Пластмассовый бог
- Здравствуйте, это служба поддержки? Меня... Простите? Да, конечно, мое имя Марк Артур. Номер? Одну секундочку... сейчас... диктую: 668 341 658. Благодарю вас. Что? Опять ждать, меня уже третий раз переводят на другую линию. Как же у вас все долго... А? Это я не вам, прошу прощения. Здравствуйте! Ну наконец-то, я уж думал никогда не соединят с клиентским отделом... моя проблема? Дело в том, что я ждал специалиста, у меня была назначена встреча... да, у меня дома. Так вот, специалист не приехал. Мне сообщили его имя и телефон, но я не смог с ним связаться. Я хотел бы знать, что случилось? Да, в шесть вечера. Да... Проверить данные? Хорошо, жду... да? Отказано? Но... могу я узнать в чем дело? Подъехать в офис? Да, могу. Хорошо. Сегодня вполне удобно. В семь вечера? Устроит. Договорились, большое спасибо!
Марк Артур коснулся кончиком указательного пальца прозрачной панели терминала, где высвечивался красный кружочек символа телефонного соединения. Облизнул свои вечно сухие губы и вдруг ему в голову почему-то пришло, что давно пора придумать что-нибудь другое, новое, вместо морально устаревшего символа. Он в задумчивости приложил палец к уже снова сухим губам. Давно нет ни проводов ни телефонных трубок. А символ остаётся символом. Как много значат для людей такие вот маленькие традиции.
Марк Артур дождался пока толстая, мутно-прозрачная панель терминала не погасла, затем поднялся из кресла и отошёл к стене, стараясь не глядеть в сторону окна. Противоположная стена была сплошь остекленная и за ней была только какая-то серо-зелёная муть. Дождь шёл уже целую неделю, с каким-то поразительным сизифовым упорством, не прекращаясь ни днём ни ночью. Смотреть за окно было тошно. Смотреть за окно совсем не хотелось. Вообще мало чего хотелось – а может быть, не хотелось ничего. Странный день. И странное настроение. То ли ноябрьский сплин, то ли... ощущение тупика, подумал Марк.
Да, это просто тупик.
Цветущая равнина юности, с её благоухающими садами, безоблачным, тёплым небом, сменилась пустыней духовной зрелости, лабиринтом теней, сомнений, тьмы. А ведь когда-то я был полон надежд. Воспринимал жизнь открыто, радостно впитывал её соки. Когда же все поменялось? И почему поменялось? Я словно покрылся какой-то гадкой коркой, панцирем или скорлупой. Утратил живую связь с действительностью. Спектр эмоций сократился до области оттенков серого, но ведь еще недавно все было внове, все было свежее, удивительное. Первый день в школе. Совершеннолетие. Первый день женат. Рождение первого ребёнка. Всегда что-то бывает впервые, но с каждым разом оно как будто теряет краски, утрачивает жизенную силу и сливается с прошлым в какую-то мутную грязь – разочарований, тоски, потерь и утрат. Сначала ты уверен, что жизнь щедра на яркие краски. Что она сделает твою судьбу похожей на полотна импрессионистов – такой же насыщенной, живой. Но этого не происходит, а ты все ждёшь чего-то, неосознанно, давно во всем разуверившись, но иногда, поздними вечерами, ловишь себя на том, что замечаешь – все происходящее с тобой, вся жизнь этого мира носит какую-то печать неполноценности, незавершенности, несовершенности. Ты думаешь, что у того, кто пишет полотно жизни всего человечества – у него дурной вкус, или он просто бесталанный. Потом начинает приходить осознание, что у художника, в чьих руках кисть, какое-то особенное, отличное от твоего, представление о жизни. С годами понимание, что вокруг творится что-то неладное крепнет, заставляет тебя становится жёстче, прежней доверчивости уже нет, ты расчётлив и хитер и вдруг начинаешь менять все на свой вкус. Отнимаешь у художника палитру и начинаешь сам мешать краски. Уверенными, широкими мазками закрываешь старый рисунок. Но как бы ярко не мешал цвета они не могут закрыть старые краски, они неизбежно тускнеют, теряют насыщенность и свежесть. И все постепенно превращается в равномерную серую грязь. И вот тогда ты решаешь вручить палитру обратно художнику – но его уже нет. И ты оказываешься в тупике, в лабиринте, окруженный тенями, сошедшими с серых полотен...
Марк Артур прошёлся по кабинету, коснулся тонкими пальцами накрытого крышкой фортепиано, постоял у книжной стенки, где за стеклянными дверками покоились старинные тома, собрания сочинений, современные издания, книги на разных языках. Каждая из них была окном в его прошлое. Каждую из них он некогда держал в руках. Большинство книг он едва проглядел одним глазком. Некоторые перечитывал десятки раз. Но все они были ему одинаково очень дороги.
Дойдя до конца стенки, он повернулся, но слишком поздно понял, что всё-таки очутился около окна. Он зажмурился, потёр виски. Им овладевало непонятное чувство безысходности. Бессмысленности. Нет, так больше не может продолжаться. Резким движением он взмахнул руками, убирая со стеклянной стены мутную завесу. За ней был заливаемый дождем сад. Там было пусто, серо и холодно. Тошно.
Как же тошно.
Марк Артур пошёл прочь из кабинета.
Ничто в доме не напоминало о вчерашнем веселье. Да и можно ли назвать это весельем? Народу было много, стол никого не оставил разочарованным, но по-настоящему весело было, пожалуй, одному лишь господину Барнстокру – но тут ведь все понятно без слов.
С чувством какой-то неясной досады Марк Артур бесшумно спустился по стеклянной лестнице в гостиную, взгляд его зацепился за вазу с фруктами, потерянную где-то посреди белой бесконечности обеденного стола. Эта ваза с яблоками была единственным ярким пятном в громадной зале, с лестницами и галереей, стеклянными стенами, колоннами и хрустальной люстрой. Марк Артур смотрел на вазу и вдруг понял, как его раздражает окружающая стерильная белизна. Господи, ведь я чувствую себя здесь чужим. В собственном доме. Он случайно опустил взгляд. Он тоже был в белом. Белая шелковая рубашка, белые брюки, белые тапочки. И даже белый платок на шее, который ему с утра повязала Ирэн.
Ирэн.
Марк Артур перешёл гостиную, поднялся по лестнице на галерею, свернул в боковой коридор. Дверь класса была открыта. Там была Ирэн. Он остановился на пороге.
Так эту комнату она называла – не мастерской, не студией, именно – классом. В классе Ирэн занималась живописью. Она тоже так называла свои занятия с кистями и красками – не мазней, не даже рисованием, а именно – живописью.
Этой «живописью» был завешан весь дом, что добавляло изрядную долю неуютности его стенам. Эти полотна нагоняли на Марка чувство гнетущей тоски. Странные, ни на что не похожие образы, и вгоняющие в транс названия. Самое большое полотно висело в гостиной, светло-серый холст три на два метра с какими-то еле различимыми бирюзовыми полосками посередине. «Белое безмолвие». Ирэн писала его три с половиной года. Те три года, когда Марк не жил дома.
Сейчас Ирэн сидела на высоком табурете, тонкая и прямая, левой рукой она опиралась о табурет, правой держала длинную кисть. Ее светлые волосы, золотистые, падали на плечи прямой волной, кажущейся белой на фоне чёрного открытого платья, перевязанного в талии красной лентой.
Она была неподвижна. Только ее рука с кистью еле заметно что-то подрисовывала на стоящем перед ней на мольберте холсте.
Холст был горизонтальный, метр на полтора и совершенно белый. Марк Артур думал, что Ирэн только начала писать, но когда он вошёл в класс и Ирэн заметила его, то, поднявшись, сообщила ему, что работа закончена. Марк спросил, как же называется полотно.
- Радуга, - жизнерадостно ответила она.
Марк не удивился. Он даже минуту другую честно пытался разглядеть в сплошной белизне хоть что-то, что могло бы объяснить название картины. Но в молочной белизне не было ничего, кроме пустоты. Хотя как пустота может быть чем-то? Тем не менее, общего с радугой у белой пустоты на холсте было не больше чем у гостиной залы, да и вообще, всего колорита дома Марка Артура.
Видя, как Марк вглядывается в ее картину, Ирэн рассмеялась.
- Глупый, - сказала она. – На, возьми.
И она протянула ему очки с необычно толстыми, мутно-фиолетовыми линзами. Вот теперь Марк Артур действительно удивился. Но очки надел. Ирэн взяла его голову руками и повернула к полотну.
- Смотри, - сказала она.
Марк посмотрел и у него захватило дух. То что он увидел, потрясло его яркостью и мощью. Прямо перед ним была радуга. Он видел толстую разноцветную дугу, обрезанную с двух сторон границами холста. Но она была не плоская, не двумерная. Она была объёмна и находилась внутри холста, словно Марк глядел в окно.
Не веря, Марк Артур протянул руку и коснулся холста, но не дотянулся до радуги. Его кисть начала тонуть в переливах цвета, который был столь яркий, словно рядом светило солнце. Он приблизил лицо к изображению и теперь в поле зрения не было ничего, кроме бесконечности плавно переходящих друг в друга цветов. Это было фантастическое зрелище. Марк Артур вспомнил детскую мечту оказаться внутри радуги. Все дети мечтали об этом, когда ещё не знали, что радугу человек может видеть только со стороны, под строго определенным углом преломления света. Но люди способны сломать законы природы. И нам больше не нужен добрый волшебник, чтобы воплощать наши мечты. Любая развитая технология неотличима от магии, как сказал кто-то из великих.
- Это настоящее волшебство, - тихо произнёс Марк. – Это будет твоя лучшая картина, Ирэн. Через сто лет ее продадут в частную коллекцию с аукциона за несколько десятков миллионов. И она будет ездить по лучшим мировым музеям.
Ирэн серебристо рассмеялась.
- Ты мне льстишь, Марк.
- Я серьезно, - ответил он. – Это потрясающе.
Иран серьезно взглянула на него.
-Ты знаешь, Марк, что радуга – это особый символ. Это завет между Богом и человеком. Ты помнишь? Бог сказал людям, пережившим потоп: «до тех пор, пока люди будут видеть на небе радугу, мир не будет уничтожен».
- Я давно не видел радуги, - сказал Марк Артур. – Значит, мой мир под угрозой?
- Теперь она всегда с тобой, Марк, - сказала Ирэн, и обняла его сзади за плечи. – Считай, ты примирился с Богом. И он принял тебя таким, какой ты есть.
- Как ты этого добилась? – Спросил Марк, сняв очки.
- Немного колдовства и... - Ирэн сделала кисточкой такой жест словно творила заклинание. – Эта картина символична во многом. Белый цвет олицетворяет физическое пространство. Но духовный мир каждого человека бесконечно богаче окружающей реальности. И, надевая очки, мы начинаем видеть спектр, который символизирует пространство метафизическое, духовное. В то же время взгляд без очков показывает всю скудость обычных возможностей человека, всю нашу природную ограниченность. А очки, напротив, представляют здесь совершенство, свободу и безграничную творческую мощь человеческого разума и духа, которые воплотились в достижениях науки и технологического прогресса.
- Это даже не философия, - задумчиво сказал Марк, обошёл класс и сел на подоконник. – Это целый подход.
- Это не просто концепция мысли, Марк. Это подход к осмыслению современной формы нашего бытия вообще, а особенно его будущего. Эта картина – эскиз. Я хочу написать ещё одну такую же, но гораздо большего размера и хочу попытаться сделать ее символом проекта Единое Сознание. Если пиарщикам из Корпорации понравиться моя теория.
Марк ничего не ответил и некоторое время они молчали.
- Я звонил в Корпорацию, - наконец, заговорил Марк. – Ты знаешь, они сказали, что мне отказано в личной встрече. Как ты думаешь, что это может значить?
Он не смотрел на Ирэн, но, даже не глядя, ясно представил себе ее лицо – красивое и холодное, словно выточенное из мрамора лицо древнегреческой богини, сурово взирающей на него. Она отложила кисть на палитру.
- Что тебе сказали? – Спросила Ирэн. Ее голос стал другим. Утратившим всю нежность и поэтичность, с которыми она описывала свою картину. Теперь он стал жестким, требовательным.
И Марк, как всегда, внутренне съёжился от этого голоса, чувствуя, что вот-вот выпустит иголки – сработает защитный механизм, - и он скажет Ирэн какую-нибудь резкость.
- Я должен явиться в офис сегодня, в семь вечера, - сказал он. – Региональный представитель объяснит мне, в чем именно состоит затруднение.
- Ты понимаешь, что речь может идти об очень серьезных вещах? – Спросила она. В ее голосе послышались звенящие нотки.
Марк все так же не смотрел на неё. Ее лицо и так было у него перед глазами. И никакие очки были не нужны, чтобы угадать весь спектр эмоций.
- Ирэн, прошу тебя, не волнуйся, - не сказал, попросил он. – Я уверен, это какие-то пустяки, все будет в порядке.
За окном сильнее полил дождь...
В приемной Корпорации Марк Артур ждал почти час. Он сидел один на просторном диване, тупо уставившись куда-то в точку перед собой, словно в оцепенении. В приемной все было бурое с бежевым – темная мебель, светлые стены. Как цвета препаривонанных человеческих трупов на анатомических плакатах. И было совершенно безлюдно, только изредка мимо него, неслышно ступая по ковру и шурша на ходу юбкой, проходила девушка-администратор с ресепшена в кабинет регионального представителя и обратно. Наконец, она появилась за тем, чтобы проводить в кабинет Марка Артура.
Региональный представитель болтал с кем-то по телефону. Не разговаривал, не беседовал, а именно болтал, весело, непринужденно, жуя при этом какие-то конфетки из вазочки. У него было свежее, холёное лицо, с ослепительной улыбкой и золотистым загаром. На носу сидели очки в красной оправе из толстой пластмассы с квадратными линзами. Он никак не отреагировал на появление Марка, пока тот вплотную не приблизился к его столу. Тогда представитель обратил на него взгляд лучистых синих глаз и, спохватившись, прервал свою болтовню.
- Что вам угодно? – Осведомился он, поднимаясь, и с любопытством разглядывая Марка.
Представитель был одет в лимонного цвета костюм, настолько яркий, что у Марка сразу заболели глаза.
- Разве вам обо мне не доложили? – Удивился Марк.
- Простите? – Было заметно, что представитель мучительно пытается что-то вспомнить.
- Мое имя Марк Артур, мне было назначено, - сказал Марк и почувствовал, что им начинает овладевать раздражение.
- Да, да, конечно, - забормотал представитель. – Марк Артур, Марк Артур...
Он коснулся панели терминала и закричал:
- Энни, солнышко, у тебя есть документы на Марка Артура? Ага... да, принеси, будь добра. Спасибо.
Он отключил связь, побарабанил пальцами по столу, потом вдруг опять как-то театрально спохватился и предложил Марку Артуру сесть.
Тот сел, оглядел комнату – смотреть было особо не на что, на стене висели огромные часы с билом стилизованные под Биг Бэн, белые стены, два кресла, стол. Марк стал разглядывать содержимое столешницы. На столе был только огромный белый монитор, какие-то немногочисленные бумаги, а еще пластмассовая фигурка – статный юноша в красно-сине-желтом трико и алом плаще с упертыми в бока могучими руками) и упёрся взглядом в стеклянную стену. За ней не было дождя.
Ослепительное небо, лазурь морского простора и безмятежный, зеленый городок на побережье. Представитель поймал взгляд Марка, заулыбался, взмахнул рукой и сказал:
- Не выношу дождя. Приходится искать утешения в мире собственных иллюзий. Реальность иногда бывает до смерти скучна и неприглядна. Что плохого в том, чтобы совершить от неё побег? Может быть, конфетку?
Он вопросительно поднял брови и кивнул на вазочку.
- Нет, спасибо, - холодно ответил Марк. – И все же, это реальность. Долго прятаться от неё не выйдет.
Вошла девушка-администратор, положила на стол папку. Представитель сел и стал листать ее, изредка бросая на Марка быстрые взгляды. Тот ощущал, что волнение его растёт.
- Ага! – Воскликнул, наконец, представитель. – Ну да, конечно! Теперь я вспомнил. Вы тот самый Марк Артур! Ох уж эта человеческая память! Меня зовут Саймон Йилигрев.
Он протянул ухоженную, загорелую руку и Марк заметил, что у представителя лакированные прозрачным лаком ногти.
- Ударение на первый слог, - мягко поправил Марк Артур.
- Марк А́ртур, - послушно повторил Саймон Йилигрев, взглянув на Марка, перестал на миг жевать, мигнул синими глазами и вновь воззрился на содержимое папки. – Понимаете, вот какое дело... тут пришли результаты вашего теста на ассертивность. И... собственно, поэтому мне не разрешили явиться к вам лично. Дело в том, что некоторые ваши взгляды... э-э... весьма консервативны. Скажем так. Например... вот, пожалуйста, вопрос 56, об вашем отношении к традиции захоронения умерших и о погребальных обрядах вообще. Вопрос поставлен следующим образом: хотели бы вы существования загробного культа в Новом Обществе, учитывая парадигму комплекса духовно-нравственных и морально-этических норм и представлений проекта Единое Сознание? Вы отвечаете, что считаете загробный культ важной частью того раздела этики человеческого общества, который отвечает за историческую память, преемственность поколений и вообще играет важную роль в воспитании. Ладно, допустим.
Представитель положил папку на стол и посмотрел на Марка Артура сквозь линзы очков. Выражение его лица изменилось. Взгляд синих глаз стал холодный и бесстрастный, в нем и следа не осталось от прежнего наигранного веселья, бравады. Он все смотрел на Марка и не произносил ни слова, и Марк вдруг отчего-то ощутил укол растерянности, не сумел удержать себя в руках и опустил взгляд, натолкнувшись на пластмассового супермена.
- Нравиться? – спросил Йилигрев.
Марк пожал плечами и зачем-то взял фигурку. Что я делаю, подумал он. Ему показалось, что сам воздух в кабинете представителя отравлен, стало трудно дышать и на лбу у Марка выступил пот.
- Знаете, Марк, - заговорил представитель. – Иногда я думаю, властен ли человек над своей судьбой? Вот Освальд Шпенглер, например, идеолог фашизма, кстати, придавал судьбе огромное значение. И он знал, о чем говорил... понимаете, если оглядываться назад, в прошлое, создается впечатление, что итог, то есть день сегодняшний, был запрограммирован изначально. Проект «Единое Сознание» родился не потому, что его придумали люди – его появление было предрешено. В истории человечества можно проследить ступени, последовательные шаги, которые подготавливали вот этот самый момент, здесь и сейчас – столкновение старого мира в вашем лице, и нового – в моем. Вы этакий Симеон Богоприимец. Возьмем, к примеру, Голливуд – «Фабрику грез». Голливуду мы обязаны тем, что он сформировал сознание эпохи, менталитет массы, с которым нам теперь так удобно работать. Все эти идеи античной героики, эпосы, пафос, мессианство, свобода духа, демократизация в рамках заданного социальной программой кода – все пошло оттуда и люди, зачарованные дивными образами, яркими картинками, идеей «свободной» жизни, покоренные героями в алых плащах – они пошли за нами, потому что мы кричали им с экранов: «ты можешь так же, герой в алом плаще – это ты, отныне ты – бог, хозяин Вселенной, а все остальное отменяется, человек – отменяется, история – отменяется. Ты – пластмассовый бог в дурацком трико и ты будешь плясать под нашу дудку, продашь свою бессмертную душу и свои идеалы, потому что мы дадим тебе то, что не мог дать людям никто и никогда – свободу от самих себя.
Представитель свободно сидел в кресле, облокотившись на левый подлокотник, закинув ногу на ногу и сцепив пальцы на коленке.
- Вам известно, господин Артур, что в Новом Обществе невозможно существование загробного культа, поскольку культ смерти отсутствует сам по себе по причине... допускаю, что вам известно по какой причине.
Утверждения со стороны Марка Артура, судя по всему, не требовалось, и он промолчал. Представитель выплюнул конфетку на салфетку, поднялся, отошёл от стола, сунул руки в карманы лимонных брюк и заговорил, не глядя на Марка. Он покачивался на носках и Марк заметил, что на ногах у него кислотно-оранжевого цвета туфли с белыми шнурками.
- Вы родились и были воспитаны во Внешней Среде. Молодость ваших родителей пришлась на Последнюю войну, их поколение прошло суровую школу жизни и вы были воспитаны в лучших традициях того поколения. Вам повезло получить хорошее образование. Повезло завести хорошие знакомства. Благодаря своему природному уму и рассудительности, вам удалось добиться успеха. Вы разбогатели и это, наконец, позволило вам получить возможность подать прошение в Корпорацию о присвоении вашей семье гражданства в Новом Обществе. Ваше прошение было удовлетворено и вы с вашей семьей стали проходить кондиционирование. И тут возникло досадное недоразумение. Все члены вашей семьи могут быть поставлены в очередь на получение гражданства, благо, что места ещё есть. Все, кроме вас, господин Артур. Почему? С этого места нам следует быть очень подробными. Медицинская комиссия нашла ваш дефект столь существенным, что он будет играть решающую роль в решении о вашем будущем.
- Дефект? – Переспросил Марк и сглотнул.
- Именно так, - сухо подтвердил представитель, возвращаясь к столу. – Проект «Единое Сознание» может включать в себя только исключительно соответствующих всем критериям кандидатов. Без каких либо допусков и поправок. Для этого и существует кондиционирование.
- Что же это за... дефект?
- Вы не готовы стать частью Единого Сознания. Поскольку вы не способны к смене системы ценностей. Вы окажете на Новое Общество серьезное деструктивное воздействие. Мы не можем этого допустить.
- К... какой... системы? Что все это значит? – Переспросил Марк. Он услышал, что охрип.
- Иными словами, вы держитесь за прошлое. Понимаете? Вам оно дорого. Но Корпорация не занимается новым Ренессансом, мы строим будущее, и в этом будущем нет места прошлому. Вам будет очень трудно в Новом Обществе. Единое Сознание навредит вам, а вы навредите ему.
- Но ведь программа создана для всех! – Воскликнул Марк. – Для всех, без исключения! Это лейтмотив всего проекта!
- Я вас умоляю! – Расхохотался представитель. – Неужели вы всерьёз думаете, что Корпорация действительно проводила те самые всеобщие бесплатные процедуры кондиционирования? Послушайте, мы не благотворительный фонд. Гражданство можно только купить, его нельзя заслужить. И это ни для кого не секрет. Те, кто прошли бесплатную процедуру подписали контракт, они поступили на службу в Новое Общество. Все они составляют обслуживающий организм, скелет и мышцы Нового Общества. Они пожертвовали своим телом, их мозги были имплантированы в машины, запрограммированные осуществлять определенную функцию. Например, Корпус Безопасности – боевые машины с человеческими мозгами внутри обеспечивают порядок на территориях, подконтрольных Корпорации. Или вы думали, Корпорация все это построила за свой счёт?
Представитель усмехнулся, вернулся за стол и придвинулся к Марку, внимательно вглядевшись в него своими круглыми, синими глазами, в которых не было ни тени сочувствия или сострадания, а была только какая-то тупая похоть, с которой представитель смотрел на Марка, оценивая его, взвешивая, пробуя измерить и посчитать. Самое ужасное было то, что Марк знал, видел, что его понимают – понимают всю глубину его проблемы. И региональному представителю было плевать на него. Он смотрел на Марка, как живодер, поймавший бепомощную жертву, чтобы наслаждаться ее муками.
- В этом вся ваша проблема, господин Артур, - сказал он. – Вы не понимаете, в чем суть Нового Общества.
- И в чем же эта суть?
- А она очень проста. Выживание, Марк. Всего лишь выживание. Вот наша единственная задача – обеспечить выживание человечества. Мы больше не можем позволить себе роскошь войн, голодоморов, финансовых кризисов, обвалов рынка, инфляций, революций, незапланированных государственных переворотов и прочих радостей прошлых эпох. Физическое бессмертие – это способ избежать всех этих проблем. Мы создаем общество, которое будет оставаться неизменным. Люди больше не будут рождаться, Марк. Их будут покупать, создавая по своему проекту. Секс отныне – это привилегия немногочисленного кластера, людей, состоящих в группе Единого Сознания, это те, кто заслужил бессмертие. Все остальные люди – машины, они больше не будут любить, страдать, ненавидеть. Помните, как в Библии: «и успокоилась земля от войны». И мы успокоим землю! Нам нужен только человеческий мозг, потому что, увы, как бы мы ни старались, искусственный разум бесконечно уступает разуму человека. Но если соединить мощь машинного компьютера и интеллект человека, получится именно то, что нам так нужно. Человек будет лишен своих живых рук, которые не всегда творят благо, но взамен получит железные руки, которые никогда не сломают рамок, поставленных программой. Контроль – вот одиннадцатая заповедь нового мирового порядка. «Да не упусти из виду» – так она должна звучать, заповедь о всеобщем контроле. Новое Общество обеспечит нам это, потому что свободны будут только те, чья личность загружена в Единое Сознание. Их будет немного, Марк, совсем немного. Планета будет принадлежать им, и они сделают ее раем. Они будут жить вечно, они покорят энергию звезд и будут питаться ей. Они станут богами, хозяивами Вселенной. И я буду среди них. А вы – нет. Потому что цепляетесь за вшивое старье, которое все равно сгниет. Трупы в земле сгниют, их съедят черви. Все погибнет, Марк, все, что вам дорого, все обречено. А мы будем избавлены от всего этого, от необходимости тратить свою энергию на низменные потребности. Граждане Нового Общества получат возможность развиваться до пределов возможного. Мы не ручаемся за будущее поколение, но мы способны поручиться за себя. А если мы сможем сохранять свою жизнь сколь угодно долго, это даст нам возможность отслеживать следующие поколения в их действиях, если они будут направлены на разрушение порядка. Бессмертие и бессменность правящей элиты обеспечит Новому Обществу выживание на неограниченный период времени. Поэтому нам так важно атрофировать в человеке привязанность к ценностям старого мира. Религии, загробные культы, семейные ценности, национальная идентичность – все должно уйти в прошлое. Человек – функция. А свобода, истинная свобода, будет возожна только в Едином Созании, куда можно будет загрузить свою личность и быть везде и сразу, знать все и наслаждаться – властью ли, познанием мира, творческой мощью.
Вдруг забили часы.
- Надо же, - притворно спохватился Йилигрев. – Девятый час!
Марк Артур некоторое время молчал.
- Я бы хотел, - наконец, произнес он, - пройти тест ещё раз.
Представитель кивнул, подошел к столу и взял из вазочки новую конфетку. На его красивых губах играла ухмылка.
- Вы ведь не откажете мне? – спросил Марк, и услышав свой севший голос, ставший чужим, незнакомым, внутренне содрогнулся, потому что понял, что выдал свое волнение и теперь региональный представитель утратит к нему остатки уважения, в его лице и так уже было одно лишь пренебрежение. Но, то, что он ответил, прозвучало довольно мягко:
- Марк, не прикидывайтесь, что вы не поняли. Кондиционирование не дает вторых шансов. Это как Страшный суд – решение принимается окончательно и бесповоротно, навсегда, обратить его вспять невозможно. Одни ошуйю, другие одесную. Одни на небо, другие во тьму внешнюю.
- Что со мной будет? - сдавленным голосом проговорил Марк.
- Примерно сорок процентов людей из актуального списка не проходят кондиционирование. Разве вы не знаете, что с ними бывает? Мы ведь не фракция какая-нибудь, исповедующая равноправие и толерантность. Если человек не принимает нашу идеологию, Марк, он не изгоняется, нам не нужны изгои, нам не нужна периферия, гетто, где черт знает что будет происходить. Нам нужен закон и порядок, Марк, помните? Такой человек, который не принимает нас, представляет потенциальную угрозу и он должен быть устранен. Мы называем это «заморозкой». Помните конспирологические теории из газет, по поводу того, что люди пропадают? Так вот, они правы. Этих людей действительно больше нет. И многих ваших друзей уже нет. И вас самих скоро не будет. – Региональный представитель замолчал, снял очки, поскреб лоб и задумчиво и даже с каким-то сочувствием поглядел на Марка Артура. – Идите домой, Марк. Утром за вами заедут из Корпуса Безопасности. И не надо искать встречи с семьей, их уже вывезли...
- Вы... вы не можете... - Марк не мог подняться. – Вы должны...
- Марк, прошу вас, не надо истерик, - сдержанно произнес представитель.
- Я... я не могу... не могу бросить детей! Фашисты!!
Он не помнил, как его вытаскивали из кабинета, как запихнули в машину и она отвезла его домой.
Дом, действительно, был пуст. В нем не было ни души, ни звука, ничего – только мертвая белизна. Белое безмолвие. Пустота...
Он остановился у окна в кабинете, которое так и осталось прозрачным и посмотрел на улицу. Дождь все еще шел. В саду было темно, только бледно светил одинокий фонарь на высоком столбе. Марк вспомнил радугу Ирэн и вдруг ему в голову пришла мысль. Он пошел в сад, установил прожектор, включил на полную мощность струю воды из шланга и сев под углом к свету, увидел в рассеянном потоке радугу. Маленькую, домашнюю радугу. Ему казалось, что он сейчас обманул весь белый свет, ловко обвел вокруг пальца всю Корпорацию, с ее колоссальными рессурсами и богатствами, боевыми машинами, которые уже где-то готовятся ехать за ним, городами и миллионами последователей.
А Марк Артур сейчас имел больше, чем все они вместе взятые.
«Она даже записки мне не оставила».
Подумать только. Двадцать пять лет вместе. А ведь все когда-то было, все когда-то только начиналось и жизнь казалась бесконечной и будущее – безоблачным. Мир восстанавливался после разрушительной войны, все во что-то верили, у всех была мечта. Была влюбленность, была и настоящая любовь, безумная, страстная. Он вспомнил, как он любил Ирэн тогда, еще в начале. Как впервые увидел ее, как сразу понял, что она будет его. И как она посмотрела на него и тоже сразу все поняла – женщина всегда сразу все понимает... он был без ума от нее, да что там, она натурально сводила его с ума и они занимались любовью повсюду: в машине, у него на работе после летучки, во время антракта в опере в Вене... это было особенно безумно и потому так красиво. Потом появились дети, один за другим, четверо славных ребятишек. Они стали смыслом всего. Даже когда наступила затяжная, промозглая осень в отношениях, когда Ирэн стала холодной и далекой, постоянно пропадала за границей и не звонила неделями. У нее были другие, много других, но она всякий раз возвращалась, обманутая, униженная, злая на весь мир и он прощал ее, но она вновь уходила и он бесился, бесился страшно, но никогда, никогда он не поднял на нее руки. И только дети спасли семью... Сколько раз они мирились, но каждый раз, когда все так хорошо начиналось, все неизбежно рушилось вновь, они пытались вернуть тепло ласкам, взгляду – прежний огонь, словам – силу и смысл; но все это исчезло, развеялось, как дым. У нее дрожали руки, когда она кричала, да нет, вопила на него, она как будто ненавидела его всеми фибрами души и казалась ему уродиной, химерой и он не знал, как и за что полюбил ее когда-то...
И он ушел. И думал, что больше никогда не вернется. А потом появилась Корпорация, эти ее проекты бессмертия и общественность всколыхнулась. И они вновь встретились, сидели в каком-то кафе на юге Франции, улыбались – почти по-старому, шутили так беззаботно, словно не было этих изломанных десятилетий, а потом он повел ее в VIP-комнату, задернул полог, уронил спиной на столик, едва не порвав платье, и там... было почти как раньше, как тогда, в Вене...
Но теперь она исчезла окончательно, навсегда. Ушла из его жизни, как будто ее не было. И даже записки не оставила. Двадцать пять лет – и ни единого слова.
Близилось утро. Марк Артур тяжело поднялся, выбрался из-под зонта под дождь, выключил прожектор и, сутулясь, спрятав руки в карманах, побрел к дому.