Я очень старался, мама

 

Шел чудак, За спиной его тихо качался рюкзак. Шел домой.   Группа «Сплин», А. Васильев

Деревня Зеленые Вешки что под Нижним Ландехом.

Если идти от почты к околице, минуя огромные, заросшие травой лужи с непременными лопухами по краям, зарослями шиповника, крапивы и боярышника; мимо покинутого хозяйства за проваленной изгородью и оборванными электропроводами, то вскоре упрешься в скособоченный домик. Его позеленевшая черная крыша самая мшистая в деревне. Ей больше ста лет. Ветхий забор из серых досок, прерываясь местами, окружает почтенное жилище. Да-да, в нем еще живут: около калитки – собачья конура, в которой дремлет старый пес.

Вёдро, тишь, зоревая теплынь… Нет поры, прекрасней для прополки. За домом машет тяпкой пожилая женщина в цветастом сарафане – Марья Антоновна Карасева. Морковка нынче радует. Взошла на славу и толстеет исправно. Вот только паразиты-сорняки глушат. Порубила основных ворогов: бодяка с синеголовником, отбросила инструмент, одела перчатки и принялась за вьюнка и американку. Привыкшие к работе руки сноровисто чистят от них грядку и, главное – механически, –что освобождает мозг хозяйки для любых мечтаний. Марья Антоновна не всякие мечты любит, а те, которые с пользой. Сегодня она размечталась о консервации.

В мечтах о дюжине баночек морковки с петрушкой, морковки с томатом, морковки с бобами Марья Антоновна не замечает, как щель в заборе напротив, за малиной, резко расширяется, и в нее просовывается небритая физиономия местного жителя. В деревне его кличут Кузьмичом.

Некоторое время физия, обозревая новое пространство, щерится на все тридцать два. Зубов, правда, много меньше, но это не в счет. Оскала заборного взломщика всё равно никто не видит: слишком уж хорошо цвет лица Кузьмича сочетается с цветом урожая малинника.

Но вот прорезывается сиплый голос:

– Добрейшего утречка, соседушка!

Марья Антоновна отрывается от грядки и полезных мечтаний. Отирает лицо фартуком. Не различая говорящего зрительно и откликаясь лишь на голос, отвечает:

– Добрый, коли не шутишь.

– Слыхала, поди, Марьянушка, что люди сказывают?

– Да когда мне, Кузьмич, байки-то слухать? Огород зарос выше крыши. Морковь без кислорода задыхается. Вот что мне интересно и мило.

Тыльной стороной руки она вытирает пот со лба.

Кузьмич с гусарским прищуром зачинает местный флирт:

– Ох, красавица! Кабы не моя Платоновна, уж задал бы я тебе жару! Работа тебе только на пользу!

Марья Антоновна заводит руку за поясницу и делает четыре разгиба по методике Щетинина. Вдох-выдох, сгиб – разгиб…главное – одновременно с движением сделать глубокий вздох. За этим она тщательно следит, и «боль положения» вскоре затухает. Наконец, Марья Антоновна отвечает:

– Работа, может, и на пользу, а вот ты, репей приставучий, рта б не открывал...

– А ты послухай новость, чаю, тебе полезно будет, –настаивает Кузьмич. –Да-да, особливо тебе.

– Отчего ж мне – да особенно?

– У тебя ж деваха беременна?

– Ну так что? Она ж беременна, не ты, пусть себе рожает.

– А что конец света будет, тебя не колышет?

Марья Антоновна плюет с досадой. Она по-прежнему не может различить Кузьмича за малиной в заборе. Уж и руку к глазам приставила. Но игнорировать соседа не следует – по опыту знает. Проторчит целый день, изверг… а ей это надо? И-эх! Мечты о закатанной морковке накрылись медным тазом. Морковка с петрушкой, морковка с томатом, морковка с бобами… Марья Антоновна грубо отвечает:

– Ты, Кузьмич, совсем к старости поплохел. Да хоть какой-никакой конец света, причем тут моя Элька? Она уж не дите за юбку держаться, а я ей не дряхлая старуха, чтобы меня учитывать. Вали себе лесом! И не забудь привет болотной кикиморе передать!

Гусар в Кузьмиче подкручивает усы, острым глазом подмечая брешь в обороне. Грех «кикиморой» не воспользоваться, и забор тут не помеха.

– Ты это Платоновну вспомнила? Вот тебе и благодарность. А ты не коведничай, слухай, что умные люди говорят.

– За что ж благодарить? Али она озолотила меня когда, да я не заметила?

– А за то, что Платоновна меня к тебе первым делом послала. Когда б не она, меня тут не было. Ищи –свищи ветра в поле. А вот с утречка, как глаза протерла, так и приказала: сходи, говорит, к Карасихе, а то, она заработалась, чаю, телевизора не видит. Скажи, что ап… ну, эту самую, апокалипсу на декабрь наметили.

– Эвона, что вывез. А твоей цаце не все равно, что я в неведении? Или у нее моя малина, что ты без спросу выкопал, родить перестала?

– Да ты сдурела, мать, как я погляжу! Апокалипса на носу, а она ревнует! Конец света наметили – а она про обиды! Мне что, на библии присягнуть, что ли?

Марья Антоновна скидывает перчатки, выпрямляется во всю свою стать – грудь вперед, руки в боки.

– Чё ты несешь? В корчме у Ваньки бельма залил? Али на опохмелку не хватает? Кто наметил? Какую такую ап-покалипсу?

– Да олигархи ж твои драные. Они теперича всем управляют.Ты теперь через Эльку в их кругах вертишься. А мне…мне до лампочки. Твоя дочь в подзалете – мне-то что...– Марья Антоновна неспешно поднимает тяпку, что не остаётся не замеченным. Кузьмич быстро сворачивает вещание из дыры в заборе: – Да ты раскинь мозгами, мать. Хочет Элька твоя так родить, чтоб уж с концами, или нет?

– Ты говори да не заговаривайся! Какие тут концы?.. Ты мне…за базар отвечай! – Тяпка Марьи Антоновны движется в гору.

– Ну, к примеру, ты стала б еще одного спиногрыза рожать?

– Свят-свят, боже упаси и сохрани.

– Дык и я о том. Хочет твоя родить одного оглоеда, но продвинутого, чтоб на всю жизнь от родов отмазаться?

– Дык, мое дело маленькое.

– А центр ентот медицинский, вишь, все в одном флаконе обещает. Первое: что дите при любых условиях выживет. Хучь тебе война, хучь потоп, без разницы. Второе: гарантию выдают, что рожать больше не надо. Коли суперпробивного парня родишь, то он всех других задохликов заменит. А ты чего сразу тяпкой-то? Я ж с доброй вестью. Чай, я не злыдня какая-нибудь.

– А то, что ты со своей Платоновной весь цикл производственный мне нарушил. Иди мимо, куда шел, христом богом молю.

Марья Антоновна яростно берется за сорняки, норовя каждый из них подбросить в сторону Кузьмича. Но тот, бес настырный, все в заборе. Торчит, будто гвоздями прибит. И продолжает курлыканье:

– Сделали клинику по запросу граждан для рождения суперребенков. Простым людям она невпотяг, а богатенькие кагалом ломанулись. Че б свою жизнь не поднарядить за денюшку! Пусть Элька твоя, говорит Платоновна, от стаи не отбивается, держит честь зеленовешковцев. Пусть увидят во всех краях, что мы не провинция какая глухая, где одни гуси в лужах. У нас есть наша гордость и достоинство – свой суперребенок. В общем, наказ даем твоей дочери: ноги в руки – и вперед! Пусть отрабатывает, коль за олигарха выскочила. У твоего зятька, чай, денег куры не клюют. Неча прибедняться– мы все знаем!

Марья Антоновна отряхивает руки и сдается. Все одно прополка накрылась ….

– Ну, ты чё там в заборе? – говорит она. – Застрял, что ли, навеки, что твой козел? Иди в дом. У меня борщ с блинами. Огурчиков из кадки наловлю. Стопочки достану. Разговеемся –обсудим.

– А как кобель твой не на запоре?

– Серко на цепи.

Кузьмич выдирает трухлявую доску и с треском пролазит в щель. Подходя к крыльцу, он не удерживается, чтобы не шлепнуть хоть разок Марью Антоновну по аппетитному заду.

– Ишь, коза норовистая!

– Ах, ты ж зараза!

Марья Антоновна размахивается и отмеряет Кузьмичу оплеуху. Неожиданно для нее тот заваливается в куст сирени и, защемленный толстыми стволами, еспомощно барахтается, пытаясь вылезти.

– На, держи, черт непутевый! –Марья Антоновна протягивает грабли. – А в следующий раз Серка кликну помогать – он тебе штаны расклешует!

Кузьмич хватается за грабли и, кряхтя, выползает из кустов.

Оба заходят в дом.

***

Шел домой Представляя, как все удивятся тому, что живой.   Группа «Сплин», А. Васильев

«Медцентр. Перинатальная клиника "Юные гераклы".

Марья Антоновна с Элей стоят первыми в очереди, и на них напирают задние.

– Иди-иди, не то сметут! – говорит Марья Антоновна.

Эля, в пелерине, едва скрывающей располневший живот, подходит к громоздкой двери в стиле 19-ого века. Тянет за ребристый цилиндр. Тяжелая дверь подаётся и с натуральным скрипом открывается. Марья Антоновна крестит спину дочери. Толпа беснуется и скандирует:

– Назад– только с Герак-лом! Эля, мы тебя лю-бим! Так держать! Ждем, наде-емся и верим!

Эля оборачивается: какая приятная неожиданность! Муж заказал ей группу поддержки. Это его почерк, он так мил!

Эля сжимает кулачки и потрясает над головой. Публика разражается аплодисментами и криками «Победа!». Тут же раздаются хлопки. Ими в равной мере могут быть и хлопушки, и пробки шампанского, вылетающие из бутылок… На все способен ради нее ее Александр!

В слезах умиления, Эля в сопровождении девушки с ресепшен, идет по коридору. Стены его вот-вот рухнут от веса картин в тяжелых рамах. Богатые багеты как бы утверждают, что в них заключены оригиналы картин известных художников. С каким-то сказочным перезвоном между бесценными раритетами приоткрывается дверь. Эля смотрит в этот волшебный ларец и видит стеллажи с ретортами, штативы, спиртовки с бурлящими колбами. Кругом роботы в белых колпаках. Это самое смешное из всей инсценировки.

Эля суется в следующую дверь, но на нее наезжает трансфуззор. Она не успевает увернуться. На руку падает манжета, самостоятельно закрепляется и надувается воздухом и вот вам, пожалуйста –результат – на ламинированном листе А4 ее кровь проанализирована аж по 546 параметрам – ничего себе! Да. Это фантастика.

Любой журналист, попавший сюда, вдохновился бы происходящим и сочинил бы сногсшибательный репортаж о необыкновенном центре – двигателе прогресса и источнике научных сенсаций.

В конце коридора снова ресепшен. Оттуда выходит женщина в образе феи будущего, в костюме кванта. Во все стороны от ее тела исходят пружинки, имитирующие вселенские струны. С окликом: «Вы к ведущему Гераклиту, госпожа? – она показывает рукой в боковое ответвление коридора. – Добро пожаловать!» Эля сворачивает и, уже самостоятельно идет по стеклянному переходу в другой корпус. Ее обгоняет табун молодых людей в белых халатах. Пропуская их, она слышит:

– Катастрофа.

– Мы вчера опробовали эквибулятор.

– И что?

– Бесполезно.

– Финита ля комедия.

Из отрывочных фраз Эля понимает: ужасный апокалипсис не за горами, он уже реальность. Боже, это самое страшное, что она могла себе бы представить!

Она в смятении мечется по фешенебельному лабиринту второго корпуса. Предлагаемые чудеса уже не волнуют ее. Вдруг, как спасение, перед ней табличка: "Ведущий Гераклит. Доктор Удодов". Она стучит в дверь и входит.

«Гераклит» восседает в окружении «плазм» и аквариумных инсталляций. Перед его «троном» – овальный стол. На столе концентрируется вся флора тропических морей. Среди них, как парочка осетровых, возлежат руки доктора Удодова.

Сам он в образе небесного филантропа. Ангел в нарукавниках. Ухоженная бородка и голубые голографические очки мешают разглядеть лицо полностью.

Распаренная беготней по «волшебной табакерке», Эля останавливается и начинает жаловаться прямо с порога. Она переживает, что запах пота перебивает безукоризненный аромат ее тела. Потому говорит необдуманно и непричесанно, будто только что посетила рынок в Арабских эмиратах после их потрясающего падения.

– Я очень боюсь родов...Это неприятно, больно, мучительно...а я очень боюсь боли…

Дыхание ее постепенно выравнивается. Эля вспоминает цель своего визита. Суперребенок! Да, именно он путеводная звезда ее жизни, ставшая также мечтой ее матери.

– Успокойтесь, вы в надежных руках, –слышит она.

Доктор Удодов угадывает ее смятение и включает кондиционер с французскими отдушками –как она благодарна ему! Она бухается в ближайшее кресло и оказывается напротив «трона». Теперь хорошо видит: он снабжён консолью с двумя рядами встроенных кнопок.

Но это ее уже не волнует. Теперь она обнаруживает, что не имеет сил оторваться от глаз знаменитости. Некая навязчивая «глазофиллия» заставляет не спускать глаз со своего визави.. Она слушает, но ничего не понимает. Но вот звучит знакомая фраза, даже полфразы…По правде –какой-то никчемный отрывок со множеством многоточий по бокам: «…мы гарантируем…»

Она тут же радостно откликается:

– Если вы гарантируете, тогда другое дело.

Всё, уфф. Похоже, она вступила в контакт, и должно быть, удачно. Теперь важно делать умный вид и кивать головой в нужный момент.

– Конечно, гарантируем, оф коз. У нас голландская лицензия. И мы уже по 26 признакам анализа вашей крови можем утверждать, что вы серьезно больны хумилис-долор-вестибулум.

– Что это значит?

– Ну, если вы так глубоко не знакомы с латынью, как хотелось бы, я вам переведу: низкий болевой порог.

– О, всего лишь повышенная чувствительность к боли!..Я этого не скрываю.

– Не забывайте, Элоиз, что вы пришли в знаменитую клинику. Для нас нет маленьких и больших болезней. Они все равны. Это принцип нашей работы. Любая маломальская диспропорция в теле—это уже серьезно. Но вы выйдете отсюда невестой, достойной любого перфекциониста.

– Я уже замужем.

– Это не имеет значения. Для кого-то вы замужем, а для кого-то перспективная невеста. Таково наше общество. Хок ест социетас ностра.

В тот же миг стеклянный стол рушится, может быть, посчитав данное изречение заклинанием. Его просто не стало. Вместо него одна за другой, как падающие доминошки, прямо на глазах выкладываются дощечки паркетного пола.

Эля на своем кресле с колесиками с большой скоростью несется на уготованное себе место. Но она уже привыкла к подобным подаркам суперклиники. Потому – и глазом не моргнула. По правде, здешние чудеса, поднаторели и вот-вот начнут раздражать. Но тут она слышит:

– Мы вам поможем избавиться от рокового венца.

На секунду Эле кажется, что здесь умеют читать мысли. Она давно уже подумывала, что причиной застарелых страхов, таких, как у нее, может быть нечто кольцеобразное.

– От инвалидности? – уточняет она. Это ее страх номер один. Нет, все же первый – это страх боли.

– Ото всего, что мешает вам жить.

Элю как прорвало:

– Мама в детстве говорила, нет ничего страшнее жизни с калекой. Я все делала, чтобы уберечь ее от этой судьбы. Мой ангел-хранитель, – она погладила плечо, – помог мне. Но теперь я не уверена ни в чем…Теперь меня допекает конец света! Все, будто сговорились, только и говорят о нем. Как думать тут о чем-то другом…о детях? Но мой муж сдвинут на продлении рода. Говорит, что его элитные гены не имеют права затеряться нигде, в том числе, в чрезвычайных условиях. Но вдруг я возьму – и рожу инвалида?

Доктор жмет кнопки трона – кресло с Элей подкатывается еще ближе к нему. Она чувствует себя кроликом, едущим в пасть удаву.

Эля с силой отталкивается от пола ногами, и кресло закручивается по часовой стрелке. Она не знает, что доктор Удодов подкручивает кресло дистанционно. Эля бьется в кресле, как пойманная в сети рыба, безуспешно пытаясь затормозить каблуками. Даже руки хватаются за воздух. Удодов, смеясь в усы, нажимает кнопку несколько раз.

– Сударыня, остановитесь, возьмите себя в руки, прекратите эту карусель,—подтрунивает он над Элей.

В краткую паузу движения Эле удается выпрыгнуть из кресла. Она устремляется к выходу. Ее подташнивает, и она мечтает лишь о доме со всеми удобствами.

– Но куда же вы?

– До свидания, доктор, но меня не волнуют диспропорции в теле, – говорит она прерывающимся голосом, позволяя себе на прощание сказать эту маленькую дерзость. Если б она хоть на секунду стала своей матерью, то она плюнула б в эту жирную харю и обозвала бы доктора сумасшедшим.

– А как же наш юный геракл? – звучит вопрос.

Эля возвращается, вспомнив материнский наказ. Та ее ждет с группой поддержки у выхода. Как им всем признаться, что она ни с чем? Что она лоханулась? Стать лохушкой – ее третий страх.

Она вздыхает.

– Прошу вас, доктор, напишите мне хотя бы рецепт, как у себя в животе вырастить из Сашеньки супперребенка? Не возвращаться же мне не солоно хлебавши?!

– У ребенка уже есть имя?

– Так захотел муж-миллионер. Если будет мальчик, сказал он, то будет, как я, Александр, если девочка – то Шурочка...

Лицо доктора вдруг становится осмысленным в придирчивых Элиных глазах.

– Расскажите, пожалуйста, о проблеме с самого начала. Я уже понял структуру вашей личности, но мне хочется получить подтверждение и определенность… Чего же вы хотите? Сформулируйте четко.

Эля понимает, что либо сейчас, либо никогда.

Она сжимает до хруста челюсти. Ломает пальцы. Собравшись с силами, говорит:

– Мой муж использует «токсикодзи». Говорит, что ему это нужно для работы. Это стало так часто сейчас. Пресса переполнена известиями об уродствах. Вероятно, я обязана рожать и рожать до бесконечности...

– Я понял вас, –сказал доктор. –Под нашим патронажем вы создадите ребенка, устойчивого к радиации, механическим воздействиям, неблагоприятным погодным условиям, недоброкачественным вакцинам и всей прочей нечисти, – он ткнул пальцем в презентацию на стене. – Там все перечислено и описаны методы «генетического запрета». Все техники сводятся к одному: один выстрел многоканальной лазерной пушки в ваш геном – и все готово.

– Один выстрел? Это не больно?

– Абсолютно. У генов рецепторов нет.

– Теперь я понимаю, что не зря пришла в клинику. Я располагаю средствами, чтобы оплатить необходимые процедуры.

Страх казаться бедной – один из Элиных страхов.

Доктор Удодов бормочет тихо, словно в расчете, что пациентка его не слышит:

– Да я понимаю, у некоторых людей денег, хоть …ой жуй. –И громче: – Грубое выражение, но это правда. А наука затратная дама. И она капризна. Транжирка почище крутой примадонны. Короче, завтра же мы проходим томографию на эксклюзивной установке "Золотое сечение" с шагом сканирования в миллиметр. Кроме того, будет задействован ЭМР – Электронный магнитный резонанс. Это писк. Квантовый уровень работы с ДНК. Потом пойдут…впрочем, пока это неважно. На седьмой день для прицела мульти-лазерной пушки подключим бригаду продвинутых специалистов.

Его речь снова наполняется научными словами, от которых Эле хочется спать. Спать, спать, спать…

От названного вдруг числа она вздрагивает и приходит в себя.

– Сколько? Я готова на все.

Удодов черкает что-то на листке. Придвигает к ней, скользя ладонью в перстнях по планшету. Эля хватает листочек, подносит к глазам, спрашивает:

– Тысяч?

– Нет, сударыня. Добавьте три нуля. Мы предлагаем вам абсолютный эксклюзив. Технология не для конвейера – для избранных. Вы хотите родить ребенка, который выживет при любых вызовах будущего?

– Мой муж очень хочет.

– Только ли он?

– И я…тоже.

– Только вы!

Он подносит к губам руку пациентки и целует.

Эля, выдергивая руку, восклицает:

– У вас там полгорода стоит за дверями, доктор!

Удодов хитро подмигивает:

– Желания сбываются, но сбудутся они не у всех – вот и весь секрет. У самых достойных...помните это!

– Вы получите эту сумму.

– В таком случае приступим к оформлению договора. Вы не против, если одним из пунктов будет гарантия вознаграждения пациента бонусом? Разумеется, не за просто так.

– Против бонуса? Нет. А в чем он состоит?

– В случае досрочной оплаты указанной в договоре суммы, ребенок будет вооружен способностью спасти свою семью от чрезвычайных событий.

– Но к-каких с-событий?

Готово. Еще один из Элиных страхов проснулся.

– Типа апокалипсиса.

– Ап-покалипсиса? Опять…Доктор, неужели и вы считаете…вы в него верите?!

– Голубушка, вы меня удивляете. А зачем вы пришли сюда? Забыли?.. Да как в него не верить, если вся моя деятельность связана с подготовкой людей к этому неминуемому моменту развития общества? Как вы представляете себе будущее? Кроме апокалипсиса придумать нечего, милочка.

Эля молчит, шокированная и пристыженная, как школьница. С румянцем во всю щеку, она мечтает лишь об окончании официальной процедуры.

– Так вы принимаете пункт о бонусе? Учтите, он вступает в силу только при полной досрочной оплате всех услуг, предусмотренных договором.

– П-принимаю.

***

У него для людей была самая лучшая весть, И он шел по дороге, от счастья светящийся весь.   Группа «Сплин», А. Васильев

Вестибюль парадного подъезда перинатальной клиники «Маленькие гераклы».

Александр ходит, волнуясь перед стеклянными дверями с задвинутыми шторками. Дверь распахивается и из нее выходит доктор Удодов со свертком в руках, из-за его плеча выглядывает бледная, но счастливая Эля.

– Папаша, принимайте пополнение!

Александр бросается навстречу. Вытащив из-под полы букет, вручает Эле, выхватывает младенца из рук Удодова, оглядывает сверток со всех сторон и пытается его размотать.

– Как его вскрывают?

– Что вы делаете? – спрашивает доктор Удодов.

– Надеюсь, у него не шесть пальцев. Ведь я буквально накануне...Видите ли, я употребляю Вальтер-2М…но только в виде исключений...понимаете? Как медработник, вы обязаны знать, чем это чревато. То есть у меня есть причина для беспокойства...мне не нужен урод...

додов кладет ему руку на плечо и с коротким смешком отвечает:

– Забудьте, милейший, ну как можно? У нас евроуровень. Мы бы этого не допустили! Свою б кисть отрезали, а ему б вставили.

Александр целует ребенка, затем, дотягиваясь через него до Эли –ее саму.

Между супругами проскакивает красный лазерный луч.

Кружа по букету, он обугливает все головки цветов, кроме гвоздик, и исчезает. Супруги удивлённо рассматривают букет. Теперь он, скорее, веник с обугленными шишечками на концах каждой веточки.

– Что это?– Александр одаряет доктора Удодова

пронзительным взглядом.

– Подборка цветов оказалась вредной для вашей жены, – отвечает доктор. – Очевидно, на них у нее аллергия.

–Хм…Но в чем фокус конкретно?

– Суперребенок просканировал источник опасности и уничтожил аллергены как опасный для матери фактор.

Александр в раздумье чешет затылок.

– Хм…А не сочтет ли он когда-нибудь меня опасным фактором? – шутит он. Его настроение явно подпорчено.

– Аликва веритас пер иокум.

Супруги уходят. Удодов, зловеще ухмыляясь, смотрит им вслед.

– В каждой шутке есть доля истины, – переводит он использованную латынь.

***

И он шел рассказать им о том, как им можно спастись. Рассказал.   Группа «Сплин», А. Васильев

Коттеджный поселок «нуворишей» в в Толстошеино

Эля спит под воздействием снотворного.

Александр и Марья Антоновна рассматривают ребенка, лежащего на пеленальном столике.

– Я всегда говорила дочке: нет ничего ужасней воспитывать калечку. Она так слушалась, что даже светофоров не признавала. "Что, говорила, как сломаются?" Так я ей велела по подземным переходам через дорогу перебираться. А с животом стала, так ГМО на сто процентов исключила. Каждую этикетку обнюхает, только что на зуб не возьмет, прежде чем продукт купить.

Александр нетерпеливо прерывает Марью Антоновну:

– Знаю, испытал, дорогая маменька...Честь и хвала вашему воспитанию. На другом бы не женился, ей богу.

– Ты чё, гомосек?

– С дуба рухнули, мамаша? Я говорю, что на воспитании другом не женился бы.

– То-то же.

– Давайте ближе к теме, мама. Скажите честно, у всех новорожденных глаза по началу щелками выглядят? Когда человеческими станут, хотелось бы знать?

– Да просто он спит. Подай-ка, зятек, салфеточку!

Она пробует приоткрыть младенческий глазик. Из глазка вылетает тонкий красный луч. Отец и бабушка ребенка столбенеют. Тут же приоткрывается другой глаз. Отец с бабушкой в испуге пятятся.

– Лазеры, –шепчет Александр. – Как у киборга, точно лазеры!..

– Светятся...Свят, свят, свят... Боже мой!

Подкравшись на цыпочках, Александр делает тест – отклоняет свое тело в разные стороны, не сводя взгляд с ребенка. Говорит шепотом:

– Круче, чем у киборга в фильмах... Я туда – они за мной, я сюда – они тоже...он следит. Жу-у-уть...

Сашечка приподнимает вертикально ручку и то ли жужжит, то ли шипит:

– Ж-ж-жу…

Марья Антоновна закрывается от ребенка думкой и сползает на пол по планкам соседней кровати:

– Господи помилуй!

Александр с раздражением вычитывает теще:

– Должны бы сказать что-то умное, мама...а вы под кровать лезете...Я что сказал, мама!

Сашечка подает звук:

– М-м-м...ма...

Марья Антоновна по зову инстинкта поднимается на ноги и меняет испуганное выражение лица на умиленное:

– Подумайте только, какая умница! Повторяет...говорит! Может, нам его боженька в дар послал? – Она молитвенно складывает ладони, закатывает глаза и начинает что-то шептать. – Где у вас тут хоть одна иконка?

Не слушая тещу, Александр возмущенно вычитывает:

– Пора определиться, дорогая бабуля...Пора сознаться, дорогая Марья Антоновна…

– В чем?!

– …мы даже пол не знаем у этого монстра.

Марья Антоновна вскрикивает и машет на Александра руками. Снимает с новорожденного памперс.

– Смотри ж! Чтоб те язык отрезало! Мальчик!

Убедившись, что с полом обмана нет, Александр выставляет новые требования.

– А не рано ли он разговаривать начал? Все это подозрительно, ох, как подозрительно. К тому же, одно ухо больше другого! Это очевидно. Где рулетка? Мама, дайте рулетку! Я уверен, она у вас с собой. Вы, как Диоген в юбке, все носите с собой. – Марья Антоновна подает рулетку. – Промеряем все, пока мамочка спит. Ампулы хватит на четыре часа. Пусть себе отдыхает спокойно...

Полчаса они возятся, склонившись над младенцем. Развернутый ребенок крутится как уж на сковороде не давая измерить уши. В завершение фонтан золотистой жидкости орошает склонившиеся лица. Взрослые отскакивают. Глядят на рулетку:

– Разница в сантиметр!

Они в ужасе смотрят друг на друга.

Марья Антоновна зажимает себе рот обеими руками и шепчет:

– Калечка!..Как есть калечка! Больше всего на свете я боялась этого!

С пеленального стола, опершись на ручонки и широко раскрыв светящиеся глаза, за ними наблюдает большеголовый мутант.

Александр садится на кушетку с потерянным видом, сжав голову ладонями.

Марья Антоновна бешено вращает глазами и вдруг, прижимая палец к губам, выбегает из комнаты. Через минуту она возвращается, держа в руках куклу.

– Я знаю, что делать, зятек, положись на меня. – Она показывает Александру куклу. – Я купила ее на тот случай, если родится девочка. Но, похоже, в этом доме она годится для всех случаев.

Она срывает полог с кроватки и заматывает им куклу. Александр выхватывает ребенка из колыбели, закрывая ладонью ему рот и уносит в дальнюю комнату. Марья Антоновна кладет куклу в колыбельку…

Спящая в спальне Эля вскрикивает и вдруг просыпается, в испуге прижимая руки к груди.

– Саша! Сашенька! Сынок!

Вбегает Александр.

– Эля! Наш ребенок...наш ребенок...

– Что! Говори же скорей! Что ты молчишь?

Александр обнимает жену.

– В общем, крепись, дорогой человек... просто сильно не тревожься...

– Что такое? Что ты…Что это значит?!

– Он плохо себя чувствует. Но не переживай. Мы еще родим. Всего лишь плохо чувствует, дорогая.

Эля без слов бросается из спальни...и видит в колыбели посиневшего от удушья ребенка. Вокруг его шеи намотан белоснежный полог с розовой лентой.

Эля падает без чувств.

***

Рассказал, И напуган был всем этим весь этот зрительный зал   Группа «Сплин», А. Васильев

Александр, Эля и Марья Антоновна в траурных одеждах сидят за столом. На столе горит свеча.

Эля спрашивает, не поднимая глаз:

– Милый, ты не забыл сделать, что я просила?

Александр бросает быстрый взгляд на Марью Антоновну. Та в ответ усиленно кивает, а затем пальцем чертит в воздухе квадрат, и как бы протыкает его многократно левой рукой.

– Дорогая, ты имеешь в виду...– нерешительно говорит жене Александр.

Эля говорит с трудом, прерывающимся будто от комка в горле, голосом:

– Милый. Ты укрыл гробик...нашего Сашечки... кружевной накидкой…с розовой тесьмой?..

Александр, нехорошо усмехаясь, отвечает:

– А-а. Той самой, которой обмотавшись, он того...кирдык...суициднулся?

Эля, уронив голову на руки, рыдает.

Александр вскакивает с салфеткой в руке.

– Конечно, дорогая, я покрыл, нашего милого сына белой накидкой с розовой тесьмой.

Эля захлебывается в неукротимых рыданиях.

– Я ничего не понимаю...Как это произошло?.. Как это могло произойти? Я... ничего... не понимаю!..

Александр наливает в стакан воды и подает Эле. Пока та глотает, Александр и Марья Антоновна обмениваются многозначительными взглядами, плавно переходящими в спектакль мимики и жеста. Александр то, как бы, прижимает что-то к своей груди, то указывает на Марью Антоновну, то шевелением двух опущенных пальцев по направлению к двери как бы дает сигнал уйти. Наконец Марья Антоновна кивает в знак того, что поняла, встает и выходит из комнаты.

Через минуту хлопает дверь черного хода. Александр бросается к окну и смотрит через занавески. Еще через пять минут от дома, скрипя снегом, отъезжает машина. Александр оборачивается внутрь комнаты.

Эля убирает ладони с лица, вытирает остатки слез и, кланяясь, просит прощения у мужа:

– Прости меня, все меня простите...Тебе больно, потому ты и злой...Это все я...А я… Я хотела, как лучше...

Александр продолжает:

– А вышло, как всегда.

***

И слова его долго летели сквозь этот базар В пустоту.   Группа «Сплин», А. Васильев

Деревня Зелёные Вешки. Бревенчатая избушка с синеющей в сумерках крышей.

Марья Антоновна орудует кочергой в печи. Печь гудит. С полатей раздается шипение.

Марья Антоновна поднимает голову на звук.

– Шипуленька, милый, задвинь-ка заслонку, а то избу выдует!

Из-за полога полатей протягивается худая, но мускулистая, ножонка и пяткой толкает заслонку. Металл визжит при трении о кирпич.

– Эк наловчился, малявка! – говорит Марья Антоновна. – Только ты таким макаром мне всю печь размозжишь.

Раздается тонкий голос:

– Я не мале-нький. Я боль-шой. Мне жавтра двешти два, ба-бушка!

Марья Антоновна смеется. Не первый раз идут эти споры.

– Кабы двести два года! А то дни. Это ж сколько по-нормальному будет, Сашечка?

– Две-шти два дня – это пол-года и два-дщать дней, бабущя!

– Не зови меня, внуча, бабусей, не по нраву мне это прозвание. Что я старуха какая древняя? Да я себе такого прынца сыщу, враз зауважаешь, богом клянусь! Скажешь еще раз "бабуся" – тушеных в сметанке грибочков не получишь! Хоть сам ты их придумал – да не дам!

Сашечка хнычет.

– Грибочков хочу, бабушка! Шметанку!

– Вот и умница, – ворчливо говорит Марья Антоновна.– Большой, а "с" говорить не хочешь. Ну-ка, живо говори "с-с"!

Сашечка шипит:

– Ш-ш.

Марья Антоновна добродушно смеется:

– Ах ты, Шипуленька-Шипулька! Букву выучить не можешь, а все туды – планету спасать!

– Плохое шлово «планета». Жачеркнутое.

– А как веником по мягкому месту? Ишь, планета ему не понравилась! Плохим словом обозвал. Не дело это.

– Я тебя не назвал. Ты ближко. Ты иж моей шемьи. Ты мне не мешаешь. Твои блины хорошо перевариваютшя.

– Ах, внучок ты мой миленький! – она обнимает Сашечку. – Так отплати бабушке добром. Хочу такого же, как ты Серко сделал. Ты собаку уважил, а меня не хочешь. Аж завидки берут, когда ентот прохиндей за сучками ухлестывает. Я твоя родная бабушка, а помолодить меня не желаешь! Да виданное ли это дело – внуку такое неуважение к бабушке родной выказывать?

– На тебя блинов не хватит. Ты большая громада.

– Вот те раз! –Марья Антоновна хлопает себя по бедрам. – Чья б корова мычала, а твоя бы помолчала. Опару за опарой ставлю. Уж измучилась вся. А ты все дохляк дохляком.

– Блины на грибочки идут. А на жележо еды много ражной надо. На тебя много пойдет. Ты громадиной вырошла.

– Еды разной, говоришь, тебе побольше? А в чем варить-то? Почто ты мою кухню разнес? Чугунки, сковородки, плошки – все ку-ку. Все на летальные аппараты потрачено. Кочерги с ухватами– туда же. Скоро шесток в космос улетит, а там и все остальное добро помаленьку.

– Пома-леньку, – соглашается Сашечка. –Ра-кету надо ишпы-тывать.

– Ох ты, матушка ж родна! Из уборной Ноев ковчег по ночам вылетает. Что я не чую? Погреб от диковинных грибов ломится. Огурчики из кадки по бутылькам с медом расфасовал. Ну, это – чем бы только дитя не тешилось...Но рассол-то тебе почто? Ума не приложу!

Сашечка поясняет:

– Рашшол – электролит добрый.

Марья Антоновна в ответ истошно вопит:

– Я те дам электролит! Я тебе сейчас такой добрый электролит на задницу поставлю – век помнить будешь.

– Уш-покойщя. Где мой пульт?

Марья Антоновна принимается наворачивать круги в избе, заглядывая под скамьи и стол. Причитает:

– Ну что мне делать, люди добрые? Зачем, спрашивается, пульт новорожденному дитяти? Ты же только давеча головку держать научилси, горюшко мое!

– Мне уже две-шти два, ба-бушка, я боль-шой.

Из темного угла за печкой раздается смачный шмяк. Марья Антоновна бросается за печку:

– Опять головой в опару? Горе ты мое луковое! А вот не попадешь как-нибудь в тесто – нос себе расквасишь, что делать будем?

– По-паду ба-бушка. Боль-шой я, шко-лько тебе гово-рить.

– Ага. Большой, без бинокля не видно. – Она поправляет на носу очки на веревочках. – Справил бы окуляры новые бабке своей любимой и единственной, коль умный такой!

– Жа-втра жре-ние жде-лаю. Ше-годня пушк.

Марья Антоновна всплескивает руками и снова начинает кружить по избе.

– Батюшки родные! Тока пушек нам не хватало! Ишь разошелся...а той мысли и близко нету, что разные люди бывают…чего ж их-то спасать? –Наконец, она останавливается. – Погоди пушку делать, христом прошу.

– Не пушку, а пушк. Шхе-ма: погру-жка –пушк– вжрыв.

– Час от часу не легче! Какой вжрыв! Я тебя умоляю. Что ты мелешь, недорослик! Одумайся, пока не поздно.

– Не буду ни ражу.

– Чё "не буду"? Ну, чё «не буду»? Ты сам-то понял, что сказал? Ах ты ж, рожа, моя рожа, на барана ты похожа! Когда говорить научишься правильно, тогда и дам пускать. Вот. А то Гагарин мне выискался! Да что ты в чане том возишься – не разгляжу?.. А ну вылазь!

– Не вылежу ни ражу.

Марья Антоновна вглядывается в запечную темноту.

– Погодь вот ужо, свет включу, задам перцу, коли опары для блинов не станет.

– Не включай, бабуща! Я к выключателю пушк привязал...

– Ах, «бабуся»! Опять? – Марья Антоновна берет половник и заглядывает за печку. – Я тебя предупреждала! Вот я щас ужо поварешкой тебя и твою пушку, бесстыдник!

Раздается стук в окно. Марья Антоновна раздвигает шторки. В сумерках на фоне сугроба маячит расхристанный просоволосый силуэт.

Марья Антоновна открывает форточку.

Раздается голос:

– А вот вам привет от старых штиблет!

– Батюшки! Соседа нелёгкая принесла. – Оборачиваясь назад, она шепчет внуку: – Шипуля, нишкни! Сиди, как мышь! – Она покрывает чан крышкой. Забирается на сундук под форточкой. – Ты че, Кузьмич, на ночь глядючи? Шуры-муры все на уме, дурень старый?

– Не спишь, зазноба? Слыхала, чай, новость?

– Что опять не так, неуемная голова?

– В Поповском лесу объявилась нечистая сила! Запужала людев вусмерть.

– Это тебе твоя Платоновна мозги крутит.

– Да погоди ты с Платоновной, дело серьезное. Давеча Загоскины Петька с Васькой в лесу чудище встретили.

– Какое такое чудище?

– Однаковенное. За дровами они в лес поехали. У них там с лета схоронка в овраге. Попилили, нагрузили в телегу, остатки принялись из кустов выбирать. А уж смеркаться стало. В это момент к ним монстр из лещины и вышел. В белое кружавце замотанный, руки-ноги – палками. Вежливо так здоровается и спрашивает: "Ну, как грибочки?"

– Так это же хорошо, что вежливо...

– А ростом он – с вершок.

– Так это хорошо, что с вершок.

– Хорошо, хорошо… Так страшно! Какие грибы в январе?

– Страшно? Ты страху-то еще не видел. Я вот тебе покажу!

– Покажь, покажь! А я и сам с усам!

Кузьмич лезет в фортку рукой, дотягивается до щеколды –нижней, верхней – и распахивает окно. Марья Антоновна тычет в него поварешкой.

– Куда, чучело мохнатое?!

Но Кузьмич, обрушив зимнюю раму и отмахиваясь от поварешки, уже перекидывает ногу через подоконник.

– Я три года тебя ждал, не могу больше!

Марья Антоновна ударяет Кузьмича половником по голове. Раздается гулкий звук.

– С пустым барабаном, вот те крест, я спать не буду!

– Ща покажу, какой я пустой!

Марья Антоновна кричит, мечась по избе:

– Счас свет врублю, пусть все видят, какой ты насильник! – Истошно вопит: – Люди добрые! На помощь! Убивают!!!– Тянется к выключателю поварешкой.

Гремит упавшая крышка. Из чана высовывается Сашечка.

– Бабушка, не надо «пушк»!

Детский крик теряется в истошных воплях Марьи Антоновны.

Вырвавшись из лап Кузьмича, Марья Антоновна дотягивается до выключателя. Электрическая дуга, короткое замыкание, взрыв. Все в дыму.

Наконец дым рассеивается. Видны догорающие развалины печки и недвижное тело Марьи Антоновны. Через забор удирает Кузьмич с обгорелым задом.

Из кучи кирпичей, обмотанный черной от сажи тряпицей вылезает Сашечка.

– Вжрыв. Я же говорил, что вжрыв будет.

***

Он шел к людям, он нес им надежду, любовь, красоту Люди взяли его и гвоздями прибили к кресту.   Группа «Сплин», А. Васильев

Майское солнечное утро. По прорастающим травкой обломкам избы бродит Кузьмич:

– Вот так одним махом – ни избы, ни жилицы...А ведь бабенка была справная! Ну там, подмарафетить чуток, как без того? По моим понятиям, в самом соку. Любить бы ее да любить. Эх...– Он оступается, взмахивает руками, матерится. – Однакося тут на стреме быть не лишне. Погребушка где-то имеется. Я, чаю, там припасец есть славный, и жаль, коли пипец продукту. Покойница запасливая была. – Невнятное бормотанье обрывается звуком, похожим на стон. Кузьмич оглядывается и крестится. – Господи, пресвятая богородица... – Он полминуты стоит без движения, прислушиваясь. – Да нет, показалось. Так и в бога уверуешь, особливо если с утра не емши, да горло не полоскамши. – Он идет дальше, отваливая по дороге обугленные бревна ногой. – Да и то сказать, ведьмой она была. Труп ее, сколько не искали, так и не нашли. Призрака ее тоже не споймали. Все знают, что она его в чане воспитывала. От людей не утаишь. А после смерти ейной призрак ентот на люди повадился показываться. Нашарохал всю деревню. Одних –до полусмерти, других – до кондратьева. Валька-кобылиха на пейджер президенту так и бухнула: люди из параллельных миров прибавляться к населению стали. И просьбу передала от населения: остановить незаконных мигрантов. Лично я на брехню не ведусь. С перепугу и блоха в слона вырастет. А что милицию привлекли... так по мне, менты не хужей любого призрака будут. Сам-то я не из пужливых. Батька, чай, не пальцем делал. – Кузьмич рассматривает палец, потом вытирает о штаны и смотрит на небо. Надвигает капелюх на нос. – Ишь ты, капнуло откедась. Поспешать надобно. Эх, дождь до кучИ – на ночь глядючИ. Ай, чую, моя сатанина грибочков ждет. Хитреца! Хотца, говорит грибочков – да с колдуньего места непременно! Да и правда, вкусные они, чертяки, туточки вырастают, не оторвешься. А как пожрешь – бультерьер бультерьером! Ага, моя не нарадуется.

Он нагибается, подбирает, нюхает. Что-то отбрасывает, что-то грызет и что-то кладет в корзинку. Не видит, как рядом появляется силуэт, обмотанный широкой полупрозрачной тряпицей. Приближается к грибнику.

– Ждравштвуйте, ну как грибочки?

Кузьмич, не оборачиваясь, бормочет:

– Правильно люди говорят: чертяку помянешь – он тут как тут…

Чертыхаясь и матерясь, Кузьмич пятится и проваливается в колодец. Оттуда доносится душераздирающий вопль.

– Идиот...– вздыхает Сашечка. – Да уж очень шпашать хотца...

***

Когда сходятся звезды, сойдя со своих звездных трасс, Всё становится ясно без всех этих жестов и фраз.   Группа «Сплин», А. Васильев

Зелёные Вешки спустя двенадцать лет

Эля и Александр на месте развалин отстраивают красивый особняк и окружают его прекрасным садом – с плодовыми деревьями, тенистыми аллеями и скульптурами. На месте бывших морковных грядок плещет фонтан.

Александр выходит на высокое крыльцо.

Вдали между молодых осинок мелькает белая Элина косынка. Собирает землянику к утреннему пирогу.

Александр кричит с крыльца:

– Дорогая! Далеко не заходи. Где-то в саду столетний колодец предков! – и слышит в ответ: «Да, милый!».

Александр уходит в дом, беседуя с попугаем на плече для развития его речи:

– Колодец огражден со времен нашей ненаглядной матушки, но кто его знает…После чистки бассейна, надо будет проверить.

– Пр-ровер-рить! –повторяет попугай.—Непр-ременно пр-ровер-рить!

Вблизи от ограждения, Эля, увлекшись ягодами, вдруг запинается и со сдавленным криком падает на дно высохшего колодца. Арматура, торчащая из стен, разрывает тело женщины. На прутьях повисают куски плоти.

Над ямой склоняется силуэт в белом коконе с костылеобразными конечностями.

– Здравствуйте, ну как грибочки? Кого еще спасти надо?

Звук голоса будит угасающее сознание Эли. Умирающей женщине смутно видится склонившееся над ней существо в белой тунике..."Ангел?" – мелькает мысль в мозгу бедняги. На силуэте Эля вдруг различает грязно-розовую тесемку.

Как в кинохронике, перед внутренним Элиным взором мелькают картины прошлого: беседа с матерью, ученым доктором Удодовым, обуглившийся букет при выходе из роддома, муж со шприцом в руках, вытаращенные глаза матери, пытающейся удержать ее за плечи, пока муж делает инъекцию...снова силуэт в белом одеянии, который трансформируется в доктора в белом халате...

Она шепчет: "Доктор, вы же обещали, что он спасет…что это спаситель мой и моей семьи…Теперь кто меня спасет, кто?..» Эля видит, как у доктора шевелятся губы, мучительно прислушивается, но ничего не слышит...Через секунду тело доктора, будто чем-то расплющенное, разлетается в стороны. Веер брызг.

Эля пытается разлепить залитые кровью глаза, чтоб взять с собой последнее воспоминание об этом мире. И вот счастье! Памятная розовая тесьма развевается на фоне голубого неба...

– Сашенька, сынок, – шепчут губы умирающей.

В одну секунду куски тела женщины соединяются, и она оказывается на борту летательного аппарата.

За иллюминатором развивается картина всемирного апокалипсиса с грибовидными ядерными взрывами...

– Ну, как грибочки? – спрашивает Элю симпатичный молодой человек юношески ломающимся голосом, кивая на иллюминатор. –Красиво? Я очень старался, мама.

– Шипуленька! – слышит Эля умиленный голос. – Ты научился говорить «с»!

Перед Элей – ухоженная молодая женщина сидит в обнимку с престарелым земляком Кузьмичом. Что-то знакомое чудится Эле в ней. Но сейчас ее беспокоит другое.

– Где же папа, Сашенька? – спрашивает Эля.

– Господин Удодов, – отвечает сын, – за генетические эксперименты над людьми приговорен судом к высшей мере наказания. Приговор сегодня приведен в исполнение.