Эфимера
Что делает нас нами? Почему человек такой, какой есть? За счёт чего формируется личность? Время. Правильный и единственный ответ на эти вопросы – время во всех его проявлениях. Эпоха, в которой мы живём, среда, в которой растём, окружение, личный опыт, случайные встречи, фразы, мысли – всё это порождения времени. Ты – то, что с тобой происходит. Измени во вчерашнем дне хоть что-нибудь, и сегодня это будешь уже не ты. Я давно себя потерял и вряд ли когда смогу найти. Впрочем, как и все мы. Но чтобы понять это, мне потребовалось слишком много времени, или, правильнее будет сказать, времён. Вряд ли теперь получится что-то исправить, даже с последней возможностью вернуться в начало. Очевидно, Наби погиб здесь и сейчас. Авгуры за соседними столиками поднимаются и вскидывают оружие. На пол летят стаканы с остатками напитков, тарелки с едой и столовые приборы. В помещении начинается паника. Я вижу всё словно в замедленной съёмке.
Сжимаю ладонь Рут и шепчу: «я всё исправлю». Её глаза цвета дождя округляет ужас осознания происходящего, и всё ускоряется. Барабанные перепонки разрывают шумы, крики и выстрелы, а затем – тьма. Но я успел. И пока Кант синхронизирует накопленный за годы опыт с полным его отсутствием у восемнадцатилетнего меня, самое время вспомнить, как всё началось, раз конец уже наступил. Рут однажды сказала: человека по-настоящему живым делают воспоминания. Последний день, который я помню неизменным…
30 июля. Этого дня мы ждали всю жизнь – с детства предвосхищали совершеннолетие. Каков он, взрослый мир? Каково существовать только в чужих воспоминаниях и менять собственные? Вопреки восемнадцатилетней подготовке к имплантации Кантов, то, что модификация поменяет в нас, кажется невозможным. Полное управление жизнью – настоящей, прошлой и будущей – вот свобода, которую нам даровала Республика. Не понимаю, как можно упрекать её за это. Полный контроль над жизнью и возможность проживать её в любом моменте – и есть бессмертие, которым грезили наши предки. Неужели бессмертие может быть плохим?
Близится полдень, и мы, облачённые в однотипную серо-апельсиновую спецовку, идём в круглый зал первого этажа Фермы Миядзаки. В этой семнадцатиэтажной башне на острове Хоан неподалёку от города Сакотан мы провели детство. Грудничками попали на последний этаж и год за годом спускались ниже, чтобы в 18 покинуть академию.
Нам никто не говорил, куда и во сколько нужно идти, но мы знаем. Все двадцать пять новоиспечённых дайярца, озарённые откровением, шагали в одном направлении. Если в детстве это вводило в замешательство, то теперь не вызывало эмоций. Просто в какой-то момент ты вспоминаешь, что провёл последний час, к примеру, беседуя с наставником, хотя этого не было.
Наставники ходят по коридорам, следят за происходящим, но редко вступают в диалоги. Голосов многих из них никто не слышал, но помнил, как они звучат. Стоит тебе подойти любому с просьбой, как его Кант смаргивает молочным цветом сквозь кожу левого виска, и ты вдруг помнишь ответ, хотя рта раскрыть не успел. Хочешь поблагодарить, но Кант мерцает вновь, и ты вспоминаешь, что уже поблагодарил. Опять же звука не испустив.
Двери круглого зала открыты, внутри нет мебели, он озарён ровным голубоватым светом, льющимся из поверхностей.
Створки за нами сдвигаются и сразу открываются. Но никто не двигается. Мы изумлённо переглядываемся. Нет, процесс получения последнего знания на Ферме ничем не отличался от привычного – в голове, как и всегда, возникло воспоминание о событии, которого не было. Нас удивляет, что сам настоятель Фермы Шайори Миядзаки, которого сейчас мы вспомнили впервые за 18 лет, обращался ко мне одному. Точнее, отчитал у всех в воспоминаниях и исчез.
«Конрад, ты меня разочаровал».
Я встречаюсь взглядом с Сэмом, с Марго, с Болваном. Все, за исключением Рут, озадачены. Её серо-голубые глаза особенно грустны, точно она единственная, кого услышанное не удивило.
– Слыхали, а? – Приосанился Фридрих. – Достойнейший из новоиспечённых граждан!
– Что ты бормочешь, идиот? – Рассмеялся Сэм. – Он сказал: «Благодарю за верную службу».
– Миядзаки такой урод оказался. – Эмми шумно выдохнула. – Как он мог про меня такое сказать?
– А он про тебя ни черта не сказал! – Болван думать не привык, и сейчас выглядел изнурённым неприятным для него процессом. – Кто-нибудь знает, что значит «анахром»?
– Это значит ты придурок, По! – Хохотнул Ань.
Многие рассмеялись.
– Да иди ты нахрен, чмошник! – Огрызнулся Болван.
– Так, стоп. – Марго вышла в центр зала и обернулась к нам. – Он обратился к каждому.
– Я помню, что он говорил только со мной, – отрезала Джоанна.
– Да все мы помним лишь про себя! – Прорычала Марго. – Он говорил с каждым из нас лично.
– Допустим, и что он сказал тебе?
– Сказал, я очень дорога Республике и она мной гордится.
– Круто, Марг! – Я порадовался за неё.
– А ко мне обратился на «вы», – заявил Ань. – Говорит, я преумножил наследие Республики.
– Очередная пропагандистская белиберда, – закатила глаза Рут. – Там что, за стенами все такие блаженные как наши наставники?
– Республика многое нам дала, – сказал я. – Мы должны быть благодарны.
Рут скривила презрительную гримасу.
– Ну и что же он сказал тебе, мисс «я умнее всех»? – Спросила у Рут Марго.
– Что разочаровался во мне, – ответила Рут.
Как она могла так спокойно об этом говорить? Я бы не признался, что подвёл Республику.
– О-о-о, да старик был тобой очарован! – Протянул Фридрих. – А ну-ка повспоминай, не захаживал ли он к тебе ночами…
Я ткнул его в плечо.
– Да шучу я, – он потёр ушиб. – Чего взбесился? Или в тебе старик тоже разочаровался?
– Ха! Хрена с два! Он… Сказал, что меня ждёт великое будущее, – соврал я.
– Скажи спасибо Республике, – съязвила Рут и покинула зал.
Я бросился следом и ухватил её за руку. Рут вздохнула и настойчиво вытянула её из моих пальцев.
– Знаешь, Конни, пойди вон похватай за руки гордость Республики или ещё кого из достойных дайярцев, на которых так хочешь быть похож.
– Тише!
Мимо прошёл наставник Элиот.
Она привстала на носочки и поднесла губы к моему уху.
– Сам понимаешь, из нас тут сделали послушных рабов, – шепнула она. – Миядзаки ведь тебе сказал что-то другое.
– Нет, он правда сказал, что меня ждёт большое будущее.
– Большое или великое? – Улыбнулась Рут. – Мне можешь не врать, я не стану тебя осуждать. Всё, что он сказал остальным, прозвучало как констатация свершившегося, а не как предсказание. С чего бы ему только тебе делать пророчество?
– Да я почём знаю…
– Ты ведь не такой как они, Конни. Ради чего ты играешь фанатика?
– Как ты не боишься говорить такое?
– Неужели ты до сих пор не понял, они не могут залезть к тебе в голову. Ты можешь думать и говорить что угодно, и никто не заметит, пока ты не начнёшь что-то делать.
– А какой смысл думать и говорить то, чего не можешь сделать? У нас нет выбора, нам придётся жить по правилам. И это не так уж и плохо. Завтра нам имплантируют Канты. Знаешь, что это значит? Ты сможешь делать что захочешь. Потерпи.
– Нет. – Рут закусила губу. – Это значит, что сегодня последний день, когда мы можем сказать и сделать то, чего уже никогда не исправим. Или что нас не заставят исправить.
– Например?
– Пойдём в мою комнату, – она прильнула ко мне и сдавила в руке воротник моей куртки.
Удивительно, неизменные воспоминания и впрямь ярче остальных, в них почему-то не хочется ничего исправлять. Даже если бы я мог вернуться в тот день – всё равно бы сказал и сделал всё то же самое. Тот день, да и все 18 лет на Ферме, оказались самыми счастливыми в моей жизни. Во всех моих жизнях. А вот следующий день и его варианты обернулись настоящей пыткой. В закрытом секторе первого этажа нас подвели каждого к отдельной двери. Мне и Рут достались соседние процедурные 18 и 19.
Дверь открылась. Внутри стоял невысокий старик с седыми волосами и прямоугольными очками без оправы на кончике носа.
– Конни Ланг, верно? – Старик перелистнул страницу на планшете и жестом пригласил внутрь.
– Рут Шеннон? Проходите. – Я встретился с Рут взглядом и подмигнул. Она натянуто улыбнулась. Мы шагнули в комнаты.
Помещение было маленьким. Посередине белел ложемент операционного стола с фиксаторами. У стен стояли стеллажи из матового стекла. В углу – рабочий стол и кресло.
– Не задерживайте себя, ложитесь.
Я улёгся на стол. Фиксаторы автоматически обхватили руки, ноги, поясницу, грудь, шею и лоб. Дискомфорта это не вызывало, но не позволяло пошевелиться. Разве что я мог поболтать ступнями и сжать пальцы рук. Старик не использовал в общении Кант, а говорил сам, что со стороны взрослого казалось необычным.
– Прежде, чем приступим, я поясню основные моменты. – Сказал старик. – Главное: после вживления Кантана ты проведёшь на столе 24 часа неподвижно. Имплант всё время будет в режиме ограниченного функционала.
– Для чего?
– Поскольку Кантаны есть у всех граждан и каждый ежедневно вносит сотни корректировок в прожитые дни, без должного контроля это привело бы к хаосу. Чипы объединили в общую сеть «Эфимера».
– Эфи-что, простите?
– Эфимера. На латыни значит «однодневка». Каждый день ровно в 00:00:01 Кантаны отключаются на секунду, сеть производит апдейт, выгружая все корректировки и выстраивая на их основе прогноз будущего для всех Наби. Не перебивайте, молодой человек, я всё объясню. Наби – своего рода ты из будущего. Ты можешь в любое время пообщаться с ним и узнать, что тебя ждёт, исходя из твоих нынешних действий и прошлых корректировок. Ты увидишь Наби завтра после обновления сети. Точность прогнозов Наби составляет 99,89%, а эти 24 часа без активности – необходимость. Если человек погибает, Кантан автоматически отбрасывает владельца в момент завершения последнего апдейта. Считай, каждый новый апдейт – это бэкап. Вернуться в прошлое до вживления чипа невозможно, соответственно молодняк вынужден провести сутки без активности, чтобы ненароком себя не угробить и иметь бэкап на случай гибели после выхода из Фермы. Правда, если одновременно с гибелью носителя будет повреждён Кантан, человек умрёт по-настоящему. Соответственно, если однажды твой Наби не придёт, это будет означать только одно: ты погибнешь безвозвратно в течении 24 часов.
– И Кант перестанет работать?
– Да как он может перестать работать, если он ещё не уничтожен, балбес? – Нахмурился старик. – Ты не можешь попасть в будущее с помощью Кантана, потому что будущего не существет. Будущее – ежесекундно изменяющееся следствие настоящих и прошлых действий. Эфимера прогнозирует для Наби будущее, и если в этом прогнозе твой Кант будет уничтожен, то Наби исчезает, поскольку дальше Эфимера не сможет прогнозировать.
– Можно же понять, как уничтожили Кант, и предотвратить это…
– Да ты даже понять, как всё работает не можешь, – отмахнулся старик. – Куда тебе до такого трюка. Теоретически это возможно. Но я не встречал ни одного живым после того, как его перестал посещать Наби.
– А если я вернусь в далёкое прошлое, смогу потом попасть обратно?
– Только если вернёшься в прошлое в режиме бездействия и просмотришь какое-то событие, не вмешиваясь в него. Но стоит тебе исправить хоть мельчайшую деталь, как путь в настоящее для тебя закроется, оно изменится и станет для тебя будущим. Ещё вопросы, или начнём? – Старик взял в руки инъекционный пистолет.
– Эм… Почему вы мне это рассказали сами, а не с помощью Канта, как делают остальные?
– Хе-х, да я его не использую. – Ответил старик. – Люблю настоящее, только в нём чувствую себя живым, не в воспоминаниях и не в прогнозах Наби. Таких как я называют Индифферентами. – Он поднёс пистолет к моему левому виску. – Приятных снов, Конни Ланг.
Прибор в руках старика щёлкнул. Я ощутил неприятное давление и ушёл в забытье. Не было ни воспоминаний, ни снов, ни видений – лишь всеобъемлющая тьма. И вдруг я увидел со стороны прикованного к столу себя. Я попытался сжать пальцы.
– Стой, – потребовал мой голос откуда-то извне. – Не пытайся ничего изменить, иначе придётся провести так ещё сутки.
Обернувшись, я увидел собственный нечёткий силуэт.
– Ты – Наби? – Догадался я.
– Верно.
– И ты знаешь всё, что случится со мной в будущем?
– Большую часть этого, – спокойно ответил он. – Но пока тебе не следует об этом задумываться. После первого бэкапа у тебя не много вариантов. Сейчас ты видишь свои первые минуты с Кантом.
– И как мне вернуться в настоящее?
– Проснись.
– Я не сплю.
– А ты проснись, – настоял Наби.
Я представил, что вижу сон, и попытался вернуться в реальность. На удивление, у меня получилось. Я обнаружил себя сидящем на столе, а передо мной, проверяя данные в планшете, сидел тот самый старик-доктор. Он указал пальцем на висящие над головой часы. 08:01. Практически сразу цифры сморгнули и выстроились в 08:02.
– Всё прошло отлично, – сказал он. – Эфимера создала бэкап, Наби получил первичный прогноз, погружение в воспоминания проходит без задержек. А ну-ка попробуй вспомнить, начало разговора.
Я представил, как открываю глаза и вижу перед собой старика.
– Пошевели пальцем, - подсказал Наби.
Я дёрнул указательным пальцем и впрямь оказался минутой ранее, открыл глаза и увидел перед собой старика. Часы показывали 08:01.
– Помнишь ли ты, что я тебе скажу? – Спросил старик.
– Если это прошлое, как вы можете знать, что я уже с вами разговаривал? – Спросил я.
– Твой Кант мерцает, – старик постучал средним пальцем по левому виску. – Это значит, что ты его только что использовал. Так что я тебе говорил?
– Эфимера создала бэкап… Наби получил прогноз… И-и-и… – Вспоминал я. – И воспоминания приходят без задержек.
Он взглянул на планшет и удовлетворённо кивнул.
– Не совсем точно, но это скорее из-за твоей невнимательности. Поздравляю тебя, Конни Ланг, отныне ты хозяин своей судьбы. Можешь идти.
– Но куда?
– Направо по коридору и прочь из Фермы, – хохотнул старик. – Вы так долго ждёте этого дня и потом сидите огорошенные, не зная, что делать дальше.
Я встал и вышел из комнаты. Почти все процедурные были открыты. В конце коридора сквозь прозрачные двери виднелась улица. Машины сновали туда-сюда, пешеходы беспорядочно спешили по делам, уворачиваясь и натыкаясь друг на друга.
Стоило выйти из здания Фермы, как прислонившийся к колонне перед входом азиат в тёмно-синем спецкостюме с множеством кармашков и шевроном, на белом фоне которого чернела перечёркнутая крестом буква О, поднял голову и взглянул из-под козырька кепки.
– Конни, мать его, Ланг! – Он упёр руки в пояс, на котором висели пистолет и несколько кожаных чехлов разного размера. – Рад тебя видеть.
– Я тебя знаю?
– Узнаешь. – Ответил он. – Идём.
У проезжей части я увидел Рут, беседующую с женщиной и пожилым толстяком. Я бросился к ней, продираясь сквозь толпу. И вдруг, оттолкнув очередного прохожего, врезался в того азиата. Это невозможно. Я обернулся на козырёк Фермы, под которым его оставил, но там его не было.
– Какого хрена! Кто ты такой?
– Такеши Исикава, капитан отряда Авгуров управления Коды по северной части Сакотана, – представился он. – Но ты меня будешь называть Так.
– Как? – не понял я.
– Конни, ты вроде кретином не будешь, чего дуру включаешь? – Он требовательно сдавил моё плечо. – Ты идёшь со мной.
– С хрена ли?
– Через четыре с лишним года ты придёшь в Коду новобранцем, – сказал он, увлекая меня за собой. Я обернулся, и увидел, как Рут садится в машину. – Мы решили времени зря не терять и начать твою подготовку с порога Фермы.
– Что за Кода? – Я был растерян. – Не гони.
– Не веришь мне – спроси у Наби.
Наби. Чёрт, мне сразу нужно было обратиться к нему. Я мысленно позвал его.
– Он говорит правду. – Сказал Наби.
– У меня есть другие варианты?
– Этот лучший.
Я взглянул на Такеши и кивнул.
– Как ты так быстро перемещаешься? – Спросил я.
– Какой же ты всё-таки глупый ещё, Конни, – он взъерошил мои волосы. – Я не умею телепортироваться, а лишь пришёл чуть позже. Вот, смотри.
Он указал на выходящую из магазинчика женщину в зелёном платье. Она сделала пару шагов, остановилась, проверила сумочку и… Растворилась в воздухе, постепенно становясь прозрачной, пока её совсем стало невидно.
– Охренеть!
– Да погоди ты охреневать, – рассмеялся Так. – Вот!
Он ткнул пальцем в сторону, указывая на ту же женщину.
– Что произошло?
– Она забыла что-то на кассе, вернулась в прошлое и забрала.
– Как ты узнал, что именно она вернётся в прошлое?
– Скоро и ты научишься, – Так открыл водительскую дверь синего авто и уселся за руль. – Прыгай, щенок.
Автомобиль покатил по трассе, миновал квартал плотной застройки и устремился к шоссе, уводящему с остова Хоан к громаде небоскрёбов Сакотана. Так болтал без устали.
– Кода – спецподразделение по борьбе с временнЫми преступлениями, – сказал он. – Именно временнЫми, не врЕменными. Не путай. Мы отслеживаем деятельность криминальных элементов, несущих угрозу государственному строю и выбранному правительством курсу развития истории Республики, обеспечиваем безопасность использования Эфемеры, пресекаем незаконные модификации Кантов и следим за серым трафиком сети. А знаешь, почему нас называют «Кода»?
– Почему же?
– Ты не учился музыке на Ферме? Знаю, не учился. Кодами называют дополнительные разделы в конце музыкальных произведений. В чём их особенность, спросишь ты? – Он повернулся и глядел на меня с минуту, не следя за дорогой и ожидая реакции.
– Ну, и в чём? – Спросил я, поняв, что он так и будет тянуть.
– Кода не принимается в расчёт при определении строения произведения.
Мне это ни о чём не говорило.
– Слушай, Конни, ты будешь отличным собеседником потом, но сейчас ты для меня словно зеркало наутро после того как дров наломал в пьяном угаре.
– В смысле?
– Смотрю в твою тупорылую морду и разбить хочется, – он повернулся ко мне. Во всём его виде не было и намёка на шутку.
– А ты не пробовал наутро после похождений Кантом воспользоваться?
Так рассмеялся.
– Вот, узнаю будущего Ланга. – Он утёр слёзы. – И всё же, неужели тебе неинтересно, к чему я про Коду тут распинался? Ну, спрашивай.
– Что спрашивать? Я не понял нихрена. Учитывается, не учитывается. Что это значит?
– Наби Авгуров не ограничены в предсказаниях апдейтами Эфимеры и получают прогнозы в реальном времени. Сам апдейт нам нужен только для бэкапов.
– Подожди, дай угадаю, – улыбнулся я. – Сейчас спросишь, знаю ли я почему вас называют Авгурами?
– Ты не использовал Кант. Как угадал?
– Ты настолько предсказуем, что мне и ограниченный в функционале Кант не нужен, – ответил я. – Как ты только до капитана дослужился?
– Конни, не забывай, мы сдружились через пять лет, когда ты стал взрослым мужиком, – нахмурился Так. – А сейчас я могу без зазрения совести прямо на ходу открыть дверь и протащить тебя харей по асфальту. Хочешь?
Я не ответил.
– Чего молчишь? А вдруг я уже это сделал?
– Тогда я бы оказался в процедурной.
– А если бы я сделал это, а потом вернулся назад и не сделал?
– А так можно?
– Смотри как можно, – он крутанул руль и вылетел на встречку под огромный грузовик.
Удар.
– Конни, не забывай, мы сдружились почти через пять лет, когда ты стал взрослым мужиком, – нахмурился Так. – А сейчас я могу выехать на встречную полосу и врезаться вон в тот грузовик, чтобы твои потроха на двести метров по дороге размазало. Хочешь?
Я не ответил.
– Чего молчишь? А вдруг я уже это сделал?
– Тогда я бы оказался в процедурной.
– А если бы я сделал это, а потом вернулся назад и не сделал?
– А так можно?
Так расхохотался.
– Кто ещё из нас предсказуемый, – сквозь смех проговорил он.
– Что?
– Да ничего, Конни, тебе ещё многому нужно научиться. Ты даже своим ущербным Кантом для гражданских пользоваться толком не умеешь.
– Он правда может сделать то, о чём говорит? – спросил я Наби.
– Так может выкинуть что угодно, – ответил он.
– Да как мы вообще с тобой подружиться могли? – спросил я.
– Очень просто, – ответил Так. – У тебя не было выбора, со мной не дружат только мертвецы.
Управление Коды располагалось в непримечательном десятиэтажном здании посреди небоскрёбов. Если бы не перечёркнутая бронзовая буква О над входом, можно было подумать, что его местонахождение держат в тайне.
Началась долгая изнурительная подготовка. Меня учили использовать Кант в драке, изучая соперника и возвращаясь в прошлое, чтобы бить его в слабые места. Пускали по тёмным коридорам тренировочной базы и требовали обнаружить что-то или освободить заложника.
Противниками были агенты Коды с боевым оружием и модифицированными Кантами, позволяющими им предугадывать мои действия, из-за чего задания были невыносимыми.
В меня стреляли сотни раз, ранили, убивали. В первый раз пуля угодила в живот, и от боли я не мог сконцентрироваться на воспоминаниях, чтобы вернуться в момент до выстрела. Я истёк кровью на глазах у хохочущих Авгуров и умер. Пули попадали в сердце и голову. Я оказывался в точке бэкапа даже не поняв, что произошло, и был вынужден снова отправляться на тренировочную базу, чтобы понять, где засада.
Меня резали, душили, топили и поджигали. Со временем это отточило до автоматизма способность мгновенно вызывать нужные воспоминания и возвращаться в прошлое до того, как боль станет нестерпимой.
Меня отправляли в пыточные и заставляли истязать людей до смерти, принудительно отбрасывая их в прошлое с воспоминаниями о пережитом ужасе.
Несколько раз меня ставили перед расстрельной группой и раз за разом убивали, пока я не понимал, куда они целятся и не научился убегать из-под огня, не поймав ни одной пули.
Проходили недели, месяцы, и через год Так объявил: я готов к перепрошивке Канта и началу работы «в поле». Она подразумевала общение преступниками – Индифферентами, Анахромами и Гойями.
Индифференты намеренно не пользуются имплантами и живут как придётся, не желая ничего исправлять. Они не опасны для правительства, но являются группой риска, из которой могут перескочить в ряды Анахромов или Гойев, а те уже вне закона.
Анахромы – люди, поломавшие или удалившие чипы и отказавшиеся от Эфимеры, стремящиеся вернуться к старому образу жизни без корректировок прошлого. Они не поддаются контролю – Эфимера не получает от них данных, а потому невозможно предугадать, кто и что из них выкинет и как это может повлиять на выбранный путь развития Республики.
Гойи – самые отмороженные, настоящие бандиты. Они взламывают чипы или модифицируют их, получая полный функционал Кантов Авгуров или превосходя его. Отдельные экземпляры их имплантов позволяют просматривать чужие воспоминания и принудительно перемещать людей в конкретные события, сохраняя или стирая воспоминания о настоящем. Кода тоже на это способна, но мы используем стационарное оборудование, поскольку подобная нагрузка на Кант небезопасна для носителя и губит нервную систему. Гойи незаконно выкачивают из Эфимеры воспоминания и прогнозы людей, используя информацию в личных целях. Некоторые банды создают свои аналоги Эфимеры с единым потоком прогнозов, но у них всё равно получается хуже, чем у нас. Наши Канты синхронизируются друг с другом быстрее, а Эфимера передаёт более обширные потоки информации, чем самодельные сети.
Перепрошивка Канта прошла быстро. На моём левом виске закрепили передатчик с присоской, и я почувствовал сначала лёгкое жжение, а затем приятный холодок. Через пару секунд всё было готово, но никаких изменений я не ощутил, пока не обратиться к Наби. Всё тотчас изменилось. Я видел призрачные силуэты людей, снующих по комнате. Некоторые в ней находились одновременно со своими прозрачными копиями, иных в помещении не было. Стоило мне сконцентрироваться на каком-то из них, как Наби начинал пояснять, что он будет делать дальше и предлагал варианты моих действий с разным итогом. Я подошёл к зеркалу и ощупал красный кружочек от присоски. Висок отозвался острой болью, и я рефлекторно вернулся за мгновение до прикосновения, остановив себя, но мой Кант не мерцал.
– Почему Кант не светится? – Я обернулся к лаборанту.
– После прошивки он бы мерцал в непрерывно, ведь постоянно активен, – ответил парень. – Но можете попросить Наби имитировать световую индикацию гражданского Кантана, если не хотите вызывать подозрений у обывателей.
Весь следующий год я общался с Индифферентами - приходил к ним домой, на работу, встречал на улице и старался выяснить, не намерены ли они пойти дальше и стать Анахромами или кем похуже. Не хотел никто. Кроме одного. На одиннадцатом месяце бессмысленной слежки за Индиферентами я пришёл в комнатку общежития к миловидной двадцатилетней девушке по имени Линн, у которой следовало забрать младенца и передать на Ферму.
Я стоял возле колыбельки, глядя на спящую безымянную малышку, и Наби вдруг оповестил меня, что Линн намеревается деактивировать Кант. Я проследил взглядом за силуэтом девушки, который вышел в коридор и скрылся в одной из дверей в конце.
Линн налила мне лимонад.
– По-прежнему трудитесь в приюте? – поинтересовался я.
– Работы для нас не много осталось, – ответила девушка.
– Наби, кто живёт в той комнате? – спросил я.
– В комнате нет ни одного рабочего Канта, – ответил он. – Эфимере неизвестно, что внутри.
– Что в соседней?
Сквозь стену засветились силуэты занимающейся любовью парочки и обрывки объектов, попадающих в их поле зрения.
– По другую сторону?
Старушка кормила кошку.
– Снизу?
– Два Индифферента, – ответил Наби и высветил сквозь пол силуэты двух мордоворотов. Рядом с ними возвышался железный шест, уходящий в дыру потолка комнаты, в которую собиралась Линн после моего ухода.
– Тут их полно, – Линн протянула мне стакан.
Я взглянул на пол, сквозь который минуту назад смотрел, и увидел шевелящего усами таракана.
– Не только их, есть и другие паразиты, – улыбнулся я и поднёс стакан ко рту.
– Она подмешала туда что-то, – сказал Наби.
Глядя в глаза вдруг напрягшейся Линн, я медленно осушил стакан, причмокнул губами, сбрызнул капли на пол.
– Может начнёте пользоваться Кантом и найдёте нормальную работу?
– Д… Да, может быть, – она нервничала.
Мне вдруг стало тяжело дышать, кашель начал сгибать пополам.
– Я… Сейчас… – Линн выбежала в коридор.
Я сунул пальцы в рот и срыгнул на пол содержимое желудка.
– Глупышка, даже не убедилась, что я сдох, – хохотнул я про себя и опрокинул стол, чтобы создать шум. Младенец проснулся и заревел. Силуэт Линн в коридоре дёрнулся, замок в двери щёлкнул и перед ней промелькнуло два силуэта. Они без Кантов. Анахромы. Они схватили её за руки и увлекли за собой.
– Наби, какова вероятность, что я умру? – Спросил я, спускаясь по пожарной лестнице снаружи здания.
– Ты не умрёшь, – ответил он.
Я вышиб окно пустой комнаты и отпёр дверь. Линн спустилась по шесту, мордовороты помогли ей, и вся толпа двинулась к двери, за которой я их ждал, приготовив пистолет.
Створка отворилась, и я спустил курок, вынося мозги первому громиле. Второй подался назад, стреляя сквозь стену. Две пули пронзили меня насквозь. Одна перебила позвоночник.
Я встал напротив открывающейся двери и разрядил во тьму обойму. Упало несколько тел. Но стоило мне шагнуть внутрь, как кто-то схватил меня сзади и перерезал горло.
Я вышиб окно пустой комнаты, подошёл к двери и приоткрыл её. Створка напротив отворилась, и наружу выбежали два мордоворота, Линн и четыре Анахрома. У громил были пистолеты, у одного из Анахромов дробовик. Трое других с ножами. Все семеро спустились на пролёт ниже и вновь исчезли в комнате. Проследив за силуэтом Линн, я заметил, как они снова спустились через дыру в полу.
Я сбежал по пожарной лестнице на три этажа ниже и вышиб окно. Вскрикнула девушка. Не глядя, я выпустил пару пуль в её сторону. Чёрт. Слишком громко. Я вышиб окно и бросился к кровати, с которой приподнялась хозяйка комнаты. Сдавив рот, я вонзил нож ей в правый глаз. Она дёрнулась и обмякла. Ничего, если был у неё Кант, вернётся к бэкапу. Я вытер нож о простыню, глядя на тело. Никуда не исчезла. Анахром.
Оказавшись в комнате, в которую спешили беглецы, я затаился. Спустился первый мордоворот. Нож ткнулся в твёрдое. Защитный жилет. Вернувшись на мгновение назад, я перерезал ему глотку и мягко уложил на пол. Та же участь последовала второго громилу. А вот и Линн. Иди сюда, крошка.
Я подал ей руку, она благодарно приобняла меня и закричала.
Громыхнул выстрел, прошив насквозь нас обоих. Отмотав время назад, я снова обнял Линн, сдавил ей рот и оттащил в сторону. Спустился Анахром с ружьём. Его я снял первым выстрелом. Трое оставшихся заметались по комнате сверху и бросились в коридор. Вернуть всё назад? Догнать? Убить всех? Бессмысленно. Линн у меня. Девчонку ждали официальный суд и позорная казнь за намерение уничтожить Кант и общение с Анахромами.
Меня поставили на работу с Анахромами. Выяснилось, что перевод на более тяжёлые ступени службы каждый Авгур должен заработать сам, подтвердив, что он готов. Теперь, чтобы моей вотчиной стали Гойи, я должен был на них выйти через Анахромов самостоятельно. Удачного случая не представлялось долго. Два с лишним года ушло на то, чтобы, истребляя Анахромов, найти их организованное сообщество. В этом мне помогли старые знакомые. Та троица из общежития Линн. Их лица я отлично знал в деталях благодаря записям Канта. Однажды я заметил их у одного заведения возле порта.
В помещении забегаловки «Спрут» народу всегда битком, многие посетители были невидимы для Эфимеры. Настоящее логово террористов. Наверняка в таком месте проворачивались делишки покрупнее отключений Кантов. Чутьё подсказывало: помимо Анахромов здесь могли быть и Гойи.
Следуя инструкциям, я загрузил в выделенный для Коды канал Эфимеры данные о находке и запросил дальнейшие указания. Мне поручили действовать по собственному усмотрению.
Хотелось зайти внутрь и разведать обстановку, но была проблема – знакомая мне троица. Им знакомо моё лицо? Маловероятно. Я решил рискнуть. В случае чего смогу вернуться обратно и придумать детальный план.
Я перебежал дорогу и юркнул в подворотню.
– Моррис! Моррис, држишче, – повис на мне обдолбанный парнишка. – А куда это ты счез-з, а? А чего это ты…
Он ощупал мою форму.
– Ты чего вырядился копом, Морриссс?! – Он шлёпнул меня по щеке и принялся изучать моё лицо. – Ты можешь вьсти мшину?..
Пьяница пошарил по карманам и выронил ключи на мокрый асфальт. Я навскидку оценил его одежду и понял, что размерчик подойдёт.
– К-х-хе, я ща, оп… Не… – Он целил рукой в ключи и несколько раз промахнулся. – Ха… О-о-оп-ля! – Дьржи Морриссс, отвзи мня куда-ньбудь подльше отсюда!
Я подхватил его под руку и вывел к парковке. Он указал вялой рукой на серебристый седан. Уложив его на заднее сиденье, я принялся снимать с него одежду.
– Ха-ха, Мриссс, ты чё делаешь? – Простонал мужик и захрапел.
Переодевшись, я сложил форму в багажник и запер машину. Рукава пиджака и брючины оказались коротковаты. Если с рукавами проще – я их закатал, но брюки… Над носками просвечивали полоски волосатой кожи в пару сантиметров с каждой стороны. Ну да ладно, сойду за какого-нибудь модника-самоучку.
Охранники на меня не взглянули. Пройдя внутрь, я встал у бара. Персонал с Кантами. Интересно, они чистые, или модифицированные? Рядом сидел бритоголовый усач, отчаянно жестикулировавший перед русоволосой собеседницей в красном платье и разбрызгивавший пиво из стакана. Без Канта. Я пробежался взглядом по толпе и понял: без Канта каждый третий.
– Ищите кого? – Спросил бармен с конским хвостиком и окислившейся серебряной серьгой в ухе, испытующе бегая по мне жёлтыми рыбьими зрачками.
– Интересное заведение. Это клуб, бар или что?
– Всего понемногу, – он хлопнул по столу рюмкой и плеснул в неё мутно-зелёного пойла. – За счёт заведения.
– С чего бы? – Удивился я, с сомнением понюхивая густую почти как кисель жидкость без запаха. – Это стекломой?
– Фирменный рецепт Спрута, – подмигнул бармен. – Даём новым клиентам, чтобы возвращались.
– А-а-а, привыкание вызывает. – Я опрокинул стопку, чувствуя, как содержимое одним комком проскользнуло в горло. – Теперь понял почему тут много народу… Какие-то типы сомнительные трутся у вас. Часто случаются склоки?
– Самый подозрительный здесь ты, – лысый громыхнул пивом, облив стойку, и положил руку мне на плечо. Его кожаная косуха противно проскрипела. – Задаёшь много вопросов, взгляд сквозь миры как у Жрецов, одет чёрт-те во что.
– Полегче, плешивый, – я упёр нож ему меж рёбер. Положив руку мне на плечо, он сам поставил себя в проигрышное положение. – Сядь.
Подумав с мгновение, он фыркнул и отпрыгнул на стул – не было вариантов. Стоило рыпнуться, и он бы стал мертвецом, а без Канта – окончательно.
– Хлебай свою мочу дальше и не встревай, – я подтолкнул стакан.
Бармен безразлично полировал салфеткой бокалы. Подозрительно. Я уселся поудобнее и задел локтем рюмку. За мгновение до падения бармен ловко подхватил её, словно знал, что та упадёт.
– Повторить? – Спросил он, сверкая хромированным клыком.
– Нет, дай чего-нибудь другого. – Ответил я.
Он плеснул из другой бутылки. Я мигом осушил шот и попытался повторить трюк, поставив рюмку мимо стойки. Бармен схватил её налету, головы не повернув. Как он это делает?
– Наби, его Кант с законной прошивкой? – Спросил я.
– Определённо.
– В прогнозе были эти ловкачества с рюмками? Покажи запись.
Перед глазами проплыл силуэт бармена, протирающего бокалы. Гой, мать его. Так вот какие они.
Картинка записи растворилась, открывая реальность, и я упёрся взглядом в дуло пистолета. Бармен целил в левый глаз, самое основание Канта. Прошаренный, гад. Наби ничего не предвидел. Почему? Меня учили выходить из подобных ситуаций, но здесь пистолет находился слишком близко, могло не получиться. Надо рисковать и действовать быстро.
– Якорь, – произнесли одновременно я и бармен. Только я мысленно, а он вживую. Чёрт, он буквально читает мои мысли. Что у него за прошивка?
– Не вздумай перескакивать, – бармен сверлил меня застланными фиолетовой пеленой зрачками. Его Кант светился пурпурным. – Я спущу курок раньше, чем твой Кант поймёт, что ты от него хочешь.
– Ты попутал, мужик, – я поднял руки. – Я пришёл выпить.
– И поинтересоваться у Наби, законна ли моя прошивка? – Он оскалил сверкающий клык. – Ты не мог знать, что я слышу вас, но спалился раньше. – Он протянул лысому свободную руку. – Шейн?
Усач радостно подскочил, выхватил у меня из внутреннего кармана нож и вложил в ладонь бармена. Тот выдвинул клинок из ножен.
– Стандартная экипировка Жрецов, – сказал бармен. – Номер на нём не сбит, и ты ловко с ним управляешься. Но это ненадолго. – Он поднёс номер ножа к пульсирующим фиолетовым глазам. – Вы мертвец, лейтенант Конрад Ланг.
– Конни? – Собеседница усача бросилась ко мне и отгородила от пистолета. Шанс.
Я запер машину и одёрнул пиджак. Стоит снова идти внутрь? Бармен меня помнит? Если его Кант настолько продвинут, он может сливать знания в сеть и черпать их в прошлом. Наша сеть это позволяет. Но кто та незнакомка? Я слышал её голос раньше.
Я помялся у автомобиля и пошёл к Спруту. Прогноз охранников говорил, что они не обратят на меня внимания. Стоило мне приблизиться, как один выхватил пистолет и выстрелил мне в переносицу.
– Кретин! Дятел! – Я пинал ногами одеяло. Окажись охранник метким и стрельни сантиметром левее, и я бы погиб по-настоящему. Похоже, персонал Спрута обладает модифицированными Кантами с единой сетью, которая запомнила меня. Чтобы действовать внутри заведения безопасно, мне нельзя использовать Кант. Так я останусь невидим для их системы.
Я отправился в управление и доложил о произошедшем. Так выслушал меня и скрылся в кабинете начальства, откуда вышел воодушевлённым.
– Отлично, ребята! – Он хлопнул в ладоши. – План операции загрузят в Эфимеру через 25 минут, начнём в 16:00. Дадим тварям жару и разворошим их гнездо! Тебе, Конни, придётся остаться в стороне. Ты добыл необходимые данные, но рисковать операцией из-за тебя не будем.
– Что с ними сделаете? – Спросил я, глядя на часы. 11:05.
– Да перебьём всех к чёртовой матери, что с ними ещё делать, – ответил Так.
– Как, если у них есть своя сеть и они ждут вас?
– Мы закольцуем их сеть до появления в ней информации о тебе, – усмехнулся Так.
Та незнакомка – Рут? Зря я всё рассказал. Да они бы всё равно выяснили, доклад о «Спруте» в Эфимере. Нужен план. Я вернулся домой, переоделся в неприметный костюм и отправился в старый город, где мне могли помочь. Через час поисков и подкупов мне удалось попасть к старику-азиату. Он молча усадил меня в кресло и вопросительно уставился.
– Сделайте меня максимально непохожим на себя, – сказал я.
Старик кивнул, ввёл мне в плечо инъекцию из пистолета, и я отключился. Пришёл в себя я только в 15:02. Старик попытался меня удержать на циновке, но я вскочил и бросился на улицу. Пробегая мимо очередной витрины, я остановился. С отражения смотрел Шайори Миядзаки.
Я подошёл ближе и ощупал своё-чужое лицо своими-чужими руками.
– Конрад, ты меня разочаровал, – пронеслись в голове слова Миядзаки.
– Ну и хрен тогда лобзай, – ответил я и побежал дальше.
На углу удалось поймать такси. Я попросил остановиться за улицу до «Спрута» и проделал оставшийся путь пешком.
– Наби, установи якорь в процедурной Фермы перед тем, как я её покинул, и переведи Кант в спящий режим.
Охранники на меня не взглянули. Проковыляв внутрь, я подошёл к бармену.
– Дай фирменной, – попросил я.
Он поставил передо мной стопку, по его зрачкам пробежала пурпурная плёнка. Проверяет. Хрен тебе, я Индифферент. Выпил рюмку, заказал другую, а усача с незнакомкой в красном всё не было. Пришлось заказывать третью и играть побитого жизнью работягу. Наконец появились. Вышли из подсобки и направились к стойке. Бармен приготовил для лысого стакан пива.
– Который час, не подскажешь? – Спросил я у него.
– 15:35.
– Она такая Кантом своим заморгала и нет, говорит, спасибо, мне такого не нужно, – трещал лысый. – Я к ней знакомиться, а она сразу нет. Да как раньше люди знакомились?
Я взглянул на незнакомку. Рут. Здорово повзрослевшая и без канта. Что ты наделала?
Увидев меня, она встала как вкопанная.
– Чё за тетерев? – Спросил усач. – Ты чё вылупился, заморыш?
Он достал из заднего кармана кастет.
– Знаешь, что это значит, дядя? – Оскалился он, поигрывая оружием.
– Что сегодня последний день, когда мы можем сказать и сделать то, чего уже никогда не исправим, – сказал я.
– Чё? – Надвинулся усач.
Рут остановила его.
– Или? – С надеждой и сомнением спросила она.
– Или что нас не заставят исправить, – закончил я.
– Всё в порядке Шейн, – сказала она, и лысый отступил. – Всё хорошо, Микки.
Я обернулся и увидел, как бармен прячет пистолет и подаёт знаки охранникам.
– Что с тобой стало, Конни? – Спросила Рут, когда мы присели за столик. – Почему ты выглядишь как Миядзаки?
– История долгая. А что с тобой? – Спросил я. – Зачем ты избавилась от Канта?
– Тоже долгая история, – ответила она.
– Нам нужно выбираться. Через 20 минут сюда нагрянет Кода.
Она хотела встать, но я удержал её.
– Бесполезно, они всё равно здесь окажутся, что бы вы ни делали.
– Откуда ты знаешь? – Спросила она.
– Я Авгур, Рут. Идём.
Она встала, и на нас уставилась охрана.
– Выслушай.
Рут села обратно.
– Я надеялась, ты про Республику не всерьёз говорил на Ферме, – сказала она. – Верила, что, покинув её, как и я стал свободным.
– Я стал свободным, Рут. Помню на Ферме ты сказала…
– А ты хоть что-то кроме этого помнишь?
– В каком смысле?
– Помнишь ли ты хоть что-то кроме Фермы?
– Да много и по-всякому…
– Вот поэтому ты не стал свободным и не живёшь, – перебила она. – По-настоящему живым человека делают неизменные воспоминания.
– Рут, если не уйдём, то оба умрём.
– А ты уверен, что живёшь?
– Конечно живу.
– Но ты ли живёшь? Ладно, вижу ты ни черта не понимаешь. Давай по порядку. Сколько нас было на Ферме?
– 25.
– А в других группах?
– Ну, везде не больше 30.
– И ты никогда не задумывался, откуда там берутся дети?
– Их отдают родители. – Пожал плечами я.
– Родители? – Усмехнулась Рут. – Ты за годы после Фермы видел хоть одну беременную?
– Они наверняка где-нибудь в медучреждениях, – я не видел беременности ни у кого кроме Индифферентов.
– Смешно. – Сказала она с каменным лицом. – Каково население Евразии?
– После того, как её объединила Республика, 6,5 миллиардов, в азиатской части 4,5 миллиарда.
– И что же, на 4,5 миллиарда человек всего одна Ферма, в которой от силы 500 детей?
– Одна?
– Одна. – Сказала Рут. – Ещё одна в Сибири, одна в Европейской части и одна в Рош-Аинде, будь он неладен со своим Эмерсайзом. Тебе не кажется, что почти на 7 миллиардов жителей в лучшем случае две тысячи человек прироста за 18 лет – маловато?
– Чушь.
– Нет, Конни, не чушь. Люди с Кантами перестали заводить детей. А нахрена, если можно жить в удовольствие вечно юными и красивыми?
– Но кто-то всё-таки заводит…
– Это дети преступников. Мы с тобой – дети Анахромов и Индифферентов.
Я вспомнил младенца в комнате Линн.
– Человечество не вымрет. Мы можем возвращаться в прошлое…
– Конни. Стоп. Вспомни занятия на Ферме. Парадокс убитого дедушки. Помнишь?
– Вернись в прошлое, убей деда до рождения отца и сам не родишься.
– А разрешение парадокса помнишь? Если ты живёшь в настоящем, то в прошлом можешь делать что угодно, и это не изменит настоящее, потому оно уже есть. Меняя что-либо в прошлом, ты лишь создаёшь альтернативную линию времени.
– И?
– Ну скажем, убьют тебя сегодня. Где ты окажешься? Во вчерашнем дне? Твоё сознание туда вернётся с помощью Канта. А тело где будет? Дырка от пули почему не возвращается во вчерашний день?
– Почему?
– Да потому что тело твоё вот тут и будет валяться. Ты умрёшь. А вчерашний ты получит об этом знание, поступит иначе и создаст другую версию реальности. И так делают все. Множат и множат реальности.
– Что-то тут не сходится, люди же исчезают, перемещаются, когда используют Канты.
– Всегда ли?
– Нет, не всегда.
– Потому что некардинальные изменения не создают временную линию, а немного искажают текущую, создают рябь…
– Это всё гипотезы...
– Ну держи факт. Скажи мне, твои прогнозы меняются из-за чужих действий?
– Конечно.
– А воспоминания?
– А они почему должны меняться?
– Разве не должны, если твой собеседник в прошлом что-то изменит или передумает беседовать с тобой? Вот ударил бы тебя Шейн, а ты бы вернулся в прошлое и не пришёл сюда. И что, Шейн по-твоему растворился бы в воздухе и всё забыл из-за того, что тебе в голову кусок текстолита с микрочипами воткнут? Какая тут связь? Ты бы и сам никуда не исчез, а лишь перебросил через Кант знание об этом в прошлое. Увидит тебя тут начальство и захочет убить за общение с Анахромом, но сделает это в прошлом, как только ты придёшь на службу, и что? Ты исчезнешь, а я одна буду за столом сидеть, говорить с воздухом и забуду, что тебя видела? У меня даже импланта нет, я с Эфимерой не связана.
– Даже если так, Рут, прошу, пойдём, у нас нет времени.
– Быть может в какой-то реальности у нас с тобой полно времени.
– Но нам досталась эта!
– Нам? Нет, она досталась мне. Ты можешь хоть сейчас упорхнуть в другую.
– Я создам такую, в которой мы будем вместе. Когда вы открыли «Спрут»?
– 3 ноября 2025-го перебрались сюда из центра.
– Даже если я не стану Авгуром, Кода сюда придёт, они уже могли здесь появиться и 3 ноября, и в любой другой день. Я приду за тобой. Надеюсь, опережу их. Якорь.
– Вы так долго ждёте этого дня и потом сидите огорошенные, не зная, что делать дальше, – хохотнул старик.
Я схватил его за горло. Он крякнул и выронил на кафель планшет.
– Выведи свой Кант из спящего режима! – скомандовал я.
Старик пытался разжать мои пальцы, но его руки слабли. Он не включал Кант. Я отпустил его, и он рухнул на пол, хватаясь за горло и кашляя. Очки отлетели в сторону.
– Я всё равно умру… – Он хрипло дышал. – Зачем прошлому мне знать об этом?
– Так Канты ничего не меняют?
– Они передают информацию. Корпорация Эмерсайз взяла за основу два исследования учёных из США – передачу ложных воспоминаний лабораторным мышам и технологию «BrainNet», позволяющую передавать мысли от человека к человеку. Они хотели использовать это для дистанционного управления солдатами, но никто не предполагал, что изменённые воспоминания окажут такое влияние на действительность и подтвердят гипотезы о путешествии во времени.
– Почему ты не сказал?
– Зачем? Чтобы нам обоим память обнулили?
Одевшись в костюм врача, я натянул на лицо медицинскую маску, накинул треснувшие очки, взял в руки папку и вышел из комнаты. Так стоял у колонны. Уткнувшись в папку, я следил за силуэтом прогноза Така и двигался вне поля его зрения, затем подошёл к Рут. Она стояла с пожилыми мужчиной и женщиной.
– Спящий режим, – скомандовал я, и Кант отключился. Я опустил маску. – Рут!
– Конни!
– Не вынимай Кант, просто не используй его, будь Индифферентом.
– Ему можно доверять? – Спросила женщина. Рут кивнула в ответ.
– Молодой человек, это опасно. Они следят за Индифферентами, узнают о нас и убьют.
– Уезжайте в другую страну. Республика ведь только на этом континенте.
– Надолго ли? Она скоро опутает планету. Да и толку прятаться нет, они могут загрузить через Кант Рут сознание Авгура и её руками расправиться с нами даже на другом полушарии.
– Канты способны и на это?
– Для этого их и придумали.
– Послушай, 3 ноября 2025 года нельзя открывать «Спрут». – Я взял Рут за руки.
– Что?
– Не знаю, что случится с вашим убежищем в центре города, но 3 ноября вы переедите в заведение «Спрут» у порта Сакотана, делать этого нельзя. Вас будут ждать. Где я могу тебя найти?
– У нас есть одно место – «Паста», слыхал? – спросил мужчина. – Итальянский ресторанчик в районе вокзала.
– До 2025 года у тебя всё будет хорошо, что после – не знаю. Я приду в «Пасту» 3 ноября. До встречи.
Я натянул маску и пробрался обратно в Ферму. Вернув старику одежду, я попросил его откатить мой Кант до базовой прошивки, что он и сделал, а затем я вышел к Таку.
– Конни, мать его, Ланг! Рад тебя видеть.
– Я тебя знаю?
И всё повторилось, но изменилось главное – я знал правду, и потому дни были изнуряюще скучными и казались бессмысленными, но я не мог поступать иначе. Был вынужден убивать, зная, что навсегда, погибать, зная, что безвозвратно. И вот наступило 3 ноября 2025 года.
– Какой прогноз, Наби? – Спросил я.
В ответ тишина.
– Наби? – Я представил его, но не вышло. Он исчез. Сегодня мой Кант уничтожат, и я умру, или же встречусь с Рут, извлеку проклятый имплант и заживу свободно? Я склонялся ко второму варианту, но в глубине души точил въедливый червячок сомнений.
Я отправился к вокзалу и отыскал «Пасту». Рут сидела за столиком в центре зала и махала мне рукой.
Мы ели отличную еду, пили вино и болтали без устали. Впервые в жизни я был счастлив и не хотел задумываться ни о прошлом, ни о будущем. Мне хотелось бесконечно продлять настоящее. Мог ли я представить, что вера в Республику окажется привитой с детства иллюзией, а её дары – способами упрочить своё господство, что жизнь – это сейчас, а не вчера и не завтра?
За соседними столиками сидят Авгуры, я понял это слишком поздно, когда они начали вскидывать оружие. На пол летят стаканы, тарелки, столовые приборы. В помещении начинается паника. Я вижу всё словно в замедленной съёмке.
Я сжимаю ладонь Рут и шепчу: «я всё исправлю». Всё ускоряется: шумы, крики, выстрелы. Тьма. Но я успел. Наши с Рут бездыханные тела ещё не упали на пол, а я уже вновь смотрю на старика в процедурной Фермы. Я вижу в зеркале как мой Кант неистово моргает.
Я выбегаю из Фермы, проношусь мимо Така, продираюсь сквозь толпу и хватаю за руку Рут. Мы бежим вглубь острова по проезжей части. Спереди останавливаются броневики Коды, выскакивают Авгуры. Мы бросаемся в подворотню, вход в неё перекрывает очередной броневик. За спиной слышится тяжёлый топот. Ещё пара поворотов, и мы в плотном кольце агентов. Они оттесняют нас к стене, достают пистолеты и щёлкают предохранителями. Мы с Рут прижимаемся друг к другу. Звучат выстрелы.
Я прикован к столу процедурной. Темно. Мой первый апдейт ещё не закончен. Открывается дверь, и я вижу Така. Он извлекает нож и медленно идёт ко мне. В соседней комнате слышу крик Рут – пришли и за ней. Так упирает остриё клинка мне в левый висок и ударяет ладонью по рукоятке.
– Шайори-сама, – меня передают в руки мужчине. Он огромный, я вскрикиваю от страха и начинаю плакать.
– Тоже в расход, – ответил мужчина и передал меня медсестре.
Щёлкнул инъекционный пистолет, и моё сознание начало медленно угасать.
Меня заводят в игровую комнату. В ней полно игрушек и детей. В центре комнаты сидит девочка с серо-голубыми глазами и рисует фломастерами.
– Рут, познакомься, это Конни Ланг. – Говорит воспитательница. – Конни, это Рут Шеннон. Вы будете расти в одной группе и однажды покинете стены Фермы свободными гражданами Республики Дайар.