пока блок сервера не превратился в уродливый металлический тюльпан. И сразу стало легче. Больше не было сети. Воздух в лёгкие и обратно, туда-сюда, туда-сюда.

В это время на улице зашелестели аплодисменты. Я вышел посмотреть, в чём дело. К боксу шёл Боря, весь мокрый, измазанный в грязи, но счастливый. Он прыгнул первым, как и планировалось, чтобы показать принцип.

— Работает! — потряс он кулаками. — В какой-то вселенной река, видимо, поменяла русло, и демон подготовил мне бассейн. Грязный, правда.

Он помахал руками людям наверху и, включив заушник, сказал начинать. С башни донеслось залихватское "На счёт три!" от Роберта.

Три!

— Успокоился? — Боря оглядел меня, нахмурился. — Зачем тебе ключ?

Я тупо уставился на свою руку, потом на друга. Улыбнулся так же, как улыбался дед, когда я застал его на пруду с пустой коробкой, в которой ещё утром пищали котята.

Два!

И Боря кричал, упав на колени возле "тюльпана", как кричал тогда я. Как дед жался от детских тряпичных ударов, так я жался от летевших в мою сторону проклятий.

Один!

Боря выскочил на улицу, но было поздно. Он скомандовал отбой, когда тридцать человек соскользнули в горлышко воронки.

Как по щелчку налетел ураган, загудевший среди стержней лифта. Я упал, сбитый прорывом в спину, Боря пролетел пару метров, прежде чем приземлиться. Под частью опорного кольца забурлила река, земля в мгновение обернулась водой и стала глотать металл. Башня взвыла умирающим великаном, вздулась и начала заваливаться на бок. Ветер швырял людей в стороны. Раздавались и затихали вопли. Небо наполнил птичий рокот — стая из десятка кондоров спикировала вниз и принялась хватать кого попало. Тот, кому предназначалась вода, натыкался на обломки стержней, кто должен был на них повиснуть, срывался с птичьих лап, а кто надеялся спастись на крыльях, полетел дальше вниз. Сидя на коленях, мы с Борей наблюдали, как последние уцелевшие разбивались о землю, камни и речную гладь. Роберт застрял между двух стержней, сломанный пополам.

Повисла долгая пауза.

— Да уж, — сказал Боря и начал смеяться. Сначала медленно, потом по нарастающей. Истерика рвала его изнутри, и он пытался заглушить её, обхватив себя руками и повалившись на бок.

Я убил тридцать одного человека.

Или нет?

Со стороны накренившейся башни раздался неуверенный возглас. Я бросился на помощь. На сушу вылезла девушка, азиатка, её одежда и волосы зеленели от ила, ноги были неестественно вывернуты в коленях, на боках образовались шишки от сломанных рёбер. Она попыталась что-то сказать, но боль скрутила тело, а движения только усилили агонию. Склонив голову от бессилия, я слушал стоны и хрипы, пока не настала тишина, и её лицо не застыло в гримасе.

Солнце пекло голову и спину, но спину почему-то с каждой секундой сильнее. Я резко повернулся. Боря целился в меня из пистолета и то и дело нажимал на спусковой крючок, но оружие раз за разом давало осечку.

— Хватит! — рявкнул я от боли.

Боря пожал плечами и откинул пистолет в сторону, не удостоив взглядом.

— А я ведь поверил в какой-то момент, что всё получится. — Он обошёл девушку и встал напротив меня. Грязь на плаще успела подсохнуть, стала отваливаться, как штукатурка. — В момент, когда люди наверху смотрели на меня с восхищением, а потом хлопали, когда передо мной расступилась земля. За что ты с ними так?

Я пожал плечами, в глазах двоилось:

— Не получается беспокоиться об индивидах, когда вопрос касается всего человечества. — Я сморгнул подступившие слёзы. — Ты мог хотя бы сказать о Роберте.

— Брось. Не мог, потому что на твоём месте поступил бы так же.

— Зачем тогда пошёл к нему? — Я посмотрел на Борю сверху вниз.

— Я пошёл?! — Он хлопнул ладонью себя по груди. — Он сам припёрся. Со свитой и ордером.

— И ты не нашёл выхода лучше, чем подставиться.

— Но ведь мы за этим и шли к ним год назад. Чтобы подставиться, и чтобы нам напихали денег по горло.

— Только не он, — я помотал головой, поджав губы. — Нельзя позволять таким людям прикасаться к демону, вообще к науке. Они всё переиначат, всё обгадят. Влезут со своими хотелками, а если хотелки не захотят слушать, то перекроют кислород.

— И ты решил, что можешь похоронить дело всей моей жизни, да?

— Ты сам это сделал год назад.

— Да, Барт, сам! Потому что у меня было право, потому что демон — мой ребёнок!

Я вскочил на ноги. Хотелось плюнуть ему в лицо, сказать, что без меня никакого демона бы не было, что он для меня важнее, чем для самого Бори. Не игрушка, не повод потешить эго, а единственный шанс на искупление. Хотелось кричать, но крик ничего не исправил бы. Поэтому я скрипел зубами и молчал.

Боря скрестил пальцы на затылке и осмотрел поле, полное разбросанных тел.

— Нам конец. Мне конец, — он не был расстроен, просто констатировал факт.

— Тогда начнём заново! Думаешь кто-то поверит, что это всё устроили мы?

— Там же не идиоты сидят, как бы я ни хотел в это верить. Роберт, может, и собирался забрать себе всю славу, но сто процентов предупредил кого-нибудь. Так что ничего мы не начнём заново. У нас ничего нет, и больше не будет шансов. — Он поднял отброшенный пистолет, небрежно отряхнул. — Теперь остаётся всё уничтожить и пойти в порнуху, чтобы получить хоть какое-то удовольствие от предстоящего ада.

Мне показалось, или что-то внутри меня треснуло? Сначала напряглось, пытаясь удержаться, а потом треснуло с хрустом. “Всё уничтожить”.

Я нащупал в нагрудном кармане свой пистолет и достал его. Серебристый, лёгкий, шероховатая рукоятка удобно легла в руку, палец сам потянулся к скобе.

— Всех бы кинул в топку, но сам полез бы следом, — вспомнил я Борины слова.

— Не начинай. Ты уже всё кинул, всё сжёг.

Я направил оружие на Борю. Тот смерил меня прищуренным на один глаз взглядом:

— Не сработает.

— Давай последнее представление? Как и планировали. На счёт три.

Он покачал головой:

— Зачем? Всё кончено. Сожжём тут всё и поедем домой.

— Ты либо стреляешь, либо нет. Потому что я выстрелю, и что-то мне подсказывает, что твой демон меня не остановит.

Боря думал недолго. Вскинул оружие и чеканкой выкрикнул:

— Раз, два, три!

Я зажмурился на последней цифре и нажал на крючок.

Выстрел.

Пистолет выпал из рук.

Тишина.

Есть что-то уютное в темноте закрытых глаз. Кажется, что на обратной стороне век рождаются звёзды, распускаются цветы салюта. Я бы многое отдал, чтобы без конца смотреть на яркие вспышки, ни о чем не думать, не возвращаться к безумию реальности, но мир никуда не делся. Я чувствовал ветер и тепло от солнца, слышал птиц вдали, журчание реки. Демон шпарил спину. Но больше ничего, словно я остался один.

Боря исчез. Его не было ни в боксе, ни в планолёте, ни на башне. Только следы сорок третьего размера давили землю там, где он стоял.

Ну и хорошо, выдохнул я, пытаясь унять накатившую панику. Так даже лучше. Потому что кто, в сущности, оставался виноват, кроме Бори? Роберт куклой болтался на стержнях, я не отсвечивал последний год, отдав поводья другу. Всё он, неуравновешенный учёный, отдавший самообладание в обмен на гениальность. Иногда творению не нужен живой автор. Важна идея, которую другие понесут вперёд. Я понесу. В конце концов были же Кафка с Менделем.

И возможно, где-то в другой вселенной Боря Вершинин точно так же выискивал мои следы в одиночестве. Кричал, а потом радовался, или грустил. Я хотел бы, чтобы он грустил. Я хотел бы, чтобы он не бросал своё дело. Потому что оно должно жить, чтобы жили другие.

 

1. Неглисен (от Negligible senescence - Пренебрежимое старение) – эпоха, пришедшая с вводом в жизнь человека «клеточной чистки» и омоложения при помощи индуцированных стволовых клеток.
2. Речь о многомировой интерпретации квантовой механики, предложенной Хью Эвереттом III.
3. Речь о Копенгагенской интерпретации квантовой механики.
4. Речь о музыкальном произведении Джона Кейджа “ASLSP” (As SLow aS Possible), которое сейчас исполняют в Хальберштадтском кафедральном соборе и планируют закончить 5 сентября 2640 года.