Золотой человек внутри
Ветер дул со стороны пустыни. Горячий, сухой. При очередном порыве, вместо солёных брызг, меня окатило песком – не стоило так близко подходить к берегу. Гремлины, сидевшие наверху, зашевелились, потом успокоились. Лохматые разбойники хорошо приспособлены к жизни в пустыне, где и проводят большую часть времени. Но, оказываясь на берегу, подолгу смотрят на море, словно заворожённые. Здесь, на границе двух сред, они ведут себя тихо, не то, что в старых городах, где гоняют на своих чудовищных машинах.
С каждым годом уровень моря опускается всё ниже и вот уже они смотрят на мой корабль сверху вниз. Пока ещё молча и, как будто, без особого интереса. Но стоит Бесстрашному сесть на мель, и во время отлива меня ждёт незавидная участь. Как бы дети пустынь не боялись воды, они охотно собирают дары моря. Ну, или то, что считают дарами. Выше на скале расположился дух воды, видимый только мне. Понаблюдав за гремлинами, он притянул небольшую тучку и окропил незваных гостей водой. Маленькие создания заверещали и бросились врассыпную. Я усмехнулся и показал духу большой палец.
Близится зима, но погода стоит тёплая, почти жаркая. С каждым годом климат становится всё теплее. В небе носятся летунцы, похожие на треугольники. Мы по традиции называем их древним словом «чайки». Ближе к поверхности неторопливо порхают большие морские бабочки. Водяные пауки, похожие на диковинные цветы, кружат по воде в бесконечном танце. Щемящее чувство прекрасного и недолговечного не покидает меня сегодня: сколько ещё осталось последнему морю: сто лет? Пятьдесят? Двадцать? Эфемерные обитатели не задаются подобными вопросами. Одна из бабочек сорвалась с места и, подхваченная потоком воздуха залетела на корабль, предвещая появление необычного гостя. Или чего-то важного. Я не суеверен, но тысячи поколений моих предков искали знаки судьбы вокруг себя – это свойство в нас неистребимо.
Я люблю море – его запахи и звуки, яркие краски. Лёгкое, а иногда и не очень лёгкое, покачивание. Шум волн успокаивает меня. Я – морвейн. Один из немногих представителей морского народа. Последний капитан, ещё плавающий в пределах оставшегося от былого великолепия водоёма. Мой кораблик, выполненный в виде старинного судна, не спеша плывёт, осторожно раздвигая морские цветы. Дальше от берега, на глубине, вода станет чище, и ничто не станет мешать нашему движению – ни цветущие заросли, ни воспоминания. Бесстрашный красив: изящные обводы, белые борта украшенные сложным орнаментом. Высокие крылья парусов вертикально поднимаются с палубы. Он похож и не похож на старинное судно.
Я путешествую один, если не считать редких пассажиров и моей команды: всю работу на корабле выполняют кайри. Весёлые и моложавые матросы скрашивают моё одиночество в пути. В отличие от духов стихий их создали похожими на людей – говорят, что их моделировали по образу одной забытой древней расы. Худощавые юноши и девушки проворно лазают на мачты, драят палубу и выполняют всю черновую работу. Впрочем, судно так сконструировано, что много работать им не приходится. Несколько месяцев я плаваю по морю, а потом столько же времени провожу на Острове, с женой и друзьями.
Пассажиров немного: последние годы морвейны, стали ужасными домоседами или, что скорее, потеряли всякую мотивацию к перемене мест. Почему мои соплеменники больше не хотят плавать дальше прибрежных вод? Мне довелось услышать разные ответы, но, думаю, всё дело в страхе увидеть, сколь мало осталось от нашей прежней жизни. Я ещё помню, как в юности ходил через пролив Эха в Узкое море, заполнявшее каньон Птиц. Но пролив уже полвека, как пересох, а некогда красивое Узкое море превратилось в солёную лужу, по которой невозможно плавать.
Большинство оставшихся – моложавые старики, которые хотят мирно дожить свои жизни и раствориться в весёлом прошлом. По правде говоря, мы устали жить. Смирились с тем, что наше время истекло. Когда то конец должен наступить.
Неожиданно над морем пролетел, кашляя и плюясь дымом, неуклюжий аэроплан, созданный нашими конкурентами. Криво слепленная этажерка оказалась плохо сбалансированной, и её ощутимо заваливало в сторону, так что пилоту приходилось постоянно выравнивать курс. Духи возмущённо бросились вдогонку за нарушителем, но отчаянный пилот, словно почуяв неладное, развернул утлую машинку к ближайшему берегу и смог ускользнуть от невидимой погони. Что-то зачастили они к нам. Многие думают, что гремлины – просто животные, бегающие по пустыне. Нет, у них есть свои города, прежде бывшие нашими, механика и технология, какие-то общественные структуры. Есть плантации кактусов и фермы. Просто новая раса помешана на примитивной технике, так неприятной для нас.
Единственная моя пассажирка за последние полгода оказалась трогваркой. Не самое приятное соседство, но выбирать не приходится. Правила вежливости обязывают меня лояльно относиться к любому гостю.
– Я ищу Золотого человека, – неприятно усмехнулась невысокая, точёная женщина. – Ты знаешь эту легенду?
Подземники думают, что они особенные: любой ребёнок на планете знает легенду о единственном совершенном человеке, по меньшей мере, сто тысяч лет.
– Значит, паломница.
Она не стала спорить. Когда-то немало народа отправлялось на подобные поиски. Имелись среди них и трогвары. Обойдя доступный мир и все святыни, искатель возвращался домой и обращался к миру внутреннему, начиная паломничество к собственной душе. По крайней мере, так всё проходило у морвейнов. Сейчас путешественников духа почти не осталось.
Я проводил гостью в каюту. Чуука, так звали мою пассажирку, вела себя скромно. Сносно говорила на нашем языке, лишь сглатывала некоторые звуки. Как и полагается знатной даме пещерников, её сопровождали слуги – три голема, один, похожий на железного человека и два механических пса. Палуба жалобно заскрипела под их тяжёлыми шагами. Хорошо ещё, что рабов не взяла. Чуука заняла две каюты и много места в трюме: пещерница везла с собой несколько тяжёлых ящиков с оборудованием. Объяснив, где что находится, я удалился.
К ночи море немного штормило. Ветер свистел над расходившимися волнами, накручивая на небе серые спирали. Вокруг корабля носились духи воды и ветродуи, выплясывая в разнузданном танце, полном первобытной страсти. Кораблик ощутимо покачивало. Я не боялся: духи, созданные нашими предками для поддержания баланса, не могут причинить вред морвейну. Тем более – последнему страннику, путешествующему по их родной стихии. Можно сказать, они любят меня. На всякий случай я провёл это время на палубе. Иное дело моя пассажирка, трогварка: её серая кожа стала бледной, слившись с белыми волосами, так что вся она походила на призрак.
Шторм уже начал успокаиваться, когда к середине ночи я увидел морского дракона. Владыка моря редко сообщает хорошие новости. Так и оказалось:
– Элвинд! – проревел дух, сквозь шум бушующего моря: – Оронт захвачен гремлинами.
Кровь и пепел! Всего несколько часов назад мы находились там, беседовали с обитателями поселения. Я принял на борт единственную пассажирку. Чуука подошла ко мне:
– Это правда?
Дракон вод достаточно материален, чтобы его могли видеть посторонние.
– Духи не обманывают морвейнов, – потрясённо произнёс я.
Потом дал приказ разворачиваться. Не знаю, что я надеялся спасти или увидеть.
Поражение оказалось полным и безоговорочным. Селение, ещё недавно полное жизни, рухнуло за пару часов. Каналы, охранявшие подходы к Оронту, обмелели, их засыпали песком. После чего орда гремлинов хлынула, сметая всё на своём пути. Моя команда подавлена не меньше меня. В Оронте из людей жило только несколько древних стариков, большинство же составляли разные духи, населявшие башни памяти: наша цивилизация сегодня на восемь частей из десяти представлена духами. Гремлины боятся наших призрачных слуг ещё больше, чем открытой воды. Из-за этого и разоряют окраинные поселения, где могут. У них появились электрические ружья, которыми они могут схлопывать эфирных существ. Не то, чтобы те боялись развоплощения, ведь они, фактически, бессмертны, но сам процесс им неприятен. Нынешние поколения морвейнов уже не помнят сути своих технологий – я могу рассказать о тех же призраках только в самых общих словах: это вероятностные личности, воссозданные умной пылью. Пока существует эфириум, схлопнутые всегда могут возродиться в другом месте. Правда, массовое возрождение призраков сильно истощает запасы пыли и занимает большие объёмы эфириума. В Оронте стояли мачты заграждения, отбивавшие выстрелы гремлинов. Видимо, их разрушили.
Чуука дёрнула меня за рукав.
– Мы можем отомстить.
И, видя моё недоумение, добавила:
– У тебя на корабле есть пушки. Мы способны разнести орду захватчиков в клочья!
Пушки – всего лишь реконструкция под старину, и установлены только для красоты. И кому мстить? Оронт стоит пустой и разрушенный – не осталось даже трупов, только руины и мусор. Моя команда столпилась сзади Чууки.
– И за кем мы станем охотиться? – спросил я. – Мародёры уже убрались из Оронта. А мой корабль не умеет двигаться по суше.
– Неподалёку отсюда Ржавый Гвоздь.
Это нейтральное торговое поселение, одно из немногих. Клан, его населявший, не участвует ни в каких войнах. Единственное, в чём можно обвинить гремлинов из Гвоздя, так это грабительские цены. Дважды в год я вожу туда товары для обмена.
– Нет.
Дело уже сделано, а месть не возродит павших. Убивать гремлинов – всё равно, что убивать диких животных или пытаться наказать стихию. Глядя на меня трогварка покачала головой и выругалась на своём языке. Потом ушла в каюту, думать о том, какие трусливые и неблагородные создания морвейны. Есть вещи, которые не объяснить постороннему. Тем более – представителю другой культуры. С этими взглядами нужно родиться и вырасти. Мы, конечно, защищаем себя, но убивать ради мести – неприемлемо. И бессмысленно.
Кайри недовольно молчали, но поделать ничего не могли. Возможно, когда последние морвейны отправятся в лунный свет, они начнут собственную войну с карликами – кто знает?
Обычно паломники следуют к Красным скалам, но Чуука сказала, что ей нужен остров. Я, естественно, подумал, что Остров Блаженных, единственный уцелевший осколок морвейнской цивилизации. Большинство рейсов я выполняю туда. И сам живу там. Но нет: ей понадобился Ржавый остров в северо-восточной части Последнего моря. Голый пятачок, который никто не посещал, по меньшей мере, тысячу лет. Я спросил:
– Зачем?
– Надо. Я заплачу.
И стала решительно расстёгивать красивое платье.
Люди всегда мечтали о сверхсуществе – божестве, – которое решило бы их проблемы. Только раньше они хотели приручить Бога творца, а потом преисполнились дерзости и сами создали бога творение. Возможно, сотворение Бога – это высший этап развития любой цивилизации. Но золотому человеку не хотелось заниматься мелкими людскими заботами, и он ушёл в горы, где общался только с диким зверьём.
Но животные тоже имеют желания, и они приходили к нему в надежде получить лечение или кормёжку. И тогда совершенный покинул горы и переместился дальше, став кочующим богом. Он посетил всю планету, нигде не оставаясь надолго, потому что хотел без помех заниматься собственным совершенствованием. Известно ведь, что совершенство подобно скорости света: его также невозможно достичь, но можно стремиться к нему, как к чистой и светлой любви. Для многих, как например, для древней расы алансоров, это стремление стало наркотиком, погубившим их цивилизацию.
Море робко лизнуло подножие полосатого утёса, потом ещё раз, словно ребёнок кусок мела. Утёс устоял и даже, как будто, не заметил лёгкого покушения на свою персону. Северный берег особенно печален. Мы плыли мимо оставленных и разрушенных строений. Одни находятся в отдалении и только угадываются с корабля, другие расположены на берегу и слишком хорошо заметны. Пляжи с розовым и белым песком сохранились, но оставались пусты и захламлены. И всюду над прежним великолепием царит ужасная вонь. Я ещё могу понять, так сказать, технические запахи – топлива, смазки, металла, наконец, – у них ведь техническая цивилизация. Но с пляжей ощутимо несёт дерьмом. Не знаю, чувствуют ли гремлины запахи так, как мы. А может, их чувство прекрасного работает от противного, эстетизируя всё уродливое и гадкое? Иногда, кажется, что всё, что они делают, гремлины стараются сделать нам назло.
Сначала мы достигли Галайды. Прекрасный город лежит в руинах. Заселена только северная окраина, самая дальняя от моря. Там видны грубо сколоченные из досок вышки и аляписто раскрашенные здания. Видимо, цветовое зрение у гремлинов развито не больше, чем обоняние.
Прежде чем стать последним морским развозчиком, я долго изучал историю цивилизаций Сифены, их поиски абсолюта. Я даже пишу книгу о совершенном человеке. Точнее, о мечтах людей о совершенстве. Давно пишу – лет сто. Куда мне спешить? Развитие человечества подчиняется тем же константам, что и физическая вселенная: периоды сжатия сменяются расширением, порядок – хаосом. Культуры, стремящиеся к высшему благу и торжеству эстетического начала, сменяются варварами, для которых имеет значение только грубая сила и яркая вонь.
…Халонги пытались создать галактическую империю. Но потерпели поражение в великой войне, и Сифена превратилась в захолустье. Сменившие их нюльфары интересовались только чувственными удовольствиями. Самая интересная цивилизация нашей планеты – гуунов – сосредоточилась на создании сверхчеловека. От предшественников им достались слабые тела, и они мечтали добиться большего для своих потомков, превратив их в высшую расу. Но видимо запросы оказались слишком велики: с большим трудом гууны создали только одного совершенного – золотого гиганта. К сожалению, он быстро проникся философией недеяния. Целыми днями конструкт стоял, погружённый в созерцание и совершенно не интересовался окружающим миром.
Неудача подкосила невеликие силы гуунов. Следующая цивилизация, если её позволительно так назвать, клефанов-варваров, на творение предшественников смотрела как на ненужную обузу. Много лет клефаны пытались разрушить Золотого человека, но это оказалось им не по силам. Тогда они просто засыпали его мусором и забыли.
Периоды амбиций становились всё короче, а периоды созерцания – всё дольше. Человечество Сифены старело и теряло интерес к экспансии. Большинство цивилизаций нашей планеты хотели просто жить. Никто не заботился о защите своего дома от близкого соседства солнца: всем казалось, что существующий порядок продлится вечно.
Потом мы плыли мимо Алазны – города пещерников. Высокая статуя, изображавшая суровую трогварскую женщину, поднималась из морских вод. Когда-то здесь находился вход в пещерный город, к которому подобрались гремлины. Чтобы не сдавать опустевшее поселение врагу, трогвары предпочли его затопить.
Моя команда сменилась и не вспоминала Оронт. Сейчас они азартно резались в сложную карточную игру с множеством карточек, фишек и жетонов, разложив их прямо на палубе. Они обожают играть, но, в отличие от нас, предпочитают более материальные игры. Чуука важно прогуливалась вдоль бортов, сопровождаемая механическими псами; железный человек застыл около входа в трюм. Трогварская троица старательно не обращала внимания на веселящихся духов. А те поглядывали на трогварку и её клевретов без одобрения – или мне так кажется? Никто не знает, обладают ли вероятностные сущности хотя бы частицей сознания, но их поведение совершенно естественно.
Полупрозрачные тела кайри выглядят сотканными из света и золотистой пыли. Металлические слуги пещерников против них кажутся тяжеловесными и неуклюжими. Видимо, наши предки обладали лучшими технологиями. Жаль только, что мы почти ничего не помним из их высокого знания: старые знания кажутся нам магией.
Чуука уставилась на меня своими водянистыми глазами, словно пыталась пробуравить взглядом. Потом хмыкнула и отвела взгляд. Не знаю, на что она надеялась: морвейны не поддаются гипнозу. Для трогваров же совершенный человек – это господин, подавляющий волю своих рабов.
Почти каждый разумный вид считает себя высшей расой. Чуука постоянно упоминает о превосходстве собственной расы. Судя по агрессивному поведению гремлинов, они думают также. Не скажу, что морвейны, слишком высокого мнения о соседях по планете, но мы, хотя бы, неагрессивны. Видимо поэтому нам грозит полное вымирание. Жители подземелий принадлежат к технологическому сообществу, наследовавшему предыдущей эпохе. Когда-то наши народы недолюбливали друг друга. Мягко говоря. Сегодня все споры не имеют значения: следующая эпоха будет принадлежать гремлинам. С этим бесполезно спорить.
Кожа женщины серовато-смугла, а волосы и брови – совершенно белые. Чуука похожа на ртуть: постоянно в движении, её трудно ухватить, она, словно выскальзывает из рук, сохраняя свои тайны. И такая же ртуть плещется в глазах пещерницы. В темноте её серая кожа выглядит серебристой и вся она похожа на змею. И всё равно, в этой властной женщине чувствуется некое очарование.
Множество белых рубцов и шрамов украшали смуглую кожу, делая её немного шершавой. Проводя рукой по ягодицам женщины, я всё время словно спотыкался.
– Откуда это?
– Ну, нам, жителям подземелий, больше нравятся жёсткие проявления страсти.
А морвейнам, нет. Мои соплеменники предпочитают нежность, предупредительность, душевную близость. Мы любим, обнявшись, долго смотреть на закат, пока жестокое солнце не канет в воды Последнего моря. Иногда, в виде короны вокруг светила, видно истончившийся Щит. Предки наших предков создали его. Он похож на радужку глаза. Видно и щербину на нём, сквозь которую поступает лишний жар.
Я не боюсь гнева жены: морвейны не ревнивы. Пару сотен лет назад возможно я и услышал бы от неё резкое слово, но сегодня наши отношения достигли той степени гармонии, когда их не сможет поколебать ничто.
– А у тебя есть муж?
– Целых девятнадцать! – гордо заявила пещерница, поглаживая белёсый мох на лобке.
И, увидев моё недоумение, пояснила:
– Я живу в линейном браке.
Я читал об этом. Древние расы тоже любили всякие эксперименты в области свального греха. Или это тоже разновидность совершенства?
Мне пришёл сигнал из эфириума: следовало заняться сказочным городом – собрать урожай моря, назначить новое строительство. Занятие необязательное и немножко бессмысленное – как и всё, чем занимаются люди, чья эпоха подходит к концу. Что бы мы сейчас не делали, результат будет один: ничего. Так что, можно писать стихи, которые никто не прочтёт. Или – строить несуществующие в реальности города. Я долго возводил Глендол, достигнув нереального уровня совершенства. Можно сказать, всю жизнь. Город жил собственной жизнью, словно муравейник. Строились новые здания, ловилась рыба. Проводились исследования, которые позволяли улучшать жизнь… Мини-морвейны спешили по своим делам.
Чуука тихо подошла сзади, и некоторое время смотрела на мои манипуляции. Я не сразу заметил её присутствие, увлечённый процессом.
– Наши игры более воинственны, – сказала она, когда я наконец-то обратил на неё внимание.
Чуука, конечно, влечёт меня к себе, отчасти тем, что не знает никаких запретов, но одновременно раздражает бесцеремонностью и резкой сменой настроений. На третий день пути мне уже хотелось отдохнуть от неё – хоть немного. Я всё чаще пропадал в эфириуме, нарочно подолгу разговаривал с кайри. Занялся проверкой состояния корабля.
– Ты избегаешь меня? – засмеялась трогварка.
– Нет, ну, что ты! – бодро соврал я.
Женщина фыркнула и закатила глаза. Неожиданно я почувствовал несвойственное нашей расе раздражение и шлёпнул её по ягодице.
– О, хоть что-то.
– Извини.
Она снова закатила глаза и вздохнула.
Кажется, она никогда не уставала от плотских утех и могла заниматься этим делом бесконечно.
– Ты просто ненасытна!
– Я королевской крови.
Когда-то люди много спорили о рае, как идеальном месте для человека. Но для гремлинов рай – это пустыня; для морвейнов – морские пейзажи, а для упёртых троггов – место, где их будут пытать. Пещерникам нравится жестокое обращение. Вся их культура проникнута культом боли и подчинения.
Кто-то ищет совершенных людей и золотой век в будущем, другие – в прошлом. А я думаю, что он внутри, в душе. В старые времена у мудрецов бытовало выражение: «золотой человек внутри». Что означает: не надо ничего искать – эталон уже имеется в каждом из нас. Надо только лучше прислушиваться к себе.
Я вспомнил, что на определённой стадии развития зародыш современных рас становится похож на золотого человечка – кто-то из наших создателей так пошутил над своими детьми. Я напомнил об этом Чууке, но она только похлопала глазами. Видимо, не знала. Или просто наша медицина развита лучше.
В перерывах между пароксизмами страсти мы говорили о деле. Чуука призналась, что ищет не золотого человека, а центр управления Щитом, чтобы восстановить его. Подземные водоёмы, питающие города трогваров, тоже в опасности: когда-то на Сифене уже становилось так жарко, что жизнь не могла существовать и на глубине. Она показывала мне старые карты и расчёты – в ней чувствовалась убеждённость фанатика. Что ж, дело хорошее. Я всё больше заражался идеями Чууки, хотя и не особо верил в успех.
Так вот и плыли. Над нами висели невысказанная боль по сожжённому Оронту и несколько сот веков раздражения и неприятия, существовавших между двумя народами. А в остальном – вполне гармоничная команда спасителей человечества.
Вдоль северного берега тянется гряда небольших островков, приют для древних статуй и храмов; реликтовых рощ. Раньше здесь любили бывать паломники, но сейчас одни островки оказались соединены с берегом и доступны гремлинам, другие – просто заброшены. Здесь больше никто не живёт. Постройки разрушены, сады и рощи одичали. На одном из таких островков мы и обнаружили разбившийся гремлинский аэроплан. Мне захотелось подойти к берегу, чтобы рассмотреть место крушения.
Среди обломков машины лежало тело пилота. Судя по всему, он разбился недавно, и его ещё можно было реанимировать, несмотря на ужасающие раны.
– Стоит ли? – усомнилась Чуука, глядя как я вожусь с гремлином.
Я пожал плечами – говорить в такой ситуации некогда. Крепкий организм карлика несколько часов боролся за жизнь: осколки механизма пробили грудную клетку. Ну, да ничего: мы и не такое умеем. Я привлёк духа лечения, открыл запасы своих восстановительных зелий.
Маленький человечек, мохнатый, словно обезьянка. Большие уши, крупные глаза орехового цвета. Едва спасённый пришёл в себя, и открыл рот, как полилась грязь: язык гремлинов так груб, что слово «задница» кажется ласковым. С большим трудом нам удалось установить, что парня зовут Грюй.
– Мы будем его пытать? – в глазах женщины светился неподдельный интерес.
– Хм-м.
Я приставил к нему охрану, и мы отплыли. Увидев себя посреди большой воды, гремлин заверещал и забился в угол на палубе. Прошло немало часов, прежде чем он осмелел, и мы смогли нормально поговорить.
– Как ты сюда попал?
– Чва-а? Дык эта, на леталке.
– Зачем вы летаете над морем? Шпионите за нами?
– Чва-а? Ну, я, типа, продрал гонки на машинах и остался на бобах. Хотел срочно срубить кактуса, а тут объявили, что тот, кто пролетит с одного берега Лужи на другой, получит кучу бабла. Типа, глава клана захотел обойти конкурентов.
Видя мой недоумённый взгляд, вмешалась Чуука:
– Он хотел подзаработать: это вы ухитряетесь жить без денег.
Она засмеялась.
– Знаешь, что такое денежки, венчик?
Я поморщился. Любой историк знает, что такое «деньги», а «венчиками» нас дразнят трогги. Люди из цивилизаций, основанных на денежных расчётах, думают, что без экономического посредника всё встанет. Но жизнь народов больше зависит от технологий: при должном развитии, человечество способно обходиться без экономики и её составляющих, возвращаясь к своего рода натуральному хозяйству. А потом – и к божественным возможностям.
Я посмотрел на свою команду: сегодня работал другой отряд. Духи регулярно меняются, возвращаясь в эфириум. Матросами командовал Фуджин – по виду смешливый паренёк лет семнадцати. Однако говорит он так, словно прожил тысячу лет.
– Мы воспоминания о воспоминаниях некогда существовавших людей, – сказал он мне. – Однако мы знаем, что в стародавние времена враждовали с расой карликов, похожих на ваших гремлинов. Возможно, эта битва записана в нашей крови.
Он бросил на Грюя оценивающий взгляд. Тот вжался в пол.
– Дяденька, верни мне пукалку: я боюсь! – хныкал пленник. – Кругом проклятые морочники!
Он имел в виду пресловутое электроружьё. Ещё чего! Так я без команды останусь.
– Веди себя хорошо, и никто тебя не тронет.
Дальше – больше. Не проведя и пары часов на корабле, пленник начал требовать:
– Хочу жрать! Хочу пива!
Я пожал плечами: раз мы его спасли, теперь придётся и кормить. Однако наша еда ему совершенно не понравилась – он разбросал тарелки и выплюнул молочный арак, с трудом найденный на камбузе. Успокоить гремлина смог только Фуджин, схвативший его за загривок и поднявший над бортом – кайри пригрозил выбросить мерзавца за борт.
– Я хочу нормальной еды: жареного златокрыса и кактусового пива! – захныкал он. – Если я сдохну от голода, вам этого не простят!
Чтобы спасти карлика от смерти, пришлось послать в эфириум специальный запрос, в поисках нужного рецепта. Ничего, наш кухонный аппарат справился и со столь экзотическим заказом. Пахло ужасно, но для карлика оказалось самое то. Маленький и худощавый гремлин поглощал еду, словно в три горла, и к концу трапезы у него заметно раздулся живот. Ел совершенно безобразно – хватая еду руками, чавкая и бурча животом. Насытившись, маленькое чудовище попробовало запеть – точнее, орать слова, мало похожие на текст песни. Чаще всего повторялась одна фраза:
– Гремляка рулит!
Утихомирило Грюя лишь новое появление Фуджина.
Он напевал свою козырную фразу и в последующие дни, только тихо. Видимо без толпы сородичей и в окружении «страшных морочников» чувствовал себя неуютно. Честно говоря, я не знал, что с ним делать, но не мог показать собственное недоумение ни команде, ни союзнице. А потому делал вид, что всё идёт как надо. И даже внушил ложные ожидания Чууке.
Морвейны почти не спят, но иногда отдых необходим даже нам. Я спал в каюте, когда меня разбудили странные ритмические звуки – что-то вроде рыка и свиста одновременно. Я выглянул из комнаты: карауливший гремлина дух со смехом объяснил мне, что это «храп», такая реакция примитивных организмов на глубокий сон. Я вспомнил, что читал о подобном. И в этот момент такие же звуки раздались из комнаты трогварки. Экое единодушие! Видимо, недаром накануне Чуука убеждала «представителя» третьей расы присоединиться к нашей экологической конвенции. И гремлин даже соглашался и говорил, что не хочет видеть вместо нынешней уютной пустыни спёкшееся стекло. Ещё бы он не соглашался – под её-то повелительным взглядом! Подняв очи горе я вернулся к себе, пить сонный порошок.
Если смотреть на Сифену сверху, она походит на одноглазого старца. Когда-то давно, миллиарды лет назад, планета напоминала Венеру из легендарной Старой Системы: её покрывали тёплые океаны, имелась жизнь. Потом неудачное стечение обстоятельств и близость к светилу превратили развивающийся мир в жаркую пустыню. Но и это ещё не всё. В Период Амбиций пришли люди, подобные богам, изменившие планету. Они создали цветущий оазис, мир морей. Достигнутые технологии могли работать почти вечно. Цивилизации сменяли друг друга, пока однажды космический щит, закрывавший планету от ярости звезды, не сломался.
Последнее море, укрывшееся в скалистых массивах у северного полюса, осталось единственным постоянным водоёмом планеты. Нет, раз в несколько лет бурные дожди заполняли моря и озёра, похожие на грязные лужи, по всей планете, вызывая панику у пустынных гремлинов, но высыхают они также быстро. Может, какие-то водоёмы успешно сохраняются на глубине, поддерживая жизнь пещерников, но наверху всё умирает.
Гууны видели золотой век исключительно в будущем, после создания расы сверхлюдей. Алансоры – в величественном прошлом. Но золотой век – не больше мига в истории планеты. Сифена походила на раскалённую печку всего миллион лет назад. И снова станет такой за меньший период времени. Также и продвинутые народы могут возникать в любую эпоху, только их совершенство остаётся слишком недолгим. Сторонний наблюдатель может и не заметить их появления.
Да и что такое совершенство? Каждая раса понимает это по-своему. Для одних оно включает в себя физическую красоту и сильное тело; для других – умение выкладывать пирамидки из фекалий. Некогда морвейны создали сложную систему ритуалов и церемоний, которыми очень гордились. И каждого, кто владел ей не в полной мере, считали неполноценным. С тех пор мы стали проще. И, хотя наши трапезы и музицирование по-прежнему глубоки, мы не придаём прежнего значения ритуалу.
Здесь, на засыпанном ржавчиной островке понимаешь, сколь тщетны все наши усилия и стремление к абсолюту. Зодчие и варвары равно уходят в небытие, и от них не остаётся ничего. Пространство и время слишком велики для человека. Хотя, если нечего терять, то почему бы и не рискнуть?
Заказ есть заказ. Да ещё так старательно оплаченный. Мне пришлось обойти почти весь островок по кругу, прежде чем я заметил подходящую бухточку, в которой можно пришвартоваться. Голые скалы, ржавые конструкции. Я знал об этом месте, но прежде никогда не посещал. Когда мы сошли, Чуука нажала где-то возле уха и вокруг неё образовался собственный эфириум. Женщина показала несколько схем, обозначавших старые здания и предполагаемый маршрут. Разгрузка оборудования пещерницы заняла всё утро.
Даже несмотря на чертежи, передвигаться оказалось невероятно сложно. Когда-то небольшой клочок суши полностью застроили. Сегодня от прежних сооружений остались оплывшие холмы и завалы из обломков. Лишь кое-где виднелись провалы пещер, да не убиваемые арки из тирцила. Дорог не сохранилось, крупных животных, которые могли протоптать тропы, не имелось. Заросшие кучи мусора могли провалиться под нашими ногами. Нависающие конструкции грозили обрушиться сверху. Всюду пыль, колючки, паутины. Мы пускали вперёд железного человека, чтобы он проделывал нам дорогу и всё равно это мало помогало. Пришлось потратить несколько часов, чтобы добраться до входа, до которого по прямой меньше зирта.
Центр управления щитом отличался относительной сохранностью. Массивный вход походил на провал, ведущий в катакомбы. Глядя в покосившиеся, слабо подсвеченные коридоры, я испытал неистребимое чувство клаустрофобии. Судя по кислому выражению и частым ругательствам – для Грюя тоже. Приходилось пролезать в узкие отверстия под завалами, некоторые коридоры оказались совершенно непроходимы, и приходилось возвращаться. Внутри оказалось невероятно душно. Чуука надела осмотическую маску и дал нам такие же. Потом добавила мешки для воздуха – вот тут и пригодилось её оборудование. Ещё несколько часов мы потратили на подземелье.
Пещернице подобные приключения, конечно, не в новинку, но даже и она скоро устала. Мы спустились – почти рухнули – вниз на лифте. Хорошо, что он застрял в шахте недалеко от места назначения. Когда незримый проводник подсказал трогварке, что наш отряд добрался до цели, мы без сил опустились на пол.
– Приветствую вас, паломники! – неожиданно раздалось из темноты.
Мы дружно вскрикнули от неожиданности и вскочили на ноги. В тот же миг накопившийся мусор словно раздался, освободив середину помещения. Зажегся неяркий свет, и мы увидели большую золотистую фигуру.
– Или вас лучше назвать посланцами? Вы ведь представляете все нынешние народы, не так ли?
– Э-э, да.
Он выглядел, словно статуя и не походил ни на одну знакомую нам расу, точнее, имел черты всех сразу. Огромные уши, словно у гремлина; типично трогварский нос; глаза как у морвейна. Очень спокойный взгляд. Лысая голова и безволосое тело. Кожу покрывали мелкие золотистые чешуйки.
– Блестяка! – благоговейно пискнул гремлин.
– Задержите дыхание: этому месту больше семисот тысяч лет! Его сотворили чилдране, божественные аксолотли, создавшие нынешнюю Сифену. Именно они построили Щит, позволивший существовать всем остальным цивилизациям нашей планеты. Это случилось так давно, что даже меня ещё не создали.
В конце зала виднелись покрытые пылью конструкции, похожие на старинные консоли управления.
– Расскажи о них! – я мало что слышал о тех эпических временах.
– Чилдране любили выглядеть миловидными подростками, вечно молодыми и восторженными; жадными до жизни и любознательными. Они походили на кейри из твоей команды. А ещё, обладали невероятным могуществом. Гууны считали их порочными, за неприкрытую тягу к чувственным наслаждениям и минимальное количество моральных ограничений. Тем не менее, аксолотли считались добрым народом.
Чуука захлопала.
– А сами гууны?
– Мои создатели тяготели к благородной старости и отказу от желаний. Им нравились сложные игры, одиночество и собирание знаний. Под конец, они стали теряться в его объёмах и часто не могли определить, где находятся: в реальности или в своих бесконечных архивах. Каждый гуун со временем становился подобен академии ненужного знания.
– А ты?
– Я не храню знание: оно приходит ко мне, когда нужно.
– И ты провёл здесь сто тысяч лет, засыпанный мусором?
– Ну, почему? Я способен находиться в любом месте на планете. Просто мне стало интересно, что вы будете делать дальше.
– Мы просим твоей помощи.
– Да? и чего вы хотите?
– Планета умирает. И мы вместе с ней. Не мог бы ты помочь восстановить щит, закрывающий её от солнечного жара?
– Но разве ей не пора? Скажите, ради чего я должен спасать наш увядающий мир?
– Подумай, сколько ещё существ на ней могли бы достичь совершенства! – неожиданно выдал я.
Казалось, что мы разыгрываем старинную пьесу, где-то уже виденную. И знаем все ответы и вопросы ещё до того, как они произнесены.
– Совершенство не такая уж ценная вещь, – он покачал головой, и золотистые блики заметались по комнате. – Оно означает отсутствие движения; ни одно существо не может достичь идеала, пока относится к царству жизни, так же, как невозможно достичь скорости света. А то, к чему можно применить такое определение – это скорее мёртвая материя, например, кристаллы. Вспомните, как прекрасны раковины м кости давно умерших существ, – кажется, он подсмеивался над нами.
– Даже такое совершенное существо, как ты, не сможет существовать в том аду, который настанет здесь, если не починить Щит.
– Я далеко не совершенен, хотя и в меньшей степени, чем остальные. И планирую достичь абсолюта после ухода из жизни.
– Но эта, дяденька, как то нехорошо решать за всех, – неожиданно сказал Грюй, – может, мы сами подумаем, что нам делать? А для этого нужен грёбаный Щит.
– И потом, твоя судьба ещё не завершена, пока ты не исполнил главного желания всех живых существ Сифены, – вступила в разговор Чуука.
Подумалось: «Да ведь они говорят то, что хотел сказать я!»
– Что ж, я знал, что вы найдёте нужные слова, – золотая голова снова качнулась, пустив блики по стенам. – Дело есть дело и нельзя оставлять что-то незавершённое. Я должен вам помочь: таким меня создали гууны.
Из его рук вырвался сноп золотистого света, пробивший дыру в потолке. Точнее, поток мельчайших духов, крошечных пылинок, собранных воедино. Мы благоговейно ждали итога. Казалось, время остановилось. Прошло, наверно, около часа. А может – сутки. Мы старались не дышать лишний раз.
Наконец, он сказал:
– Ну вот, Щит исправлен. Точнее, я подключил резервный контур. На несколько тысяч лет вам его хватит. А дальше сами.
– Спасибо! – от имени всех поблагодарил я. – А чем мы можем помочь тебе?
– Побудьте со мной, пока я буду умирать: это займёт некоторое время: отключить совершенное тело непросто.
– Но… зачем?
– Всякое существование должно прекратиться. Я уже видел достаточно.
Он лёг на бок и закрыл глаза:
– Спрашивайте, если что-то интересно.
Мы помолчали, потом Грюй решился:
– Чва-а, победят ли Ацкие Муфлоны в этом сезоне?
– Нет.
– Родится ли у меня великая дочь? – зашла с другой стороны Чуука.
– Нет.
– Почему исчезли гууны? – задал я давно волновавший меня вопрос.
– Я отключил тех, кого ты называешь гуунами, – бесстрастно отозвался золотой человек. – По их просьбе. Они не смогли достичь совершенства, давно перестали размножаться и жили только за счёт поддержки своих машин. Создав меня, несовершенные создатели утратили смысл своего существования.
Он помолчал:
– Если хотите, могу отключить и вас.
– Нет! – в один голос вскрикнули мы.
– Так я и думал, – похоже, его ничем нельзя было пронять. – Вы всё равно не проживёте и тысячу лет и окончите свои дни в страданиях. Стоит ли цепляться за собственное существование?
– Стоит, – без тени колебания ответила Чуука.
Прошло ещё какое-то время, мы задавали ничего не значащие вопросы, и получали такие же ответы.
– Вот и всё. Прощайте, – он открыл глаза и слегка улыбнулся.
Потом свет в его глазах потух. В комнате словно стало темней. Чуука вздохнула. Грюй осторожно подошёл к умершему богу и отковырнул с его кожи три золотистые чешуйки. Две вручил нам. Я рассматривал свою, когда трогварка удивлённо вскрикнула: оглянувшись, я увидел, что тело золотого человека начало таять, пока полностью не исчезло. Только чешуйки остались в наших руках – как память.
Мы выбрались наружу и молча шли, потрясённые происшедшим. Потом Грюй указал на небо: солнце шло на закат и стало заметно, что щербина на Щите пропала. Совершенный выполнил своё обещание – иначе и быть не могло. Экологические изменения зашли слишком далеко, чтобы сразу перемениться: пустыни продолжат доминировать, но Последнее море сохранится, и, наверняка, возродятся ещё водоёмы, вроде Узкого моря. Процентов двадцать Сифены покроет вода. Это хороший шанс, чтобы начать всё сначала, развиться. В любом случае, нам нужно меняться, возвращаться к реальной жизни. Мы слишком долго жили расслабленно, наслаждаясь тем, что есть. На Острове ещё встречаются молодые морвейны. Найдутся и те, кто готов действовать.
А потом случилось ужасное. Пока мы зазевались, Чуука умудрилась свалиться в яму и одеться на острую арматуру. Когда мы спустились вниз, она уже не дышала. Клянусь, я использовал всё доступное морвейнам искусство, но возможности трогварских организмов несопоставимы с нашими. Я сразу вспомнил слова золотого человека о близком конце. И ответ Чууки. Механические псы выли над ямой, словно живые.
– Мы должны забрать тело нашей госпожи, чтобы отвезти домой, – странным, металлическим голосом заговорил железный слуга трогварки.
Кажется, я слышал его впервые.
Мы помогли им отвезти тело Чууки к ближайшему выходу в подземные города. И там сгрузили её команду. Особенно торжественной встречи не наблюдалось, но это уже не наше дело. Неожиданно я понял, что однажды нас назовут хранителями мы трое – последние, кто видел живым Золотого человека. Потом Бесстрашный повернул к северному берегу – я собирался высадить Грюя.
Мы сидели на маленьком островке и ждали отлива, чтобы гремлин мог перебраться к своим, не замочив лапок. Осень выдалась креативной: мы видели живую легенду и спасали мир. Теперь можно немного расслабиться. Гремлин пил своё кактусовое пиво, а я – двенадцатисложный чай.
– Блестяка учил нас, что жить надо весело и легко, уметь радоваться любой какашке, вложенной в пирамиду судьбы. Типа, всё равно мир скоро накроется ржавым ведром, – он прихлебнул своего напитка, потом громко рыгнул.
– Ваши гнутые морочники живут наоборот: снаружи они вроде как дети, а внутри – типа, старцы. Кейри слишком серьёзны.
– Угу, – трудно было поверить в тотальную серьёзность смешливых духов, ну, да ладно.
– А теперь я и не знаю, как жить дальше, оказывается ржавое ведро ещё далеко, – он достал из кармана золотую чешуйку и долго разглядывал:
– Наверно, теперь я стану жрецом.
– Даже так?
– Да!
Помолчали, осмысливая перспективу.
– Жаль твою скво: прикольная была чувиха! – раздумчиво произнёс гремлин. – Только злая и тощая. Гремляки любят весёлых и толстых.
– Чва-а? – в тон собеседнику ответил я. – Чуука не моя женщина.
– Ну и ладно, – не стал спорить Грюй. – всё равно жалко.
– Знаешь, не все кланы нападают на старокряков – морвейнов ваших, то есть. Только самые агрессивные. Большинство занято своими делами. Нам и пустыни хватает.
Пауза. Глоток.
– Слышь, дяденька, – поколебавшись сказал Грюй, – я тут слышал от наших парней, что вы профукали старый Оронт?
Я кивнул.
– Так эта: ваших, кто там жил, не убили. Ну, кроме морочников. Они сейчас сидят в тюряге у Грого. Старый кабан хочет их обменять на празднике пива.
«Ого!»
Он ещё помолчал:
– Ну и типа как их можно оттуда вытащить. Вот.
Мы обговорили условия и расстались. Кажется, ещё не всё потеряно в наших отношениях с соседями по планете. Возможно, в ком-то из них тоже спрятан свой золотой червячок?
Трогги об этом не знают, но гремлины наши дети. В прямом и переносном смысле. Когда-то у нас с женой тоже рос ребёнок. Смешливый, остроухий мальчишка. Но однажды мальчик вырос. И ушёл в гремлины. Мохнатые бестии являются не просто новой расой, а прямыми потомками морвейнов. Пустынь становится всё больше и многие захотели стать их обитателями. Изменение расы вошло в моду. Я не виню ушедших, но себя переделать не смогу.
Трудно сказать сколько, но большая часть молодёжи ушла в гремлины: наших знаний для этого хватило. В отличие от восстановления Щита. Маленькие существа, так непохожие на предшественников, представляют собой новое человечество Сифены, расу, решившую не цепляться за прошлое, а соответствовать тому миру, который им достался. Возможно, у них имеются собственные понятия о благородстве, любви и целесообразности, но вся беда в том, что они никоим образом не сочетаются со старым, вымирающим морвейнским миром. Нас вычеркнули из их новой жизни, решительно и безжалостно. Но ведь это не просто новая раса – гремлины ещё и наши дети…
Сначала их создали, чтобы заселить разрастающиеся пустыни, обеспечив себе новых помощников, но что-то пошло не так и создания восстали против создателей – история, старая, как мир. А потом наши дети, один за другим, стали уходить в гремлины. Вот тогда для меня и стало ясно, что мы – обречены. Сегодня у нас появилась надежда. Сможем ли мы измениться, не потеряв золотого человека внутри?