Хрупкое равновесие

Высокий мужчина в блестящем скафандре не мигая смотрел на зеленые перья, торчавшие из-под стальной ножки посадочного модуля. Сердце его оглушающе колотилось, и удары отдавались гулким эхом в ушах.

Приземление вышло неудачным: двигатели торможения сработали слишком поздно, поэтому посадка получилась жесткой. Если бы миссия проходила в штатном режиме, ничего бы этого и не случилось. Почти наверняка животное смогло бы вовремя среагировать на шум и улететь. Или убежать. Или еще что-нибудь. Черт его теперь знает.

Никто ведь и не ожидал от этой планеты ничего такого. Обычный супермарс, таких в рукаве Ориона пруд пруди. И если еще пару сотен лет назад люди питали иллюзии относительно зеленых человечков и фантастических чудищ в подобных местах, то сегодня было ясно: ничего, кроме примитивных палочек, которые могут лишь вяло двигать своими ворсинками под микроскопом, тут встретить нельзя.

И вот тебе.

Мужчина ударил кулаком по слегка поцарапанной обшивке станции, и металлический гул разрезал тишину. Столько лет поисков, столько сотен тысяч километров вдали от дома — и всё для того, чтобы при посадке раздавить первый сложный внеземной организм!

Что же теперь делать?

По-хорошему, надо обязательно доложить командиру корабля о произошедшем. Рассказать все, как есть, собрать образцы и отправиться с очередным трагическим поражением назад на Землю.

Однако космонавт всё ходил туда-сюда, покручивая между пальцами поднятое с поверхности короткое пушистое перо.

Каким оно было, это создание? Мысль о том, что теперь он никогда не узнает (а какой был шанс! какое открытие!), жалила больнее всего. Мужчина закрыл глаза и представил переливчатую сине-зеленую птицу со смешным хохолком — на подобии тех, что обычно показывали в архивных фильмах о дождевых лесах Амазонки. Черные глаза-бусинки, загнутый рыжий клюв с красной полосочкой, цепкие лапки с острыми когтями. Помнится, у родителей когда-то давно была пара пестрых неразлучников — Тоша и Глаша. Смешные попугайчики, всё постоянно терлись друг о друга головами, а стоило одному из них улететь в соседнюю комнату, как другой тут же начинал взволнованно галдеть.

Может, и у этой птицы была пара? И теперь она летает кругами где-то там вдали, ищет. Или хуже того — птенцы, которые сидят, прижавшись друг к другу в засыпанном песком гнезде, и ждут маму.

А что если...

А что если это вообще была последняя птица на планете?

Космонавт отшатнулся от своего растянутого отражения, искаженного изогнутыми стенками модуля. Шелест перемешанного с солью песка, подхваченного порывом ветра, превратился в ядовитое шипение, а солнце, уже спустившееся к линии горизонта, окропило кроваво-красным единственное крошечное облачко, зависшее где-то вдалеке. Сдавив руками шлем скафандра, мужчина опустился на колени и протяжно завыл. Сначала этот вой был яростным, раскаленным, вздымающимся из центра груди, а потом он перешел в жалобный хриплый стон — так стонет раненный зверь, брошенный испуганными сородичами.

Маленькие перышки, торчавшие из-под плоской прямоугольной пластины, покрылись тонким слоем пыли, и больше не блестели на свету. Космонавт медленно погладил их шершавой перчаткой. Разве не в этом вся квинтэссенция человеческой цивилизации — алчно стремиться в будущее, к далекой мечте, откликаясь на едва слышимый зов бесконечности, раздвигая границы мыслимого, возвышаясь над собой, над бессловесным предками — да что там, над самой Природой — чтобы однажды из-за собственной небрежности, преследующей род людской неотвратимым роком, погубить эту самую мечту? И не лучше ли тогда будет и вовсе остаться на Земле, запереться отшельниками, честно доедая отмеренные Вселенной крохи времени, и тихо раствориться в холодном небытии, когда придет срок? В конце концов, ведь именно таков был высший план, и только слепой мог этого не заметить. Экстремально низкие температуры, убийственное космическое излучение, рои метеоритной крошки, острыми жалами впивающиеся в тонкие стенки корабля, отделяющие жизнь от не-жизни, синдром 500-го дня, заставляющий порой даже самых закаленных, самых матерых космических путешественников отстегивать трос от корабля, лишь бы снова не возвращаться в стальной аквариум. Не хватало, разве что, звездам на небе сложиться в мерцающую надпись “ВАМ ЗДЕСЬ НЕ РАДЫ”, чтобы человечество наконец-то осознало эту простую истину.

И ведь люди даже на какое-то время отказались от освоения космоса. 6 ноября 2052 года, промозглый осенний день, вся планета замерла у экранов: после мучительной гибели команды Терри Брайта Мировой Астросоюз объявляет о приостановке марсианской программы. “Человеческий организм не создан для дальних космических путешествий. Возможно, когда-нибудь мы возьмем эту вершину, но сегодня технологии не могут обеспечить должный уровень безопасности”, — и побежденный голос тает в электромолчании. Казалось, это конец. В тот день человечество будто даже стало ниже ростом — так сильно ссутулились спины и поникли головы.

И кто бы мог тогда подумать, что через какие-то 20 лет маятник истории снова качнётся, и — бум! — появятся сверхлегкие изолирующие материалы, развернутся лазерные паруса и корабли разгонятся до немыслимых ранее скоростей. И снова бег, и снова вперед, и снова человечество играет в салочки с судьбой.

Внезапно раздался короткий звуковой сигнал, оповещающий о завершении сбора атмосферных показаний. И тут исследователя, подхваченного водоворотом философских размышлений, осенило:

Он же так ни с кем и не связался после выхода на поверхность!

Словно ошпаренный, мужчина подскочил с места, и начал метаться рядом с модулем. Встроенные в скафандр часы показывали 15:07 по единому космическому времени, а это значит, что прошло уже 20 минут. На корабле уже наверняка паника! Господи, а что если они инициировали аварийный протокол и послали за ним спасательную капсулу?

Что если сюда летит кто-то еще?

Трясущимися руками, космонавт зажал кнопку активатора портативной связи, и из динамика в уголке шлема тут же раздался хриплый прерывающийся женский голос:

— Вайсс, приём, как слышно? Вайсс, приём, ответьте!

Стараясь не выдать волнения, исследователь неестественно бесцветно ответил:

— Приём, это Вайсс, вас слышу.

— Господи, Вайсс, мы тут чуть с ума не сошли! Вы почему сразу не вышли на связь?

— Простите, командир, возникли неполадки. Но я уже всё устранил.

— Вайсс, вы точно в порядке?

— Да.

— Так, хорошо, что там на поверхности? Нашли что-нибудь интересное?

Мужчина нервно побарабанил пальцами по двери станции. У самого горизонта виднелись могучие горы: их пики покрыла пурпурная дымка, подсвеченная закатными лучами. Порывистый ветер улегся, оставив после себя уходящие к горизонту ниточки барханов, и было слышно только прерывистое тяжелое дыхание Вайсса.

Вот он, момент истины, поворотная точка в человеческой истории. Сделать шаг вперед и сообщить об уникальной находке, превратив планету в мишень для биологов, зоологов, геологов, браконьеров и владельцев мегакорпораций — Вайсс уже так и видел, как на поверхности устанавливают электрокупол, украшенный золотой сияющей надписью “Космобиопарк” — или же отойти назад и, предав мечту всего мира, молча удалиться, не нарушая хрупкое равновесие?

Казалось, что пауза длилась вечность, и тут кто-то совершенно посторонним голосом произнес:

— Песок и водный лед с примесью солей. Всё, как обычно.

На другом конце послышался тяжелый вздох.

— Хорошо, Вайсс, вас поняла, тогда соберите образцы грунта, установите датчики и возвращайтесь на базу.

Не помня себя, космонавт машинально открыл дверь модуля, взял из лабораторного отсека семь пробирок и наполнил их рыжевато-серым песком. Затем он выбрал защищенный от ветра участок земли, поместил там миниатюрный сейсмограф и магнитометр. Тело Вайсса было удивительно легким, почти невесомым, а руки взмывали и опускались сами собой. Закончив со стандартными процедурами, он поднялся по ступенькам, заблокировал тяжелую дверь и запустил автоматическую проверку систем модуля.

 

Внутренний голос убеждал исследователя в том, что он совершает благородный поступок. Человечеству наверняка еще встретятся и другие, более устойчивые экосистемы, где оно сможет развернуться в полную силу и наконец-то заглушить щемящее чувство одиночества, загоняющее его в самые неприветливые уголки Вселенной. Кроме того, разве можно начинать новую страницу вот так — со смерти, с кровавого пятна, с очередной нелепой оплошности? Разве люди после всех этих катастроф — после взрыва “Челленджера”, после потери бесчисленного количества кораблей в облаке Оорта, после смерти первого младенца, рожденного в колонии — заслуживают того, снова собирать по кирпичикам свою беспокойную слепую веру в космическую экспансию? Не лучше ли уж одному нести груз этого провала до конца жизни, чем переложить его на плечи всех последующих поколений?

Модуль затрясся, и фоновый шум двигателей успокаивающе разлился по кабине. Станция оторвалась от молчаливой поверхности планеты и устремилась навстречу показавшимся на небе звездам. Расплывшийся от внезапно навалившейся усталости Вайсс опустил голову на грудь и уже хотел было прикрыть покрасневшие глаза, но тут его взгляд упал на крошечное яркое пятнышко.

К самому носку ботинка его скафандра прилипло сломанное зеленое перышко.