Аквариум

Осень чувствовалась во всем - в прохладном воздухе, который был слегка сырым на вкус, во внезапном резком порыве ветра, против воли заставляющем вздрогнуть, в подернутом легкой дымкой сером небе, которое уже начинало темнеть, хотя часы едва ли показывали шесть вечера.

Лора Маккейли, задремавшая в беспилотном такси и словно не до конца проснувшаяся после этого, широко зевнула, плотнее обмотала шею почти невесомым шарфом и еще раз проверила, правильно ли она приехала. В этом квартале, построенном всего несколько лет назад, все дома походили друг на друга как близнецы. Невысокие, всего четыре этажа, выбеленно-светлые, с кирпично-красными крышами и небольшими, застекленными в пол балконами, они внушали благородное почтение и желание протереть ботинки от придорожной пыли.

Даже странно, что Томас Перри после развода с женой выбрал для жизни именно это место. С его неукротимым желанием свободы, вечным протестом в словах и взглядах, жадной жаждой познания, сопровождающей каждое действие, жизнь в одной из сотни небольших квартирок среди десятков одинаковых лубочных домов казалась почти насмешкой. Однако, как он говорил на работе, здесь, в тишине и спокойствии, он наконец-то смог сосредоточиться на том, что было для него по-настоящему важным.

Лоре, как женщине, было странно, что к важным вещам для Томаса относились его исследования и большой аквариум с редкими рыбками, но никак не подрастающая дочь, оставшаяся с бывшей женой. Как коллега и хороший друг она, впрочем, не говорила об этом вслух.

Она была в гостях у Томаса несколько раз, но уже успела забыть, на каком этаже находилась нужная квартира. Оказалось - на третьем. В доме был лифт, но она легко взбежала наверх по лестнице, радуясь тому, что совсем не запыхалась. Ей недавно исполнилось тридцать два, и она в глубине души очень переживала, что здоровье, всегда служившее ей верой и правдой, начнет ее подводить. Никто не пустит в космос даже именитого исследователя, если он не сможет выдержать рабочие перегрузки.

Подойдя к его двери, такой же светлой и благородной, как и все остальные двери в коридоре, Лора почувствовала страх. Она боялась позвонить в звонок и не получить ответ. Нажать на матовую серебристую ручку и увидеть, что дверь открыта.

Она боялась, что Томас покончил с собой. Повесился, отравился, перерезал вены.

Он уже неделю не выходил на связь - не появлялся на работе, не заходил в сеть, не брал трубку телефона. Сначала коллеги списали это на обиду - несмотря на триумфальное завершение последнего одиночного полета, Перри отстранили от участия в следующей экспедиции. Никто не мог сказать, почему. Томас в ответ на все вопросы отмалчивался, а председатели Совета смотрели вокруг волком, даже просто проходя по коридору, поэтому с ними поговорить никто не решался.

Однако, когда отсутствие Перри затянулось, коллеги из его команды начали всерьез об этом беспокоиться. Человек, положивший жизнь на исследование близкого и далекого космоса, в числе первых отправлявшийся в самые сложные экспедиции, державшийся в десятке лидеров по количеству часов, проведенных вне Земли, мог воспринять отстранение от работы, даже временное, слишком болезненно. А с учетом того, что жил он один...

Именно поэтому Лора и решила съездить к нему, хотя сейчас почти жалела о своем решении. Но отступать было некуда, поэтому она неуверенно нажала на кнопку звонка. Раз, другой. Ничего не произошло, ей даже не было слышно, зазвонил ли тот в квартире. Ни на что не рассчитывая, она надавила на ручку двери, и та поддалась, совсем как в ее недавних страхах.

Ей, женщине с тремя десятками космических полетов за спиной, захотелось сбежать, но она вздохнула и на нетвердых ногах вошла в квартиру.

В нос ударил неприятный запах пролитого алкоголя, дешевой лапши и несвежего мужского тела.

Вокруг царил страшный бардак, но Лора заметила его не сразу. Первое, что бросилось ей в глаза - Томас, сидевший на диване перед выключенным экраном телевизора. Небритый, опухший, пьяный, с пятнами от кетчупа на светлой домашней футболке, он, тем не менее, совершенно определенно был жив.

Услышав гостя, он повернулся к двери и, совершенно не удивившись, хрипло поздоровался:

Привет.

Дверь была не заперта, - сразу же попыталась объяснить Лора, но Томас ее не слушал.

У входа, в пакете, еще упаковка пива. Захвати мне одну банку, ну и себе возьми, если хочешь.

Слева от двери действительно стояло несколько пакетов с логотипом службы доставки еды. Основным их содержимым были пиво, чипсы, орешки и лапша, которую можно было заварить кипятком. Правда, в одном из них лежали несколько уже вялых на вид яблок и плюшевая рыбка. Судя по чеку, который был там же, все это богатство привезли пять дней назад.

Она достала банку пива и начала пробираться к дивану, стараясь не наступать на раскиданные по полу вещи. Себе Лора ничего брать не стала: из-за трепетного отношения к своему здоровью алкоголь она пила очень редко. Томас обычно тоже.

Сейчас же он жадно выхватил банку из ее рук, вдавил внутрь жестяное колечко, облился пивом и не заметил этого, сделал большой глоток, поморщился:

Теплое. Гадость.

Лора молча прошла вперед и, найдя свободный стул, присела на его краешек, выпрямив спину до боли между лопатками.

Итак, она убедилась в том, что Томас жив, и это было неплохим началом. Однако он вел себя странно, и это пугало ее, сбивало с толку, не давало сообразить, что следовало сделать дальше.

Томас, которого она знала пятнадцать лет, со времен института, никогда себя так не вел. Он с ранних лет мечтал о том, чтобы познать неизведанное, и делал все, чтобы этого достичь. Учеба, научные работы, выступления на конференциях были для него на первом месте, он как будто уже родился серьезным профессором, не понимающим прелести студенческих вечеринок и свиданий с девушками. На последнем курсе и он, и Лора - двое из потока, - попали на стажировку в Глобальный Центр Космических Исследований, только вот она занималась тем, что готовила к публикации чьи-то отчеты и статьи, а его взяли ассистировать в полете по ближнему космосу. Даже странно, что с его ритмом жизни он вообще женился, и совсем не удивительно, что развелся через три года после этого. Томас, как и многие исследователи космоса, всегда берег свое здоровье, и умственное, и психическое - боялся быть отлученным от столь манящих его бесконечных далей. Что же произошло между ним и Советом? Почему его отстранили от следующего полета, и зачем он беспробудно пьет уже неделю, не думая о том, что может стать с ним дальше?

Пытаясь подобрать подходящие слова, чтобы начать разговор, Лора машинально перевела взгляд в другую сторону комнаты и тут же вскочила, воскликнув:

Томас, твой аквариум?..

Что с ним? - так же невозмутимо поинтересовался он и повернулся по направлению ее взгляда, после чего почти разочарованно протянул. - А, так ты про это.

На поверхности огромного, переливающегося приглушенным светом аквариума, которым Томас был одержим лишь немногим меньше, чем покорением космоса, плавали мертвые рыбки. Их разноцветные животы неестественно распухли, длинные яркие плавники безвольно поникли, а от застывших выпученных глаз хотелось скорее отвести взгляд.

Аквариумные рыбки - жадные создания, - размеренно покачивая головой, начал говорить Томас. - Если они дорвались до еды, остановить их уже невозможно. Они не будут думать о последствиях, о том, чем им грозит неуемное желание потребления - отыскав свой волшебный источник удовольствия, они не смогут от него отказаться под угрозой смерти. Так они и умирают - сытые и счастливые, не успев понять, что сделали не так.

Как это произошло? - все еще не понимая, спросила Лора. Он сделал большой глоток пива, пожал плечами:

Я их убил. Высыпал им в воду банку корма, которой хватило бы на месяц, и смотрел, как они едят, едят, и все не могут наесться. Честное слово, это длилось целую вечность, я думал, что все закончится гораздо быстрее.

Но зачем?..

Они были несвободны, - прервал ее вопрос Томас. - Они были несвободны и несчастны, пусть и не понимали этого. Я ограничил их, запер внутри маленького искусственного домика и следил, чтобы все у них было хорошо. Что случилось бы, если бы какая-то рыбка решила узнать, что творится за пределами аквариума? Она выпрыгнула бы наружу и умерла, задохнувшись в этом суровом настоящем мире. Или я увидел бы ее и вернул обратно в аквариум, после чего она почувствовала бы свою собственную ничтожность. А может, и вовсе наступил бы на нее, не заметив на полу. Получилось бы очень неловко. В общем, я решил, что это все несправедливо по отношению к рыбкам, и даровал им милосердную смерть.

Лоре стало страшно. Происходящее вокруг все больше походило на дурной сон, и ей нестерпимо захотелось проснуться. Почему Томас, всегда такой умный, ироничный, скептичный и острый на язык, сидит в двух метрах от нее и говорит ей какую-то чушь? Почему за неделю он разрушил то, что было для него по-настоящему важным на протяжении многих лет, и продолжает это разрушать? Что с ним случилось?

Решив пока оставить вопросы про рыбок, она попробовала зайти с другой стороны.

Прошло уже три недели с тех пор, как ты вернулся, а Центр до сих пор не опубликовал результаты полета. Может быть, ты расскажешь мне, что там было?

Томас посмотрел на нее с подозрением и обидой, но промолчал, вернувшись к своему пиву. Было видно, что он не настроен обсуждать эту тему, но Лора не сдавалась.

Мне предложили участие в новом проекте. Собирается большая команда - восемь человек. Пока никаких подробностей, но говорят, что мы практически повторим твой полет.

Кого они в итоге берут? - полюбопытствовал Томас. Лора расценила его интерес как хороший знак и начала перечислять, загибая пальцы:

Пока набрали пятерых. Меня, Лукаса Хромберга, Алишу Саммерс, Мику Злотана и Райана Смитса. Три места вакантны.

Их не жалко, - покачал головой Томас. - Мику немного, остальных нет. Пусть летят. А ты откажись, пожалуйста. Не надо этого делать. Не стоит оно того.

Ты говоришь так, потому что тебе запретили лететь самому? Ревнуешь меня к космосу? - Лора уже почти перестала бояться, и теперь пыталась подцепить его с какой-нибудь стороны, спровоцировать на настоящие живые эмоции. Но он не поддался так просто.

Они могут говорить, что отстранили меня, но я отказался сам, - упрямо покачал головой он, а потом с жаром продолжил:

Все ложь, все обман. Всю жизнь я гонялся за чем-то несбыточным, думал, дурак, что истина познаваема, что если долго и упорно работать, можно добиться своего. Хорошо, что я еще не стар. Тридцать три - только начало пути, я не стою на пороге могилы, не превратился в немощного старца. У меня еще есть силы, чтобы выкинуть бредни о космосе из своей головы, из своей жизни, и подумать о простых, понятных вещах, общечеловеческих ценностях, не имеющими ничего общего с бесконечной гонкой за фальшивыми знаниями.

Это о каких таких общечеловеческих ценностях ты говоришь? - язвительно поинтересовалась Лора. Она пыталась задеть Томаса за живое, а получилось наоборот. От того, что он походя, короткими простыми фразами обесценивал свое - а, значит, и ее, - дело жизни, ей стало обидно. - Может, в деревню переедешь, огородик заведешь? Вернешься к Маришке, дочку будешь воспитывать?

Может, и буду, - ответил он совершенно серьезно, не злясь и не раздражаясь. - Ребенку отец нужен, а не абстрактная фигура в небе, про которую можно сочинение в школе написать. Если Маришка меня простит, конечно. Ты бы на ее месте простила?

Она проигнорировала его вопрос, чувствуя, как на нее начинает накатывать отчаяние. Казалось, Томас был непробиваем. За то короткое время, которое она провела в его доме, он говорил с ней о чем угодно, только не о своем последнем полете, хотя все его нездоровое, вопиющее поведение очевидно было связано именно с ним.

Лора подошла ближе, присела на краешек дорогого дивана светлой кожи, ныне погребенного под пустыми упаковками из-под орешков и шоколадных батончиков, взяла его за свободную руку, стараясь не обращать внимание на жирные от чипсов пальцы, и заглянула в его по-рыбьи унылые глаза.

Томас, - произнесла она, пытаясь вложить в свой голос все беспокойство, которое испытывала, - я вижу, что тебе сейчас очень плохо. Я хочу помочь тебе, но знаю, как это сделать. И не узнаю, если ты не расскажешь мне, что случилось. Что произошло в полете, что за конфликт случился у вас с Советом, из-за чего ты сейчас сам не свой - пожалуйста, объясни.

Долгую минуту он просто смотрел в ее глаза, не отводя грустного задумчивого взгляда, потом покачал головой:

Ты не хочешь этого знать.

Хочу.

Совет тоже говорил, что хочет. И я рассказал им правду - все, как было на самом деле. Они не поверили мне, решили, что я свихнулся. Может быть, так оно и есть. Они проигнорировали мои слова, предпочли не думать о них. Так же поступишь и ты. Я бы и сам так поступил на твоем месте.

Лора на несколько секунд затаила дыхание. Наконец-то Томас вплотную приблизился к тому, что она хотела знать. Боясь спугнуть его, как дикую птичку, и в то же время понимая, что он распознает любую фальшь и неискренность в ее речи, она осторожно, пробуя каждое слово на вкус, начала говорить:

Может быть, мне действительно будет тяжело тебе поверить, а может быть и нет - ты не узнаешь этого, пока не расскажешь. Я постараюсь отнестись к твоему рассказу настолько открыто и непредвзято, насколько вообще могу. А тебе, возможно, станет легче уже от того, что ты поделился с кем-то тем, что тебя гнетет. Ну же, соглашайся. Что ты теряешь?

Потерять можешь ты, - угрюмо сказал он, только теперь отнимая свою руку. - Если ты действительно хочешь узнать, то произошло, то только на твой страх и риск. Мне-то уже все равно, а вот твоего допуск секретности для получения информации об этом полете недостаточно.

Вот еще, - до глубины души возмутилась Лора. - Если ты забыл, у меня вообще-то максимальный допуск, как и у тебя.

Не забыл, - только и ответил он, и в этот момент она поняла, что Томас говорит серьезно. В его полете действительно было что-то, превышающее имеющиеся допуска секретности, и, кажется, он был готов ей об этом рассказать.

Ну и пусть, - вслух произнесла она, подавляя легкую дрожь. Было сложно определить, что волновало ее сильнее - мысль о том, что она готова нарушить закон, из-за чего ее могут исключить из Центра пожизненно, или предвкушение интригующей тайны. - Они собирают экспедицию по твоему маршруту, значит, рано или поздно все расскажут и нам. Почему не сейчас?

Томас глубоко вздохнул и встал с места, отчего пиво из почти полной банки выплеснулось на штаны.

Я предупреждал тебя, Лора, я пытался. Это твой выбор - что ж, не буду больше тебя останавливать.

И он, более не говоря ни слова, неуверенным шагом направился в ванную комнату. Вышел оттуда не раньше чем минут через семь, в свежей футболке, с мокрыми волосами, умытым лицом и уже без пива в руке. Походка его, впрочем, была все такой же неустойчивой.

Ты хотела слушать - слушай, - обратился он к Лоре, за время его отсутствия перебравшейся обратно на стул. - И не перебивай меня.

И она не перебивала его, хотя иногда ей этого очень хотелось.

 

На самом деле, Лора, это все началось полтора года назад.

Отдел Исследований Дальнего Космоса хотел испытать новое оборудование, для чего подготовил восемь автоматических межпланетных космических аппаратов. Планировалось, что они направятся к рассеянному диску, выйдут на орбиты Эриды и Седны и останутся там на следующий десяток лет, передавая на Землю данные о внутренней части облака Оорта. Однако что-то пошло не так: семеро аппаратов успешно достигли своей цели за расчетные две недели, в то время как восьмой перестал подавать сигналы в районе пояса Койпера.

Казалось бы, нередкое дело, семь из восьми - хорошая цифра, можно списать и жить дальше. Однако Рик Мартиус, курировавший этот полет, решил иначе. Он захотел разобраться в том, что пошло не так, смог установить, вблизи от какого резонансного объекта пропала связь, и решил снарядить туда еще пару аппаратов, на этот раз без ценного оборудования на борту. Вряд ли в любой другой ситуации это принесло бы ему много прока, покружили бы вокруг какое-то время да вернулись. Только вот они тоже бесследно пропали, перестали выходить на связь и обнаруживаться другими приборами.

Это заинтересовало уже не только его, и к следующему эксперименту отнеслись гораздо серьезнее. На этот раз к искомой точке отправилось сразу несколько наборов космических аппаратов - часть из них, попроще и подешевле, выступала в качестве подопытных объектов, другая, оборудованная мощными системами наблюдения, держалась на некотором расстоянии и передавала на Землю все данные о контрольной группе.

Выяснить удалось следующее: при подлете к одному из троянских астероидов Нептуна аппараты просто пропадали. Не было взрывов, вспышек и прочих спецэффектов, от них не оставалось осколков или запчастей, просто в одну секунду их можно было наблюдать на мониторе - а в следующую нет. При покадровом просмотре записи, впрочем, стало заметно, что исчезновение все же не было одномоментным: передние части аппаратов пропадали из видимости на доли миллисекунд раньше, чем задние, как постепенно скрывается от взгляда грузовик, въезжающий в туннель. Кроме того, сигнал от пропавших аппаратов продолжал транслироваться еще несколько мгновений после того, как те исчезали.

Сразу после того, как были получены результаты наблюдений, Рик и его команда высказали предположение о том, что человечество столкнулось с живым воплощением теории, будоражащей умы многих поколений - с космической червоточиной, с кротовой норой, с пространственным туннелем, связывающем между собой различные области пространства, если не времени. В тот же момент было решено, что предположение не будет озвучено на весь Центр до тех пор, пока не появятся неопровержимые доказательства того, что эту теорию можно хотя бы рассматривать всерьез. Ты сама знаешь, как часто люди кричали, что сделали открытие, которое способно перевернуть астрофизику, а потом оказывалось, что они не удосужились провести даже простейшие проверки своих выводов. Тем более, что можно было сказать в такой ситуации? Что в поясе Койпера, излетанном вдоль и поперек, неожиданно нашлась червоточина, которую никто не замечал, а Рик заметил? Да его бы просто подняли на смех.

Проблема заключалась в том, что было совершенно непонятно, как исследовать подобное явление дальше. Угробив еще пару десятков космических аппаратов, Отдел Исследований Дальнего Космоса смог с достаточной степенью уверенности определить три вещи: размер предполагаемой червоточины (совсем небольшая по космическим меркам, двадцать на тридцать километров, неудивительно, что нашли совершенно случайно), ее местоположение (сто двадцать тысяч четыреста километров от ближайшего спутника Нептуна, до этого обладавшего только номером) и то, что если это действительно червоточина, ведет она в место гораздо более отдаленное чем те, откуда мы можем принимать сигналы в обозримое для человеческой жизни время.

Ни один из отправленных аппаратов, запрограммированных на прохождение в неизвестный объект, съемку окружающего мира и возвращение обратно по своему исходному маршруту, не вернулся. Может быть, в процессе перехода они повреждались, может, червоточина была проходима только в одну сторону, и с другой стороны пройти ее было нельзя, или же вход в нее почему-то не находился там же, где и выход - каждая теория звучала фантастичнее другой, и каждая имела право на жизнь.

Тут Рик и пришел ко мне.

Он был готов на самую большую авантюру своей жизни: вложить весь исследовательский бюджет Отдела на следующие четыре года в то, чтобы тайно отправить в червоточину человека.

Как ты понимаешь, тем самым он ставил на карту все. Он смог бы умолчать о победе, но в случае провала правда стала бы известна всем, и это стоило бы ему не только карьеры, но и свободы - как это было несколько лет назад с Ивонной Блэккет, которую обвинили в растрате, нарушении техники безопасности, самоуправстве и в чем-то еще, в чем уже и не вспомню. А ведь ее проступок в сравнении с тем, что планировал Рик, показался бы всем детской шалостью.

Поэтому он и пришел ко мне, а не к кому-то другому. И почему я согласился, думаю, объяснять тоже не надо.

Могло случиться все, что угодно, вообще - все. Я добровольно, и даже с немалым энтузиазмом, согласился отправиться в долбанное ничего, совершавшее с физическими объектами нечто, после которого их больше никто и никогда не видел.

Меня могло разнести на атомы в первое мгновение после того, как я бы в него попал. Расплющить от перегрузок. Раздавить в лепешку вместе с космическим кораблем. Я мог очутиться в нигде, из которого не было бы пути обратно, и медленно умирать от недостатка кислорода. Конечно, были варианты и с розовыми пони и дружелюбными пришельцами, но в них верилось гораздо меньше, хоть я и не готов был полностью отметать ни одну теорию.

Полет организовали очень быстро, прямо-таки реактивно по нашим меркам - за три месяца. Не знаю, чего это стоило Рику, но он врал и изворачивался как мог. Об истинной цели экспедиции знало с десяток человек, но казалось, что и этого было слишком много. Любой из них пошел бы под статью как соучастник, поэтому каждый переживал о том, не сдаст ли всех в руководство Центра коллега со слабыми нервами. Рабочая обстановка была накалена, и под конец третьего месяца мы вздрагивали от каждого шороха и чуть что срывались кто на крик, кто на истерический смех.

Но мы смогли.

Ни разу за все время подготовки я не усомнился в своем решении, но мне было страшно, как никогда, и с каждым днем становилось все страшнее. Под конец второго месяца я совсем перестал спать и несколько ночей провел в кровати просто уставившись в потолок. Потом решил, что ни к чему хорошему меня это не приведет, и начал пить снотворное. С ним у меня получалось проводить в покое ночи, но днем все возвращалось с новой силой.

Возможно, это странно, но тогда я больше всего боялся боли. Меня страшило долгое и мучительное умирание от одной из тысяч причин, по которым что-то могло пойти не так. Этого страха у меня не возникало перед обычными космическими полетами, даже перед самыми первыми, наверное, потому, что последняя катастрофа с человеческими жертвами в космосе произошла больше пятнадцати лет назад. Теперь же мне предстояло стать первопроходцем, естествоиспытателем, мучеником во имя науки, и никаких гарантий безопасности здесь не существовало и не могло существовать.

Поэтому я попросил Рика достать мне таблетку с быстродействующим ядом, на всякий случай. Так у меня возникала иллюзия контроля если не над своей жизнью, то над своей смертью.

Наконец, день полета наступил. Мой путь до пояса Койпера занял двенадцать дней, и раньше я ни разу не совершал такие долгие одиночные полеты. Иногда со мной общались Рик и другие ребята, но мы не могли открыто говорить о том, что меня волновало, опасаясь прослушки каналов связи. Поэтому, даже не начав самую опасную часть своего путешествия, я уже почувствовал себя очень одиноко. Знал бы я, что будет дальше...

Необходимое место я увидел сразу. Его предусмотрительно окружили по периметру дронами-маячками ближнего обнаружения, весело подмигивающими на локаторе. Честно говоря, выглядело это довольно угрожающе. Мне сразу вспомнились рассказы о старых цирках, в которых львов заставляли прыгать через горящий обруч. Дикие животные, от природы боящиеся огня, могли рычать, могли сопротивляться, но у них, так же, как и у меня, выбора не было.

Я последний раз вышел на связь с Центром.

Рик Мартиус, я на месте. Подтверждаете, что могу приступить к заданию?

Томас Перри, слышу вас, - ответил мне он неукоснительно спокойным тоном, явно стараясь не сказать ничего лишнего. - Напоминаю, несмотря на то, что топлива, кислорода, продуктов и воды укомплектовано на четыре месяца, мы рассчитываем, что вы вернетесь к исходной точке через три дня. Пожалуйста, сверяйте показания устройств корабля с механическими часами, и... удачи, Томас.

В динамиках что-то зашипело, связь прервалась. Я несколько раз глубоко вздохнул, проверил страховочные ремни и направился в самый центр своего огненного обруча.

Рик смог достать мне НИК-45, самый современный корабль из тех, что были в наличии у Центра, поэтому в кабине был полный обзор того, что происходило вокруг. И все же я не смог заметить тот момент, когда знакомый и понятный мне космос с россыпью ярких звезд, из которых я мог назвать по именам не меньше четверти, сменился непроглядной темнотой.

Я очутился в том самом нигде, которого так боялся.

Приборы для определения местоположения сходили с ума. Они не принимали ни одну радиостанцию, не видели вокруг никаких объектов, не могли определить свое место в пространстве, и оттого очень страдали. Я смотрел на простыни сообщений об ошибках и страдал вместе с ними. Правда, продолжали работать другие датчики. Например, я узнал, что температура вокруг корабля поднялась на полтора градуса, и что сам корабль, кажется, движется, если можно назвать движением то, для чего нельзя измерить перемещение.

Еще в кабине работали все внутренние устройства, необходимые для обеспечения моей жизнедеятельности. Это внушало некоторую надежду, пусть она и выглядела очень призрачно.

Судя по часам на приборной панели, которые я на всякий случай сверил с ручными, механическими, прошло только две с половиной минуты после попадания в неизвестную науке зону, а я уже весь вспотел и почувствовал, как резко скрутило кишки, хотя последний день от нервов почти ничего не ел. Однако я даже не думал о том, чтобы ослабить ремни или хотя бы переменить позу, так и сидел, вцепившись в подлокотники, переводя взгляд с приборной панели на закрепленные передо мной часы. В голове без устали прокручивались правила поведения в экстремальных ситуациях. Как быстро отстегнуть ремень, где лежат запасные кислородные баллоны, через сколько секунд после разгерметизации внешней капсулы наступает разгерметизация внутренней... Жаль только, в моем случае мало что из этого могло мне помочь.

Первые десять минут я следил за секундной стрелкой на часах с остервенением фанатика. Однако время шло,вокруг меня не менялось ровным счетом ничего, фокус внимания стал теряться, да и напряжение немного отступило. Сначала я расстегнул молнию на куртке, чтобы освободить вспотевшую шею, затем выпил воды из закрепленного на подлокотнике пакета и, наконец совсем осмелел, отстегнул ремни и немного полетал по кабине, на всякий случай не отнимая рук от страховочного поручня. Спустя полчаса я настолько привык к тому, где нахожусь, что решил пообедать.

Медленно потягивая из тюбика суп, я раздумывал о том, что же делать дальше. Перед полетом я был решительно настроен прервать свое жалкое существование в том случае, если не смогу выбраться из аномалии и вернуться домой. Однако что считать критерием того, что надежда потеряна? Стоило ли ждать в неизвестности день? Два? Пока не закончится пища и кислород? Там, на Земле, такой бесконечно далекой и почти не существовавшей для меня в этот момент, все решения казались очень простыми и понятными. Находясь в несущемся куда-то посреди полного ничего космическом корабле я очень хотел жить столько, сколько у меня получится прожить.

К счастью, полет не продлился настолько долго, чтобы я успел всерьез задуматься о самоубийстве. Прошло три часа двадцать три минуты с того момента, как я направил корабль в аномалию, и картина вокруг меня вдруг сменилась на виды открытого космоса, так же резко и одномоментно, как она поменялась на непроглядную черноту до этого.

В этот момент я открывал упаковку шоколадных конфет, решив, что потягивать пакетированный кофе и есть что-нибудь вкусное, наблюдая за тьмой в иллюминаторах, очень жизнеутверждающе. Словно ослепленный сиянием тысяч незнакомых мне звезд, на самом деле светивших не ярче, чем звезды Солнечной системы, я чертырхнулся, рассыпал конфеты, которые сразу же разлетелись по кабине, и неловко вернулся в кресло.

Это произошло. Рик и его ребята действительно нашли червоточину. Однако радоваться этому было рано - мне еще предстояло каким-то образом вернуться обратно и рассказать им об этом.

Приборы начали приходить в норму и усиленно думать над тем, где же я оказался. Я очень рассчитывал на то, что определить мое положение у них все-таки получится, иначе мне пришлось бы упражняться со звездными картами самому.

Я решил им не мешать, просто медленно остановил корабль, чтобы не улететь слишком далеко до того, как я смогу зафиксировать координаты места своего появления, и начал проверять показания других приборов.

Температура снаружи опустилась на два градуса, а радиомаяк нашел неподалеку несколько знакомых объектов - космические аппараты, которые целенаправленно хоронил в червоточине Рик. По моим подсчетам, их было меньше, чем должно было быть, и это заставляло задуматься - статичен ли переход? Всегда ли он ведет в одно место, или возможны варианты? И почему запрограммированные на возвращение аппараты не смогли вернуться, если их электроника не вышла из строя?

Быстрое изучение информации об откликнувшихся на радиомаяк устройствах дало мне ответ хотя бы на последний вопрос: среди всех подавших сигналы аппаратов не было тех, что Рик отправлял последними, с заданным правилом возвращения домой. Непонятно, что с ними произошло, сломались ли они во время перехода или просто попали в какое-то другое место. Разобраться с этим я надеялся позже, при запуске визуального сканирования по ближайшим физическим объектам.

Прошло почти двадцать минут до того момента, как центральный компьютер определил мое местоположение и издал короткий возмущенный сигнал. Я перевел взгляд на нужный экран и громко нецензурно выругался. Потом, не думая о записи звука на черные ящики, выругался еще пару раз.

Я находился на расстоянии двухсот тысяч километров от звезды Барнарда, в созвездии Змееносца. Мой корабль преодолел расстояние почти в шесть световых лет за три с половиной часа.

Если бы я вернулся обратно, если мое путешествие можно было повторить, это поставило бы всю космическую науку с ног на голову. Люди получили бы доступ к таким уголкам космоса, о которых раньше не могли и мечтать. Звезды, свет которых долетал до нас с отставанием в сотни и тысячи лет, стали бы нашими лучшими друзьями, безупречными объектами исследований, открывающими доступ к недостижимым ранее знаниям.

Забыв про все меры предосторожности, про то, что мне следовало делать дальше, я отстегнул ремни и оттолкнулся от кресла, не в силах оставаться на месте. Я летал по кабине из стороны в сторону, разыгрывая в голове сцены прекрасных научных открытий, технологических прорывов, стремительных скачков в развитии человечества. Что скрывать, я представлял и то, как мое имя золотыми буквами вписывают в историю рядом с именем Рика, за то, что я доверился его интуиции и храбро отправился навстречу неизвестности, грозившей меня убить. Может быть, эту червоточину даже могли бы назвать моим именем?..

Я предавался эйфории не меньше десяти минут, а потом она пропала, так же резко, как появилась до этого. Вместо нее пришел страх - я не знал, что ждало меня дальше, и совершенно не был уверен в том, что у меня получится вернуться.

Подавив мгновенное желание малодушно направить корабль обратно (уверен, что и за это меня бы никто не осудил), я все же решил выполнить свою миссию до конца, и собрать хотя бы минимальные исследовательские данные о том месте, где я оказался.

Первым делом я засек местоположение червоточины относительно звезды Барнарда и соседствующим с ней безымянном спутником, о наличии которого ранее люди могли только предполагать. После этого я решил выйти на ее орбиту и, продвигаясь дальше на сверхмалой скорости, собрать всю возможную телеметрию как о самой звезде, так и об окружавших ее объектах. Этим я и занимался последующие шесть часов, практически не вставая с места, пока меня не отвлек угрожающий рык собственного желудка. Оторвавшись от наблюдений, которые, конечно же, поглотили меня полностью, я понял, что не только сильно голоден, но еще и совершенно измотан прошедшим днем.

С учетом всех свалившихся на меня переживаний, организму давно было пора отдохнуть. Поэтому я наскоро съел пару тюбиков, даже не чувствуя вкуса, поймал последние из рассыпанных конфет, проверил корректность записанных данных, сделал резервную копию на внешнее устройство, вернул корабль на автопилот и отправился спать.

Уснул я очень быстро, а спал крепко и глубоко, без тревог и сновидений. Проснулся спустя восемь часов от звуков будильника, с шумящей головой. Наверное, без будильника проспал бы и больше, настолько мне не хотелось вставать. Быстро убедился, что системы корабля функционируют в штатном режиме и отправился приводить себя в порядок.

Я обещал Рику вернуться через три дня. По крайней мере, постараться вернуться. Значит, оставалось у меня еще два, и это было совсем немного. Тем не менее я потратил практически час на то, чтобы прийти в себя - обтереться мокрым полотенцем, почистить зубы, позавтракать, уставившись в незнакомые звезды за иллюминатором. Я посчитал, что в ситуации, в которой я оказался, ясный рассудок и стабильное психическое состояние важнее, чем дополнительный час исследований новых безграничных далей.

Тогда я еще не представлял, как тяжело мне будет их сохранить.

Наконец я решил, что пора приступать к работе. Вернулся на рабочее место и открыл записи на компьютере, чтобы понять, на чем остановился в предыдущий день.

И сразу же похолодел - записей не было. Никаких. Память компьютера была девственно чиста, словно сброшена до начальных настроек.

Сначала я подумал, что ошибся, посмотрел не в тот раздел запоминающего устройства. Я начал изучать содержимое соседних разделов, и действительно, нашел информацию о моем полете по Солнечной системе. Но все данные, которые были записаны после прохода через червоточину, исчезли бесследно. Они даже не были стерты - создавалась полная иллюзия, будто начиная с прошедшего дня никакие записи не велись вообще. Но ведь это было не так.

Смущенный и раздосадованный произошедшим, я достал внешний носитель с резервной копией, которую делал-то просто на всякий случай, не рассчитывая всерьез, что она может мне понадобиться.

Только вот копии тоже не оказалось. Накопитель был совершенно пуст.

В этот момент меня начала бить крупная дрожь. Еще не задумываясь о том, как такое вообще могло произойти, я понимал одну вещь - координаты червоточины не сохранились. Мои шансы выбраться из созвездия Змееносца обратно в Солнечную систему стремились к нулю.

Я почувствовал себя самым одиноким человеком во всей Вселенной. Кто знает, возможно, так оно и было.

Ни разу в жизни я не испытывал такого всепоглощающего отчаяния, как испытал в тот момент. Меня больше не преследовал страх болезненной смерти, в моих руках было все, чтобы этого не допустить. Однако добровольно уйти из жизни, болтаясь в кабине космического корабля, дрейфующего на расстоянии шести световых лет от родного дома, остаться медленно гнить в собственных посмертных испражнениях в месте, в котором, вполне вероятно, меня не найдет никто и никогда, пока мои кости не рассыпятся в пыль, или корабль не развалится на части от времени, представлялось мне куда более ужасным. Я рычал, как раненый зверь, летал по кабине из стороны в сторону, клял себя на чем свет стоит, и никак не мог решить, что же мне делать дальше - животный ужас затмевал мое сознание, не давая рассуждать логически.

Если бы на кораблях был алкоголь, я бы точно напился до невменяемого состояния, совершил какую-нибудь глупость, и сейчас бы не сидел перед тобой, рассказывая эту историю.

Но, к счастью, алкоголь в полеты брать не разрешают, поэтому через пару часов я нашел себя забившегося в дальний угол корабля, несчастного, усталого, стыдливо заплаканного, но готового действовать.

Прежде всего, я еще раз проверил все доступные мне электронные устройства, на которых могла бы сохраниться копия данных. Ничего - ровным счетом ничего. Может быть, информация и сидела где-то очень глубоко, но со своими познаниями в компьютерной технике вытащить оттуда я ее не смог.

После этого я попытался вспомнить необходимые мне координаты. Вооружившись обычной бумагой и простым карандашом, словно не доверяя технике после случившегося предательства, я перебрал все возможные варианты, откликнувшиеся в моей душе. После этого я, так же, по памяти, зарисовал местоположение беспилотников Рика относительно моего выхода из червоточины.

Я решил, что буду пытаться найти дорогу в родную систему вслепую, наощупь, пока у меня не закончится еда и кислород. Это было лучше, чем сидеть и жалеть себя, запивая таблетки с ядом крепким кофе.

В общем, второй день я потратил на возвращение к тому месту, которое показалось мне исходной точкой моего путешествия.

Я не собирался продолжать исследования окружающего меня мира, мне было мягко говоря не до этого, однако все же поставил запись телеметрии в автоматическом режиме. С одной стороны, если бы я все-таки выбрался из этого места, данные бы очень пригодились нашим ученым. С другой, во мне взыграло любопытство, пусть и крайней неуместное в такой ситуации, - сохранятся ли они на этот раз, или с ними снова случится какая-то беда?

И после моего сна, на этот раз короткого, рваного, нервного, данные снова пропали.

Симптомы были такими же - сохранилась только информация о моем полете по Солнечной системе. Однако в этот раз произошло кое-что еще.

Моих записок с координатами и обозначениями потерянных аппаратов тоже нигде не было.

Вот тут я и почувствовал, что схожу с ума. Можно было объяснить исчезновение данных с компьютера, сбоем программного обеспечения, каким-то специфическим электромагнитным излучением, чем угодно. Как объяснить пропажу физического объекта из замкнутого пространства корабля, внутри которого находился только я сам?

Разве что собственным сумасшествием, лунатизмом, провалами в памяти. Видимо, я сам уничтожил все, написанное от руки, в приступе какого-то внутреннего помешательства, которое в сложившейся ситуации было совсем неудивительно.

Может, тогда и данные с компьютера я тоже стер сам?..

Я решил не думать об этом, и просто провел день, с целеустремленностью маньяка прочесывая ближайший космос вдоль и поперек зигзагами шириной в два километра. Задав такую программу для автопилота, я сел поглощать тюбик за тюбиком, словно надеясь, что вся кровь прильет к желудку, и мозг не сможет рисовать безумные картины моей одинокой смерти.

Конечно, в тот день я не нашел червоточину.

Как и в следующие два.

Стоит ли говорить, что после каждого пробуждения я обнаруживал, что все данные стерты, и мое слепое, безумное путешествие нужно начинать сначала?

Конечно, можно было накачаться кофеином и попробовать не спать несколько ночей, но что-то подсказывало мне, что и это не поможет. Помочь мне могло только чудо, провидение, высшая сила, но пока они не сильно этого желали.

Все случилось на шестой день.

Когда я, словно сурок, продрал глаза от будильника и влетел в кабину, я увидел закрепленный на приборной панели лист бумаги, на котором что-то было написано.

На нетвердых, подгибающихся ногах я дошел до него, взял листок в руки и начал читать, не сразу понимая значение написанных слов.

“Ты ничего не узнаешь. Ты ничего не докажешь. Уходи, и не возвращайся. Уходи, и сделай так, чтобы не пришли другие. Это единственное предупреждение”.

Ниже был написан ряд цифр и пометок - координаты, как я предположил, тоже относительно звезды Барнарда.

Вся записка была написана моим почерком.

Я даже не смог испугаться этого. После всего ужаса и отчаяния, которые я испытал за прошедшие дни, у меня просто не осталось сил бояться. Вместо этого я как послушный болванчик сел за пульт управления кораблем и ввел написанные координаты.

Даже если бы они привели меня в черную дыру - пусть. Все было лучше иллюзии деятельности, которую я создавал, бесконечно летая по одному и тому же месту.

Но они привели меня к тому, что оказалось гораздо страшнее любой черной дыры.

Еще на подлете к искомому месту радиомаяк стал подавать интенсивные сигналы. Я предположил, что это откликаются на мой локатор аппараты, направленный Риком в червоточину, которые я встретил после прилета сюда. В целом, мое предположение оказалось верным.

Только вот все беспилотники были выстроены в ровное кольцо, призывно зовущее прыгнуть в его середину.

Я замедлил ход, потом остановил корабль. На лбу выступила испарина, а стук сердца гулко отдавался в барабанных перепонках.

Это была сила большая, чем я мог себе вообразить, безмолвная и очень уверенная в себе сила. Она не оставляла иллюзий или надежд, что ты можешь с ней что-то сделать, как-то противостоять. С ней можно было смириться, принять ее, подчиниться ее правилам и бежать, сломя голову, надеясь, что она потеряет к тебе интерес.

Повинуясь внезапному порыву, я пересчитал светящиеся точки на экране. Их было ровно столько, сколько Рик похоронил в этой дыре. Путь для меня указывали даже те аппараты, которые ранее не пожелали выходить на связь.

Спасибо, - сказал я громко, не понимая, к кому обращаюсь, но будучи уверен, что меня услышат. - Спасибо, что отпускаете меня. Я ухожу и больше не вернусь. Я передам ваши слова - но мне могут не поверить. Мы не такие плохие, правда. Не обижайте тех, кто придет за мной, пожалуйста. Они просто любопытные глупые люди, такие же, как и я.

Не знаю, чего я ожидал, но мне, конечно же, никто не ответил.

И я направил свой корабль в новое огненное кольцо.

Алле-оп!

Я даже засек время обратного полета через червоточину, ради интереса. На семь минут быстрее, в остальном - ничего отличающегося от первого. В Солнечной системе я появился не там, где меня ждали, а где-то на тридцать пять тысяч километров дальше, но это все мелочи. Когда я понял, что вернулся обратно, я снова заплакал, как мальчишка, а потом как можно скорее связался с Землей.

На звонок ответил Рик, и у него был такой голос, будто он очень надеялся, что я вернусь, но совсем этого не ожидал. Вполне могу его понять.

Рик, ты был прав, - прокричал я, едва его услышав. - Проклятье, ты был прав, прав с самого начала. Я расскажу тебе все, только заберите меня отсюда. Я не могу лететь домой один, я больше никогда не полечу в космос, забери меня, пожалуйста, забери.

У меня словно возник страх того, что по пути на Землю я попаду в очередную червоточину, и больше так и не увижу ни единого живого человека.

Мне повезло, Рик предусмотрительно выставил неподалеку корабль с исследовательским экипажем, и они смогли забрать меня на свой борт уже через десять часов. Я больше не был один, и мне постоянно хотелось с кем-то говорить, обниматься, трогать за руки, за волосы, за лицо. Отпустило только на третий или четвертый день полета домой.

Пока ко мне летел спасательный корабль, я еще раз проверил все записи в компьютере.

Конечно же, они были пусты.

У меня осталась только записка, написанная моим же почерком.

 

За то время, пока Томас рассказывал Лоре свою историю, за окном успело порядком стемнеть, а он сам, кажется, практически протрезвел, но выглядел не менее уныло и несчастно. Закончив говорить, он уткнулся лицом в колени и начал мерно покачиваться из стороны в сторону. Его худые плечи и лопатки, выпирающие из-под футболки, поднимались и опускались в такт частому дыханию.

Лора молчала несколько минут, пытаясь разложить все услышанное в своей голове. Может быть, это было странно, но она поверила Томасу - по крайней мере, части об обнаружении червоточины. Это объясняло слухи, ходившее в то время по Центру, и склеивало воедино многие вещи.

Ты рассказал им все, что рассказал мне? - спросила она, уже зная ответ на свой вопрос. - Рику, команде, председателям Совета?

Он интенсивно закивал головой, не поднимая ее от колен.

И они не поверили тебе, да? Когда ты говорил про неведомую силу, про стертые данные, про записку, написанную твоим почерком?

Томас все таки выпрямился, и, обхватив себя за плечи руками, с жаром начал говорить:

Конечно же, не поверили! Они поверили в червоточину, как минимум потому, что мое исчезновение и прибытие зафиксировали десятки разных устройств, и даже дали убедить себя в том, что червоточина вела в созвездие Змееносца. Однако про все остальное они не захотели и слушать! Стертые данные - электромагнитное излучение незнакомых звезд, выстроенные в кольцо беспилотники - да мне просто привиделось, записка - сошел с ума по дороге домой и написал в горячечном бреду. Они хотят продолжить экспедиции, для этого они набирают людей, готовят корабль, ищут самую защищенную аппаратуру. Они не понимают, что это превратиться в катастрофу! То, что находится там, на другом конце червоточины, за гранью нашего понимания, и оно опасно. Мы сидим в своем аквариуме и думаем, что снаружи свобода, что мы нашли способ попасть в дивный новый мир бесконечного познания, но это не так. Меня зашвырнули обратно, как непоседливую рыбку, а могли бы раздавить, растоптать, смыть в межгалактическую канализацию. Послушай меня, Лора, не надо не лети, откажись от этой экспедиции.

Она молчала и смотрела на его бегающие воспаленные глаза, подрагивающие руки, красные пятна на бледной коже и недельную щетину. Он действительно выглядел так, будто был немного не в себе. Незнакомое им электромагнитное излучение могло не только вызвать сбой в аппаратуре, оно могло исказить его восприятие, заставить увидеть то, чего на самом деле нет, и искренне поверить в это. Ведь так?..

Томас заметит сомнение в ее глазах и устало откинулся на спинку дивана, махнув рукой.

Ты тоже не веришь мне, да? Ты думаешь, что я сошел с ума, что с моей головой что-то произошло, и ничего этого на самом деле не было.

Это все так непросто, Томас, - только и сказала она, уходя от настоящего ответа. Он вздохнул:

И ты не откажешься от полета?

Вряд ли, - Лора знала: если экспедиция, которую ей предлагают, правда собрана для исследования червоточины, она не откажется от нее ни за что на свете.

Он помолчал еще немного, потом встал, подошел к двери.

Тогда уходи, - попросил он ее, без злобы или раздражения, но очень твердо и четко. - Обещаю, я не покончу с собой, не сопьюсь, не умру в канаве. Спасибо, что проведала меня, спасибо, что выслушала, но я не хочу, чтобы ко мне относились как к душевнобольному.

Я вовсе не... - попыталась возразить Лора, но Томас не стал слушать и только сильно замотал головой:

Не надо, правда. Я не обижаюсь, не злюсь. Мне тоже было бы нелегко в это поверить, с моим-то складом ума. Но сейчас - уходи.

Она не стала спорить, понимая, что не сможет ничего сделать со своим неверием, а он почувствует любую ложь. Поэтому она осторожно пробралась к двери сквозь раскиданные вещи и дотронулась до его руки:

Береги себя, пожалуйста.

И ты себя, особенно если все-таки соберешься лететь.

На улице совсем стемнело, вдоль дороги зажглись теплым светом высокие старомодные фонари. Она вызвала такси еще спускаясь по лестнице, и безмолвный автомобиль уже приветливо распахнул перед ней ярко-желтую дверь.

Перед тем, как сесть в машину, она, не удержавшись, нашла взглядом квартиру Томаса.

Он стоял на своем аккуратном застекленном балконе, освещаемый яркими верхними лампами, и издалека напоминал грустную рыбку, любопытно прилипшую к стеклу аквариума. Думать об этом было неприятно.

Я все равно полечу, - упрямо сказала она и, больше не оглядываясь, села в такси.

Томас вернулся в комнату.

Почти трезвый впервые за неделю, он посмотрел на учиненный вокруг бардак и, тяжело вздохнув, начал подбирать с пола пустые упаковки из-под чипсов. Потом словно задумался о чем-то, отложил собранный мусор в сторону, присел на диван и достал телефон.

Томас не помнил, есть ли этот номер в записной книжке, но он и без того знал его наизусть - несмотря на прошедшие годы.

Несколько долгих гудков показались ему вечностью, но наконец трубку все-таки подняли.

Алло?

Привет, Маришка. Это я.