Дело всех наших жизней

 

 

 

- Порой мне кажется, что мы спим и никак не можем проснуться, — говорит Герда.

В сто два биологических года – возраст этого, последнего своего тела – она все еще удивительно красива. Ее совершенно белые, легкие, как пух, волосы обрамляют большеглазое треугольное лицо с резкими, словно высеченными скульптором-конструктивистом, чертами. Морщинки едва тронули алебастр кожи в уголках глаз и рта. Синева глаз за долгие годы выцвела до небесной голубизны. Губы истончились, но все так же готовы к мимолетному изгибу улыбки. Люблю ее в этом возрасте – впрочем, как и в любом из ее возрастов.

Я искренне восхищаюсь достоинством, с которым Герда каждый раз входит в пору поздней зрелости, и с которым она проживает его каждый раз до самого конца. Не уверен, что мне удается жить столь же полной жизнью, превращаясь в старика. Тело сложно обмануть даже тогда, когда разум знает, что благодаря достижениям современной медицинской и биологической науки, помноженным на успехи генно-молекулярной технологии, обречен на практически вечную жизнь.

Хотя кому-то такая жизнь может показаться лишь жалким существованием.

Наши жизни посвящены служению высокой цели. Пусть за долгие годы цель эта, или ее толкование нами, претерпела изрядные изменения. Поэтому при всех несвободах нашего бытия мы давно смирились со всеми ограничениями и продиктованными ими неудобствами. Все искупается величием нашей миссии – как и положено, предельно засекреченной и обреченной навсегда остаться в тайне, даже – и в особенности – в случае ее успеха.

Порой мне кажется, что, несмотря на успех каждой из фаз, миссию в целом мы все-таки провалили. Но я пристрастен и субъективен. Беда в том, что объективно и непредвзято оценить дело всех наших жизней больше некому. И вот это и есть тот самый сон без возможности пробуждения, о котором говорит Герда. Самый страшный кошмар, которому нет конца, и в котором мы живем уже два года.

Герде, разумеется, известны мои мысли столь же явно, как если бы я их озвучил. Даже если бы мы не потратили за последний год на их обсуждение все эти сотни часов, за вечность, проведенную вместе, всегда знаешь, о чем думает вторая твоя половинка. Поэтому Герда не ждет моего ответа, просто размышляя вслух.

Взгляд ее прикован к иллюминатору. Там, за выпуклой пластиной из закаленного кварцевого стекла, во тьме среди звезд медленно вращается шар планеты. Сейчас мы, несясь по орбите навстречу ее вращению, наблюдаем, как далеко внизу яркие краски дня сменяются серостью сумерек. Еще несколько минут — и мы пересечем линию терминатора, оказавшись над ночной стороной, но, пока у нас есть эти несколько минут, мы можем в который уже раз насладиться великолепием мира, который мы оставили тысячелетие назад, чтобы по возвращении найти его столь же прекрасным.

«Дамокл» совершает один виток вокруг планеты за час с небольшим. Мы на орбите вот уже почти два года. Сколько же тысяч раз мы наблюдали за сменой дня и ночи там, на поверхности, отсюда, с высоты? Подсчитать совсем не сложно, но смысла в этом нет никакого. Мы обречены влачить здесь, на орбите, свое жалкое существование, до нашего досадно скорого конца. Там, внизу, среди буйства зелени лесов, среди плеска волн и шороха степных трав, среди морозной свежести горного воздуха и душной влажности тропиков, нам нет больше места.

За тысячелетия нашего отсутствия многое здесь изменилось. Вернее будет сказать, что изменилось все. Земля перестала быть домом для человечества – человечество просто исчезло с ее лика, оставив по себе память в виде циклопических построек на каждом из континентов, которые постепенно разрушаются ветром и временем, поглощаются песками и лесом, медленно уходят под поверхность поднимающегося океана. Что произошло за вечность нашего путешествия, мы можем себе представить с трудом. Спутники связи и навигации давным-давно сошли с орбит, а порт-станции на геостационаре и в лагранжевых точках, по всему видимо, безнадежно мертвы, и наши неумелые попытки дистанционно нащупать и оживить их электронные мозги не увенчались успехом. Если внеземные поселения землян и пережили свою прародину, никаких свидетельств того, что они существуют и по сей день, нет. Эфир безмолвствует на всех частотах. Мы здесь совершенно одни.

 

***

Там, внизу, по прежнему кипит жизнь. Мы видим в телескопы огромные стада крупных животных, пересекающих саванны, многомиллионные стаи птиц, кружащих в небе над озерами и болотистыми дельтами рек. Поверхность моря кипит от танца гигантских косяков рыб под нею, а в небо поднимаются тысячи китовых фонтанов. Леса покрывают больше половины территории суши; площадь пустынь сократилась; полярные шапки подтаяли, изменив привычные для нас очертания береговой линии континентов.

Нет только людей.

На тех местах, где некогда, явственно различимые с орбиты, привольно раскинулись огромные города, сегодня нет ничего. И даже со всей помощью программ-планировщиков нам не удается различить в складках местности и танце теней и света признаков того, что здесь некогда рассекали пространство идеальные линии автобанов, многосотметровые шпили небоскребов бросали вызов небу, а четкая сетка жилых кварталов определяла ритм жизни многомиллионных мегаполисов.

Иногда нам кажется, что мы вернулись не в свой дом.

Животные, населяющие планету, кажутся знакомыми, но чувства полного узнавания не возникает. Смутные воспоминания о неправильности внешнего вида могучих ширококостных хищников, покрытых пятнисто-полосатыми шкурами, с пастями, полными полуметровых клыков, постоянно гложут нас. Огромные копытные с ветвистыми , словно крона дерева, рогами, медлительные гиганты, вооруженные рогами и бивнями, стаи поджарых бесхвостых степных хищников – все эти животные выглядят слишком неправильно для того, чтобы не заставлять нас беспокоиться.

Однако память наша давно уже не столь хороша, как прежде; во многом это последствия избирательной стимуляции тех зон мозга, которые отвечают за наши специализированные навыки, в ущерб тем зонам, в которых хранятся сведения общего плана. Корабельные же базы данных повреждены космическим излучением, а регенерация материальных носителей прекратилась одновременно с выходом из строя принтеров корабля. Поэтому из-за дефицита пространства в долговременной памяти резервному копированию подвергаются только самые важные кластеры информации – те, что отвечают за навигацию и поддержание функционирования систем жизнеобеспечения «Дамокла», расчет прыжков и ориентирование корабля в пространстве. Менее важная информация медленно истаивает в хаосе плохих секторов корабельных архивов, и уж классификация земной фауны явно не входит в перечень жизненно необходимых данных.

Ведь «Дамокл» - весьма специфичный корабль.

 

***

«Дамокл» - судно зачистки. Самая могучая машина смерти и разрушения, которую только создавали люди за свою историю…. По крайней мере, за известную нам историю человечества. Это не мегадестроер, способный разносить в атомарную пыль планеты и звезды, нет. «Дамокл» действует гораздо тоньше. Его трюмы наполнены оборудованием, способным в кратчайшие сроки подобрать ключик к любому иммунитету, взломать любую биологическую защиту, лишить будущего любой биологический вид. «Дамокл» достигает этого путем намеренного внесения ошибок в генетический код его ДНК, РНК или того, что их заменяет, если уж основа обнаруженной в пространстве жизни слишком уж отличается от привычных нам углеводородных цепочек. Наш корабль – фабрика вирусов, завод по производству прионов, чумное судно, способное в считанные дни засеять атмосферу любой планеты невидимой смертью.

Миссия «Дамокла» замышлена и спланирована Орденом креационистов. Высокая честь стать исполнителями величайшего деяния со времен сотворения Земли и Человека была возложена на плечи самых молодых и активных членов Ордена. Теперь, с высоты прожитых лет, которые сложились в несколько стандартной продолжительности человеческих жизней, я понимаю, что креационисты были просто одной из радикальных псевдорелигиозных сект того далекого времени, а мы, тогдашние избранники-активисты, попросту фанатиками, боевиками-исполнителями, которые, ничтоже сумняшеся, отправились в путешествие за идею и без гарантии возврата. В крестовый поход во славу человеческой расы и во смерть всем прочим формам разумной жизни, которые встретим на своем пути под хоругвью Человека Разумного, которой один только и имеет право вершить судьбами и жизнями всех своих соседей по Вселенной.

Мы не знаем настоящих имен друг друга. Вся информация о нас засекречена и изъята из общего доступа, а изначальные знания о наших собственных личностях каким-то образом скорректированы еще на этапе подготовки к миссии. Психоспецы Ордена исключительно хороши – ни один из нас так и не вспомнил, кем был в прошлой жизни, словно никакой иной жизни, кроме служения Ордену, у нас не было. Мы ничего не можем рассказать о себе, даже если захотим признаться в чем-то самому близкому человеку. Нас просто нет вне миссии «Дамокла», и не существовало до ее начала. Все, что у нас есть – имена персонажей древних сказок вместо наших настоящих имен. Мы рады и этому.

Кроме нас, на борту есть еще одно живое существо.

Посвист — чужак. Иногда, пребывая в хорошем расположении духа, он рассказывает кое-что о себе и своей культуре. Цивилизация Посвиста была одной из последних, встреченных нами на пути «Дамокла» по спланированному и рассчитанному Орденом маршруте меж звезд. К тому времени безупречность наших идейных установок уже изрядным образом была поколеблена сомнением в верности наших деяний. Лишь поэтому Посвист отправился в межзвездное путешествие на борту «Дамокла» не в виде тщательно описанного и препарированного образца в биологическом музее экспедиции, а самым настоящим пассажиром. Возникшие среди команды на этой почве разногласия привели к тому, что вернулись на родину изо всей команды корабля только мы с Гердой.

Посвист, несмотря на все беды, которые наша культура причинила его собственной, будучи существом по природе своей крайне любопытным, с большим энтузиазмом ждал встречи с потомками тех людей, которые стремились стереть с лика Космоса его биологический вид, даже не будучи уверенными в его существовании. Поэтому для нас совершенно понятна его крайняя досада, когда стало понятно, что он прибыл к Земле слишком поздно для того, чтобы застать в живых кого-то из ее разумных обитателей.

 

***

Насмотревшись на проплывающие внизу пейзажи такой родной и такой чужой планеты, мы отправляемся в «зверинец».

Нет, разумеется, там нет ржавых решеток и вонючих стойл. Идеальная, как в госпитале, чистота, которую поддерживают механосервы. За время полета их стало гораздо меньше – после того, как столетие назад из-за накопившейся системной ошибки вышли из строя принтеры, часть автоматических слуг, не способная больше выполнять свои функции, превратилась в доноров запасных частей для своих более полноценных собратьев. Но с поддержанием стерильной чистоты в тех помещениях корабля, которыми мы продолжаем пользоваться, они успешно справляются.

За панелями прозрачного стекла, надежно изолированные от прочего мира, нас встречают они. Мы словно смотримся в зеркало – зеркало, которое показывает нам отражения из далекого прошлого. Такой гладкой кожи у нас нет вот уже лет пятьдесят, а волосы давно уже легки, словно пух, и почти лишены пигмента. Суставы рук и ног у наших двойников не вздуты артритом, и старческие пятна и бородавки не обезображивают их тела. Их лица безмятежны, глаза, прикрытые веками, плавно двигаются во сне.

Иногда я пытаюсь представить, что им – нам – снится.

За бесконечно долгие годы пути в зверинце осталось всего две обитаемые ячейки-репликатора. Остальные зияют чернотой отключенных терминалов. Их ресурс полностью исчерпан, и их хозяева, наши товарищи по команде, так и не пожелавшие принять на себя то бремя ответственности, которое в конце концов легло на наши с Гердой плечи, прожив последний цикл после последней репликации, мирно угасли и окончили свой путь на этом свете в молекулярной топке биореактора на обратном пути к Земле.

- Пора их будить.

Герда смотрит на меня без удивления. У нас было время на то, чтобы научиться понимать друг друга без слов. Своего рода разновидность бытовой телепатии, если хотите. Герда, не задавая вопросов, знает, какими будут мои ответы. А будут они такими.

Если мы хотим, чтобы наши клоны смогли самостоятельно осознавать реальность и участвовать в ее изменении, они должны осознавать себя людьми. Обычная процедура имплантации сознания здесь не подходит – в таком случае мы просто получим ту же самую пару разнополых стариков, только в молодых телах. А нам нужны незамутненные молодые разумы, открытые для получения информации от всех источников этого мира, не обремененные бесполезным багажом знаний из области естественных наук, социальных дисциплин, экономики, истории и тому подобных областей. Ничего подобного в новом мире пока еще нет, и до момента, когда – и если – все это появится, должны пройти целые эоны. Хранить же всю эту информацию в виде генетического архива, записанного в рибосомах, смысла нет. У потомков наших детей будет вдоволь времени, чтобы открыть все это снова, совершенно самостоятельно. Сейчас первоочередными являются совершенно другие задачи и цели. Изобрести велосипед новые люди Земли еще успеют.

Для этого у них будет Посвист.

Поэтому мы активируем наши молодые копии, имплантировав им сильно упрощенные варианты наших сознаний. По уровню интеллекта они – сущие дети. Но их разумы будут жадно впитывать всю информацию о мироздании и обучаться в процессе жестокой игры с силами природы. Благодаря достижениям технологии, жить они и их потомки будут очень долго, дав пищу для возникшей через много-много лет легенды о мафусаиловом возрасте праотцов и праматерей рода человеческого.

Продолжая традицию давать членам экипажа имена персонажей старинных сказок, мы называем первых людей нового мира Адамом и Евой.

 

***

Сферу в две сотни световых лет, полную радиошума, источником которого была Земля, «Дамокл» покинул еще в самом начале своего путешествия. Перспективных звезд, способных породить белковую жизнь, здесь было очень немного, и каждую из них мы посетили и засеяли каждую из планет с подходящими условиями спорами земной жизни – предварительно, разумеется, убедившись в том, что собственной жизни на этих мирах гарантировано тихое вымирание в обозримом, по галактическим масштабам, будущем. Белковые руины, ставшие итогом эволюции цепочек азотистых оснований на этих безымянных планетах, должны были послужить компостом, который удобрит почву для того, чтобы всходы земной жизни зацвели на ней буйным цветом.

Каждый из миров, прежде, чем пройти процедуру стандартной обработки, был тщательно изучен и каталогизирован; каждый биологический вид превратился в каталожный номер, привязанный к цифровому архиву, в котором хранилась вся информация о нем. Все стертые нам с лика Космоса виды каждого из биологических царств существовали теперь в виде цифровых копий в банках памяти на борту «Дамокла». Это самый большой гербарий и самая большая кунсткамера во Вселенной – при этом с возможностью в любой момент вернуть к жизни любой из биологических видов, запустив процесс восстановления белковых цепей с цифрового отпечатка.

Корабль-убийца является одновременно и кораблем-сокровищницей, который несет на своем борту драгоценнейший свод знаний о мирах, которые никогда уже не будут прежними. Такая вот циничная дуальность нашего бытия. Кем чувствуем мы себя в большей мере – палачами или хранителями чужой жизни? Долгое время мы не задумывались над этим вопросом. У нас была великая цель, которая всецело подчиняла себе наши жизни и сам смысл нашего существования, и на то, чтобы переосмыслить все это, нам потребовалась целая вечность, полная нескончаемых циклов возрождения и смерти. Вполне достаточно времени для того, чтобы из юных циников превратиться в философов-созерцателей, бесстрастно фиксирующих информацию о гибели и возрождении целых миров.

Когда человечество наконец-то доберется до них, эти планеты встретят его с распростертыми объятьями, и каждая из них готова будет стать новым домом для сыновей и дочерей далекой Земли. Только это может служить оправданием для чудовищности деяний, которые совершила наша команда. Это та самая цель, для достижения которой хороши любые средства. Так мы считали, отправляясь в странствие длиной во многие наши жизни. Где-то в глубине наших зачерствевших за вечность скитаний душ мы считаем так и по сей день.

Когда «Дамокл» покинул изрядно расширившуюся за время нашей работы сферу земного радиошума, довольно долго эфир оставался полон лишь музыки небесных сфер. Перешептывались далекие звезды, гудели, испуская пульсирующий радиофон, крупные планеты-волчки, ревели в радиоспектре маяки квазаров на границе Вселенной – но осмысленной радиоречи мы не слышали целую вечность. Потом, по мере продвижения к плотным звездным скоплениям в направлении галактического Ядра, все в одночасье изменилось.

 

***

Галактика огромна и стара. Жизнь в ней не редкость, но разум повсеместно молод – несопоставимо молод, если рассматривать его возраст на галактической шкале времени. Мы не слышим голоса наших братьев по разуму потому, что они слишком молоды и слишком далеки от нас. На то, чтобы тихоходные радиоволны достигли чутких антенн наших приемников, потребуется целая бездна времени. Можно набраться терпения и просто подождать, пребывая в неведении насчет того, услышать чьи-то голоса в небе, кроме своих собственных переговоров. А можно ускорить процесс, если выдвинуться навстречу чужим передачам на очень быстром корабле, обгоняя свет.

То, для чего это сделано, зависит от целей тех, кто этот корабль послал. Для команды нашего корабля и его отягощенного приоритетным протоколом искусственного интеллекта источник чужого радиошума – путеводный маяк, как раз и запускающий тот самый приоритетный протокол. Ориентируясь по лучу, мы берем курс на этот маяк – для того, чтобы навсегда погасить его, прежде, чем двинуться к следующему. Сфера, в которой перемещается от одного маяка к другому «Дамокл», все расширяется и расширяется – до тех пор, пока в определенный момент в команде, до той поры действующей как единый организм, не намечается раскол.

По странной закономерности происходит это как раз тогда, когда «Дамокл» достигает звездной системы желтого карлика, который является солнцем для цивилизации сородичей Посвиста – единственного пассажира нашего корабля, и который станет крайней точкой в миссии «Дамокла». Потому что после года на орбите сине-зеленой планетки, четвертой от здешнего солнца, и общения с ее обитателями (что абсолютно исключено, согласно все того же экстренного протокола) мы берем курс на возвращение.

Возвращаются далеко не все, и не все из тех, кто возвращается на Землю – люди.

 

***

- Непостижимо, – говорит тогда Римус, наш капитан.

Остальной девятке остается только согласиться с ним.

Экраны показывают поверхность планеты далеко внизу. Изображения транслируются с миллионов камер, каждая из которых размером едва ли с пылинку, которые рассеяны в атмосфере зондами размером с орех. «Дамокл», подкравшийся к планете под прикрытием астероидного роя, сделал все, чтобы, наблюдая за существами, ее населяющими, не быть обнаруженным ими. Процедура отработана и отточена до абсолютной безупречности многократными повторениями, и прежде нам неизменно сопутствовал успех – однако на этот раз нас не просто ждут, нас встречают!

Встречают цветами, гирляндами из которых увит каждый похожий на изящно сплетенное гнездо дом на каждой воздушной улице-ветви каждого из странных древесных городов этой планеты. Основные языки этого мира давно расшифрованы искусственным интеллектом «Дамокла», и мы знаем, о чем кричат на все стороны света все радиостанции планеты, и о чем идет речь в плетеных из живых цветов плакатах и транспарантах, которыми увешаны улицы аборигенных поселений.

Мы обнаружены. Уничтожать тех, кто столь демонстративно набивается нам в друзья, нас не учили. Поэтому, помедлив, капитан принимает решение открыться аборигенам. На долгой звездной дороге Человеку рано или поздно понадобится верный друг…. Или верный пес. Пусть даже формой тела похожий на покрытую цветными крыльями змею.

Так на борту появляется Посвист.

Судя по всему, его профессия – сродни профессии земного дипломата. Посвист – переговорщик. И договорщик, как он характеризует сам себя. Как ни странно, у него уходит совсем немного времени на то, чтобы усвоить один из наших языков – словно он всю свою жизнь готовился к этому. По всему выходит, что наш гость вдобавок ко всему еще и прирожденный лингвист, или полиглот, уж не знаю, какой из терминов применительно к нему вернее.

После общения с ним мы предаем тех, кто отправил нас в путешествие целую вечность назад. Мы предаем дело всех наших жизней. Далеко не все из нас могут принять это, а приняв – продолжить с этим жить.

Оставив позади нетронутой родину Посвиста, мы разворачивает «Дамокла» и отправляемся в обратный путь.

 

***

Место в квантовой памяти корабля давным-давно на исходе, и уже долгое время для того, чтобы сохранять информацию обо все новых и новых уничтоженных нами мирах, нам приходится жертвовать архивами, в которых хранятся резервные копии базы данных о нашей собственной культуре. Мы ничуть не жалеем об этом – жизненно необходимые сведения активно используются «Дамоклом» в повседневной рутине, а без прочих мы легко сможем обойтись до прибытия на Землю – ведь мы возвращаемся домой. По странной случайности именно оригинал этого архива стирает вспышка жесткого излучения при пробое щитов «Дамокла» незадолго до возвращения в радиосферу Земли, но нас в тот момент это не особенно-то и беспокоит.

Ведь мы уже почти дома.

Мы, чье возвращение не было предусмотрено инструкциями. Мы, обреченные на вечность скитаний меж звезд во имя великой цели без права вернуться – до тех пор, пока не выйдут из строя системы корабля или механизмы репликации, или некая непредусмотренная протоколами случайность не прервет нашу миссию во Вселенной.

Антенны «Дамокла» тралят эфир, но отчего-то не могут поймать ни одной передачи ни на границе сферы вещания нашей планеты, которая за время нашего отсутствия должна была преизрядно расшириться, ни при продвижении корабля в ее глубину. Вероятно, злополучный пробой нарушил работу приемо-передающей аппаратуры. В целом, нам это даже на руку. Мы не нарушаем радиомолчания, но руководствуемся при этом уже не жестко впечатанными в наши разумы инструкциями, а действуем вопреки им. Нам совсем не хочется, чтобы мы были обнаружены наследниками Ордена прежде, чем сделаем информацию о самой нашей миссии и ее скорбных плодах достоянием всего человечества. Прежде, чем вручим Земле наш ей дар в виде россыпей пригодных для заселения миров.

Земля молчит, никак не реагируя на наше прибытие даже после того, как мы открытым текстом кричим на весь эфир – вот мы! Мы вернулись! Мы принесли новые миры к твоим ногам, мать-планета!..

Потом – позже, много позже, вдоволь насладившись своей нам местью, начинает говорит Посвист.

Но, как ни странно, о многом мы уже догадались и без него.

 

***

- Мы поняли, что нам грозссит уничтожение, еще зссадолго до того, как вы посссетили нашу зссвезсссдную сссиссстему.

Речь Посвиста имеет свои примечательные фонетические особенности. Ее звучание уж точно не спутать ни с чем иным. Примечательно, что Посвист не пользуется вокодером. Ему доставляет особое удовольствие извлекать звуки одного из самых распространенных на момент отлета «Дамокла» языков из своей совершенно не приспособленной для этого гортани. Особенную пикантность этому придает то, что факт наличия у Посвиста и его сородичей органа, который взял бы на себя функции гортани, научно не установлен. То есть мы не знаем, как именно он осуществляет процесс членораздельного звукоизвлечения. Это казус сродни тому, что до конца так и не установлено, как и чем именно мурлычут… вернее, мурлыкали – земные кошки.

Содержание речи Посвиста ничуть не менее примечательно, чем сам факт наличия у него способности говорить на человеческом языке.

- У нассс был надежный исссточник информации. Он оказался у нассс весссьма ссстранным образссом, и мы не могли доверять полученной информации цсселиком и полносссстью. Но у нас было время проверить ее исссстинносссть. Как вы помните, у нассс был сссвой аналог васссшего радио. И мы на разссных волнах принимали передассчи из сссоссседних зссвезссдных сссиссстем. Принимали годами, десссятками лет; самые старые передачи насссчитывали ссстолетия приема. Далеко не всссе было для нассс ясссным, но мы пыталисссь таким образссом понять сссущессств, живущих ссс нами по сссоседссству. Ссстранные культуры, сссовссем непохожие на нассс сссамих. Нам нравилосссь наблюдать зсса ними. И вдруг они ссстали зссамолкать – одна зсса другой, осставляя посссле сссебя лишь тишину, пуссстоту и белый шум.

- Но ведь это может быть вызвано совершенно естественными причинами, – пытаюсь оппонировать я безукоризненным логическим построениям нашего инопланетного спутника. – Метеоритная бомбардировка, столкновение с кометным телом, радиоактивный выброс собственного светила….

- Нет-нет нет, – отметает мои аргументы Посвист, и я чувствую, что если бы у него имелись мимические мышцы, он бы снисходительно улыбался сейчас мне в ответ. В то же время я чувствую, что наш друг-враг явно темнит, но пока не понимаю, в чем именно. – Иногда поссследние передачи сссообщали о вссспышках ссстранных болзссней сссреди нассселения планет, посссле чего передачи прекращались навсссегда. Возссможно, не нам первым пришла в головы мысссль о чужом возссдейссствии – что сссовершенно неудивительно ссс учетом того, что мы ссс нашим опытом проссслушивания неба не нуждалисссь в доказссательссствах множессственносссти обитаемых миров. Но только мы сссумели к нему подготовитьссся.

Посвист издает короткий клекочущий звук, очень птичий и даже, быть может, скорее рептильный, чем птичий. Нет никакого сомнения в том, что это именно то, чем кажется. Самодовольный смешок, безоговорочно обозначающий осознание нашим гостем своего превосходства над простофилей-собеседником. Все-таки при всей несхожести физиологии и ментальности у всех разумных видов есть общие черты в поведении и ситуационной психологии. Видимо, они определены самим фактом наличия разума у биологического вида – независимо от его положения на эволюционной лестнице.

При всей непохожести мы все-таки сходны как минимум в одном свойстве наших сложных натур.

В коварстве.

Дальнейший рассказ Посвиста лишь подтверждает это.

 

***

- Мы сссмогли даже ссскрыть от неизссвесссстных пришельцев ссследы этой подготовки – на вссякий ссслучай, есссли вдруг вы оказссалисссь бы менее сссамонадеянными и потрудилисссь бы изссучить культуру, которую зссаочно приговорили к сссмерти еще до того, как позсснакомилисссь с нею. Расссчитывать на то, что вы вдруг чудесссным образссом изссмените сссвою тактику при вссстрече ссс нами, не приходилосссь. Надеятьссся на эффективную защиту со стороны сссистемы внешней обороны, ссспосссобной обнаружить и уничтожить на подлете ваш флот – мы предполагали худший из сссценариев – было бы ссслишком сссамонадеянно. Наверняка вами были просссчитанны всссе подобные варианты развития сссобытий, а мы ссстарались не недооценивать неизссвессстного нам врага. Поэтому мы осссновали масссу небольших поссселений в сссамых отдаленных уголках нашей зссвезссдной сссиссстемы, лишив их активных уссстройссств сссвязи и надежно замассскировав от вероятного обнаружения. Для надежносссти всссе колонисссты были погружены в криогенный сссон на ближайшую тысссячу лет. В каждом из таких поссселений имелссся весссь багаж зсснаний нашей цивилизации.

- Вы создали резервные копии вашей культуры.

- Именно.

Посвист, так и лучась самодовольством, широко распахнул бледную пасть, демонстрируя длинные клыки, на которых росой блестели капли выделившегося от возбуждения яда. Его капюшон в раздулся, развернувшись во всю ширь, придавая облику Посвиста крайне зловещий вид. Сейчас он и правда был смертельно опасен для своего собеседника – ведь инстинкты хищника в критические моменты неизменно одерживают верх над сложной архитектурой поведенческих условностей, которые являются продуктом многолетних культурных наслоений на примитивный мозг рептилии, первобытные рефлексы которого незримо присутствуют в основе любой рассудочной деятельности. Однако я и не думал пугаться его.

- Похвально. Мы впервые в истории встретились с достойным противником. Тогда следует предположить, что твоя миссия у нас на борту – это запасной вариант на случай , если убийцы по пути к вашему солнцу вдруг подобреют? Чтобы не дать им еще одного шанса, вздумай они позже одуматься?

- Мы старались учесть все возможные сценарии, – повторил Посвист. Мои слова заставили его умерить эмоции и вернуть самообладание. Он успешно справился с этим, чем заслужил еще один балл за умение не потерять голову даже в момент абсолютного триумфа. Редкий человек способен на такое.

Человек? Я сказал – человек?

Да. Именно так я и сказал.

Выходит, для того, чтобы быть человеком, совершенно не обязательно иметь человеческий облик? Банально – но так. Еще более банально то, что верно и обратное, и превратиться в зверя может даже идеальный с биологической точки зрения представитель разумного вида.

Что ж, рано или поздно мы должны были встретить на своем пути достойного противника. И в таком случае мы должны учитывать вероятность того, что противнику удастся нас переиграть.

- Насколько я понимаю, твоя миссия увенчалась успехом?

- Абсолютным.

Посвист и не пытается скрыть торжество. Как это по-человечески – наслаждаться моментом триумфа, раскрывая перед проигравшими свои карты. Мне ведь даже не приходится тянуть его за раздвоенный, жадно трепещущий язык для того, чтобы узнать все подробности.

Чтобы думать, как враг, врага следует изучить, как следует. И сделать это лучше позже, чем не сделать вовсе.

Коварство – оружие обоюдоострое.

- Мы обратили внимание на некоторые отличия в строении конкретно твоего тела, наш пресмыкающийся брат, от стандартной анатомической компоновки тел твоих сородичей. Даже с поправкой на популяционное разнообразие часть органов твоего тела не вписываются в общую эволюционную модель вашего вида. Поэтому справедливо было бы предположить, что органы эти созданы искусственно. Для того, чтобы детально изучить их, нам пришлось бы их из твоего тела изъять – тише, тише, дорогой мой Посвист! Никто не собирается этого делать. Мы в курсе механизмов самоликвидации, которые наверняка предусмотрены на случай преждевременного прекращения твоего существования. Нынешняя миссия «Дамокла» сейчас куда важнее для нас, чем знакомство с чьими-то секретами. Поэтому я лишь озвучу наши предположения, не прося ни подтверждать, ни опровергать их справедливость.

Посвист, сжавшийся было в тугую пружину готового к стремительному броску тела, явственно расслабляется. Его бесстрастная морда выражает вежливый интерес – привычное для пернатого выражение.

- Ссслушаю вассс, дорогой брат.

- Предположу, что время от времени фиксируемые вокруг тебя всплески электромагнитной активности свидетельствуют о том, что часть этих органов ты используешь для приема, передачи и хранения информации. Ты – идеальный шпион, который способен проникнуть сквозь защитные барьеры внутренней сети корабля и обмануть протоколы безопасности «Дамокла». Наверняка в случае успеха миссии ты надеешься передать всю эту информацию своим сородичам, чтобы к нашему следующему визиту в вашу систему вы, зная наши уязвимые места, встретили нас во всеоружии.

- Предположим.

- Должен тебя разочаровать, друг мой. Этого не случится. Ты никогда не вернешься домой.

- Приссскорбно.

- Однако это как раз и свидетельствует об успехе твоей миссии. Нам наконец-то удалось экстраполировать изменения в рисунке звезд с учетом стабильного положения квазаров. Последний прыжок унес «Дамокла» в прошлое. Мы не знаем, как тебе удалось осуществить это. Но удалось блестяще.

- Темпоральный сссдвиг, – свистит Посвист, и погремушка на конце его оперенного хвоста начинает трепетать, издавая сухие ритмичные щелчки. Звук напоминает кастаньеты. Идеальное звуковое сопровождение для изящного танца враждебных умов. – Всссего-то и надо было, что внесссти погрешность после двенадцатого зсснака в расссчеты поссследнего прыжка. Вы сссами дали мне доссступ к сссистемам «Дамокла», а принципы программирования едины во всссей обитаемой Вссселенной. У меня было время во всссем разобратьссся. Перемещаясссь в проссстранссстве, вы каждый раз сссовершаете перемещение и во времени, сссколь бы не велика была ваша ссскорость – поссскольку мгновенное перемещение противоречит сссамим зссаконам мирозссдания. Внесение поправок в алгоритм расссчета четвертой координаты точки выхода изсс прыжка привело к тому….

- Что мы провалились в прошлое.

- Да-сссс.

- Что-то около пары миллионов лет, верно?

Посвист торжествующе молчал.

- И ты, конечно же, не выдашь мне точной информации.

- Нет.

- И, разумеется, уничтожил все следы своей деятельности в памяти корабля.

- Да-ссс.

- И, чтобы подстраховаться уже окончательно, наверняка лишил «Дамокл» возможности совершить еще хотя бы один прыжок – неважно, для того ли, чтобы вернуться в свое время, или же для того, чтобы добраться до твоей собственной планеты, предотвратив развитие там разумной жизни и запустив временной парадокс.

- Парадоксссов не сссущессствует.

Под холодной чешуйчатой маской, заменяюшей ему лицо, Посвист сейчас совершенно точно расплывается в улыбке.

- Пусть так, – я пожимаю плечами. – Но ты должен был лишить нас малейшего шанса проверить это на практике.

- Разссумеется.

-Что это будет? Взрыв? Мгновенная аннигиляция? Медленное и мучительное умирание под воздействием неведомой хвори, которую «Дамокл» приготовит для каждого из нас, подчиняясь программе, которую ты заложил в его системы в «троянце»?

- Ссслишком просссто. Я иссспортил рекомбинатор. Теперь у вас больше не будет новых тел – кроме тех, что были сссинтезссированы поссследними. Как тебе такое, Кай – осознать то, что ты, наконец, сссмертен, как и приссстало быть человеку?

Я долго и со вкусом смеюсь, чем раздражаю Посвиста сверх всякой меры. Он хлещет себя хвостом по бокам и готов завязаться в узел. Разочарование и злость – типично человеческие черты.

Нет, надо же, как мы все-таки похожи!

- Не забывал об этом ни на миг, старина, – отсмеявшись и вытерев слезы, говорю я. – У меня было время на то, чтобы прочувствовать все это в полной мере и много, очень много раз. А теперь, когда карты открыты, у меня есть для тебя предложение, от которого ты попросту не сможешь отказаться.

- Я весссь внимание, – отвечает мне пернатый змей.

 

***

Все предельно просто.

Для того, чтобы передать своей расе весь сонм знаний о нас – потенциальном смертельно опасном враге или великодушном друге – Посвисту придется как следует постараться. На него отныне возложено осуществление контроля за выживанием будущего человечества – активным ли вмешательством, или же пассивным наблюдением, но так или иначе ему придется сопровождать все взлеты и падения человечества на его пути из колыбели к звездам. Его миссия будет закончена лишь тогда, когда он будет абсолютно уверен в том, что человечество в своем развитии четко встало на свои собственные исторические рельсы.

Похищенная у нас информация позволит ему отследить основные вехи в человеческой истории, а практически вечное тело и холодный разум рептилии сохранят рассудок незамутненным на протяжении всех этих долгих тысячелетий, пока человек будет тянуться из колыбели Эдема к далеким огонькам в небесной выси. Только в случае успеха миссии Посвиста в конце концов возникнет Орден креационистов, и только тогда будет тайно построен и запущен «Дамокл», и мы, многократно повторенные в копиях собственных тел, займемся прополкой чужой жизни среди звезд во благо человечества, и наткнемся на родину Посвиста, и встретим его самого, замыкая виток темпоральной петли….

А пока Посвист занят всем этим, «Дамокл» снова возьмет курс на его родную звезду, где ляжет в дрейф на те тысячи лет, пока человек будет карабкаться по лестнице истории к моменту, когда превратится наконец в венец творения, не ведая, что сотворил себя сам – своими собственными руками.

Мы и есть эти руки.

Потом, примерно за столетие до нашего прибытия в звездную систему племени Посвиста, «Дамокл» проснется от летаргии на время, достаточное для того, чтобы выстрелить в сторону родной планеты змея информационный зонд, в памяти которого будет храниться вся собранная Посвистом информация о нас. После чего навсегда канет в пламень местного солнца – чтобы ни у кого больше не возникало соблазна использовать его как оружие прогресса либо возмездия….

Круг замкнется.

Или не замкнется, если Посвист провалит свою миссию. Но тогда в дело вступит его величество темпоральный парадокс, отменяя этот неуспех.

И с одной из попыток у нас в конце концов все получится.

Все-таки Вселенная – очень странное место.

 

***

«Дамокл» может работать не только в качестве машины смерти.

Его биореакторы – оружие обоюдоострое. Создать смертоносный вирус? Легко. Синтезировать вакцину от этого вируса? Да запросто. Общий принцип ясен. Поэтому для того, чтобы наши потомки не выродились через поколение-другое от инцеста и порожденного им неизбежного инбридинга, мы синтезируем нанита, который встраивает ген-рандомизатор в те нуклеотидные цепочки, которые отвечают за работу гонад нашей сладкой парочки – и, разумеется, будут переданы их потомкам.

Дети, к сожалению, вряд ли будут похожи на своих родителей, что через несколько поколений может послужить основой для разного рода сальных шуточек на тему супружеской верности и ее сохранения – а может и не послужить таковой. Через несколько столетий природа возьмет свое – неизбежный дрейф генов вытеснит искусственную цепочку азотистых оснований из ДНК, и дальше детишкам придется справляться уже самостоятельно. К тому времени они должны будут расселиться уже весьма широко, основав множество общин, родов, племен – или просто стад. Все будет зависеть от их способности сохранить зачатки социальной культуры – или же от степени деградации.

Для того, чтобы внесенный извне биологический вид не был стерт с лица земли хищниками и конкурентами до того, как станет массовым, мы тоже приняли все возможные меры. Облака видоспецифических нанитов распылялись с орбиты над будущим ареалом обитания наших деток; встроившись в генетический материал населяющих эти территории видов, незримые машины эволюции заставят, например, потомков саблезубых кошек избегать человечины как допустимого блюда в своем рационе. Будущие поколения мамонтов и других травоядных гигантов эти малютки научат лояльности и миролюбию по отношению к мелким существам, испускающим столь милые перестроенному обонянию великанов феромоны. Обезьяньи стада, кочующие по тем же ширококронным рощам посреди саванны, которые неизменно облюбуют гладкокожие пришельцы из ниоткуда, без удивления и проявлений агрессии примут как должное превосходство голых обезьян над обезьянами волосатыми.

Мы ловчим – но нашим детям на первых порах так нужна фора.

Кроме того, у них всегда будет Посвист.

 

***

Несколько последних картинок, которые я унесу в памяти, когда придет время вновь покинуть Землю.

Вокруг, куда ни кинь взгляд – море. Сине-зеленые волны катят от горизонта к горизонту, распространяя запах йода, озона и гниения. Так пахнет океан; мы совершенно забыли об этом, и с непривычки запах валит нас с ног. Волны гулко ударяют в борт шлюпа, обдавая нас брызгами; на наших губах вкус соли.

- Смотри, Кай, смотри!

Герда, смеясь, как ребенок, указывает куда-то вдаль. Там поверхность моря рассекают стремительные темные тела с острыми плавниками на покатых спинах. «Акулы?» – думаю было я, мгновенно ощутив жуткий генетический страх теплокровного существа перед ледяной агрессией вечно голодных первобытных хищников глубины, но сразу понимаю, что ошибся.

Это какой-то из видов китообразных, весьма скромных для представителей этого отряда размеров. Они мчатся к нам и, рассыпавшись в стороны широким веером в считанных метрах от суденышка, обходят его по дуге и замыкают нас в хоровод мельтешащих тел. В небо взлетают пахнущие рыбой и кишечными газами фонтаны китовых выдохов. Воздух наполняется щебетом и скрипучими высокотональными криками, неожиданно тонкими для столь немаленьких, пусть и удивительно грациозных существ.

Герда счастливо смеется и перевешивается через низкий борт, чтобы коснуться ладонью лоснящихся спин. Киты с готовностью подставляют белобокие бока под ее ласку. Невесть откуда появляются белокрылые птицы, барражируя над палубой нашего суденышка и зорко высматривая любое возможное угощение в наших руках. Держась за леер, я улыбаюсь, не говоря ни слова. Здесь и сейчас я счастлив и умиротворен. За все долгие, бесконечно долгие годы на борту «Дамокла» я не испытывал ничего подобного.

Наши дети бесстрашно плещутся в соленых водах океана у борта шлюпа.

Дельфины зовут их поиграть, и малыши без колебаний бросаются в круговерть игры. Посвист, хлопоча, словно наседка, опекает своих подопечных, защищая их от особо настойчивых партнеров по догонялкам и чехарде. Оказывается, его перья не мокнут в воде.

Оказывается, дети во всей Вселенной смеются одинаково, независимо от того, сколько у них рук, ног или плавников на теле.

 

***

Степь тянется до горизонта, лишь изредка позволяя нарушить однородность волнистого моря трав купам деревьев с широкими кронами, которые больше всего похожи на острова в океане. В воздухе стоит запах полыни и разнотравья. Среди «островов» двигаются какие-то темные фигуры. Мы идем им навстречу. Вблизи эти существа напоминают самые настоящие живые холмы. Крутобокие, с холки до пят покрытые густой длинной шерстью, вооруженные длинными, прихотливо изогнутыми бивнями по обеим сторонам от гибкого хобота, которым пользуются куда более ловко, чем мы своими руками.

Ева заливисто хохочет, когда шерстистые гиганты осторожно ощупывают ее тело, ерошат волосы и сопят ей в уши. Адам куда более спокоен внешне, хотя явно замирает от благоговейного страха там, внутри. Когда один из великанов, осторожно обвив хоботом за талию, водружает его себе на массивный загривок, Адам кричит – сперва от неожиданности, потом от восторга.

- Папа, мама! Смотрите! Я – царь зверей!

И счастливо смеется.

Вокруг, незаметный среди высокой травы, обеспокоенно кружит Посвист, не рискуя приближаться к мамонтам, но готовый в любое мгновение броситься на выручку тем, кого ему предстоит опекать еще очень, очень долго.

Герда сжимает мою ладонь в своей. Ее глаза сияют.

В этот короткий миг вечности мы счастливы.

Вместе.

Впервые за очень долгое время на меня нисходит покой..

 

***

Чуть позже. мы возносимся на борт «Дамокла», оставляя в бело-голубом раю девственной, не познавшей еще бремени Человека, Земли наши юные копии в компании мудрого змея-искусителя. Нам предстоит последнее путешествие сквозь полную звезд черноту – во славу Человечества, которое все-таки не так плохо, как отдельные его представители. На наших сморщенных от старости руках кровь сотен уничтоженных рас. На наших все труднее бьющихся сердцах – бремя вины за содеянные во имя великой цели злодейства.

Но мы все еще полны надежды. Мы счастливы, что были и все еще есть.

Я обнимаю Герду. Ее губы сухи, а поцелуй солон и горек. Кожа ее пахнет полынью далекой степи.

Теперь у нас на двоих есть все оставшееся время Вселенной и все ее звезды.

«Дамокл» отправляется в свой последний полет, оставляя Землю далеко позади.

Его миссия наконец завершена.