Ячейка

 

Утро – время созерцания и кофе. Люблю свой многолетний ритуал. Проснулся, умылся, выпил чашечку крепкого ароматного напитка, глядя на просыпающийся мегаполис. Всё-таки жизнь – замечательная штука.

Юго-западный аэроэкспресс, плавно покачиваясь, нёс меня в самый центр урбанистической паутины. Мягкое кресло и плавный ход поезда продляли расслабляющий настрой утра. Я вяло ворошил в голове планы на сегодняшний день. «В десять встреча с Коховичем... Обед с шефом...Текучка... Поработать над презентацией для инвесторов... как задолбало...». Этот маленький мыслераздражитель заставил меня оторвать взгляд от картинки за толстым стеклом и посмотреть на своих случайных попутчиков. На самом деле попутчики были лишь условно «случайными». За семь лет почти ежедневных поездок на аэроэкспрессе я заочно знал большинство из них и даже мог в общих чертах рассказать о том, что произошло в их жизни, или об их привычках. К примеру, взять ту красивую брюнетку в красном берете. Впервые я заметил её лет пять назад и уже почти осмелился приволокнуться, как вдруг однажды утром увидел на её изящном пальчике не очень дорогое (а такая женщина заслуживала, несомненно, гораздо большего), но миленькое обручальное колечко. Чуть позже у неё появился живот, потом живот исчез вместе с самой брюнеткой на довольно долгое время, и вот я снова вижу её. Свежесть и цветущий вид немного померкли, зато появился беби-мобиль. Или тот старик в бежевом плаще. Я точно знаю, что у него есть пять жилетов – по одному на каждый будний день. В понедельник старик носит зелёный с коричневыми ромбами, во вторник предпочитает шотландскую клетку, а сегодня среда – день небесно-голубого в малиновую крапинку. Здорово он придумал! Даже я уже отлично ориентируюсь по его жилетам, как и ещё добрая половина вагона – я уверен. А тот парень... Я помню его прыщавым студентом в прикиде пассивного бунта, а сейчас костюм, начищенные ботинки, чисто выбритое лицо – всё как у людей.

В калейдоскоп знакомых лиц вдруг вклинилась неприятная рожа. Через два ряда кресел по диагонали от меня сидел человек, которого я раньше в поезде не встречал. Он явно выбивался из привычного мне образа утреннего горожанина среднего класса. Испитое бедное лицо с ввалившимися глазами и густой неухоженной бородой, чёрная, видавшая виды, старомодная болоньевая или что-то вроде этого куртка, грязные джинсы. На вид – бродяга. Но что-то казалось в его облике неуловимо знакомым. Неожиданно незнакомец поднял глаза и уставился прямо на меня. Я смутился и отвернулся. Он точно заметил, что я его разглядываю.

Аэроэкспресс замедлил ход. Приближалась станция. В вагоне началось небольшое брожение: кто-то продвигался к выходу, кто-то пересаживался на более удобное освободившееся место. Я снова взглянул на странного мужика. Что-то с ним было не так. Незнакомец явно нервничал и сжимал какой-то предмет в кармане своей куртки. Я напрягся. В последнее время участились случаи терактов.

Поезд остановился, но двери вагона не открылись. Вместо этого раздался бесполый электронный голос:

– Внимание! Уважаемые пассажиры, все выходы из вашего вагона заблокированы. По данным полиции в вашем вагоне находится разыскиваемый опасный преступник. Возможно, он вооружён. Просьба сохранять спокойствие и не двигаться. Полиция предпринимает все меры для точечной ликвидации угрозы. Повторяем, оставайтесь на своих местах! Не двигайтесь! Это необходимо для биометрического распознавания личности преступника системой ликвидации! Ликвидация произойдёт через 90 секунд. До истечения этого времени преступник имеет право сдаться властям. Для того, чтобы сдаться, разыскиваемому лицу необходимо совершить следующие действия...

Чёрт! Так я и знал! Незнакомец в чёрной куртке вскочил и метнулся в сторону выхода, затем, видимо, осознав бессмысленность своего порыва, быстро сел на пол и прижался спиной к ближайшим креслам. По стенам заметались красные точки. Вагон застыл в ужасе. Метроном неумолимо отсчитывал время.

Мужик на полу озирался по сторонам, видимо, ещё надеясь на что-то.

– Не успел... – бормотал он, – как же так... придётся начать с начала...

Он медленно вытащил руку из кармана. Металлическая коробочка с кнопкой навевала самые мрачные мысли. А ведь день отлично начинался...

– Слушай, мужик, – неожиданно для самого себя выпалил я. – Не надо этого. Тут женщины, дети... Я знаю хорошего адвоката.... Что бы с тобой не произошло, всё решаемо, поверь. Нет такой проблемы, из-за которой стоило бы убивать других и умирать самому...

Насмешливый взгляд карих глаз заставил меня заткнуться.

– Ты не понимаешь, – преступник был странно спокоен для своего маловариативного положения. – Смерти нет. Ты просто думаешь, что она есть...

Взметнувшийся из его груди фонтан кровавых брызг не дал ему договорить – красная точка нашла свою мишень. В вагоне раздались крики и плач. Тело незнакомца обмякло, но он был ещё жив. Его взгляд блуждал по вагону, как будто пытаясь отыскать кого-то или что-то, рука по-прежнему сжимала смертоносную коробку. Словно в замедленной съемке я видел, как его палец нащупывает кнопку.

У меня оставался маленький шанс. Так быстро, как мог, я рванул к распластавшемуся на полу человеку. Он уловил движение, повернул голову в мою сторону и поднял руку с коробкой, на обратной стороне которой оказалось что-то наподобие окуляра. Я замер на полпути. Окуляр был нацелен прямо на меня.

– Уршвиц, четырнадцать, ноль, три. Найди, и сам всё узнаешь. До встречи, пижон – кровавая пена на губах незнакомца приняла вид фирменной Джокерской ухмылки. Ослепительной вспышкой света меня отбросило во тьму.

***

Снова свет. Но в это раз не утреннего солнца, а ламп в больничной палате. Всё тело ломит, голова раскалывается от боли. Что-то противно запищало слева от меня. Прибежавшая медсестричка ласково заглянула мне в глаза, спросила о самочувствии и провела какие-то манипуляции с капельницей. Через десять мнут мне значительно полегчало.

Чуть позже в палату вошёл невысокий коренастый следователь в форме, похожий на синий квадрат. Я терпеливо и подробно отвечал на все его вопросы, надеясь в конце беседы на информационный взаимозачёт.

– По показаниям некоторых свидетелей, находившихся в тот момент в вагоне, преступник что-то сказал вам, – не было ни вопросительной интонации, ни вопросительного взгляда: следователь утверждал. Придётся немного откорректировать идею частичной амнезии, а то не отвяжется.

– Да. Не могу вспомнить дословно, но что-то вроде «Смерти не существует». Что это значит?

Об «Уршвице» и прочем я решил дальновидно умолчать, а то мало ли, примут меня за соучастника: попробуй объясни следователю, что значило это фамильярное «найди». Лишние вопросы мне сейчас ни к чему, в конце концов, я всегда могу «вспомнить» это позже.

– Да, собственно, ничего. Идеологический бред фанатика. Обычными уголовниками террористы быть не хотят, ими, видите ли, должна двигать высокая идея! Вот и подводят маловразумительную псевдоидеологическую подоплёку под свой криминал.

– Много человек пострадало?

– Благодаря счастливой случайности и вам больше никто. Все живы, здоровы и отделались испугом, как говорится. Кроме, разумеется, самого Фотона. Он мёртв. Хорошо, что новый закон о борьбе с терроризмом позволяет нам уничтожать таких выродков без бюрократических проволочек. Иначе, кто знает, сколько могло быть жертв.

– Фотона?

– Это прозвище преступника, которое мы ему дали в ходе розыска. Его личность пока не установлена, к сожалению, вся биометрика сильно пострадала. У нас остались только его изображения из системы видеонаблюдения. Видимо, из-за ранения и того, что вы его отвлекли, он неправильно активировал взрывное устройство. Вся сила поражающей световой волны пришлась на него самого. От него остался только оплавленный кусок органики.

– Странное прозвище для террориста. Больше подходит для физика...

– Хе-хе, это из-за особенностей применяемого им устройства. Он много где «насветил». Давайте закончим с формальностями, и больше я вам не буду надоедать.

Под запись я несколько раз ответил «да» на положенные по правовой процедуре вопросы о правах и ответственности, поставил подписи под всеми необходимыми документами, и, следователь покинул палату, пожелав мне скорейшего выздоровления. Его пожелание сбылось с необычной быстротой. Через пару часов меня выписали: тщательная диагностика не выявила никаких повреждений. Я был абсолютно здоров.

В офисе уже знали о моём «геройстве»: новостные ленты пестрели моими фото из соцсетей, интервью с очевидцами и репортажами с места событий. Мой смартфон вибрировал, не умолкая, от сообщений и звонков. Но сегодня я не хотел ни с кем разговаривать. Наверное, дело было в перенесённом шоке или каком-нибудь ПТСР, а может, в чёртовом Стокгольмском синдроме, но я ощущал утрату. Я никому бы не посмел в этом признаться, даже самому себе я говорил это шёпотом в укромном уголке души, но я жалел беднягу. Было что-то такое в этом Фотоне, отчего я снова и снова возвращался мыслями к тому моменту, когда увидел его в первый раз. Что-то особенное в движениях или глазах... Он не был похож на человека, загнанного в угол, скорее, наоборот, он был над ситуацией. Может, и вправду, фанатик...

Следующим утром я решил не изменять своим привычкам. Созерцание и кофе. Это было важно, чтобы побыстрее войти в колею. А ещё поехать в офис: работать и снова работать – нет лучшего средства от дурацких мыслей.

Войдя в аэроэкспресс не без некоторого внутреннего сопротивления, я занял место по другую сторону вагона – противоположную той, где сидел вчера. Пассажиры не спеша рассаживались по местам.

– Простите, здесь свободно?

Я поднял голову. Та самая красивая брюнетка указывала на соседнее кресло.

– Конечно, конечно, присаживайтесь, – нелепо засуетился я, тут же понял, как глупо выгляжу со стороны, поэтому замолчал и отвернулся лицом к окну.

Битых десять минут я с деланным вниманием рассматривал городской пейзаж за стеклом, затем, когда осознал, что до меня в общем-то никому нет дела, расслабился и осторожно скосил взгляд влево. Её внимание было полностью сосредоточено на смартфоне. Она листала своим тонким белым пальчиком ленту, читая – какой сюрприз! – новости о вчерашнем теракте. Полиция уже разместила фото преступника. Увидев знакомые карие глаза, я залип.

– О вас тут много пишут.

Чёрт!

– Извините, не хотел быть навязчивым. Просто ситуация не отпустила ещё.

– Понимаю, – так и знал, что у неё чудесные белые зубки, похожие на маленькие жемчужины.

– Надеюсь, с вашим малышом всё хорошо? – я старался быть вежливым и учтивым.

– С каким малышом? – чёрные брови приподнялись в недоумении.

– С вашим ребёнком?

Брюнетка снова улыбнулась и покачала головой.

– У меня нет детей. Вы меня с кем-то путаете.

Я вновь почувствовал себя идиотом. Но это точно была она! Она ездила весь последний год с синим беби-мобилем. Не с пустым же.

– А разве не вас я видел здесь раньше с беби-мобилем?

Какой приятный звонкий смех. Жаль, что надо мной.

– Нет, что вы! Какой ребёнок? Я даже не замужем, – она продемонстрировала мне неокольцованный безымянный пальчик на правой руке.

Меня как будто снова отбросило взрывом только на этот раз без снопа световых волн. Я ведь видел её с ребёнком!

Я судорожно пытался впихнуть новую информацию в слаженную картинку, существовавшую в моей голове до этой минуты. Но не билось. Мой взгляд блуждал по вагону, выискивая стабилизатор, который остановил бы неуправляемое вращение окружавшей меня действительности.

Знакомый старикан в бежевом плаще отлично вписывался в эту роль. За исключением одной маленькой детали – его жилета. На старике был надет вчерашний голубой в малиновую крапинку жилет – тот самый, который он носил по средам. Но сегодня был четверг. Снова не билось. Я машинально взглянул на смарт-часы. Не поверил. Достал из кармана смартфон. Согласно сегодняшнему расписанию на десять утра у меня запланирована встреча с Коховичем, далее – обед с шефом... Мировой заговор? Восстание гаджетов? Я набрал офис. Приятный голос референта вежливо поприветствовал меня, но мне было не до расшаркиваний.

– Всё так и есть, – подтвердила референт. – Никаких изменений в расписании. Сегодня в среду: десять утра – встреча с Коховичем...

– Спасибо! – грубо оборвал я ни в чём неповинную сотрудницу и завершил вызов.

Красивая брюнетка смотрела на меня с удивлением и тревогой. И знаете, у неё был для этого повод!

Пробормотав извинения, я выскочил на первой же остановке.

Я метался по перрону станции, не зная, что мне делать. «Для начала надо успокоиться, – говорил я сам себе, – и поразмыслить обо всём здраво. Вчера была среда, так? Мог ли я перепутать день? Нет. Вчера точно была среда, потому что позавчера, во вторник, я поздравлял шефа с днём рождения». Я открыл расписание на вторник: строка «День рождения шефа» заметно выделялась красным шрифтом. Я чётко помнил и поздравления, и вручение подарков, и изысканный фуршет. «Значит, вчера точно была среда, – продолжал я строить логическую цепочку. – Но сегодня тоже среда! И тоже точно». Я зашёл в новостную ленту в раздел события: «Вторник – попытка теракта в Юго-западном аэроэкспрессе. Жертв нет. Преступник погиб». События словно сдвинулись назад на один день. Я вновь набрал офис. Да, вчера был день рождения шефа, и нет, его не отмечали: какой может быть праздник после того, что случилось с ведущим разработчиком?! Мы все переживали...

В отчаянии я рухнул на скамейку. В какой момент всё сдвинулось? Я перебирал вчерашние события в голове снова и снова. Пробуждение, кофе, аэроэкспресс, разглядывание пассажиров, чёртов жилет, рожа Фотона – до этого момента всё было в порядке: среда была средой. А в больнице? Я не помнил число, которое стояло на документах следователя, когда я их подписывал. Но сегодня с утра снова среда. Значит, «сдвиг» мог произойти в период с момента взрыва в вагоне до момента моего пробуждения сегодня – это при условии, что в больнице тоже была среда. Начать стоило со взрыва. Что ж, пришло время загадочного Уршвица.

Я набрал в поисковике это слово и удивился: вариант был всего один – швейцарский банк «Уршвиц». Какое отношение этот бомж-террорист мог иметь ни много ни мало к швейцарскому банку? Я зашёл на сайт банка. Ничего особенного: информация для клиентов, правила деятельности, расписание работы офиса, меню, вход в личный кабинет. Я не был клиентом этого банка – я это точно знал. Но как показала жизнь, ни в чём нельзя быть уверенным наверняка, даже в сегодняшнем дне. Поэтому я достал паспорт и поднёс его куар-кодом к считывателю. Мне предложили ввести пароль. Здесь были бы уместны только три числа, поразительным образом совпавших с днём моего рождения, их я и набрал.

Система дружелюбно поприветствовала «уважаемого клиента», чему я даже не удивился, и сообщила мне, что в депозитарии банка у меня числится одна ячейка. Проблема обрастала новыми подробностями.

***

В «Уршвице» всё шло, как по маслу: улыбки, вежливое обслуживание, сканирование карточки паспорта, спуск в депозитарий. Сотрудник банка оставил «мою» ячейку на столе, бесшумно удалившись. Ячейка была кодовой, без ключа. Я обречённо набрал всё те же цифры.

Теперь я никак не смог бы доказать, что не являюсь соучастником Фотона, даже если бы вылез из кожи вон. В ячейке, оформленной на моё имя, и паролем к которой была дата моего рождения, помимо оранжевой флешки старой USB-модели с прикреплённым к ней стикером, лежали две знакомые металлические коробочки с окуляром и кнопкой. Жизнь повернулась ко мне незнакомым ранее неприятным ракурсом.

Если я оказался здесь, то же самое может сделать и полиция: каким-то же образом этот придурок смог оформить ячейку. Записи с камер, система распознавания лиц, отпечатки пальцев – кто знает, какие средства завалялись в загашнике у силовиков.

Я решил уничтожить содержимое ячейки, пока не оказалось слишком поздно. Переложив коробочки и флешку в карманы своего пальто, я быстро покинул банк.

Рабочий день уже начался. На десять утра у меня была назначена пресловутая встреча с Коховичем по одному скучному проекту, из которого вряд ли можно было выудить что-то стоящее. Чтобы не привлекать к себе ещё больше внимания после вчерашнего происшествия, я решил вести себя максимально естественно и следовать своим планам.

Кохович оказался усталым, плохо одетым человеком средних лет, зацикленным на своём изобретении, да ещё с ожогом роговицы в придачу. Опухшие покрасневшие веки и слезящиеся глаза, придававшие лицу учёного запойный вид, не способствовали концентрации моего и так сосредоточенного совсем на иных вещах внимания.

– Давайте поступим так, – прервал я нашу обоюдную пытку. – Я самостоятельно изучу все материалы и, если у меня возникнут вопросы, то свяжусь с вами: мы обсудим все неясные моменты.

Кохович смиренно кивнул. Плазменные стены презентационного зала погасли. Я протянул своему визави руку для прощального рукопожатия, а он мне в ответ оранжевую флешку старой USB-модели.

– Всё здесь, – застенчиво пояснил Кохович, неправильно истолковав мой немой паралич.

Я медленно взял флешку, еле сдерживая бешенное желание немедленно проверить карман своего пальто. Случайность ли это, ведь таких флэшек выпустили не одну сотню тысяч когда-то, или Кохович – злой гений всей этой аферы, поди-ка разбери! Поэтому, постаравшись придать своему лицу как можно более индифферентное выражение, я вежливо и неторопливо попрощался.

Притворяться и дальше «естественным» мне было уже невмоготу. Я попросил референта отменить все остальные встречи на сегодня, сославшись на головную боль после вчерашнего драматического события.

Флешки были почти идентичны с разницей в пару-тройку царапин. Что было на флэшке Фотона я не знал и боялся проверять: а вдруг там метка в коде или ещё какой-нибудь маячок, по которому меня смогут засечь. Оставался стикер.

На самоклеющемся клочке бумаги был написан адрес, который я легко нашёл в навигаторе: частный дом в пригороде. Я хотел получить ответы на вопросы, поэтому иного варианта, кроме как ехать в это террористическое гнездо, не оставалось.

Час спустя я вышел на конечной станции Восточного аэроэкспресса. Дом я нашёл без труда, видимо, городское планирование добралось до самых окраин мегаполиса. Небольшое одноэтажное здание скрывалось в глубине двора за густо посаженными кустами сирени. Я несколько раз обошёл вдоль забора, огораживающего двор. Ничего особенного во дворе я не заметил: садовые инструменты, тачка, какие-то приспособления для ведения подсобного хозяйства – я слабо в этом разбирался, но в общем-то понимал, что это не взрывные устройства или их части. Моя рекогносцировка не дала мне никаких внятных результатов, поэтому я решил действовать ва-банк, надеясь, что сориентируюсь по ситуации. Лучшим вариантом, как мне казалось, было «ошибиться адресом».

Я нажал на кнопку звонка рядом с кованной калиткой. Через минуту дверь дома открылась и на крыльцо вышел старик. Некоторое время он стоял на месте, вытягивая шею и подслеповато щуря глаза, пытаясь разглядеть незваного гостя. Наконец старик спустился и зашаркал по садовой дорожке. Я уж было открыл рот, чтобы произнести заготовленную фразу на предполагаемый вопрос, когда старик, улыбнувшись, радостно воскликнул:

– Вот и славно! А я думал, ты больше не появишься!

Всё, что я хотел сказать до этой секунды, мгновенно испарилось из моей головы. Прямо передо мной за чёрной кованой калиткой стоял Кохович, правда, на четверть века старше того, которого я лицезрел пару часов назад в презентационном зале, но, без сомнения, Кохович. Старик распахнул калитку, и я на подкашивающихся ногах шагнул во двор.

***

Чай Кохович заварил славный – душистый, золотистого цвета. Но я любил кофе, поэтому рассеянно вертел белую фарфоровую кружку в руках, наблюдая за опускавшимися на её дно чаинками. Словно издалека до меня доносился хриплый старческий голос. Он сам и всё, что он говорил мне, не могло быть правдой или реальностью.

– Я рад, что ты пришёл, а то, кто знает, каких дел ты снова мог наворотить, – Кохович налил себе в кружку чай. Это обыденное действие вывело меня из ступора, в котором я пребывал последние минут двадцать.

– Снова?

– Ох, Алик, Алик. Ты ведь тогда убил меня, в другой ячейке – увидев мой взгляд, полный недоумения, граничащего с безумием, старик продолжил, – да, не удивляйся. Конечно, это вышло случайно, и я совершенно тебя в этом не виню, не переживай. Но это привлекло ненужное внимание, да и ты по незнанию дров потом наломал.

– Я сошёл с ума? – с надеждой спросил я.

Кохович рассмеялся.

– Нет, что ты, – он прищурился, как будто припоминая что-то. – Примерно в эти дни мы должны были встретиться с тобой, чтобы обсудить мой проект, верно?

– Я часа два тому назад был на этой встрече с ... вами.

– И как прошло?

– Как вам сказать, – пожал я плечами. – Вы страдали от ожога роговицы, а мне совсем было не до встречи.

– Ожог роговицы... хм... что-то новенькое, – Кохович призадумался. – Ладно, вернёмся к этому позже. Ответь мне вот на какой вопрос: как ты узнал об этом доме?

Я вывалил содержимое карманов на стол. Кохович не удивился. Меня осенило: он всё это уже видел!

– Террорист по прозвищу Фотон рассказал мне о банковской ячейке, где лежали все эти вещи, кроме той флешки, что вы дали мне сегодня утром после презентации.

– А где он сам?

Я опешил.

– Как где? Вы новости не смотрите? Умер. Погиб. Что происходит?! Вы его знали?! Вы их главарь!

Кажется, у меня начиналась истерика.

– Погиб или... – уточнил старик, сделав неопределённый жест рукой. Мои вопросы он проигнорировал.

– Следователь сказал, что от него остался только оплавленный кусок органики.

– Придётся начинать заново, – задумчиво протянул Кохович.

– Поразительно! – воскликнул я. – Фотон сказал то же самое! Да что происходит?! Вчерашний день оказался сегодняшним, но не точно таким! Вас я вижу дважды за день, причём второй раз лет на двадцать-двадцать пять старше, чем двумя часами ранее, но вы считаете это само собой разумеющимся! Или вы мне сейчас всё выкладываете, или я иду, куда нужно! Там с вами цацкаться не будут, поверьте!

– Успокойся. Разумеется, всё немного по-другому. Ты просто оказался в другой ячейке.

– Что за ячейки?! Объясните всё по порядку!

Кохович тяжело вздохнул, пробормотал, что устал талдычить одно и то же, но всё-таки сподобил меня объяснением.

– В классической системе мышления принято считать, что окружающий нас мир существует объективно и не зависит от восприятия человека, так? – я неопределённо качнул головой: сейчас точно не время ломать копья относительно религиозных и прочих картин мира. – Пространство, время, даже небо над нашей головой такие потому, что они такие сами по себе, а не потому что они такие у нас в голове. То есть они первичны и не зависят от нас, скорее, мы зависим от них. Мы по отношению к этому миру всего лишь постояльцы, которые прибывают в него на определённый промежуток времени и возвращаются обратно в небытие, ну, или в рай, ад или куда там ещё. То есть человек смертен. А умирает он, потому что умирает его тело, и чаще всего смерть мы ассоциируем именно со смертью тела. Так повелось считать с тех времён, когда человек ещё жил в пещере. Его неразвитое, почти животное сознание могло выстроить и полностью осмыслить только такую прямую, примитивную связку: смерть равна отсутствию жизни в теле. Мы верим в смерть, потому что нас с пелёнок учат, что мы умираем вместе с телом, с этой углеродной оболочкой. Смерть тела – это конец жизни. А почему? Да потому что она имеет объективные характеристики, одинаковые для всех без исключения, осязаема, видима, значит, именно она реальна. И плевать, что улицы забиты духовными мертвецами – нет, позвольте, это не вписывается в парадигму смерти! Ходят, дышат, жрут, значит, живые!

Кохович закашлялся и прополоскал горло чаем.

– Извини, увлёкся. Не могу до конца изжить в себе старомодную нынче идею торжества духа. Так вот, возвращаясь к нашим баранам... А если взять за основу то, что смерть не конечна? Если она вообще не важна? Если пространство и время – это наши инструменты, чтобы просто свести всё вокруг воедино – в упорядоченную, более-менее объяснимую и подчиняющуюся определённой логике систему? Это же очень удобно, иметь краеугольный камень, когда строишь огромное здание бытия. И вот кто-то в какой-то момент решил, что человек – величина переменная, а мир, пространство и время – постоянные, тот самый камень. При таком раскладе человек становится неизбежно смертным. Да, смерть неизбежна, если человек завязан на пространстве и времени. А если их отринуть? Если представить существование человека вневременным и внепространственным, а? Эту гипотезу я и взял за основу при создании своего прибора.

Кохович довольно хлопнул ладонью по столу, как будто мне сразу всё должно было стать предельно ясным. Но для меня его слова не прояснили ровным счётом ничего.

– Я не понимаю. Вы исключили пространственно-временные величины из жизни человека? Но тогда наша жизнь свелась бы... к ничему. Человека бы попросту не было без этих объективных характеристик. Не могло бы быть.

– Алик, ты же физик по образованию! – укоризненно посмотрел на меня Кохович. – Ничто означает бесконечность.

– Но человеческая жизнь имеет точку отсчёта – начало, значит, она уже не бесконечна.

– Да, имеет, но у отдельно взятой ячейки, а их бесконечное множество, и их можно менять. Бесконечное множество ячеек – бесконечное множество начал. Что это, как не сама бесконечность!

– Да что за ячейки такие?!

– Обыкновенные. Современная квантовая физика говорит нам о том, что будущее нельзя предсказать. Ни один из его аспектов. Даже простое наблюдение изменяет его в непредсказуемую сторону. Наблюдая, мы просто выбираем какой-то вариант из бесконечного числа возможностей. Каждая из возможностей действительно происходит в какой-то вселенной. И все эти вселенные существуют одновременно, независимо от того, что происходит в любой из них. Только представь! Все варианты всех возможных событий реальны! Это как ветви дерева или развилки дорог. К примеру, твоя мать вышла замуж за твоего отца, а где-то в другой вселенной – нет. Потом родился ты, но есть вселенная, где она вышла за твоего отца, но родила не сына, а дочь. Ты поступил на физико-математический, а есть вселенная, где ты – гуманитарий, дипломат, да кто угодно! На каждой секунде арды вариантов! И все они существуют, все они есть, эти вселенные! Даже те, где тебя нет. Просто ты в данный момент в этом теле в этой вселенной – в конкретной ячейке из бесконечного числа вариантов. Ты говоришь, день стал другим? Потому что ты в другой ячейке, поэтому здесь реальны другие возможности. Любой нюанс, любое малейшее изменение сразу же порождает шквал других реальных в иных вселенных возможностей.

– Чёрт! – я начинал понемногу улавливать смысл. – Поэтому та брюнетка сегодня не замужем, хотя вчера была!

– Совершенно верно, – кивнул Кохович.

– Но как я оказался в этой ячейке? Погодите, вы сказали, что их можно менять?

– Вероятно, ты попал под действие прибора, – старик указал взглядом на стол, где лежали металлические коробочки.

– Да, перед смертью Фотон направил его на меня. Но я думал, что это взрывное устройство?

– Нет, это прибор, который мы с тобой создали вместе. Да, не удивляйся. В одной из ячеек ты стал прекрасным учёным-физиком, а не жалким офисным клером, – я поморщился. Вообще-то я был ведущим разработчиком инвестиционных проектов в одной из крупных компаний. – Мы вместе с тобой изобрели этот прибор. Другой возможности проверить, работает ли он, кроме как испытать его на самих себе, не было. Мы бросили жребий. Выпало мне. Я должен был отыскать тебя там и всё рассказать. По нашей теории я должен был попасть в тот же время в параллельную вселенную, но мы не знали точно. Кроме того, оставался риск, что я ничего не буду помнить после переноса. Да и ты мог быть уже не физиком, а, к примеру, врачом, и жить не в этом городе, и даже не в этой стране. И имя у тебя могло быть совсем другое. Я бы никогда не смог найти тебя. Пришлось рисковать, но всё прошло успешно. Наша теория оказалась верной. Я всё помнил и нашёл тебя. Правда, ты был уже не учёным, а офисным сотрудником. Вот тогда я и договорился о встрече с тобой – той самой, которая была сегодня утром. Мы встретились, и я всё тебе рассказал: о том, кто я, о приборе, о нашем эксперименте. Ты не поверил, счёл меня сумасшедшим, посмеялся надо мной. Я предложил тебе испытать прибор в деле, а ты вызвал полицию. Тогда я направил прибор на себя, пытаясь избежать ареста, но в последнюю секунду ты, думая, что это бомба, выбил его у меня из рук, и меня убило обратным излучением, а тебя перенесло в другую ячейку. Теперь уже ты смог найти меня в новой вселенной и рассказать мне о том, что произошло. У меня не было нашего с тобой коллективного разума, чтобы одному быстро воссоздать прибор: ты не мог мне помочь, потому что жил в новой ячейке и ничего не знал из того, что знал ты-учёный. На воссоздание прибора ушло почти десять лет, но всё получилось. Ещё через несколько лет я смог настроить прибор так, чтобы попадать в определённый отрезок времени конкретной вселенной. Вот тогда ты и начал прыгать по ячейкам, пытаясь вернуть «свою жизнь», а я за тобой, пытаясь тебя остановить.

То, что поведал мне Кохович, настолько разорвало мои шаблоны об окружающей меня действительности, что их обрывки похоронили мою способность соображать. Но что-то снова не билось, что-то важное. Я не мог пока понять что, поэтому начал тыкать наугад.

– А почему вы мне поверили, когда тот я пришёл к вам и рассказал о приборе и переносе? Я же вам не поверил.

– Ты в подробностях пересказал мне то, что я-прежний рассказал тебе. Это было запредельно, нереально, просто вынос мозга, понимаешь? – Ещё бы! Кому, как не мне, понять! – Я и сам работал над этой гипотезой, но тогда она была у меня в голове ещё в зачатке. А тут явился ты и практически преподнёс мне всё на блюдечке. Я просто решил проверить, ухватился за шанс.

– Погодите! А Фотон! Кто он?! Прибор же был у него! Он рассказал мне о ячейке!

– Ты ещё не понял?

– Н-нет. А что я должен был понять?

Кохович тяжело вздохнул, как будто ему приходится сообщать мне о смерти любимой бабули или об обнаруженной у меня опухоли.

– Ты и есть Фотон. Или Фотон – это ты. Только лет пятнадцать спустя.

А я наивно полагал, что всё страшное, что могло со мной случиться, уже произошло!

В ужасе я закрыл ладонями лицо. Эти движения, карие глаза – теперь ясно, что, вернее, кого они мне напоминали! Худоба, борода, неопрятный вид сбили меня с толку в поезде, но это был я! Это точно был я.

– Фотон – это тот самый ты, что пришёл ко мне после случайного переноса, когда я погиб. Разумеется, в момент нашей первой встречи он был значительно моложе и выглядел презентабельнее. М-да, переносы его здорово потрепали.

Я плакал. Самым натуральным образом. Слёзы лились у меня из глаз, мне было стыдно, но я не мог остановить этот вселенский потоп.

– Господи... Что со мной произошло? Я стал террористом?! – я не мог поверить, осмыслить, постичь! – Почему? Ведь я нормальный, обычный человек!

– Чушь! Не стал ты террористом! Ты прибор испытывал, а потом всё пытался вернуться в прошлое, хотя я тебя предупреждал, что не нужно этого делать, ведь это опасно. Так оно и случилось: привлёк к себе внимание, за что и поплатился. Хватит, перестань, – продолжал увещевать меня старик. – Не переживай так, я тебе сейчас чайку плесну своего, из травок – успокоительный сбор. Всё решаемо, поверь, дружок, – Кохович ободряюще потрепал меня по плечу и направился на кухню, по-стариковски кряхтя и держась за спину.

Бессмысленно тараща глаза, я попытался успокоиться. Главное, я жив, а при нынешнем раскладе это уже многое значило. Конечно, Фотон знал, что я буду в поезде, ведь он – это я. Наверняка, он сел туда в надежде... Стоп! Мой взгляд скользнул по столу: две флешки, два прибора. Так и есть! Два Коховича, два меня... Вот что не билось!

Я вскочил со стула и, как оказалось, весьма своевременно: позади меня с огромным кухонным ножом стоял Кохович.

– Догадался, – старик усмехнулся, но не злобно, а как-то фатально. – Я знал, что рано или поздно догадаешься. Ты сообразительный.

– Ты говорил про перенос в другую ячейку. Речь шла только о том, чтобы «проснуться» заново в другой вселенной. Как произошло со мной вчера. Но у тебя, и у Фотона перенеслись тела? Почему меня и тебя стало по двое?! Ведь в одной вселенной должен находиться только один вариант человека!

– Всё верно. Должно быть так. Но в какой-то момент мы с тобой – тобой-Фотоном переусердствовали. Слишком часто меняли ячейки туда-сюда, пытаясь настроить прибор, и образовались коридоры или воронки между отдельными вселенными. Вселенные стали взаимопроникающими. События, время, люди начали перемешиваться и путаться, поэтому ты и не мог понять сдвиг в днях. Задав правильно настройки, можно отправиться в ближайшую, связанную коридором вселенную, не потеряв тело. Так Фотон и попал к тебе, а я – сюда.

– Почему ты хочешь убить меня?! Я никому ничего не расскажу! Да никто и не поверит, скорее, в психушку упекут! Мне бы теперь как-то со своей жизнью разобраться!

– Видишь ли, какое дело, Алик. Не одному тебе нужно с жизнью разбираться, – Кохович медленно обходил вокруг стола, сжимая нож как заправский спецназовец. Кто бы мог подумать! Старикан только прикидывался дряхлым.

Какое-то время мы крутились вокруг стола, пока он не сделал выпад. Я отскочил, нож рассек воздух всего в какой-то паре сантиметров от моего лица. Это была уловка: Кохович тут же обогнул стол и оказался прямо напротив меня. Теперь между нами не было преграды. Урезонить разбушевавшегося старикашку словами вряд ли получится и отступать назад я больше не мог: в паре шагов позади меня была стена. А где-то там, в другой вселенной я, возможно, пожимаю сейчас этому ублюдку руку, не зная, что он буквально точит на меня нож!

Выбор был невелик. Ринувшись вниз на пол, я мощным толчком сбил Коховича с ног. Он явно не ожидал такого поворота, но нож не выпустил и успел полоснуть меня по плечу. Мы долго с переменным успехом катались с ним по полу, сбивая и роняя мебель, но в какой-то момент выдохлись. Я чувствовал, что слабею из-за кровотечения, а у Коховича своё брал возраст. Мы сидели на полу посреди разгромленной комнаты друг напротив друга, тяжело дыша. Плечо сильно саднило. Я поморщился от боли и посмотрел на пол: стекавшая с руки кровь быстро превращалась в лужицу. Мгновения, когда я бросил взгляд вниз, оказалось достаточно, чтобы Кохович метнулся к столу и схватил один из приборов.

– Стой! – я ринулся к нему, но едва успел отскочить от обратного светового излучения, ощутив опаливший моё лицо горячий поток воздуха.

Старик исчез.

Сняв пальто, я перетянул плечо полотенцем. У меня хватило ума не идти в окровавленной одежде по улице. На вешалке в прихожей среди разной одежды я нашёл знакомую чёрную куртку. Она была достаточно широкой, чтобы я без труда смог засунуть перевязанную руку в рукав. Её я и напялил на себя, а затем положил в карман оставшийся прибор и флешки.

Прежде чем покинуть дом, я бросил взгляд в зеркало, висевшее тут же в прихожей. От меня прежнего не осталось и следа. Красная опалённая рожа и видавшая виды болоньевая куртка, одним словом, бродяга.

Теперь я точно знал, что Фотон был в этом доме – в другой, не в этой вселенной, но был. И Кохович пытался убить его. Сукин сын хотел убить меня, где бы я не находился.

***

Кое в чём старикан был прав: физик из меня сейчас никудышный. Но одного отличного физика я всё же знал.

Слезящиеся глаза долго и удивлённо всматривались в моё лицо.

– Привет, давно не виделись, – я не слишком вежливо втолкнул Коховича обратно в квартиру. Не на пороге же объяснять ему, что его свихнувшийся постаревший дубликат буквально роет кротовые норы через вселенные, чтобы отыскать меня. – Садись и слушай.

Я потратил час, чтобы рассказать Коховичу всё, что со мной произошло от встречи с Фотоном, которым оказался я сам, до исчезновения Коховича-старика. Само собой, эпизод с рукопашной я опустил до поры до времени. Непостижимо, но Кохович поверил мне сразу и безоговорочно! Наверное, так же в другой вселенной он поверил Фотону.

Физик вертел в руках прибор, разглядывая его восхищёнными покрасневшими глазами. Видимо, я для него уже не существовал.

– Поразительно! – то и дело выкрикивал он. – Это просто поразительно!

Ещё бы.

– Ты понимаешь, как он действует? – спросил я Коховича.

– Не до конца. Надо всё подробно изучить, но кажется, основной принцип я уловил, если, конечно, концепция этого прибора базируется на моём исследовании.

– Базируется-базируется, – подтвердил я. – Ты сам мне об этом сказал.

– Тогда... Как он всё-таки прекрасен!

– Ближе к сути.

– В общем, этот прибор является своеобразным квантовым излучателем, но не обычным. Понимаешь, в обычном излучателе фотоны движутся со скоростью света, при этом считается, что у фотонов нет ни массы, ни заряда. Но этот прибор как будто прореживает частицы, часть пропуская, как они есть, другую часть наделяя зарядом, а третьей – придавая массу. Массу, конечно, совсем не в нашем понимании, а в чисто физическом. В результате возникает не привычное нам излучение, а совсем иное по своей структуре. Частицы, обладающие массой, движутся настолько быстро, что создают эффект чёрного тела, притягивая и заряженные частицы, и обычные. Возникает очень нестойкий и кратковременный эффект горизонта событий, однако ж он способен повлиять на отдельного человека в пределах связки пространства-времени. То есть вся электромагнитная составляющая человека как бы «снимается» с него, как кожа или ткань, затягивается чёрным телом, эффект горизонта исчезает (а он очень кратковременный!) и эта составляющая выбрасывается в другой вселенной, заполняя собой другую ячейку.

– А «составляющая» этой ячейки куда девается?

– Она не существует. Пока мы не осознаём реальность, её для нас нет. Как только осознали, она стала действительной. Как только вы заполнили ячейку и осознали реальность, вселенная «включается». Все бесконечное множество вселенных реально и нет одновременно. Они реальны для нас, если мы в них, и нет, если нас в них нет. Но при этом они всё равно реальны в каждое мгновение времени. Такой вот парадокс.

– Что-то вроде переселения души?

– Очень вульгарное сравнение. Переселения не происходит. Ты тот же, и душой – если вам так угодно, и телом, просто в другой ячейке своего бесконечного «Я». Я бы скорее сравнил это с коммутатором времён Второй мировой. Видели картинки огромных панелей с большим количеством разъёмов, где связистка втыкает штекер в один из них. Примерно то же самое. Вся это панель – вы. Но штекер одновременно может находиться только в одном разъёме – в одной реальности. Когда штекер втыкают в другой разъём, для вас начинается другая реальность. Но все они, разъёмчики-то, существуют.

Это было чертовски увлекательно, но я хотел выяснить главное: почему Кохович хотел убить меня.

– Расскажи мне о себе, – прервал я его упражнения в метафоричности. – Ты веришь, что мы могли работать вместе?

– Почему нет? Я всегда за плодотворное сотрудничество, особенно, если это приводит к таким потрясающим результатам! А о себе... Что тут говорить? Всё, как у всех. Обычная жизнь: родился, учился, работал...

– Женился, – машинально в рифму продолжил я его цепочку.

– С этим проблема, – застенчиво улыбнулся Кохович. – Нет, мне нравились женщины, а одна так особенно. Я даже в один прекрасный момент сделал ей предложение. Но Мила... – он тяжело вздохнул, – в общем, она отказала мне. Сказала, что разница в возрасте, моя старомодность и зацикленность на науке сделают наш брак несчастливым. Наверное, ей больше импонируют современные и успешные молодые люди вроде вас. Может, по чашечке кофе? Я в последнее время пытаюсь на чай перейти, а то со сном начались проблемы, но пока не получается...

Я бездумно листал фотографии Коховича в цифровой фоторамке. Карапуз в коротких шортиках среди кучи таких же малышей, чинно сидящих на стульчиках; выпускник школы в несуразных очках; студент-ботаник, склонившийся над квантовым излучателем и ещё целый ряд фотографий незнакомых мне лиц, кроме одного – красивой брюнетки из аэроэкспресса.

– Это Мила, – пояснил незаметно подошедший Кохович. – Правда, красавица?

Я не мог не согласиться. Вероятно, настала пора радикальных мер.

– Кто ты такой, твою мать?! – я схватил не ожидавшего такого поворота физика за грудки. – Говори! Откуда ты?! Кто тебя надоумил убить меня?! Это Кохович?! Старик?!

– Я... я не понимаю, – лепетал растерявшийся Кохович. От тряски его очки сползли на нос. Вид у него был довольно жалкий. – Почему вы так со мной обращаетесь? Я вовсе не хочу убивать вас? З-зачем мне это? – от волнения он начал заикаться.

– Вот и я хочу понять, зачем! Откуда ты знаешь эту девушку?! Ты знал, что я уже несколько лет каждое утро езжу с ней на одном утреннем аэроэкспрессе?! Кто она?! Кто ты?! Отвечай, сука, или я впечатаю эти очки в твоё лицо навсегда!

– Это Мила! Я... я познакомился с ней в Политехе. Я преподавал физику на её курсе. Да в чём, собственно, дело?! – Кохович неожиданно резко освободился от моего захвата. – Зачем же применять насилие?! Всё решаемо!

Всё решаемо... Я схватил рамку с фотографиями и судорожно начал перелистывать

– Да что вы ищете?!

– Кто ты?! Где родился?! Кто твои родители?! Отвечай! – страшная, не до конца ещё оформившаяся догадка возникла у меня в голове.

– Да, не знаю я, Господи, не знаю! Я – сирота! Рос в детском доме!

– Что у тебя с глазами?!

– А, это ожог.

– Да не это! Почему ты в очках?!

– Обычная близорукость. Миопия. Всё руки никак не доходят операцию сделать.

А у меня дошли.

– Простите, если вы не против, я закурю: обстановка очень уж нервная. Я ещё и курильщик заядлый. Бросить всё никак не могу, – Кохович снова застенчиво улыбнулся. Он, вообще, был застенчивым, в отличие от меня. – Все меня журят, мол, немодно, неэкологично, опасно для здоровья. И Мила тоже. А я, когда работаю, даже не понимаю, что сигарета оказывается у меня в зубах. Как очнусь, уже полная пепельница...

Он болтал и болтал, курил и болтал, рассматривал прибор и болтал... Какая же сволочь этот Кохович! Вырастил себе великого физика!

Я сгрёб со стола прибор и флешки. Того, что Кохович увидел, будет достаточно, чтобы он смог воспроизвести новый. Не сейчас, но спустя время он обязательно сделает это. Я не буду убивать этого Коховича. Он ни в чём не виноват. Да и той, другой, в сущности тоже. Это я виновен во всём. В том, что разочаровал сам себя. В том, что предпочёл призванию и науке деньги и сибаритский комфорт. В том, что отказался от борьбы за то, что по-настоящему важно. В том, что не хватило духу подойти к понравившейся девушке. А тряпка Кохович даже предложение отважился сделать! Я променял жизнь на созерцание и кофе. Действительно, кого следовало убить, так это меня. Это я должен уйти с дороги, как бракованная версия самого себя. Чтобы зря не занимать ячейки. Чтобы освободить место для торжества разума и науки. Поэтому Кохович хотел убить меня: потому что все ячейки должны быть заполнены качественной «составляющей», а не пустышкой. Только так можно изменить мир разом, соединить вселенные между собой в бесконечную мультивселенную, создав новый вневременной и внепространственный мир, в котором само понятие смерти станет абсурдом!

Следующим утром она снова вошла в вагон. Ни секунды не раздумывая, я подсел к ней, оттеснив какого-то слишком бойкого юнца.

– Доброе утро. Простите, мы вчера беседовали с вами, а я даже не представился. Алик Штайнен, – я застенчиво улыбнулся и протянул руку красивой брюнетке.

– Мила, – она очаровательно улыбнулась в ответ и легонько пожала своими тонкими пальчиками мою ладонь. – Вы мне кого-то напоминаете, не могу вспомнить кого.

– Руку даю на отсечение, какого-нибудь ботана-физика.

– Почему физика? – удивилась она.

– Да так, интуиция.

Я прожил с Милой целую жизнь, а потом ещё и ещё. Мы жили вместе сотни жизней. У нас было много детей. В каждой жизни разные. Мальчики и девочки. Иногда я терял Милу. Но если бы меня спросили, выбрал ли я кого-нибудь другого, ответ был бы однозначен.

Я не знаю, сколько лет в совокупности я прожил. Тысячи, возможно. Я не считал, даже не пытался. Я знал, что могу жить бесконечно. Тот прибор, что я изобрёл когда-то в одной из вселенных, я давно доработал. Теперь я мог создавать переходы не только между соседними ячейками, но и преломлять время, переносясь в любой его момент, да что там – в любую эпоху. Впрочем, Кротович смог это давно. То есть я. Видя то жалкое существо, того пижона, в которого я превращался, он решил создать своего «идеального» учёного, не падкого до славы и денег. Кто знает, где Кохович теперь. Может быть, нас отделяют века и тысячи вселенных, а может, он следует за мной по пятам или на шаг впереди – где-то в будущем. Хотя, что есть различие между прошлым, настоящим и будущим – всего лишь иллюзия.

Я никогда не брал с собой Милу, каждый раз предпочитая «встречать» её заново и наслаждаться тем прекрасным первым моментом знакомства, узнавать её снова и снова, такую близкую и родную, но такую разную.

Жизнь не линейна, она похожа на цветок с бесконечным количеством лепестков, который снова и снова распускается в мультивселенной, и мне повезло: я могу выбирать лепестки. Но настала пора принести человечеству хоть какую-то пользу. Хватит бить баклуши и жить в своё удовольствие. В следующий раз я, пожалуй, уговорю Милу отправиться вместе со мной. Это будет удивительное путешествие – время чудес и открытий, время поднесения моего дара человечеству, чтобы, когда придёт время покинуть ячейку, я со спокойной душой смог бы сказать: «Свою задачу на Земле я выполнил».