Живая вода

Со всей очевидностью можно полагать, что от столь могущественных сил или существ мог остаться некий живой реликт — представитель весьма отдалённой эпохи, когда сознание, быть может, проявлялось в формах, исчезнувших задолго до того, как Землю затопил людской прилив...   Элджерон Блэквуд, эпиграф к рассказу «Зов Ктулху» Г.Ф. Лавкрафта

 

«17 (?) сентября. Сегодня умер Слава. Перетащил его ко всем. С трудом, сил нет. Рвота кровью, постоянно. Теперь я один. Покрутил передатчик – не ловит. Где ты, Маша? Я не радист, я медик! Пробую новые лекарства. Вдруг поможет... Буду как настоящий первооткрыватель, всё на себ...»

Не дописав аудиодневник, Пётр склонился над тазиком. Бил озноб, температура уже который день было около 40. И внутри, и снаружи – короткое антарктическое лето никак не хотело наступать. Вихри и бури прилетали регулярно. Посте последней, черной, все и заболели. Чем – не понял никто. А теперь понимать некому: все обитатели станции лежат в кернохранилище, на холоде.

«А кто же оттащит туда меня» - подумал Пётр, «Надо самому отползти... А то буду гнить в лаборатории. Когда смена придёт, что они делать будут? Нельзя так. Надо уйти».

Стиснув зубы, Пётр продолжил записывать свои наблюдения в дневник. Получалось плохо: болезнь брала своё. Лихорадило. Температура росла, Пётр это чувствовал и так, но всё равно постоянно мерил. Сейчас уже 40.7 – совсем немного до разрушения белков. Охладиться бы – на улице столько же, только минус. Но идти во двор уже не было сил. Как и вырубать лёд, чтобы добыть воду.

Кряхтя, Пётр потянулся под стол, к бутылям с водой. Пусто. Вспомнил, что отдал последнее Славе, своему другу и начальнику, пытаясь продлить тому жизнь. Не получилось. А что делать теперь самому? Пить, пить, пить... Может ещё в чайнике есть? Но туда ещё дойти надо. К тому же хотелось свежей, ледяной воды, а не кипяченого суррогата. Где такую достать?

Вдруг Петра осенило. Шатаясь, цепляясь за мебель и стены, Пётр дошёл до кернохранилища и рухнул на колени перед стеллажом с пробами воды из подлёдного озера. Отдышавшись, Пётр полез в ближайший контейнер за водой. «Ценнейшие научные образцы» - пронеслось в голове. Но жажда оказалась сильнее совести: с трудом открыв контейнер, Пётр дрожащими пальцами вынул пробирку и присосался к ней.

Стало легче. Тело больше не горело, в нём появилась лёгкость, словно Петра накачали гелием. Но не успел Пётр обрадоваться, как закружилась голова. «Вертолёт» был знатный, и при похмелье- то такого не бывает. Пётр померил температуру. 41.3. «Всё», пронеслось в голове, «пора занимать своё место».

Встать не получилось. Пришлось ползти на четвереньках. Достигнув, наконец, тел своих коллег, Пётр лёг рядом. С самого края лежала Маша, радистка, умершая три дня назад. «Эх, Машутка... Как ты похожа на мою Настю... Ну хоть так тебя за ручку подержу...» подумал Пётр. И заснул.

Сон был странный. На огромном заснеженном поле стояла Маша и синей-красный осьминог. Маша рассказывала про антенну, как её чинить, и что делать с радиоприемником. А осьминог при этом прикасался щупальцами к головам людей, и казалось, что он дает благословение на долгую жизнь...

...Пётр рывком перевернулся. С удивлением понял, что чувствует себя хорошо. Померил температуру. 33.8. Пётр задумчиво посмотрел на ящик, из которого пил, и на Машу, которая недвижимо лежала рядом. Встал, подошел к стеллажам с пробами. Прочитал журнал наблюдений. «Мимикрирующие микроорганизмы формы октопус», написано ровным почерком Славика.

Октопус, значит. Осьминог. Занятно.

Тут в голове у Петра что-то щёлкнуло. Он вдруг дословно вспомнил их с Машей разговор во сне, и понял, что знает, что и как делать с антенной. Не веря самому себе, Пётр вышел на улицу и осмотрел антенну. Починил! Затем вернулся на базу, сел за стол и начал отправлять радиограмму. Но увы: в эфире было глухо. Пётр скакал с канала на канал, с частоты на частоту... То ли погодные помехи, то ли слабый сигнал. Как чинить подвижную электростанцию, Пётр уж точно не знал, а запасной генератор, видимо, давал слишком мало энергии.

Наконец Пётр просто послал СОС в пространство. Докуда долетит его сигнал бедствия? Восточная Антарктида – то ещё местечко. До станции Конкордия сотни километров. До российской Восток и того дальше. Ближайшая береговая – законсервированная Ленинградская, там давно никого нет. Есть ещё, конечно, итальянская и корейская у моря Росса... тоже не ближний свет. Что делать? Вертолёта нет, из-за стоковых ветров сообщение только на вездеходах. Они - в занесенном ангаре. Пойти проверить? Или тупо ждать помощи?

Пётр посмотрел на календарь. Красная рамочка застыла на промежутке между числами, словно кто-то пытался, да так и не смог передвинуть пластмасску. А ведь Слава так придирчиво следил за точностью дат... В те дни, которые Пётр твёрдо помнил, до прибытия смены оставалось чуть меньше месяца. Что же теперь?

«Пи-пиу... Пиу, пиу, пиу...» вдруг раздалось в наушниках. Петр подскочил, начал настраиваться. Сигнал бедствия! Кому-то еще нужна помощь! Хотя логично: вряд ли черный буран был только здесь, ветра в Антарктиде дуют на тысячи километров. Через некоторое время Петр определил: источник сигнала – примерно в сотне километров отсюда, по направлению к итальянской станции Зучелли. Сомневаться не приходилось: надо наладить вездеход и отправиться навстречу людям.

Забывшись, Петр выскочил в двор станции в одном свитере. Голову тут же сдавило морозом. «А, ладно! Поработаю – согреюсь», решил Пётр.

Раскидать снег от ангара с техникой удалось быстро, Петр даже не вспотел. Но без проволочек не обошлось: Петр придирчиво проверил аптечку, притащил еще лекарства, и на всякий случай взял несколько аварийных пайков – мало ли что. Укладывая серебряные брусочки в ящик, он невзначай подумал, что надо бы и самому перекусить. Но есть не хотелось, и мысль об обеде быстро ушла.

Мотор глухо ревел, вездеход скрежетал. Его огромные колёса давили снег, оставляя на нём характерную «ёлочку». Но наблюдать это было некому: вся живность на берегу, да и темнота опустилась, хоть глаз выколи. Пётр долго не включал фары, ехал так. Очень уж любил яркие южные звёзды, и фантастической красоты Млечный Путь, те самые его туманности, которые никогда не увидеть в северном полушарии.

Вдруг показалось свечение. Петр сбросил скорость и поехал аккуратнее. Свечение усиливалось. Оно исходило из-под снега. Приборы настойчиво пиликали, сигал СОС гремел в наушниках. Вокруг расстилалась безжизненная мгла. Лишь впереди - нечто бесформенное, светящееся под снегом на высоте примерно двух метров.

Петр остановил вездеход. Потом тронулся, аккуратно объехал гору. Сомнений не оставалось: сигнал бедствия шел оттуда. Петр попытался ответить на сигнал, и голосом, и азбукой морзе, но ответа не поступало. Оставалось только выйти на улицу.

Луч фонаря прыгал по наклонной поверхности, снег искрился. Из него торчали черные палки. Петр подошел совсем близко и начал карабкаться наверх. Вдруг снег под ним поехал. Открылся серо-синий лист и рисунок итальянского флага. «Да чтоб тебя во все дыры!» выругался Петр. Конечно, это вездеход, не тайная же база Третьего Рейха!

Кое-как раскопав вход, Пётр подёргал ручку. Дверь с трудом подалась. Пахнуло испражнениями и кровью. Поправив на плече медицинскую сумку, Пётр полез внутрь.

В отличие от старой советской «Харьковчанки», современные иностранные вездеходы вмещали меньше народу - зато с комфортом. В основном помещении стояло всего четыре койки. На двух лежали тела. Пётр ринулся вперёд, пощупал людей. Окоченели. Их коллега сидел за небольшим столиком, уронив голову на скрещенные руки. Он был ещё тёплый, но пульс не прощупывался. На полу вокруг – лужи кровавой рвоты. Стало ясно: экипаж погиб от той же болезни, что и станция, с которой приехал Петр.

Рядом с мёртвым ученым на столике стоял микроскоп – современный, мощный. Он был включен, рядом – открытая тетрадь с торопливыми каракулями. Пётр смотрел, но ничего не понимал – он не знал итальянского. Только одно слово знакомо - bactermia. Бактереомия, то-есть. Внедрение микроорганизмов в кровь. Пётр заглянул в микроскоп, и увидел: посреди кровяных телец плавают черные палочки. Что это? Посмертные изменения?

Тут со стороны кабины раздался стон. Петр бросился туда. В кресле пилота увидел женщину. Короткие черные волосы растрёпаны, серый свитер с оранжевым рисунком залит на груди остатками рвоты. Женщина ещё дышала.

- Очнитесь! Очнитесь! – закричал Пётр по-русски.

Потом, кое-как припомнив английский, добавил:

- Вейк! Вейк ап!

Приобняв женщину за плечи, аккуратно похлопал её по щекам.

Итальянка открыла глаза.

- Сете... хо сете... - пробормотала она, пытаясь облизнуть пересохшие губы.

Петр не понял языка, но понял просьбу. Он прекрасно помнил эту дикую, страшную жажду, что выворачивала внутренности. Пётр огляделся. Увидел на столе в основном отделении чайник. О чудо! Там была вода. Петр наполнил кружку, вернулся к женщине. Подал пить... И выронил кружку, обливая водой женщину и себя.

Свитер сполз с запястья Петра и там, под ремешком от часов, расплылось пятно. Типичное такое трупное пятно, нежного сине-красного оттенка.

- Сете... хо сете... - ныла итальянка, - дринк... гив ми... дринк...

Пётр потёр глаза. Пятно осталось на месте. «Ладно, потом», - решил Пётр. Стараясь не думать, снова наполнил кружку, и наконец дал женщине воду. Она жадно, обливаясь, выпила. Откинулась назад, тяжело дыша.

Пётр с трудом переволок итальянку на свободную койку, уложил. Затем пересел к столу, включил лампу, и начал исследовать руку.

Пятно под часами действительно было точно, как трупное. Петр видел такие в анатомичке в пору студенчества. В солнечном сплетении заныло.

Стесняться было некого, но Пётр все равно прошел в туалетную кабинку, и снял штаны. Всё верно: под ремнем, за резинками, в ботинках, везде, где одежда хоть как-то передавливала плоть, были красно-синие пятна. Пётр глубоко вдохнул и выдохнул. Ничего необычного не чувствовалось. Только клубы пара от дыхания как будто стали меньше. Затем пощупал у себя пульс...

Он был! Крайне медленный и заторможенный, но был!

«Наверное, я схожу с ума», - подумал Пётр, и вернулся в основное помещение. Итальянка заснула, пот выступил на её лбу.

Пётр подошел к женщине, проверил пульс. Жива. Петр взял у неё кровь, сел к микроскопу. Все тельца на месте, передвигаются, как положено. Но между ними опять черные бактерии. «Возбудители инфекции», понял Пётр.

Сколько-то дней назад (Пётр давно потерял счет времени) на станцию налетела буря. Поначалу она несла совершенно черный снег, причем его кристаллы имели не шесть лучей, как обычно, а восемь. Потом черный снег прекратился, так же резко, как начался. Стоило ему улечься, как все заболели. Сколько это продолжалось, Пётр не знал. Он единственный, кто выжил...

А ведь болезнь отступила после того, как он попил воду из подледного озера.

Петр вдруг вспомнил её вкус – солоноватый, но свежий и даже приятный. Впрочем, он так хотел пить, что любая вода показалась бы мёдом. Кто мог знать, что она так подействует? Только вот какой побочный эффект? Пётр пожевал губами, посмотрел на руку с пятном. Нажал на него. Сильно. Ещё сильнее...

Пятно исчезло.

- Марта... мио...

Пётр вздрогнул. Он совсем забыл о женщине, а ведь она ещё была жива. Теперь она повернулась на бок, что-то сжимала в руке, и плакала. Пётр выудил из-под койки градусник, смерил женщине температуру. 41.7. «Скоро конец», - с грустью подумал Петр. Он знал, что от черной лихорадки нет спасения. Разве что вода из подлёдного озера...

Пётр тяжело вздохнул. Отругал себя, что не додумался взять с собой эту воду. Но как он мог знать? И что теперь-то делать?

Вдруг Петра осенило. Он надрезал себе палец перочинным ножиком, и выдавил каплю на стекло. По идее, у него не должно быть никаких бактерий... И тогда... вдруг... сыворотка его крови будет лекарством? Это не по науке, конечно, но хоть какой-то шанс!

Как же. В крови Петра не было чёрных бактерий, да. Зато между эритроцитами активно двигались небольшие красно-синие пятна, похожие на осьминогов. Тоже бактерии. Только осьминоги. Или осьминоги – бактерии?

«Микроорганизмы формы октопус» - вспомнил Пётр надпись на образцах.

Приехали...

Тем временем итальянка, всхлипнув ещё раз «Марта...», затихла. Влажные глаза теперь неподвижно смотрели на бумагу, которую женщина сжимала в руке. Но пальцы разжались, бумага выпала. Пётр поднял с пола прямоугольник. Фотка. На ней – красивая девочка в нарядном платье. Так похожа на Настю, невесту Петра! Те же бездонные карие глаза, такие же уложенные на бок волосы... Пётр вдруг вспомнил тонкий запах, нежную кожу, щекотный шепоток в ухо. Петр положил фото на грудь женщины, сложил сверху руки и потянулся закрыть глаза.

Едва пальцы коснулись ещё тёплых век, Пётр почувствовал головокружение и понял, что не может оторваться от влажной, нежной кожи. Его начало трясти, лихорадить от желания прикоснуться губами к холодеющему лбу. Пётр зажмурился и потряс головой, прогоняя наваждение. И вдруг почувствовал, что летит...

Перед внутренним взором снова предстала снежная равнина. На ней стоял красно-синий осьминог, и гладил Петра по голове одним из щупалец. Рядом стояла итальянка и улыбалась. Осьминог гладил и её. Женщина начала рассказывать про себя, свою любимую дочку Марту, работу в Антарктиде. От щупальца осьминога словно шел легкий ток, как на сеансе физиотерапии. А потом итальянка сказала: «Черный снег... это всё черный снег... Ты его видел?.. Видел?» и вдруг, переменившись в лице, закричала: «А почему не дал мне лекарство? Почему?! Я теперь не увижу Марту... А ты, ты.. Лекарство – ты...». Её глаза стали абсолютно черными, без белков, руки скрючились, потянулись к Пётру. Тот резко отпрянул, и... ударился головой о верхнюю койку. Видение исчезло.

- Вызываю! Приём! Приём! – со стороны кабины вездехода донёсся хриплый голос на фоне помех, - Софи! Марчелло! Вы меня слышите?

Пётр бросился в кабину, схватил микрофон.

- Приём, приём,! – ответил он, - я на вездеходе! Приехал на сигнал СОС!

- Кто вы? Откуда? – спросил голос.

- Я с новой русской станции «Полярная», - ответил Пётр, - получил сигнал СОС и выехал... Нашел вездеход... Ваш экипаж...

- Что экипаж? – спросили на том конце, - повторите? Приём! Приём!

Пётр поперхнулся: он вдруг понял, что разговаривает на итальянском.

- Погиб ваш экипаж. Черная лихорадка, - наконец выговорил Пётр, - у нас то же самое... Но... есть лекарство...

- Прием! Приём! Мы ловим ваш сигнал! Высылаем подмогу! Ждите!

Рация отключилась. Пётр распрямился. Вздохнул. Затем вышел в основное отделение, где лежали тела. Пётр задумался. Вспомнил «электрофарез» от щупалец осьминога в своём видении. Неужели так передаётся информация, и именно поэтому он «выучил» язык? Да нет, бред! Хотя...

Пётр посмотрел на труп учёного за столом и скрипнул зубами. Вот, человек до последнего проводил опыты, а он что же? Неужели он просто аспирант-неудачник, не закончивший интернатуру, сменивший специальность, начавший с нуля, и уехавший за длинным рублем для ипотеки, чтобы обеспечить будущее беременной невесте? Девушка не хотела расписываться просто так, непременно хотела свадьбу. Шикарную, с лимузинами и платьем от кутюр. Если он, Пётр, откроет лекарство от неизвестной болезни, какие его ждут гонорары! Явно не зарплата инженера в институте РАН!

Повернувшись к мертвецам, Пётр взял у женщины кровь. Затем поднял уже свою руку... и с удивлением увидел, что порез, из которого он брал анализ, полностью исчез. «Опа, я бессмертен!» - развеселился Пётр. Затем он сделал новый надрез, и смешал кровь на стекле. И сунул образец в микроскоп.

Поначалу ничего не происходило. Кровяные тельца выглядели, как обычно. Виднелись и черные палочки, и красно-синие осьминожки. Но и палочки и осьминожки активно двигались... А потом вступили в борьбу.

Пётр с замиранием сердца следил, как бактерии нападают друг на друга, отбиваются, поглощают, отступают, и нападают вновь...

Осьминожки победили.

И в этот момент раздалось чихание двигателя и свет потух.

«Накрылся генератор», понял Пётр, «Ну, всё равно мне тут нечего делать. Надо срочно ехать на станцию! Образцы воды есть только там!».

Подсвечивая путь фонариком, Пётр покинул итальянский вездеход. Крепко закрыл за собой дверь. Вздохнул: теперь, без радио сигнала, найти и достойно похоронить полярников вряд ли удастся. Вездеход превратился в братскую могилу.

Уже давно рассвело. Плато искрилось на солнце, свет резал глаза. Пётр понял, что не ел и не спал уже несколько суток. Но усталости не было. «Ах да, я же труп!» - рассмеялся Пётр и посмотрел на часы. Пятно под ними вернулось, стало более насыщенным и обильным. «Надо было дать итальянке мою кровь, как вампир» - подумал Пётр и нажал на газ. Путь предстоял неблизкий.

Российская база стояла тихая и выстуженная. Эта новая станция, ещё не отмеченная на картах, была попыткой повторить триумф с озером Восток – хотели исследовать систему подлёдных водоёмов, которые обнаружила сейсморазведка. «Микро-ктулхи как лекарство... Российский ученый открывает супер-сыворотку... Загадочные болезни Антарктиды побеждены...» - придумывал Пётр новостные заголовки, разбираясь в лаборатории. Он внимательно осмотрел ящики с образцами: где лёд, где вода, как что хранится. Находиться в кернохранилище было неприятно: казалось, мертвые товарищи смотрят прямо в мозг и зовут, зовут подойти к ним.

Наконец, Пётр сдался. Точнее, он и сам понимал, что это необходимо сделать, но отчего-то не хотелось. Если он сумел починить антенну после «разговора» с Машей, если «выучил» итальянский язык после видения с итальянкой, значит сейчас он сможет узнать больше про образцы воды, микроорганизмы и вообще про станцию – всё-таки Слава был начальник.

Пётр откинул черную пленку, укрывавшую мертвецов. Подошел к Славе, то-есть Вячеславу Юрьевичу, начальнику экспедиции, своему старшему товарищу и другу. Сел рядом. Протянул руку и прикоснулся к ледяному лбу.

Снова головокружение. Но вдруг, вместо ледяной пустоши и осьминога, Пётр увидел... Настю. Обнаженная, она лежала в чужой постели, но на его – как будто его - плече, и мирно посапывала своим маленьким носиком с родинкой на самом его кончике...

Пётр проморгался. Теперь появилась знакомая ледяная пустошь и красно-синий осьминог на ней. Слава тоже там был, и блаженно улыбался, словно вспоминая что-то. Или... кого-то?

Пётр внезапно вспомнил досужие слухи, которым не придавал значения. Аспирантка и молодой профессор. Старо, как мир. Пётр не верил, ведь они с Настей были так счастливы! Но здесь, в посмертии... Возможно ли лгать?

- Что у вас с Настей? – выкрикнул Пётр, - что ты с ней сделал?!

Получилось с трудом, звуки выходили из горла с присвистом и бульканьем.

- Ничего-о, - проговорил Слава, и растянул рот в усмешке, - ты думаешь, ты ней нужен? Ха, ха, ха... Что ты ей дашь, общагу? Зарплату инженера? А я обеспечу... и нашего ребенка тем более...

Все мысли о болезни, о крови, о лекарстве, вылетели из головы Петра. Сознание затуманило черным вихрем. Пётр ринулся на друга, схватил за плечи, встряхнул.

- Лжёшь! Ты лжешь! – исступленно орал Пётр, - это мой ребенок! Мой!

- Ха, ха, ха, - смеялся в лицо Слава, - она так и не сказала? А ведь обещала. Ах, плутовка...

Пётр со всей силы вмазал Славику головой в нос: от дружеских чувств не осталось и следа. Затем схватил за виски и начал откручивать начальнику голову. И чем сильнее сжимал ладони, тем больше видел картин. Настя в душе, стонет под струями воды. Настя в постели, нежная и разморённая ласками. Настя в кладовке, без трусиков и с задранной юбочкой...

Голова Славика лопнула, как перезрелый фрукт.

Пётр упал на спину и долго смотрел в потолок ангара. Затем провёл ладонью по лицу, стирая с него что-то мокрое. Приподнялся на локте.

Тело начальника, с месивом вместо головы, лежало на полу. Всё вокруг было заляпано мозгами. Пётр вспомнил наваждение и застонал. Он-то думал «считать» полезную информацию, а получил...

Пётр вынул из кармана телефон и открыл последнее сообщение, которое успел получить от Насти перед выходом из зоны связи. «Всего тебе хорошего, дорогой Петя. Ребенок н...» и сообщение оборвано.

«Не твой», мысленно продолжил Пётр и закрыл глаза.

Сколько он пролежал на полу, Пётр не знал. Подняться удалось с трудом. Его снова знобило. Пётр встал, и, пошатываясь, пошёл искать градусник. Но нашел только осколки. Тогда Пётр вытер окровавленные руки салфеткой, сделал на одной надрез. Кровь больше не вытекала сама, пришлось с силой выжимать. Потом положил образец под микроскоп. Прибор не такой сильный, как у итальянцев, но на бактерии должно хватить. И правда, в крови снова появились черные тельца. Осьминоги тоже были, но проигрывали схватку.

«Повторное заражение», понял Пётр, «причина - контакт с кровью умершего...»

Шатаясь, Пётр пошёл к ящикам с образцами подлёдной воды. Нашел пробирку, выпил. И свалился на пол кульком.

...Очнувшись, долго лежал, и думал о семье. Год назад он схоронил любимую бабушку, воспитавшую его, а мать умерла, когда Петру было двенадцать. Незадолго до отправки в Антарктику отца хватил инсульт, до состояния овоща, и пришлось поместить его в дом инвалидов. На Большой Земле у Петра оставалась одна Настя. А рядом – друг Слава, Вячеслав Юрьевич, который помогал ему осваивать новую специальность. С какой гордостью Пётр принёс бы открытие! И отцу тоже – попробовал бы достучаться, может, водой с ктулхами бы напоил. Он и в медицинский-то пошёл из-за него, продолжить династию... Так нормально и не выучился... А теперь-то, за этих микроктулхов, положена Нобелевка!

Только ему она теперь не нужна. Некого порадовать. Не на кого тратить. Некого беречь...

Пётр встал, посмотрел на себя в зеркало. Дыхнул на стекло, оно даже не затуманилось. Усмехнулся. Затем тщательно убрался в лаборатории, смыл ото всюду кровь, протёр пол хлоркой. Перетащил тела во двор. Облил топливом, сжег.

Затем подумал про братскую могилу итальянцев. Снежный склеп на века. Надёжно.

Теперь источник заразы остался только один. Он сам.

...Когда грохот каравана вездеходов разрубил тишину над станцией, Пётр был уже далеко. Мотор рычал, под всеми сиденьями стояли канистры с топливом. И лыжи – на тот случай, когда оно закончится. Были там и ломы, топоры, и прочие вещицы для взлома. Чем он хуже египетских фараонов? И уж точно не хуже итальянцев. Ледяной дворец – лучшая могила для полярника.

Пётр, без куртки и шапки, весь в красно-синих пятнах, ехал по направлению к побережью и улыбался.

Впереди была только вечность...

...

Ленинградская —российская антарктическая станция на берегу Отса (северное побережье Земли Виктории)... законсервирована в марте 1991 года. [...] Станция была временно расконсервирована 53-й сезонной Российской Антарктической экспедицией (РАЭ) для проведения сезонных работ во время антарктического лета 2007—2008 годов. Оказалось, что за период с 1991 года кто-то побывал на станции, взломал почти все двери и оставил их открытыми, поэтому внутри зданий был лёд до потолка...   (Википедия)