Калымаг

Человек бессмертен благодаря познанию. Познание, мышление — это корень его жизни, его бессмертия.   Георг Гегель

 

— Хелпом...

Лаврентий хотел поднять руку, что бы потереть переносицу. Вовремя вспомнил о жене, замер. Даже дыхание замедлил. Но Алефтина почувствовала его движение, её пальцы, лежащие на груди мужа, согнулись, ноготки не сильно впились в кожу, как у кошки, не желающей отпускать хозяина.

— Хелпом.

Вновь прозвучало у правого виска. Не померещилось — кто-то вызывал Лавретия по общей сети Цоколя.

Алефтина приподнялась, откинула с лица волосы. В сумраке комнаты её глаза блеснули, как два тёмных отшлифованных халцедона.

Лаврентий вздохнул: вставать очень не хотелось.

— Пора, — произнёс он, ложа ладони на запястья Алефтины.

Она знала — муж уйдёт. Уговоры, ласки, ссоры — ни к чему. Привыкла.

— Без синих вод, без дальних дорог не могут жить мужчины... — тихо запела она, — а жёны ждут, считая года, и будет так всегда.

Он вновь вздохнул, уставившись в тёмный потолок: знакомая песня. Рука сама потянулась к интерактивному кубику, лежащему на прикроватной тумбочке, пальцы повернули грань раз, ещё раз. Он вспомнил, где и когда звучала эта песня, вспомнил мелодию и слова. Воспоминания детства. Детские впечатления самые сильные.

— Прости...

— Нет, — быстро прервала она. — Пусть так. Пусть так и будет.

Встала с кровати, высвобождая свои руки из его пальцев.

— Иди. Иди быстрее.

Алефтина порывисто взяла со стула халат, одним привычным движением завернулась в него.

Лаврентий так же быстро и привычно соскочил на пол, сунул ноги в штаны, накинул куртку, соединив на пояснице разъёмы нижней и верхней частей экзоскелета «Ставр». Ботинки со щелчком застегнулись на лодыжках.

— Хелпом!

На прощальный поцелуй не осталось времени...

— Возвращайся!

 

На Цоколе Лаврентия окружала привычная световая круговерть, словно радугу разбили на осколки, добавили полутонов и разбросали в беспорядке. Гладкие матовые трубы-световоды разного диаметра и цвета проходили от глубинной Геостанции сквозь платформу к этажам мегаполиса, неся в себе энергоинформационные потоки. Будто чудные грибы на стволах деревьев, на световодах примостились то здесь, то там разномастные домики, пристройки и коттеджи местного населения — изгоев полиса, которые не смогли приспособиться, ужиться по причине несовместимости с современными био и техно, квантоапгрейдами; банкроты; забытые звёзды шоу и прочая, отвергнутая людская мишура. Наделённые бессмертием, они жили без цели и средств, подобно блохам на собаке, подвластные поворотам судьбы. Забытый человеческий хлам — калымаги Цоколя.

Прозрачный кокон голубого света окутывал Лаврентия с головы до ног, защищая электронику экзоскелета и системы одежды от бродячих статистических разрядов. Очки — Лаврентий не любил контактные линзы — притушили окружающее сияние и теперь хорошо стали видны длинные серые «шипы» наэлектризованной пыли с украшенными языками огней святого Эльма вершинами. Едва напряжение в световоде падало, «шипы» укладывались, образовывая плотное «оперение», но стоило световоду вспыхнуть, неся в мегаполис импульс энергии и информации, плевые «шипы» вставали дыбом, будто перья на загривке петуха, идущего в атаку.

Шорох «оперения», треск разрядов, гул световодов и... детский смех. Ватага детишек играла в пыли на сияющей зеленью трубе. Защищённая коконами ребятня, строила и разрушала замки, носилась среди пляшущих молний. Пацан лет семи с медным шаром котла за плечами, от восторга посвистывая предохранительным клапаном, набрал пригоршню пыли в суставчатые руки и кидался ею в Пустяшного Кривого — седого мужика в засаленной рябой куртке с механическими протезами ладоней. Кривого считали пьяницей и болтуном, особого уважения к нему никто не испытывал, потому детишки часто издевались над Пустяшным.

Скамейка, на которой любил сидеть Кривой, когда-то выросла из микротрещины в световоде. Такое чудо до сих пор удивляло Лаврентия. Она не пошла в рост ровно, завалилась на левый бок и так и осталась недоделанной. Видимо, трещина затянулась и перекрыла энергоинформационный поток, который создал скамью. Лаврентий усмехнулся, глядя на Пустяшного: жил на свете человек — кривенькие ножки и сидел он целый век на кривой скамейке. Не складно, зато правда жизни.

Защита Пустяшного бликовала. Шальные разряды норовили укусить его то за колено, то за пальцы правой руки, проникая в прорехи голубого поля. Брошенная мальчишкой пыль то оседала колючей «шерстью» на плечах «пустяшного», то разлеталась облаком, отброшенная защитным коконом. Левой ладонью Кривой методично бил себя в висок, покрытый титановой пластиной, не обращая внимания на происходящее вокруг, бормоча одну и ту же фразу: «Чего там... Наливай, да пей... Чего там... Наливай, да пей...»

Лаврентий задумчиво достал из кармана интерактивный кубик, состоящий из кубиков меньшего размера — три на три — похожий на старинную головоломку инженера Рубика только без разноцветных граней, ловко повращал грани пальцами правой руки. Кривой давно нуждался в несложной нейроперации. Его чип ориентации в пространстве постоянно отходил от расшатанного разъёма, потому требовалась замена. Кем был Пустяшный когда-то давно в расцвете сил, каково было его бессмертие — неизвестно, только нынешнюю его реальность можно было описать одной строчкой из указа русского царя-императора: «... ибо набравшись зелья хмельного, слова доброго не скажут и драку устроят незамедлительно». Отключив защиту, он хмелел от статистических разрядов, теряя ориентацию в пространстве, заглушая протоколы самосохранения и, захмелевший, ввязывался в драку. А ещё с криками «Летим! Летим в мегаполис!» любил залазить на световоды, бегать по крышам домов, в тщетной попытке подняться по ним к верхним этажам. Его били, он падал и от сотрясений чип выходил из разъёма.

Кто будет делать такому дураку операцию? Кому нужен нечёсаный старик со странным организмом, хмелеющим от разрядов?

Лаврентий спрятал кубик в карман, подошёл к перекошенной лавочке. Мальчишка замер с очередной порцией пыли в ладонях, с тихим свистом выпустил из котла за спиной накопленный для броска пар. Лаврентия детвора хорошо знала и страшилась, ибо дядьку в оранжевой рабочей куртке считали не просто человеком-калымагой, плодом ушедшей техногенной эпохи, но КАЛЫМАГОМ — мастером чудесным образом способным отремонтировать что и кого угодно, знающим много странных неведомых простым поселенцам Цоколя чудес.

— Здрас-с-сьте, — пробормотал мальчишка, присвистнув на «эс», решая, что делать с пылью.

— Привет, — ответил Лаврентий и улыбнулся.

Он слышал, как в теле мальчишки тикает механизм, жужжат приводы, шуршат хорошо прилаженные шестерни. Зачем был создан этот ребёнок? Чей гениальный ум собрал его организм? Невозможная когда-то паровая технология стала когда-то реальностью и мальчишка, возможно, вершина её развития. Забытое, заброшенное великое достижение гениального конструктора.

— А вы его магич-ч-ч-чить будете? — спросил пацан.

Автоматоном назвать его не поворачивался язык: нормальная кожа, живые глаза, рыжие вихры сыпят голубыми искрами. Лаврентий активировал сканер на правой ладони, положил руку на плечо мальчишки и скопировал снятый скан в свою базу данных на случай, если придётся лечить ребёнка.

— Расколдовывать, — уточнил калымаг. — Это нам пара пустяков.

Он перехватил левую руку Кривого, которой он бил себя по голове, и несильно ударил кулаком в висок. Кокон Пустяшного вспыхнул ровным светом, Криовй встрепенулся, удивлённым взглядом огляделся вокруг.

— О, Лавр! — хмельным голосом произнёс он. — Опять что ли?

— Опять, — ответил калымаг.

— А я не помню, чего вчера было.

— И не важно, — пожал плечами Лаврентий, собираясь уходить.

— Ага-ага, — Пустяшный схватил его за рукав, потёр висок, будто силясь вспомнить вчерашнее приключение. — Ты это... Слышь?

— Хорошо, — ответил калымаг невпопад.

Слушать о вчерашних приключениях пьяницы абсолютно не хотелось. Разговор получится длинным и бестолковым.

— Конденсаторы! — вдруг выкрикнул Пустяшный, ткнув пальцевым протезом правой руки в далёкое сияние мегаполиса. — Точно! Я слыхал вчера, огромный рой диких конденсаторов в соседний посёлок нагрянула. Всё! — он махнул рукой в сторону, чтобы подчеркнуть произошедшую трагедию. — Даже световод на минуту потушило.

— Понятно, — ответил Лаврентий.

— Чего? — Кривой возмутился равнодушному тону калымага. — Верь мне!

Громкий пьяница начинал надоедать.

— Верю, чё там.

Лаврентий осторожно вытащил рукав из механических пальцев Кольки.

— Видели! — вдруг заорал мальчишка своим приятелям, сбрасывая пар горлом. — Калымаг Кривого одним ударом — тыцццц! — размагичил!

Всё это время он стоял, затаив дыхание, слушая разговор взрослых, и стрелка манометра котла над правым плечом едва не достигла красной линии давления.

— Кто тут кривой?! — возмутился Пустяшный, переключая внимание на детей. — Ах, вы хулиганы!

Лаврентий знал, что пьяница вскочит с лавочки, топнет ногой, и ребятня с визгом разбежится в притворном страхе. Гнев у Пустяшного Кривого к детям всегда был незавправдашний.

 

Дикие конденсаторы качали энергоинформацию, перелетая от световода к световоду роями, строили временные гнёзда — «слепленные» из сгустков статической энергии массивы шестигранных ячеек, спрятанные среди путаницы Цокля.

Лаврентий сам держал рой прирученных конденсаторов. Гнездо висело на силовом световоде дома, напрямую подключенное к системам жилища и контролировалось искусственным интеллектом. Но чтобы существовал рой, способный потушить световод... О таком калымаг никогда не слышал. Слишком уж большой объём энергоинформации проходил даже через самый тонкий — в руку толщиной — свотовод. Конденсаторы могли «считать» отрывки информации, на большее они не способны, дальше перегрузка, перегрев и поломка. Лаврентий задумчиво повернул грань кубика: а если и смогли бы, то какое количество конденсаторов необходимо, чтобы остановить поток на минуту? Нет. Чушь несусветная!

Калымаг решил, по возвращению домой, проверить своё гнездо и переместить конденсаторы в зимний сад, чтобы не улетели с дикарями.

Нужно было поторопиться на вызов, который разбудил его: «Хелпом!» Ему удалось локализовать место, откуда пришёл сигнал: коттедж Шмуцов. Серо-зелёное строение — треугольная призма одной гранью вписанная в высокий конус, — будто покрытое высохшей болотной тиной. Шмуцы жили обособленно, ни с кем не общались и не выходили из дома, потому никто в посёлке толком не знал: это супруги, семья, или группа клонов, а может стая генномодификантов; робот, поддерживающий престарелого создателя, или забытая звезда какого-нибудь шоу, слишком известная, чтобы показываться на людях. Лаврентий не особо над этим задумывался. У затворников никогда ничего не ломалось, в общей сети посёлка существовала пустая страничка под ником «ШМУЦЫ» и никаких аватаров или фото, тем более сообщений о семье или социальном статусе. Потому Лаврентий очень удивился, получив от них короткое сообщение и предоплату. Что случилось в доме, он толком не знал. В анкете, которую калымаг просил заполнить каждого клиента, в графе «Описание проблемы» значилось всё тоже странное слово: ХЕЛПОМ.

Лаврентий обошёл вокруг коттеджа в поисках двери, но в строении не оказалось даже окон.

— И что прикажете делать? — спросил он.

Неожиданно что-то заскрежетало с другой стороны здания, будто нечто пыталось пролезть сквозь резиновую мембрану. Калымаг поспешил туда. На торце призмы образовалось окно, в котором появился человек с накинутой на голову чёрной вуалью, скрывающей плечи и грудь. Видимо, скрежетал материал стены, когда сквозь него «прорастал» оконный проём.

Человек поднял руку в чёрной перчатке, яростно застучал по стеклу, потом принялся махать, прося подойти ближе. Калымаг не спешил. Достал из кармана кубик, пару раз повернул грани. Похоже, у Шмуцов возникли проблемы с энергообеспечением. В практике Лаврентия ещё не случалось, чтобы дом оставался без капли энергии, однако ни света в окне, не блика защитного поля на стенах не было заметно. Похоже, весь остаток энергии ушёл на образование окна.

Человек за стеклом вновь принялся стучать, призывая калымага поторопиться. Наконец, он извлёк из-под вуали предмет размером с палец и старательно написал красным по стеклу справа на лево: МОПЛЕХ. Первые три буквы — ХЕЛ — получились большими, последние три поменьше съехали вниз, чтобы поместиться в одну строку — пом.

Лаврентий прочитал знакомое сообщение: ХЕЛпом — «help» и «помогите» в одном слове. Шмуцы просили помощи. Однако вторгаться в чужой дом даже для оказания помощи опасно. Кто знает, какие правила и законы установили для своего индивидуального жилища хозяева, какое оборудование установлено и чем всё это обернётся для спасателя.

Лаврентий поднял руку и пальцем написал в воздухе светящиеся буквы: ?ЬЩОМОП АНЖУН МАВ. Человек в чёрной вуали замер. Уперевшись обеими ладонями в стекло, он, казалось, с отчаяньем всматривается в надпись, а в следующий момент пишет красным по стеклу, повторяя одно и то же: моплех, моплех...

У Лаврентия закралось сомнения в том, что Шмуцы неумеют читать и кривое «хелпом» единственное им знакомое слово.

Лаврентий ещё раз обошёл коттедж по периметру в поисках световодов идущих к зданию — бесполезно. Проверил само здание на наличие источников питания — два бледных призрака проступили на экране в одной из комнат. Один маячил у окна, другой неподвижно лежал на диване у стены — «супруги Шмуцы», так условно обозначил их Лаврентий. По всему выходило, что коттедж не был подключен ни к одному из цветных «драконов» и не имел собственного гнезда конденсаторов. Сразу за зданием из недр платформы выходил алый световод. Изгибаясь, он стелился над крышей коттеджа и вновь уходил вертикально вверх, скрываясь в общей мешанине Цоколя. Вот на этом горизонтальном участке Лаврентий заметил перепончатую антенну беспроводной передачи энергии, скрытую пыльным «оперением» световода.

— Толково замаскировали, — пробормотал калымаг, запуская в воздух пару ремонтных дронов.

Микромашины отделились от «плеч» экзоскелета, вспорхнули, укутанные коконами антистатической защиты. Лаврентий наблюдал за ними по экрану в очках, правой рукой вращая грани кубика.

— Так, — задумчиво произнёс он, читая по памяти. — Беспроводные системы энергоснабжения. Виды и назначение...

Дроны медленно поднимались, показывая оператору пластины антенны от креплений к свотоводу до перепонок антенны, похожих на плавник ерша. Одновременно из-за пыльных «шипов» трубы стало заметно разгорающееся голубое сияние. Лаврентий не сразу понял, что может так светиться, пока не увидел первый ряд сгустков энергии и знакомую шестигранную структуру.

Дроны поднялись ещё на пару метров, показывая размеры структуры. Длинномер зафиксировал семьдесят восемь метров в длину и три метра в высоту. Вдоль передней кромки через равный промежуток стояли стражи-конденсаторы с работающими крыльями — воздушный поток охлаждал поверхность световода, чтобы она не оплавилась от контакта с таким количеством энергии.

— Чёрт! — крикнул Лаврентий, запоздало отводя дроны.

Стражи оказались проворнее. Они ринулись на нарушителей с двух сторон и на голову оператора посыпались осколки механизмов. Калымаг успел выключить питание экзоскелета, замер на месте, страшась пошевелиться.

Дикие конденсаторы, добив дроны, повисли над человеком. Один завис прямо перед носом, шевеля крупными, в два пальца жевелами. Восемь пар глаз покрывали блестящую металлическую голову конденсатора, шесть членистых лап, украшенных шипами, свисали к земле, три пальца на передней паре хищно шевелились, готовые вцепиться в жертву — любой источник энергии. Пластинчатое, словно набранное из дисков разного цвета, брюхо заканчивалось длинным жалом токоотвода.

Лаврентий почувствовал противный холодок, ползущий по спине. Цепкие пальцы конденсатора — чистая механика и опасное оружие. Страж может их пустить в дело, как с дронами, и тогда придётся отбиваться, ибо убегать от такого противника бесполезно.

Конденсаторы вдруг синхронно развернулись головами к световоду, на мгновение замерли и полетели назад. Над трубой грохнул разряд, второй, затем разряды посыпались ливнем, заплясали по поверхности «дракона», поднимая облако пыли. Лаврентий поспешил включить экзоскелет и кокон защиты. Алый свет в трубе стал тускнеть по всей длине. Калымаг с удивлением наблюдал происходящее, вспоминая слова Пустяшного Кривого.

Лаврентий попятился. Статистические разряды плясали по всему световоду, оплетали кривыми ветвями конус коттеджа Шмуцов. Язык синего пламени костром горел на вершине крыши. Кокон защиты калымага налился синевой, стал тихо монотонно гудеть в насыщенном электричеством воздухе. Лаврентий осторожно попятился прочь от световода до тех пор, пока напряжение кокона не спало, гул стих.

На глазах перепонки беспроводного передатчика энергии разлетелись в щепы. Из-за световода появился первый конденсатор, второй, потом взлетело сразу трое, и калымаг понял, что наблюдает рождение новых диких конденсаторов. Их пустые брюшки, ещё не наполненные обрывками энергоинформации, были матовыми. Сам световод, на котором расположилось гнездо, потух, превратился в колонну серого цвета. При виде густеющего облака нового роя, у калымага невольно стала зудеть кожа на руках и плечах, как при аллергии на большое скопление насекомых.

Чем больше конденсаторов «становилось на крыло», тем слабее становилась электрическая буря, тем сильнее разгоралось алое пламя в световоде, тем больше слабых, деформированных особей ссыпалось на платформу и крышу коттеджа Шмуцей. Им не хватало напряжения поля гнезда, чтобы сформировать полноценное тело и возродиться к жизни.

Когда стражи гнезда взлетели к новому рою и увели его за собой в переплетения световодов, Лаврентий осторожно, стараясь не ступать на мёртворождённых, вернулся к обесточенному дому. Последний дрон поднялся с плеча к остаткам антенны, осмотрел уцелевший крепёж.

— Ничего, — произнёс калымаг, переведя дух. — Кости есть — мясо нарастёт.

Вращая в пальцах любимы кубик, он размышлял над примерным планом восстановления энергопередачи в дом. Можно было временно создать из своего домашнего роя конденсаторов дубликат и подключить его к коттеджу Шмуцей. Возможно, такое решение нарушит их домашний устав, однако потерпевшие, кажется, уже готовы на всё, только бы не оставаться без энергии.

Какой-то странный звук родился в воздухе над головой Лаврентия. Опасаясь возвращения конденсаторов, он быстро осмотрел переплетение труб, глянул в верх в вечную мглу, за которой скрывался мегаполис.

— Ни чё себе! — вырвалось у калымага.

Видимо, отключение алого световода нарушило транспортную коммуникацию мегаполиса и машина сорвалась с трассы. Из мглы сперва появилась чёрточка, превратившаяся в падающую машину, с визгом и рёвом несущуюся вниз. Вот интенсивно засверкали четыре кольца по бокам корпуса, замедляя падение, казалось, машина выровняется и взлетит. Однако искры посыпались из-под днища, кольца задымили, словно трубы парохода — машина клюнула носом и рухнула. Белый корпус с золотой искрой смяло в гармошку, из салона с открытым верхом, будто тряпичную куклу, выбросило человека, а к ногам Лаврентия упал свёрток снежно-белых кружев.

На какое-то мгновение калымаг растерялся: в такие покрывала — он помнил — заворачивали младенцев и вряд ли ребёнок выжил при ударе. Лаврентий стал на колени, осторожно приподнял свёрток за край, ожидая увидеть лужу крови... и услышал счастливый детский смех. Младенец забормотал на своём языке, словно не было падения и удара, а произошла невинная детская шалость. Когда Лаврентий перевернул свёрток на спину, розовощёкий малыш счастливо улыбнулся калымагу, зачмокал губами — сама милота.

У Лаврентия пересохло в горле. Он сглотнул, ошарашенный произошедшим, хрипло произнёс:

— Повезло тебе, кроха.

Свёрток шевельнулся, что-то квакнул и вновь улыбнулся незнакомому дядьке. В следующее мгновение истерический вопль потряс воздух Цоколя.

— Не смейте!!! Прочь!!!

Молодая женщина... Лаврентий присмотрелся, очки приблизили изображение. Молодое человекоподобное существо с клинышком бороды на угловатом кукольном личике с острыми скулами, опираясь на уцелевшую руку, пыталось ползти к нему.

— Не смейте!!! Это дорогая вещь!!!

На пухлых губах раненного выступила зелёная жидкость, потекла по подбородку. Существу сильно досталось: обе ноги перебиты; позвоночник скрутило так, что бёдра повернулись почти на сто восемьдесят градусов; наверняка не обошлось без внутреннего кровоизлияния.

Калымаг покорно положил ребёнка под ноги, сделал шаг в сторону, желая показать, что младенец ему не нужен. Меж тем существо с сочным хрустом перевернулось на спину, стало извиваться, вправляя позвонок; длинным языком слизала со рта потёки крови; вправила кости ног и вывернутый локоть правой руки. Оно изогнулось, внимательно посмотрело на Лаврентия и зашипело, обнажив длинные змеиные зубы. От чвоканья, хруста и неестественных вывертов тела пострадавшего калымаг почувствовал противный холодок на спине. Существо перевернулось на живот, попробовало встать, однако левая стопа смотрела в сторону, мешая идти — оно вправило стопу руками. Белое, сияющее каменьями платье, безжалостно порванное при крушении, срослось, приобрело прежний роскошный вид.

— Прочь! — движением кисти с длинными острыми пальцами, окрашенными в яркий алый цвет, существо заставило Лаврентия отойти от ребёнка ещё дальше.

Вверху, откуда свалилась машина, завыли сирены и двое абсолютно одинаковых толстеньких полицейских, раскинув золотые крылья в сверкании красных и синих огней, спустились к разбитому автомобилю. Сеть из дронов окружила Лаврентия, не давая двигаться.

— Этот калымага преступник! — заявило существо.

Огни погасли. Полицейские в чёрной форме с золотыми значками, золотыми цепочками на карманах подошли к нему, сложив крылья за спиной.

— Спокойно. Вы под охраной полиции, — заявил один из «ангелов» порядка, обращаясь к существу. — Желаете заявить на калымагу?

— Конечно! Он хватал руками моего ребёнка! Я опаздываю, между прочим, на селф-сейшен! Как там я буду без главного своего аксессуара?

— Приоритет — ребёнок? — переспросил полицейский.

— Конечно, — подтвердило существо.

— А статус тела?

Оно огладило свои угловатые бёдра, коснулось пальцами острых скул и бородки.

— Это тело, хоть и восстановленное, испачкалось, потеряло актуальность.

Первый толстяк указал напарнику на Лаврентия, а сам поднял на руки младенца.

— Убедитесь, что оболочка малыша не пострадала.

Существо осмотрело кружевное покрывало, не прикасаясь к нему, ласково улыбнулось агукающему младенцу и подтвердило, что оболочка цела.

— Теперь убедитесь в целостности самого младенца, — попросил полицейский.

Он аккуратно взял малыша за шейку со стороны затылка и... вытащил его из кружевной «оболочки», словно нож из ножен. Лаврентий попытался отвернуться, но дроны расценили это, как агрессивное действие, сжали со всех сторон так, что стало трудно дышать.

Тело второго толстяка трансформировалось, взбугрилось мышцами, приобрело талию. Подойдя к Лаврентию, полицейский усмехнулся и спросил:

— Никогда не видел женских безделушек? — внимательно осмотрел его экзоскелет. — Так. Тут у нас нелицензионное оборудование... Ого! Да это антиквариат! Воруешь, коламага?

— Ребёнок цел, — заявило существо, осмотрев шевелящееся тельце... лишённое рук и ног.

— Мы обязуемся доставить вам его без задержек в течение десяти минут реального времени, — заявил полицейский, опуская тельце в кружевной чехол.

— Да! Прекрасно! — теряя терпение, согласилось существо. — И я отказываюсь от этого, — оно положило ладонь на свою вогнутую, будто продавленную грудь, — тела! Покончим с формальностями!

— Интерактивный куб — десять тысяч кредитов на аукционе Ларсен Крика, — считал второй полицейский, осматривая оборудование Лаврентия, конфискованное, как вещдоки с места преступления. — Экзоскелет «Ставр» — пятьдесят четыре тысячи семьсот кредитов, — читал он информацию с своих очков. — И наконец, очки полицейского, — он сокрушённо покачал головой. — Недавно было совершено реал-нападение на аукцион, пострадали наши коллеги.

— Меня там не было, — просипел Лаврентий, сдавленный дронами.

— А очки говорят о нападении на офицера, — возразил полицейский, листая лоты аукциона и подсчитывая барыши с продажи антикварного оборудования. — Девайсы придётся конфисковать и ты — арестован, калымага.

Дроны ловко отключили питание экзоскелета, сняли навесное оборудование, закрутили руки Лаврентия за спину.

— Вы не понимаете! — в отчаянье закричал тот. — Без экзоскелета я не могу! У меня проблемы с сердцем!

Но взгляд Лаврентия был прикован к существу. Вот полицейский прячет кружевной свёрток в контейнер за спиной, вот падает «грязное» ненужное тело. А сознание? Наверное, оно уже в мегаполисе в «чистом» клоне. Сознание, скорее всего, тоже пострадало бы, если бы не обездушило от бессмертия, дарующего беззаботность и безответственность. Творить разрешено что угодно, меняя тела, будто перчатки, чувствуя себя хозяином жизни. Зачем ребёнку ножки и ручки, если он просто аксессуар для селфи-сейшена?

Лаврентий почувствовал, как замедляется сердце. Ноги стали слабеть, он свалился бы, если бы не дроны, держащие за плечи.

— В чём дело? — поинтересовался первый полицейский, упаковав розовощёкий улыбающийся «аксессуар».

— Конфисковал нелицензионное железо, — ответил второй. — Дело о нападении на аукцион Ларсен Крика закрыто.

Первый осмотрел экзоскелет и кубик.

— Не те индификаторы и серия не сходится.

— Ну и ладно, — пожал мускулистыми плечами напарник. — Всё равно — антиквариат и нелицензионный.

— В полис его, пожалуй, тащить не придётся, — заметил первый.

Лаврентий висел на дронах, не подавая признаков жизни.

— Остановка сердца, — констатировал первый полицейский, сверившись с показаниями сканера.

Он взял из рук напарника кубик, повертел — не рабочий. Села батарея или накрылась оперативка — теперь не разобраться. Старый хлам. И всё же за такой кубик давали в мегаполисе приличные кредиты.

— Доход — пополам, — заявил первый.

— Договорились, — второй выглядел не очень довольным, но спорить не стал, напомнил. — Нужно протоколировать причину смерти объекта.

Он отвёл в сторону дроны, давая мёртвому телу упасть, навёл на него сканер. Что-то насторожило полицейского, он показал изображение напарнику и тот поморщился.

— Фу! Какая мерзость!

— Чёртова дрянь, — пробормотал второй, бледнея и убирая сканер. — Туда ему и дорога.

 

Пустяшный Кривой вышел из-за световода, задрал голову к волнующееся мгле, потревоженной крыльями двух улетающих «ангелов», что-то недовольно пробурчал и неверной походкой подошёл к телу Лаврентия.

— Да что ж это, — тихо произнёс он, склоняясь над ним. — Это чёго же теперь нам делать? Кто ж теперь мне мозги вправит?

Он пальцами коснулся пульса на шее калымага и, расстегнув куртку, приложил ухо к груди. Через пару мгновений тишины, сердце Лаврентия глухо стукнуло. Пауза. Тук! Пауза. Наконец, забилось чаще и заработало в обычном ритме. Калымаг глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Улетели? — хрипло спросил он — в горле совсем пересохло.

Растерянный Пустяшный хлопнул ртом, неопределённо махнул рукой, с удивлением глядя на калымага.

— О! Бабу оставили, — заметил он, тыкая пальцем в тело существа. — Тебе не надо? А, ну да! Себе заберу...

Лаврентий поднялся на ноги — голова слегка кружилась. Давно не тренировался в остановке сердца.

— Бери, — тихо произнёс он. — И тачку, и бабу, — он ткнул Кривого пальцем в грудь. — Только, чур, бабу потом не возвращать.

Кривой усмехнулся — шутишь? — побрёл к телу пьяной походкой. Ну, да. Такие статические разряды, какие плясали здесь он пропустить не мог, накачался по полной — удивительный организм!

Лаврентий почувствовал, как начинают шевелиться волосы на голове, из-под подушечек пальцев стали проскакивать крошечные искорки. После бури, устроенной конденсаторами, статическое электричество сошло на нет, и теперь напряжение вновь возвращалось к обычному уровню.

Надо было спешить — защита осталась на экзоскелете, а Шмуцам Лаврентий так и не помог.

— Тьфу! — заорал Кривой, рассмотрев лежащее тело. — На хрен! — от испуга пнул бездыханное тело, будто оно могло ожить и напасть.

Лаврентий усмехнулся: кажется, Пустяшный относится к первому поколению бессмертных, когда тела и мораль людей не претерпели сильных изменений. Калымаг внимательно присмотрелся к Кривому: быть может, они даже одногодки.

Он поспешил к единственному окну коттеджа Шмуцей. Человек в чёрной вуали исчез. Сквозь стекло нельзя было что-либо рассмотреть во тьме комнаты. Скорее всего, в изолированном здании без энергоснабжения, без вентиляции у Шмуцов кончился воздух.

Лаврентий скинул куртку, чтобы не мешала, примерился и ударил стопой в рабочем ботинке в стекло, вкладывая весь свой вес, будто сделал шаг вперёд. Экзоскелет, конечно, здорово бы тут помог, однако тренировать тело калымаг не забывал. Бионическое стекло треснуло, чуть прогнулось и начало вновь восстанавливаться, тратя крохи оставшейся энергии. Лаврентий повторил удар, потом ещё и ещё. Стекло трескалось и тут же медленно пыталось восстановиться, не поддаваясь мощным ударам. При нормальном количестве энергии, трещины «зарастали» бы почти мгновенно.

— Дай-ка!

Кривой оказался рядом с острым загнутым прутом в руках. Ударил остриём, потянул на себя, со скрежетом вырывая куски. Из дыры с шипением вырвался тёплый зловонный воздух.

— Еть! — ругнулся Пустяшный, закрывая ладонью нос и рот.

Лаврентий взялся за края дыры, упёрся ногами в стену и потянул на себя. Литые мышцы вздулись, лицо налилось кровью. Он чувствовал, как шевелится, растёт под пальцами стекло, но всё же выламывается под скрежет и стон вместе с рамой, за которой потянулись «корни» коммуникаций.

Лаврентий освободил одну руку, достал из кармана раскладной нож и кинул его под ноги «пустяшному».

— Режь! — крикнул калымаг Кривому.

— Ага!

Пустяшный подхватил инструмент, повертел его в руках, соображая, где тут лезвие, бестолково нажимая на разные части рукоятки. Лаврентий хотел уже наорать на него — дыра сжималась сильнее и давила на пальцы в перчатках, — но Кривой разобрался сам, откинул лезвие, щёлкнув стопором, довольный собой, бросился резать «корни» по краям рамы.

Окно сопротивлялось, пока окончательно не исчерпало капли энергии. Пустяшный с победным кличем отрезал последний «корешок», и Лаврентий отбросил раму прочь, с наслаждением выпрямил затёкшие пальцы.

— Какие штуки у тебя есть, — Колька с восторгом рассматривал нож. — Давненько такого не видел. Да ж забыл, как пользоваться. Мда. Подаришь?

— Не, — покачал головой Лаврентий, тяжело дыша. — Один такой.

Кривой понимающе кивнул, с досадой на лице наблюдая, как калымаг складывает лезвие и прячет нож в карман брюк.

Рука человека в чёрной вуали безвольно вывалилась наружу. Лаврентий шагнул в здание через дыру, поднял лёгкое тело на руки, передал Кривому и прошёл дальше в поисках второго жильца. Лишённый энергии дом изнутри напоминал старый забытый аквариум, в котором давно сдохли рыбки и высохла вода. Мебель и стены покрылись белёсым налётом, пол был устелен какой-то хрусткой чешуёй. Конденсаторы качали энергию в гнездо, не оставляя ничего для антенны беспроводного энерговода коттеджа. Пока хватало запасов, Шмуцы не обращали на нехватку энергии внимания, потом долго думали, позвать ли кого-нибудь на помощь, пустить ли чужого человека в дом, ещё надеясь, что проблема решится сама собой. Лаврентий понимал их: мой дом — моя крепость.

Он выбрался из здания, вынес на руках второго жильца, такого же лёгкого, в такой же чёрной вуали с головы до ног. Первый спасённый к тому времени пришёл в себя, нетерпеливо бросился навстречу калымагу.

— Жива? — спросил он приглушенным из-под вуали голосом.

— Дышит, — ответил Лаврентий, опуская спасённую — без сомнения, это была женщина — на свою куртку.

Человек скинул с себя вуаль и стащил её с женщины. Они оказались юной парой лет шестнадцати, похожими друг на друга, как две капли воды. Черты лица парня были чуть угловатее, грубее. Под одеждой девушки — светлой расшитой орнаментом туники — поднималась небольшая грудь, рыжие волосы были длиннее, чем у парня и светлее, нежнее кожа.

Пушистые ресницы дрогнули, девичьи глаза цвета чистого изумруда открылись.

— Гоша? Ты где?

— Я здесь, здесь, — парень взял её за руку, коснулся тонких пальцев губами. — Всё хорошо. Уже хорошо.

Гоша глянул на Лаврентия, потом перевёл взгляд на Кривого.

— Мы — тела, беглые тела, — в голосе тревога и отчаянье. — Хотите сдать нас «ангелам»? Это хороший заработок.

— О-о-о, — удивлённо произнёс Кривой — идея о награде ему нравилась, но он не понимал, о чём идёт речь, обратился к Лаврентию. — А как оно — тела?

— Да вот так же, — кивнул на брошенное тело существа тот. — Типа, бессмертие в клонах. Умер — перенёс сознание в свой клон. Такая технология, — объяснил он, подумал и добавил. — Одна из технологий.

Кривой ничего не понял, чем окончательно убедил калымага в том, что они с Пустяшным, по крайней мере, из одной эпохи.

— Тела с собственным сознанием? — заметил Лаврентий, обращаясь к Гоше. Интересно.

— Носитель-владелец был очень богат и печатал нас в большом количестве, — парень прижал руки девушки к груди, помог сестре-близнцу сесть, обняв рукой за плечи. — Иногда — раз на тысячу, примерно — появлялись тела с собственным сознанием. Конечно, печатники контролируют процесс, но в этот раз родились близнецы, — он смущённо пожал плечами. — Уникальный случай. И старейший печатник спрятал нас, ни кому ничего не сказав.

— И нет лучше тайника, чем Цоколь, — закончил за парня Лаврентий.

— Та у нас и слона спрятать можно! — вставил Кривой и заржал, довольный собственной шуткой.

Разряд статики ударил его в макушку, Пустяшный покачнулся, вытаращив глаза, встрепенулся всем телом.

— Хорошо пошла, — сипло произнёс он. — Пёрышком, — и вытер рукавом выступившие на губах слюни.

Лаврентий спохватился:

— Прикрой нас.

Статика обретала прежнюю силу, а кокон защиты был только у Кривого.

— Да, пожалуйста! — он с блаженной пьяной улыбкой снял бляху прибора с пояса и протянул калымагу.

— Идите ко мне, — подозвал молодых Лаврентий, максимально расширяя кокон.

Парень поднял девушку на руки, покачнулся — всё же сам был ещё слаб после потери сознания, — но устоял, шагнул под защиту кокона.

— А он? — спросила девушка, указывая на Пустяшного.

— Ему ничего не будет, — ответил калымаг.

Разряд ударил Кривого в плечо.

— Ик! Ой! — произнёс Колька. — Между первой и второй... — и затянул. — На речке — Ик! — речке, на том бережечке...

 

Так было легче запоминать: каждому знанию — определённая комбинация поворотов граней кубика. Лаврентий открыл ящик шкафа, достал новый куб, повертел его пальцами, проверяя лёгкость хода — чуть туже, чем предыдущий, однако годится. Лишённая заряда игрушка стала узелком на память: повернул — вспомнилась механика экзоскелета; повернул — программное обеспечение жилого комплекса; повернул — нейрохирургия. Точнее, будет скоро и нейрохирургия.

А пока необходимо вернуть оборудование. Лаврентий уселся в глубокое кресло поудобнее, несколько раз повернул грани кубика и представил себе отобранный «ангелами» экзоскелет. На «позвоночнике» калымаг специально установил контактный переключатель. Он не представлял себе, где сейчас его инструмент, куда его поставили или во что положили. Зато с точностью до мельчайшей детали, которые собирал собственными руками, Лаврентий вспоминал экзоскелет, будто муравей ползущей по травинке, скользил взглядом по сочленениям и деталям. Вот он, заветный тумблер. ЩЁЛК! Калымага слегка тряхнуло, словно это по его рукам и ногам потекло электричество, словно это он включился, очнувшись в тёмном чулане, и ринулся вперёд, разбивая запертую дверь...

Лаврентий вышел из контакта. Дальше механизм действовал сам, двигаясь к поставленной цели — к дому. Калымаг вздохнул, успокаивая бьющееся в бешенном ритме сердце, бесцельно повертел в пальцах кубик — жаль, старый не вернуть, ведь запасы не бесконечны — и встал.

Сегодня вечером он решил заняться чтением, даже выбрал интересную тему. Калымаг подошёл к огромному шкафу, коснулся пальцами корешков прочитанных книг — каждую мог вспомнить от корки до корки. Новую книгу следовало искать на «Н», «Нейрохирургия» Гринберг М. С. Толстый том скользнул в ладонь и Лаврентий открыл страницу наугад, за несколько секунд прочёл её по диагонали, сразу запоминая прочитанное. Много новых терминов, понятий — за раз не освоить даже с выдающимися возможностями. На картинке был изображён человеческий мозг. «Какая мерзость!» — вспомнились слова полицейского. На сканере «ангел» увидел обычный человеческий организм, лишённый всяческих усовершенствований — живая плоть чувствующая, дышащая, выделяющая из себя и впитывающая в себя. Впитывающая знания, словно губка воду, совершенствовавшая свой организм, как универсальную машину.

Боковым зрением Лаврентий заметил, как тихо открылась дверь в кабинет, появилась Алефтина с подносом, запахло свежим кофе.

— Привет, — сказал Лаврентий, обернувшись.

— Привет, — ответила жена, смущённо отвела взгляд, поставила поднос на край стола. — Ты работай, работай.

Лаврентий подошёл к ней, обнял свободной рукой за плечи.

— Спасибо, — тихо произнёс он, благодаря за кофе. — Ты что-то хотела сказать. И утром хотела.

Алефтина прижалась к крепкой груди мужа, пряча лицо.

Он отложил книгу на стол, отстранил жену от себя, заглянул в глаза, осмотрел с головы до ног: на её лице обозначились морщинки в уголках губ и глаз, веки чуть подсохли. К женщине неспешно подкрадывалась старость.

— Я... Я хотела попросить, — отвернувшись от его пристального взгляда, несмело произнесла она, сжала губы, собираясь духом.

Он ждал, про себя решая, когда лучше обновить ей организм, как уже делал не раз.

— Не надо, — выдохнула Алефтина, прекрасно зная этот оценивающий взгляд мужа. — Я прошу: не надо больше.

Лаврентий сначала не понял, о чём идёт речь, а она заговорила скороговоркой, чтобы он не успел остановить, не пустился в долгие уговоры.

— Я знаю. Я знаю, знаю, знаю — ты сможешь. Ты ведь многое можешь. Ты же калымаг. А как же иначе? Но я прошу: не надо больше.

Лаврентий приоткрыл рот — Алефтина прижала свои пальцы к его губам.

— Нет, нет, нет. Ничего не говори, не уговаривай, — тараторила она без остановки. — Ты же меня вновь уговоришь. Ты сможешь меня уговорить, я знаю, сможешь. Только прошу, — она сглотнула слёзы и сдавлено произнесла. — Дай мне состариться. Я не могу, понимаешь, я больше не могу, — и вновь быстро затараторила. — Люблю, люблю, люблю. Я же так тебя люблю, потому ты меня уговоришь. Но сжалься! — она отошла назад, развела руками. — Я устала. Очень устала, милый, любимый мой маг.

Лаврентий потерялся. Начать уговаривать? Наорать на неё? Алефтина состарится, а он... Он давно застрял в своём тридцатилетии. Врождённая мутация, свойство организма. Бессмертие, будь оно... Ведь она просит о смерти. Любимая просит его о смерти.

Всё вокруг сразу потеряло смысл. Он растерянно осмотрел библиотеку, стоящую на полках левой стены, скользнул взглядом по полкам с приборами, приспособлениями и прочей машинерией справа.

Алефтина наблюдала за ним, в отчаянье прижав руки к груди. Лаврентий, словно человек потерявший память, осматривался, вспоминая себя.

А он искал во всём этом решение, хотя бы небольшой намёк на выход. Он искал малейшую деталь, которая могла бы отменить решение Алефтины, заставить её опомниться. И ничего не находил...

— И... И что же мне? Что мне остаётся? — тихо произнёс он.

Лаврентий знал, что рано или поздно их идиллия кончится. Всё рухнет в один момент или развалится постепенно — это уж как выйдет. Но он не подозревал, что случится вот так. Он не подозревал, что это будет Алефтина.

— Прости, прости, прости! — жена бросилась к нему, обняла за талию. — Но пойми, пожалуйста, пойми...

Горечь подступила к горлу калымага, глаза запекло проступающими слезами. Чтобы Алефтина не увидела этого, он глубоко вздохнул и крепко обнял в ответ.