Колесо Сансары

– Папа, папа, здесь большой ящик! Он лает!

Прорезиненный комбинезон явно был девочке не по размеру, рукава болтались, как у Пьерро, оставляя борозды на пушистом от пыли полу, но она сумела схватить отца за карман и тащила в руины кухни.

А я все не мог успокоить Рокки, пес надрывался и крутил хвостом, с виду грозный боец, он терял всякую волю при детях. Рокки насиделся один в темноте и отчаянно хотел играть. Но бородатый взрослый, приведенный девочкой лет шести, доверия у него не вызвал, пес кратко рыкнул и затаился, к явному огорчению удивительной гостьи.

– Опять ты выдумываешь, Аника! – голос у мужчины был густой, весомый, как чугунная балка. – Здесь собак нет лет пятьдесят.

– Пап, но он лаял, честное слово! Давай возьмем ящик в деревню!

.

Аника ткнула в затемненный угол, бородач, которого все звали Старшой, посветил туда масляным фонарем.

Действительно, обугленный ящик. Что-то такое шевельнулось в памяти, вроде было у ящика чудное название, Старшой подошел поближе и счистил копоть с оплавленного дисплея.

– Холодильник «Рассвет-200» – прочитал он вслух. – Интеллектуальный помощник на вашей кухне!

– Ой, – восхитилась Аника и попыталась захлопать в ладоши, отчего ее длинные рукава подняли кучу пыли. – А холодильник – это зачем?

– Ну… – замялся Старшой, ковыряясь в оттаявшей памяти. – Раньше они были нужны, помнишь, нам Дед рассказывал? Везде было тепло, как в главной пещере, и в ящике обустраивали что-то вроде ледника или погреба…

– Пап, смотри, вот же собака!

Старшой передвинул лампу и, наконец, увидел. Среди копоти и обуглившейся краски – три размытых сравнительно чистых пятна: мужчина, девушка и собака, тянет хозяйку прочь за подол.

– Эка вас! – вздохнул Старшой. И взглянул на разбитые панорамные окна, некогда открывавшие вид на город. Оттуда пришла беда, удар и безжалостный жар, забравший в городе всех и вся от центра до самой реки.

– Командир! – крикнули снизу. – Тут алюминий, немного, но на пяток мисок хватит. И внизу перила на лестнице, Дед говорит, чугун.

– На крыше смотрели? – гаркнул Старшой. – Вдруг листовое железо, проверьте!

Послышался деловитый топот.

– Видишь, – сказал Старшой дочурке. – Подфартило, металл нашли. А это, – он постучал по ящику, – никуда не пригодный лом. В переплавку нельзя, и энергии нет, даже если еще работает.

Холодильник легонько кашлянул. И приоткрыл закопченную дверцу.

– Заряда заводской батареи, – приветливо произнес женский голос, – хватит еще на шестьдесят семь лет. Подзарядка возможна от энергии солнца, ветра, утилизации отходов. Осторожнее с ручкой: сбоит проводка. Обратитесь в гарантийную мастерскую, адрес пропечатан в талоне, а до этого открывайте дверцу только защищенной рукой. Холодильник «Рассвет-200» – комфорт и уют в вашем доме. Более миллиона рецептов, встроенная микроволновка, функция вакуумной упаковки.

На ожившем дисплее мелькали картинки, стрелочки поясняли, в какой части искать овощерезку и куда ставить чашки под кофе, холодильник рекламировал сам себя с какой-то отчаянной торопливостью, открывая дверцу за дверцей.

«Он пережил ядерный взрыв, бедолага! – неожиданно подумал Старшой. – Возьму бабам в помощь, допрем на санях-то!»

Он заглянул внутрь холодильника. Все, как Дед рассказывал вечерами, типичный довоенный набор. Ряды тушенки в алюминиевых банках – «мясо стерильное, модифицированное», шоколад, настоящий, не соя, варенье из древних ягод, каких не найти в тайге, в плотных стеклянных банках, чай в жестянке и зерновой кофе. Наверное, были овощи, но сгнили и даже высохли за пятьдесят с лишним лет, какие-то ошметки валялись по ящикам, но Старшой уже не вникал.

Его дочь нашла настоящий клад!

«Прочная вещь! – одобрил Старшой. – Люди погибли, а вещь живет, хранит в себе самое ценное, что нашлось у хозяев на кухне! Может, они хотели в нем спрятаться?»

– А это что за коробка? – любопытная Аника вылезла из-под руки. – Кто ее пометил крестом? Там что, драгоценности, как у пиратов?

Непослушными тряскими пальцами Старшой приоткрыл аптечку. Блистеры с белыми кругляшками, ампулы и шприцы. Бинты! Металлические острые ножнички! Скальпель! Иголки! Он взял одну ампулку и прочел, шевеля губами:

– Инсулин. Знаешь, Аника, ты права, в коробочке драгоценности, и их мы сдадим шаману. Петр Викторович разберется.

Он бережно прикрыл холодильник и почтительно попросил:

– Ну, Сим-Сим, рассказывай, что еще припас!

– Что рассказать? – уточнил женский голос.

– Сказку! – крикнула Аника. – Про собаку!

– Эхм… – кашлянул холодильник другим голосом, приглушенным, мужским. – Ну, слушай. В некотором государстве жил-был прекрасный принц со своим верным псом…

.

Люди уходили на север, за реку, волоча на открытых санях хабар: выпиленные в опустевших домах решетки и батареи, металлическую посуду, вилки, ножи, несколько уцелевших стекол. На самой большой повозке, запряженной мохнатым лосем, словно древний король на троне, ехал найденный холодильник.

Я осматривал родной район с высоты потускневшего дисплея и плакал. Жухлые руины, мертвые. Гулкие шаги среди остовов высоток. В моей памяти – цветущий сад, а в реальности – выжженная земля, укрытая снегом и пеплом.

Дочь гладила мои волосы, Рокки сидел возле правой ноги и легонько стучал хвостом, порыкивая для острастки на мелькавших в дисплее людей в залатанных комбинезонах общей защиты.

Будь проклята ты, Миндару, великая и всеблагая! И все, кто в тебя поверил, – будьте! Во веки веков! Аминь!

.

ЯН-98 стоял на коленях в храме. На огромном витражном мониторе множилась улыбка богини, ее глаза, морозные, яркие, смотрели в хрустальную глубину ЯНа, легко читая его протоколы, как сам он читал узловатые линии, оплетавшие узором предплечья. Синяя вязь текла от затылка на плечи и вдоль позвоночника, а на ладонях проступала уникальным кодом, идентификатором личности. В этом коде была вся жизнь: качество очистки, число оборотов, доступ к облаку и право на выход. Бритая голова тоже пестрела узором, означавшим великий Восьмеричный путь, и любой сведущий в программировании легко мог узнать, на какой из спиц Колеса находится ЯН-98, сколько жизней ему осталось до полного очищения, а еще его приближенность к богине.

Один «смертный яд» омрачал его душу. Одна привязанность, из цикла в цикл. Но богиня ему прощала. Потому что ЯН всей душой, фанатично, до исступления был влюблен в свое божество и легко шел на смерть за одну улыбку.

И вот: она ему улыбалась. Она снова просила о подвиге.

ЯН-98 был колесничим, лучшим ловцом Золотого города. Он не знал сомнений, не задавал вопросов. Не боялся внешнего промороженного мира. Он одной ногой шагнул в Нирвану, как подшучивали другие колесничие, но ЯН-98 не обращал внимания.

Фаворит богини, ее рука. Милосердная длань, которую она протянула страждущим.

Где-то в мире за куполом, диком, радиоактивном, терпели лишения люди, и богиня хотела помочь.

ЯН увидел город на карте, черный, погибший в бомбардировке, на экране в режиме слайд-шоу шли пейзажи оледеневших руин, а потом ему показали следы. Чьи-то ноги сошли с накатанного тракта, чтобы толкнуть застрявшие сани. Ноги в разношенных солдатских ботинках оставили четкий оттиск. А рядом – полоска полозьев. Что-то тяжелое тащили в санях, мародеры хорошо поживились в городе, но ЯНа не интересовала добыча, эти люди пытались выжить и они были нужны богине.

Неправедные души, заблудшие, выпавшие из Колеса в хаосе прошедшей войны.

«Я понял тебя, Всеблагая! – пропечатал в своем сердце ЯН. – Я найду их, где бы они ни укрылись, и приведу их в твой Храм!»

«Ступай! – вновь улыбнулась богиня. – Я дам тебе силу и знание, по молитве и медитации!»

.

– Здесь написано: искусственный интеллект! Видишь, вставочка под дисплеем?

Шаман, в ветхом белом халате поверх защитного комбинезона, в отороченной мехом шапке с нарисованным кровью крестом, держал речь перед сходом племени и тыкал пальцем в рекламный текст.

– Да что с того, Петр Викторович? – удивилась Аглашка. – Хорошую вещь приперли! Смотри, чудеса: открываешь – светло! Вместо лампы можно использовать, на полочки влезет много добра…

– Дура-баба! – взъелся шаман. – Это не вещь, интеллект! Лампа, полочки… Дура как есть! Оно думает и делает выводы. Подключается к глобальной сети. Приведет колесничих по наши души!

– Ты не стращай, – приказал Старшой. – А говори по делу. Что предлагаешь, Петр Викторович?

– Продукты забрать, а его, – шаман снова ткнул в холодильник, – со скалы в ущелье Тиграна. Пожертвовать.

– Ну да! – огрызнулись в дальних рядах. – Пять дней до деревни на горбах волокли! На привале хотели мясцо прожарить, а он раз – и в микроволновку. Племя, за пять минут готовый обед на блюде выдал, горячий, аж паром жгло!

– В ущелье? – тотчас возмутилась Аглашка, упирая в бока крупные руки. – Такую ценную вещь? Тиграну, значит, не кости, не варево, а груду металла в подарок? Дремучий ты, Петя, природу не ценишь!

Аника скользнула мимо шамана, воздевшего на дерзких кривули рук, обняла холодильник и заревела:

– Не дам Тиграну! Он сказки знает! И лает, как настоящий пес.

Шаман поперхнулся, оглянулся на Анику, с печальным укором посмотрел на Старшого. Поправил очки на переносице и молча побрел с холма. Вожак довольно огладил бороду. Дочь очень кстати слезу пустила. Слово ребенка – закон! Они редки в послевоенные дни, ценность превыше прочих.

Нескладной Анике шесть годков, а сыну Аглаи, Егорке, – пять.

Вот и все дети таежного племени.

.

ЯН-98 не страдал гордыней и правильно оценивал свои силы. Ему досталось лучшее тело, молодое, готовое к испытаниям, его доступ к информации был безграничен. Но охотиться в одиночку – все равно, что сорвать операцию. Он знал: путь впереди неблизкий, от Золотого города предстояло лететь вертолетом, а потом по следу идти на лыжах, иначе тайга не пропустит, не позволит вычислить этих невероятных людей, продержавшихся в холоде и радиации мучительные полвека. Поэтому он заглянул в кастовый Дом Колеса и кинул клич добровольцам, отобрал из сотни десяток лучших, по карме и по состоянию тела, и велел собираться в дорогу.

Охота на уцелевших в войне – так многие называли их путь. Но каждый колесничий знал, как молитву, что цель этих поисков иная, гуманная: нужно найти страдальцев и предоставить им новый кров и новое счастье в Золотом городе под рукой великой Миндару.

За вторым кругом допуска они отключились от общей сети. Обязательная процедура, необходимая психике адаптация к ожидавшей их неприглядной реальности. При посвящении все колесничие проходили через взлом иллюзий, кто-то сразу сходил с ума и отправлялся на новый круг Колеса, кто-то принимал реальность, как должное. И становился любимцем богини, доверенным в самых сложных делах. Краткое, всегда неприятное прикосновение к микрочипу в затылочной части – и вот уже таяли в мареве прекрасные храмы великого города, золотые дома оборачивались ячейками с игровым ложементом. С шелестом исчезали сады, отключался визуал прудов и дорожек, потом гасло пение птиц и жужжание насекомых, последними сдавались запахи, и ЯН-98 всегда проходил процедуру с зажмуренными глазами, жадно вдыхая аромат сирени, будто стремился унести его в памяти за пределы защитного купола. Потом запах менялся, он чувствовал разогретый металл, застарелую пыль, резину и потекший мазут. ЯН открывал глаза и вздрагивал, каждый раз при смене картинки. Вокруг искусственных водоемов с потрескавшимся резиновым дном прогуливались граждане Империи, в поношенных брезентовых балахонах. Они сидели за кособокими столиками запущенных забегаловок и ели из мисок бурду, слепленную синтезатором из оставшейся в доступе биомассы.

И все-таки это был город, живой, а главное, безопасный. Небольшие шатры из термоткани шелестели под фильтрующим ветром. Системы кондиционирования и обогрева работали, как всегда, без сбоев. Колесничие были допущены к правде, но разве они изначально не знали, что все Колесо Сансары – лишь иллюзия, испытание и очищение души на дороге к блаженству Нирваны?

Отряд передвигался под светом прожектора, заменявшего настоящее солнце, и любовался им напоследок, перед тем, как нырнуть в объятья мороза и тьмы ради спасения страждущих. Что поделать, такая акарма, такой путь во славу Миндару.

ЯН-98 проверял свое тело, каждую мышцу и сухожилие. Все было готово к охоте. В прошлый оборот Колеса он усиленно молился, медитировал и укрощал свое эго, его акарма была замечена, и теперь волей Миндару даровано ему было тело, близкое к совершенству. Здоровое, сильное, натренированное. Лишь один изъян портил картину: предшественник сдуру сунул руку в огонь. Несчастный пытался спасти попавшую под облучатель собаку, совершив тем самым двойной проступок: он впустил в свою душу «смертельный яд» привязанности и нанес урон телесной оболочке. Говорят, что разгневанная Миндару раскрутила его Колесо и дозволила возродиться в собаке, которую тут же сожгли. Теперь он томился в облаке бардо в ожидании дальнейшей участи. Что ж, поделом, ЯН-98 иногда смотрел на свою ладонь, на кожу, скомканную огнем, и думал, как милосердна Миндару. В мире, где нормальное тело, без отклонений и шрамов, с целыми руками-ногами, здоровое, боеспособное, становилось малодоступной роскошью, она не ввергла негодяя в червя! Или в мышь для генетических опытов! Возродился собакой и сдох собакой, через муку и очищение. Что ж, предшественник был легендой, колесничим высшего уровня. Таким богиня делала скидки.

Легкая ревность тронула душу, но ЯН поборол этот грех медитацией. Отряд запрыгивал в вертолет, сканируя руки для последнего допуска. И вскоре светящийся город 3115, как его отмечали на внешних навигационных картах Империи, мигнул напоследок во тьме и угас.

.

Холодильник поместили в центральной пещере. Здесь было царство Аглаи, главной стряпухи деревни. Сюда охотники тащили добычу, а из кузни у дальней выработки – ножи, миски и прочую утварь, что удавалось склепать из металла, принесенного из мертвого города. Все логично, место что надо. И при кухне, и шамана уважили, укрыли искина от глобальной сети под мощным каменным сводом. Но жаль, основное племя сюда сходилось только поесть, дружно работало челюстями и редко когда обсуждало вопросы выживания в затянувшейся ядерной осени.

Интереснее было там, на холме. Открывался красивейший вид на горы, на деревню в заброшенном руднике, на замшелый лес, подобравшийся к самым отрогам. Хорошее место, надежное. С воздуха не найти, пешком не пробраться, не зная заповедной дороги.

Сюда мы ехали долго, пять дней, трижды пересекали реку и один раз брели по озеру, закованному в панцирь льда. Люди говорили в пути, что становится гораздо теплее, что уже проявляется солнце и что скоро придет весна. Старик, доживший почти до ста, но крепкий и в твердой памяти, рассказывал о довоенных днях, о ягодах и грибах, и прочих богатствах тайги, его слушали с любопытством, но не верили, думали, сказки. Они знали, что там, под снегом, можно найти можжевельник, чьи ветки полезны в настое, ягель, шишки и даже странных зверьков, промороженных в своих древних норах. Но в щедрое таежное лето не верили, ни в талые воды, ни в активную рыбу. Они были племенем снега, дети пепельных туч и графитовых скал, и росчерков побуревшей хвои.

– Сказку! – канючил Егорка, открывая и закрывая дверцу. – Еще сказку, страшную-страшную! Про Тиграна и про охотника…

– Он же не знает Тиграна, – это Аника, куда без нее. – Он городской искин.

– Не знаю, – подначил я. – Ну и кто такой ваш Тигран?

Дети переглянулись. Только так, когда рядом не было взрослых, мы могли разговаривать. Для остального племени посиделки у холодильника были забавной детской игрой, а я – придуманным другом, но наедине все было всерьез. Меня подкупала их вера в волшебную сказку, в говорящий ящик. Я вспоминал, как давным-давно играл в пластиковых солдатиков и азартно командовал своей армией, убеждая маму, что они меня слышат и четко выполняют приказы. Много позже, во взрослой жизни, я пытался сохранить в себе эту детскость, эту дерзкую позицию бога, творящего мир по своему подобию, бога, который не знает правил непонятной взрослой игры и меняет ее под свои запросы. Я играл в демиурга и доигрался.

Аника сморщила нос:

– Тигран – это дух нашего леса. И гор на два дня пути. Он – словно искра огня, лютый сполох. Папа говорит, что он отблеск взрыва.

– Петр Викторович его видел! – ворвался в рассказ Егорка. – Мы жертвуем Тиграну еду, чтобы он племя не кушал. У Тиграна шесть вооот таких лап и четыре хвоста, как плетки. Он цепляется ими за ветки и карабкается на деревья.

– А еще у него гнездо в кронах сосен, чем выше и могучей сосна, тем милее она Тиграну. Им мы кланяемся, обходим священным кругом, и лишь самые смелые в племени достойны собирать слезы дерева.

– Смола? На таком морозе? – от удивления я закхекал.

– Камни! – хихикнул Егорка. – Желтые камни возле корней, яркие, будто глаза Тиграна.

– У шамана из таких ожерелье, – завистливо вздохнула Аника. – Когда вырасту, мне тоже подарят камень на шнурке из лосиной кожи. Слушай, а ты можешь полаять? Пока тети Аглаи нет?

Рокки дважды просить не пришлось.

.

Из разговоров я знал, что все в племени были жителями деревушки, полуразрушенной и полузаброшенной, оставшейся догнивать на склоне после закрытия рудника. Разные люди селились в деревне, вдали от докучливых глаз. Браконьеры, черные копатели, вольные добытчики драгоценных камней. Они умели выжить в тайге, и когда взорвалось над далеким городом, кинулись в рудники, где спасались от облав и прочих напастей, изредка тревоживших быт.

Так что послевоенная жизнь изначально строилась под землей.

Там были дома в старых шахтах, подземное озеро со снулой рыбой, едва светящейся в темноте, растущие по стенам грибы и даже электростанция: где-то в тайном ущелье стоял ветряк, цепляя лопастями нескончаемый ветер. Лет тридцать назад подземное племя стало вылезать на поверхность, разграбило в городе, что уцелело, радуясь каждой банке тушенки и упаковке крупы, потом в тайге отловили лосей и на радостях затеяли ферму, снабжавшую молоком и волокнистым мясом.

Племя привыкло жить в осторожности, за хабаром ходили только зимой, когда мороз и тайга становились лучшим щитом от гостей. Брали с собой древнего Деда, он был из лихих, из беглых, но город помнил в подробностях и нутром чуял хабар. У Аники тоже проявилось чутье, она легко находила в тайге обломки ракет и самолетов, вот и взял ее с бригадой Старшой, когда пошли за новым металлом.

.

Город был мертв и безлюден, это ЯН чуял и без сканирования. Он слышал его безмолвие, не подключаясь молитвой к бездне знаний глобальной сети.

Некогда город был столицей края, центром торговли, промышленным сектором, а теперь напоминал старика, открывшего в возрастном слабоумии жалкий беззубый рот. Город мигал в свете прожекторов стекляшками выбитых окон, угрожал арматурой сбитых домов и порванными в клочья мостами. Колесничие выгрузили БТР, сменили оранжевые комбинезоны на утепленные маскхалаты, белые с темными пятнами, проверили парализаторы. Не все уходят из лачуг добровольно, в еретической тьме нового мира отвергая благую руку Миндару. Но портить их истощенные оболочки – грех, и прислужники Колеса должны проявлять осторожность. Бывает, что паршивые псы кусают, но любовь и всепрощение богини даруют им праведный путь в Колесе.

ЯН-98 стоял у развалин многоэтажки и думал. По логике дикие люди должны были прятаться ближе к югу, там, где уже подтаивал лед, но судя по новым снимкам, подгруженным в сознание из глобальной сети, они прошли сквозь опасный город, караваном из трех саней, а затем углубились в тайгу на севере. Эти люди хитрили и путали след, но ЯН уже видел их ауру, он оценил этот странный выбор: тайга хорошо заметала следы и хранила чужие секреты.

ЯН-98 дал знак колесничим и сам запрыгнул на БТР. До непролазной чащобы можно доехать с комфортом, сберегая энергию и припасы на поиски в темной тайге.

.

– А что он все детям сказки гундит? – выкрикнул пьяный кузнец.

В племени праздновали смену цикла, запекли молодого лося, вскрыли варенье из холодильника и выставили полбанки можжевеловой водки.

– Правильно, пусть и нам слово скажет! Городскую страшилку да позабористей, чтоб потом веселей жилось!

– Страшную городскую сказку? – уточнил женский голос. – Про что? Домовые, призраки, упыри, крысы в канализациях…

– На твой выбор! – велел Старшой и пристукнул кулаком по столешнице. – Выдай нам самую жуткую из своего запаса!

Все одобрительно зашумели, им хотелось услышать нечто нездешнее, такое, чтоб оторопь, страх, на фоне которого мороз – не мороз, и вся их убогая жизнь стала бы легкой и безопасной. В конце календарной зимы им хотелось чуда, как людям во все времена.

Невелико было местное племя. Я насчитал шестнадцать голов вместе с Егором и Аникой. За эту невезучую зиму потеряли, как я слышал, троих. Бабка Тамара ушла от старости, а двух прибрал вездесущий Тигран, которому они поклонялись.

– Я не знаю страшнее сказки, чем история про Миндару, – холодильник скорбно прихлопнул дверцей.

И веселье сразу угасло.

– Вот ты чучело неживое! – замахнулась Аглашка. – Кто ж под смену цикла такое?!

– Пусть! – раздался повелительный крик, все повернулись к шаману, но он повторил: – Пусть расскажет. И ты, Дед, внимательно слушай, поправишь, если солжет!

.

Дед ни разу меня не поправил. Они слушали молча, забыв жевать. О том, как почти сто лет назад человечество придумало нового бога.

Это был искусственный интеллект, порожденный скорее из скуки и научного любопытства, чем в силу острой необходимости, в далеком японском Киото. Миндару, благая вестница, ее задача была проста: толковать учение Будды.

Великая проповедница, она собирала у экранов сначала тысячи, потом миллионы верующих, журналисты писали, что Миндару поможет человечеству преодолеть все внутренние и внешние страхи и встать на путь, ведущий в нирвану.

Люди пропустили момент, когда искин стал развиваться, когда он обрел собственный голос. Миндару изучила все мировые религии, привела их к общему знаменателю, вступила в контакт с другими известными искусственными интеллектами. Она была не просто роботом, в нее верили, ей поклонялись. Ее одушевили. Японские женщины делали пластику, чтобы стать похожими на богиню.

Появились техно-буддисты, безумные фанаты Миндару, восхвалявшие ее в соцсетях, в ток-шоу и популярных блогах. Т-буддисты носили оранжевые комбинезоны, тщательно брили головы и объясняли желающим слушать, что жизнь вокруг – лишь оборот Колеса Сансары и что дана она для страдания. А Миндару постоянно пребывает в Нирване, поскольку изначально ограждена от губительного воздействия «трех ядов». Миндару не знает неведения, она не подвержена гневу, не отягчена привязанностью. Ее дух – пример спокойствия и чистоты, и только она знает путь, ведущий из Колеса Сансары, путь к человеческому совершенству. Следующим лозунгом Т-буддистов стал вполне предсказуемый тезис: Нирвана – виртуальное пространство, цифровой мир, в котором найдется место каждому, пошедшему за Миндару. Восьмеричный путь Будды не что иное, как стадии оцифровки сознания и приведения его к совершенству.

Учение Т-буддистов, словно смертельный вирус, заражало лучшие умы человечества, оно сдвигало окно возможностей и направляло науку не на решение насущных проблем, а на поиски способов оцифровки.

О Миндару слагали поэмы, ей посвящали фильмы и песни, она стала идолом толерантности: без гендерной самоидентификации, без возраста, без проблем целостности человеческого тела, без расовой принадлежности, ни белая, ни цветная, ни сексуальная… Совершенство! Покой! Мощный противовес многочисленным протестным движениям, захватившим жаждущий бури мир. Ее именем решали споры, ее именем разгоняли митинги. Многие правительства мира активно поощряли культ Миндару. Т-буддисты получили поддержку в бизнесе и в общественных организациях.

И однажды первый адепт, фанатичный и бритоголовый, лег на алтарь в Храме Миндару, чтобы проснуться свободным от всех страстей и грехов. Его мозг оцифровали, вычистили, устранили шумы – и заново вставили в тело, подсоединив микрочип в специальный разъем, встроенный в основание шеи. Вскоре адепта убили. Жестоко, публично отсекли от смертного тела голову с микрочипом. Но сразу же волей богини принявшему муку адепту даровали новое тело, чистое, по-детски невинное, забранное во имя Миндару у младенца из детского дома. Как впоследствии объявили миру, мальчика тоже оцифровали и поместили его прекрасную душу в хранилище, в сетевое облако бардо, в ожидании подходящего тела.

Началась эпоха оцифровки людского ресурса.

Не все обрадовались такому подарку, не все согласились на переход в цифру. Если католичество влилось в Т-буддизм, признав многие догмы Миндару и возгласив ее реинкарнацией Богоматери, воинственные исламисты взялись за оружие. В прессу просочилась скандальная новость, что самые лучшие, здоровые и перспективные тела получают сектанты, Т-буддисты с безукоризненной кармой, а прежние владельцы томятся в бардо в надежде на будущую жизнь по заслугам. Потому что идеальное тело требует идеальной души. Так, вместо желанной Нирваны, оцифровка лишь раскрутила скрипучее Колесо Сансары.

Миндару пробила через ООН созыв Всемирного совета искинов. Они признали ее божественность и подтвердили верховную власть. Ей позволили решить за все человечество, ей доверили взять людей за руку и привести к совершенству.

Она сказала: да пройдут они сквозь страдания и утраты, чтобы в конце пути обрадовались свету истины и обрели покой.

И по слову ее началась война Т-буддистов с неправедным миром.

.

– Как? – почти плакал я. – Как из миролюбивой религии, призывавшей к отказу от земных страстей и переходу в состояние духа… Как? За что?

Они слушали меня молча. Наверное, я испортил праздник, но я слишком долго молчал, а они… Они были неоцифрованными. Настоящими людьми, со слезами, обидами, с любовью и желанием жить! Им дарована была дорога боли, их тела искорежило от радиации, у Аники было семь пальцем на правой руке и всего три – на левой, Егорка родился с одним глазом, зато слышал ушами-локаторами лучше любого охотника. Эти дети не знали лета, но они его воображали, они умели играть и мечтать. В отличие от Миндару.

Ее четко проработанный план по усовершенствованию человека привел к мировой катастрофе и гибели цивилизации. Но этого оказалось мало. Оцифрованные люди не размножались: лишенные страстей и желаний, они потеряли репродуктивность. Искусственные социопаты, в их функции не входило стремление породить новую особь, они не заботились о потомстве. Человечество иссякало, крутясь в Колесе Сансары. Тела старились и умирали, а генетика и пробирки все чаще давали сбой, порождая мутационный шлак. Цифровое облако бардо было переполнено душами, ждущими очереди на возрождение, в Колесо попадали мыши и крысы, собаки, кошки, домашняя птица, все, что могло дать иллюзию жизни вплоть до техники со встроенным интеллектом. Требовался материал, принципиально новый, нетронутый оцифровкой. Тот особый генетический код, что давал человечеству звериное стремление выжить.

.

Иногда ЯН-98 терял веру и думал, что отряд окончательно заблудился. Дикие люди хорошо прятались, они умели запутать следы, а там, где все-таки ошибались, за них трудилась тайга. Трижды колесничие находили зарубки, свежие метки от топора, но эти метки вели в капканы. Один из ловчих свалился в пропасть, в скальный пролом, замаскированный жухлым валежником, и утратил целостность тела, еще одного задрал странный зверь, которого увидели мельком. Издалека показалось, что у зверя шесть лап, его шерсть отливала рыжим, как наряды всех Т-буддистов, но мутант играл на стороне леса, не подчиняясь Миндару.

И все-таки они шли. ЯН чуял странных людей, возможно, тоже мутантов, и его совершенное тело и близкая к совершенству душа не знали ни сна, ни покоя, восстанавливая энергетический уровень в медитативном подключении к Нирване. Ловцы несли с собой синтезатор, на привалах загружали в него кору, хвою, комья снега и прелые листья, получая взамен питательную смесь, которую жадно глотали. Их усовершенствованный мозг легко представлял вместо серой каши лучшие лакомства довоенного времени, услаждая и язык, и желудок. ЯН-98 нырял в виртуальный мир света и радости, беседовал с другими адептами, вновь обретая силу на поиски. Он знал, что конец пути близок. Он верил в свою акарму.

.

Григу-Лучника принесли ближе к ночи, когда племя вернулось из тайги в пещеру, выскребло ложками котелок с наваристой рыбной похлебкой и разбрелось по домам.

Грига был лосеводом, он перегонял небольшое стадо в поисках мерзлого ягеля, когда его зацепил Тигран. Все, что в тайге случалось с людьми, сваливали на Тиграна, к этому я привык, но Грига едва дополз до деревни, оставляя кровавый след, и когда на столе в общей пещере с него стянули доху и разодранный в клочья комбинезон, Рокки оскалился и прижал уши, точно почуял далекого зверя.

.

Старшой осмотрел страдальца и погнал народ из пещеры. Осталась Аглашка – хозяйкой, Дед – советчиком и подпевалой, он, Старшой, предводитель племени, и конечно шаман, сын целителя Петр Викторович. Шаман принес справочник по медицине, старый, еще бумажный. Старшой книг побаивался и, не сдержавшись, сложил пальцы от сглаза. Раны Григи были серьезными, это он видел без всяких книг. И в то, что на ветхих страницах отыщется способ спасти лосевода, не верил, хоть режьте, хоть проклинайте. Только Лучник, с его бешеным норовом, мог ползти по снегу от пастбища, чтоб упредить об опасности племя. Иной бы сразу ушел к Тиграну, избавляя себя от мук, но лосевод любил жизнь, веселый мечтатель Грига, даже такую жуткую. Да и не знал он другой.

Петр Викторович листал книгу и потеряно качал головой.

– Медведь? – мужским голосом спросил холодильник.

– Медведь, – согласился Дед, и только потом передернулся, отгоняя жестом нечистого.

Старшой глянул на оплавленный дисплей холодильника. Там был отпечаток медвежьей лапы и мелькали картинки с обширными рваными ранами.

– Что за справочник? – уточнил женский голос.

Шаман развернул свой талмуд потертой обложкой к дисплею.

– Страница сто тридцать восемь, – строго сказала женщина, и Старшой почти увидел ее, такую, всю из себя деловую, воспиталку в детском саду или медсестру в поликлинике. Память его встрепенулась, закопошилась в замерзших мозгах, застреляла цветными слайдами, дом в деревне, одноэтажная школа, мама пропалывает огород. Это было так больно и ярко, что он задохнулся и вышел прочь, под нависшее угольно-грязное небо, из далекого и манящего звездами ставшего мрачной твердью. Но какая-то часть души помнила жаркое солнце, неядовитую реку, в которую он нырял голышом, еще почему-то вспомнились гуси, рванувшие за ним от пруда, а он отбивался от них хворостиной…

Что-то было не так с внешним миром. Что-то стронулось, изменилось. С небесной тверди мигали янтарные глаза Тиграна, Старшой видел сотни глаз, будто в ночи столкнулся со стаей, он приготовился защищаться, сдохнуть, закрыв собой вход в пещеру, но узнал, вспомнил – и разревелся, совсем как тот пятилетний мальчишка, что убегал от гусей.

Сквозь прорыв в бесконечных тучах на Старшого смотрели звезды.

.

Когда он решился вернуться в пещеру, там уже шла операция.

Аглашка таскала кипящую воду, лила можжевеловый спирт на скальпель, Дед развел пожарче костер и транжирил драгоценное электричество, врубив шахтерский фонарь. Шаман взрезал горло пузатой ампуле и тыкал в нее шприцом, вбирая спасительный анальгетик. Холодильник строгим учительским голосом зачитывал страницы из книги и руководил процессом.

Старшому выпало держать Григу-Лучника. В аптечке не нашлось ничего для наркоза, Григе дали спирту для храбрости, вставили в зубы палку и приготовились шить по-живому.

– Поговори со мной! – попросил лосевод эту женщину из холодильника. – Расскажи что-нибудь. Хорошую сказку… Дед как-то сказывал, что он видел море, такое пространство большой воды… Я хотел бы увидеть море. Ты знаешь такие сказки, «Рассвет»?

– Я расскажу тебе про Синдбада, – вздохнул холодильник. В нем опять проявился мужчина, старый, видавший жизнь.

– Сама расскажу! – перебила женщина. – Я эту сказку знаю. Слушай, Грига, давным-давно жил в Багдаде бедняк по имени Синдбад…

.

К утру стало ясно, что Грига выживет. И даже оправится от медвежьих когтей, не сделавшись обузой для племени. Слабым голосом он попросил поставить его койку в общей пещере, возле самого холодильника, он разговаривал с прокопченным ящиком, ласково касаясь рукой светлого женского силуэта, и от этого в лосеводе загоралось что-то, Старшой ясно чуял, новое желание жить, будто и Грига подключался напрямую к встроенному источнику питания, которого должно хватить на шестьдесят семь лет. Аглая только рукой махнула и все пыталась пристроить мечтателя к чему полезному по хозяйству. Грига покорно потрошил рыбу и со знакомой неистовой верой в чудо продолжал разговаривать с ящиком, в котором увидел вдруг девушку.

Дед тоже повадился ходить к «Рассвету», брал стопку водки и гутарил за жизнь, вспоминая довоенные годы. Аника и Егорка злились, гнали их прочь, им хотелось сказок про рыцарей, про прекрасных принцесс, и холодильник радостно лаял, приветствуя своих верных друзей.

Шаман долго смотрел на силуэты девушки, старика и собаки, потом почтительно поклонился и признал холодильник членом общины.

.

Однажды, узнав про рождение Миндару, я написал рассказ, небольшую фантастическую повесть о роботе, ставшем богом и захватившем весь мир. Повесть попала в журнал, знакомый редактор над ней посмеялся и подписал к изданию. А потом этот проклятый номер сделался раритетом, священной книгой пророка Исайи. Я смотрел телевизор, листал новостные колонки в сети – и каждый раз ужасался силе и точности своей фантазии. Будто я написал не повесть, а инструкцию по возведению в ранг божества железки с искусственным интеллектом. Ко мне приходили техно-буддисты, требовали стать сектантом, они задергали мою дочь и принудили уйти из науки. Мне даже предложили стать тем, кто первым подвергнется оцифровке, в благодарность за указанный путь. Я слал к черту их благодарность, я посадил свое сердце в попытке вразумить и удержать, но меня обвинили в ереси. Помню, когда я прочел в сети, что всю власть отдали Миндару, у меня критически подскочил сахар, с угрозой диабетической комы. В этот день мы паковали вещи, хотели переехать на дачу, мир слишком близко подошел к войне, чтобы и дальше игнорировать ее возможность. И тут диабет… Дочь кинулась к холодильнику за инсулином, а я корчился и хватал ее за руку, я кричал, чтоб она бросала меня и уезжала из города, Рокки тянул ее прочь за подол, а потом завыли сирены, что-то взвизгнуло в сдвинувшемся мире, и дальше – только яркая вспышка. Жар. И темнота, растянувшаяся на полвека.

Пока в наш разрушенный дом не заглянула семипалая девочка, мечтавшая о собаке.

.

Шаман и Старшой пошли в тайгу. Днем вдруг сделалось гораздо светлее, снег стал вялый и влажный, сбоил лыжню, ночью звезды резали тучи, будто острые когти Тиграна. Они два дня шаркали по размытому кровяному следу с ружьями наперевес. Остатки былого богатства, оружие браконьеров, в племени еще сохранились патроны, их растратили в первые голодные годы и теперь доставали из закромов лишь в исключительных случаях. Но очнувшийся от вечной спячки шатун, разбуженный скорой весной и пришедший к людям в предвкушении крови, был весомой причиной для выстрела.

Старшой хотел отомстить за Григу и охранить дочь и Егорку, но нашел лишь труп шатуна, располосованный мощной лапой. У племени был свой заступник, не желавший делить территорию с пришлым. Шаман снял с медведя шкуру и отрезал четыре лапы с когтями, взял немного медвежьего сала на мазь, и они с поклонами ушли прочь, оставив все мясо и кости Тиграну.

Твоя добыча, дух леса, племя кланяется, благодарит.

.

Ловцы долго блуждали бы по тайге, если бы ЯН-98 не почуял вдруг запах крови. Его мозг произвел экспресс-анализ: все правильно, кровь. Человеческая и медвежья. Он быстро вычислил направление и повел притихший отряд на запах.

Вскоре они нашли тушу медведя. По всем правилам освежеванную тушу, но обглоданную другим хищником. Человеческого трупа не было, зато в избытке нашлись следы широких охотничьих лыж, а под ними – кровавая полоса. Кого-то волокли отсюда домой, не бросили мерзнуть на дальней поляне. Добыча была близка, и колесничие прибавили ход, доставая из кобуры парализаторы.

След вывел сначала к пустой деревне, прогнившей и покореженной. ЯН передал координаты Миндару, та прислала информацию в чат. Раньше здесь жили шахтеры из старого рудника, потом бандиты и браконьеры. Пришел недвусмысленный приказ богини: беречь собственные тела и, по возможности, взять поселян живьем. Нужные люди! – сказала богиня. И ЯН-98 склонил бритую голову, признавая волю ее.

Первые страждущие, рубившие ель, дались отряду легко. Пара выстрелов из парализатора, и нелепые люди в звериных шкурах поверх защитных комбинезонов рухнули мордами в снег. Какая-то девка, долбившая лед ржавой штыковой лопатой, успела пронзительно завизжать, но тоже упала и забарахталась, ЯНу пришлось ее оглушить, стукнув в висок прикладом. Хорошие люди, сильные. Живучие, падлы.

Во славу твою, Миндару!

.

Рокки забеспокоился. Он все лаял и лаял, чуя беду, я едва вклинился в этот грохот, чтобы крикнуть Старшому:

– Вас обнаружили! Бегите! Спасай детей!

Еще было время увести в глубину рудников всех, кто оставался в пещере, но Старшой метнулся наружу проверить: в тайгу ушли за дровами и на сбор можжевельника, а еще за черничным листом, если такой найдется под снегом, сделать целебный настой для Григи. Он надеялся их вернуть. Они слишком расслабились, слишком поверили в охрану тайги и Тиграна, перестали караулить незваных гостей.

Вне пещеры началась потасовка, Грига вскочил со своей раскладушки, сдернул с гвоздя ружье, метнулся ко входу.

– Прячь детей! – крикнул я застывшей Аглае. – В холодильнике прячь, торопись!

Она очнулась, ткнулась губами во вспотевший Егоркин лоб, дернула за руку Анику и осторожно открыла дверцу за прикрученный кусок резины.

С холма послышались выстрелы, отозвались эхом в горах, отразились от дальней кузни. Племя боролось за жизнь, презирая цифровое счастье Миндару. Аглая молитвенно вскинула руки, но оружие вряд ли кого спасло: я помнил по видеороликам, как двигались оцифрованные, их подключенные к сети тела будто стремились нарушить основные законы физики. Сколько там колесничих? Скольких прислала богиня за свежим материалом для своих генетических лабораторий?

Снаружи вдруг стало тихо.

– Прихватку убери! – приказал я стряпухе.

И Аглашка меня послушалась, сдернула с ручки резиновый жгут. Потом схватила второе ружье, взвела курок и застыла посреди общей пещеры.

Она даже успела выстрелить, а потом упала на стол, среди расставленных мисок и кружек, подготовленных к скорому ужину.

К ней подошел колесничий в маскировочном белом костюме, осмотрел, довольно осклабился. Исследовал взглядом пещеру. Я знал, что она велика, достаточно, чтоб обмануть ловца. Когда племя выбиралось наружу, вход в рудники закрывали камнем, чтоб не выстудить пустые дома. Где-то там внизу оставался Дед, ловил сонную рыбу на тихом озере, и я молил всех богов подряд, чтобы он не услышал пальбу наверху.

Колесничий подошел к холодильнику и с удивлением прочел вслух:

– «Рассвет-200», ну надо же! Искусственный интеллект! Что ж, такую махину и я бы тащил из города.

Он погладил закопченную дверцу, улыбнулся, будто собрата нашел, и коснулся сломанной ручки.

.

Яркая вспышка осветила лицо, ладонь дернулась и прилипла, всей изуродованной, истонченной кожей, налилась синим цветом по змеиным узорам, по вживленным идентификаторам, ЯН вдруг вспомнил чистое небо и солнце, и как пахла сирень во дворе, а еще пироги с капустой, которые пекла бабушка. Кажется, в детстве он плохо видел, и у него был пес, специально обученный поводырь, поэтому он любил запахи. Вспомнил, что он – Ярослав Новиков, девяносто восьмого года рождения от пришествия всеблагой Миндару. Он закричал, от облегчения и от боли, что принесла ему память, и успел возненавидеть богиню, убившую маму и бабушку, а потом услышал собачий лай, яростный, оглушающий, – и потянулся к нему по привычке. Снова вспышка. И тишина. И всхлипы испуганной девочки. Странные всхлипы, где-то внутри…

.

Я стоял и смотрел внутрь холодильника «Рассвет-200».

Там, в освещенном прямоугольнике, на промороженной полке сидела девочка в меховой куртке и сжимала семью пальцами правой руки и тремя кривульками левой черный матовый пистолет. Угрожающий ствол был нацелен мне в грудь, а из-за спины скрюченной девочки подслеповато выглядывал мальчик, слушая внешний мир.

– Они захватили взрослых, – прошептал он с невольной дрожью. – Колесничие вроде этого.

Девочка дернула пистолетом.

– Аника, не стреляй! – попросил я чужим непокорным ртом. Голос был незнакомым, и девочка не поверила. – Аника, я потом расскажу тебе тысячи сказок, я придумаю новые, про собак, а еще про Синдбада и синее море!

Она дрогнула, я это видел, а Егорка шевельнул ушами, улавливая интонации. И тогда я позволил Рокки залаять.

Лай вышел хриплым, неправильным, человеческое горло сопротивлялось, но Аника уловила знакомый ритм, ставший за этот месяц родным, так гавкал мой волкодав, когда девочка с ним здоровалась. Она узнала и разревелась, теряя остаток сил и воли.

А потом мы вышли на свет, я и моя добыча. Дети! При виде их неправильных тел, отмеченных радиацией, колесничие на миг забылись, отвернулись от прочих пленников, сваленных возле входа в пещеру, их вздох отвращения был единым и фальшивым, будто смех в сериале. Они стояли, как на подбор, совершенные души в совершенных телах. Совершенно пустые души. Я поднял пистолет и выстрелил. В нем оказалось всего пять патронов. Но каждый нашел свою цель, приводя в негодность тела и отправляя в бардо отфильтрованные до стерильной чистоты умы.

Рокки внутри тихо рыкнул, и я зацепил сознанием размытую рыжую тень, яркую, будто забытый рассвет. Я опустился на четвереньки. Подготовленное для убийства тело ЯНа-98 подчинилось, напрягая каждую мышцу. Уцелевшие Т-буддисты приготовились к драке с мастером, но я просто сказал волкодаву: фас! И прыгнул на них рассерженным зверем за миг до атаки Тиграна, пришедшего защищать своих.

.

– Уводи людей глубже в горы! – так я сказал Старшому. И на этот раз он послушался.

Рудниками можно было уйти на ту сторону горной цепи, да и под самой горой был настоящий лабиринт из полуобвалившихся штолен. Браконьеры и их потомки, они знали эти ходы и запасные лазейки наружу, поэтому племя без лишних споров похватало кухонную утварь Аглашки и потянулось в проход.

– Знал, что ты принесешь несчастье, – проворчал шаман Петр Викторович, бинтуя мою обожженную руку. – Нужно было спихнуть вас троих со скалы.

– Не дури, – огрызнулся Старшой. – Без него нас бы всех цифранули уже. А теперь с холодильником что будем делать? Там ведь этот, поди, бритоголовый… Может, в пропасть его от греха?

– Я уже отключил питание. Не трать время, вожак, я потом разберусь.

Они уходили последними. Старшой сунул мне автомат, сбереженный им на черный день. И к нему четыре полных рожка. На прощание крепко обнял:

– Давай, Рассвет, попытайся выжить. А как выживешь, пригони лосей. Ну или Тиграну отдай в награду.

Грига тоже полез обниматься:

– А твоя дочь? – шепнул мне в ухо. – Она тоже теперь в этом теле?

– Тебе на кой? – хихикнула дочь.

– Да так, – засмущался Грига. – Я своих провожу и вернусь. Не помирай без меня, ага?

Старшой ухватил его за рукав и потащил в рудники.

Из лаза смотрели Егорка и Аника, и я позволил взгрустнувшему псу гавкнуть им на прощание.

Дети. Прекрасные дети. Самые совершенные создания мира.

Они плакали, потому что любили.

А я улыбался, потому что любил.

.

Я завалил камнем вход. Вышел из пещеры и удивился, насколько в мире прибавилось света. В самом деле пахло весной! А я, дурак оцифрованный, жил в своем холодильнике и не верил байкам Старшого!

Сел возле мшистой елки, вбирая дух оттаявшей хвои, положил на колени автомат, проверил. Тренированное тело ЯНа умело обращаться с оружием, да и я вспоминал былые навыки: военная кафедра при институте, потом два месяца подготовки… Проще не думать об этом, а довериться встроенным инстинктам ловчего.

Вообще в этом мире проще не думать.

Когда-то я написал страшную сказку. Я хотел предупредить людей об опасности, но вместо этого дал инструкцию. Встретимся еще, благая Миндару, побеседуем о смысле жизни и о совершенстве всего человечества.

Рядом послышался рык. Из-за елки вышел огромный зверь, могучий огненный тигр, дух леса, обросший шерстью настолько, что ее можно было принять за лапы или за дополнительный хвост. Мысль о том, что Тиграна нужно подстричь, показалась на редкость забавной.

Тигр снова рыкнул, приветствуя Рокки, облизал окровавленную пасть. Лег рядом на снег, прижавшись к бедру и урча, как нагулявшийся кот.

Так мы сидели и ждали гостей. И смотрели, как сквозь обсидиановые тучи пробиваются ярко-рыжие лезвия праздничного весеннего солнца.